Глава 15. Вернувшись, я застал в палате одну Леа, она свернулась калачиком около Грейс

Вернувшись, я застал в палате одну Леа, она свернулась калачиком около Грейс. На фоне отвратительно пищали аппараты поддержания жизни. Леа подняла голову и взглянула на меня; её лицо было все в слезах. У меня внутри все сжалось; я понимал, как отчаянно она желала, чтобы Грейс открыла глаза.

Я вытащил один из стоящих у стены стульев и рухнул на него. Я наклонился и уперся локтями в колени, прижав лоб к больничной койке.

— Где ты был? — всхлипывая, спросила Леа.

— В больничной часовне, — ответил я, подняв к ней голову. У нее отвисла челюсть. Ну, это явный показатель того, что она обо мне думает.

Отныне она со мной.

Отныне она со мной.

Со мной.

Черт меня побери.

Это сделал Габриэль.

Глава 16 (первоапрельская, забавный бонус от любимых переводчиков)

Когда я проснулся, в окно пробивалось яркое утреннее солнце. Я до сих пор находился в палате Грейс, судя по всему, я вырубился прямо в той позе, в которой и сидел. Три ночи без сна давали о себе знать. Все мое тело затекло. Я огляделся и увидел Леа. Она спала на коленках у симпатичной молодой медсестры. Кажется, ее звали Бетси. На ее плечо и вполне миленькую голубую форму стекали ручьем слюни Леа. О да, у этой девчонки было мало хороших манер.

Надо было что-то делать, а времени оставалось все меньше. Габриель помогать мне не собирался. А я не носил розовых очков и прекрасно понимал, что этот засранец без боя Грейс мне не отдаст. Придется как-то связаться с Михалычем. Мишка всегда был реальным мужиком, ну, в данном случае ангелом. У него всегда можно было одолжить деньжат. Короче, за ним не заржавеет.

Я спустился опять в больничную часовню, поставил свечку за здравие и стал ждать. А ждать долго и не пришлось.

— Шамсиил, сынок, здорово. Чем обязан? Давно не виделись, — послышался голос Михалыча из-за спины.

Я чуть в штаны от испуга не наделал.

— Михалыч, ну что за привычка подкрадываться сзади? Я, конечно, не осуждаю, но черт, я же не Рафаил.

Михалыч на мои подколы только слегка улыбнулся. Про этих двоих давно уже слушок ходит.

— Зря, зря…. У тебя милая мордашка. Ну да ладно, что ты хотел, Шамсиил? — спросил он.

— Видишь ли, кто-то явно вешает мне лапшу на уши. Может, ты помнишь Селу, дочурку Еноха, длинные черные волосы, серебристые глаза, ноги от ушей, упругая попка, отличный бюст?

— Я решил слегка освежить образ Грейс в памяти Михалыча.

— Припоминаю такую, ты с ней путался еще. Так, Шейн, она уже давным-давно на небесах. —

Он явно не понимал, зачем я его позвал.

— В том то и дело, что нет, ее душу заграбастал Габриэль, а ее милая тушка лежит на койке на два этажа выше нас. И мне бы ну очень хотелось это исправить, но как ты уже заметил, мне подрезали крылышки, — пояснил я.

— Зачем тебе она, Шамсиил? Ты бы лучше пригляделся к Коннеру, чувак точно к тебе не равнодушен.

У меня отвисла челюсть. Коннер и я? Я даже никогда не думал в таком ключе, да у меня были связи с парнями, точнее, они были у Шейна, но у меня всегда это вызывало отвращение. А сейчас после слов Михалыча я стал задумываться. Коннер всегда был рядом, я всегда мог на него положиться. И он всегда собственнически на меня смотрел, но я не придавал этому значения. И у него такие сильные руки… Мне надо выкинуть это из головы. Я люблю Грейс.

— Я люблю ее, Михалыч, — наконец-то ответил я и слегка покраснел.

— Ну как знаешь сынок, но имей в виду, я тебя предупреждал. Ладно, я знаю, где он может ее держать. Залезай ко мне на спину, я мигом доставлю тебя туда.

— Только залетим ко мне домой, мне надо отметиться у парней, а то они будут беспокоиться.

Я залез на спину к Михалычу, обхватил его ногами и вцепился мертвой хваткой ему в шею. Я очень боюсь высоты. Мы летели над Нью-Йорком, ветер раздувал мои волосы, и я крепче вцепился в Михалыча. Внизу по своим делами спешили люди, кто-то шел на работу, кто-то гулял с собакой, молодые парочки сидели на травке в Центральном Парке и целовались. А тем временем мои мысли невольно опять возвращались к Коннеру.

Мы влетели в окно моей спальни. Прям как гребанные Малыш и Карлсон. Я попросил Михалыча остаться там, а сам вышел в зал, все сидели на диване и смотрели «Глухаря». Черт, я бы и сам сейчас сел и посмотрел свой любимый сериал, но времени не было, а может, все-таки Михалыч и Грейс подождут минут сорок. НЕТ, НАДО БЫЛО СПЕШИТЬ. Я ощутил на себе взгляд зеленых глаз, таких родных, что на душе заскребли кошки.

— Коннер, мы можем поговорить? — спросил я.

У Коннера заблестели глаза от радости. И как я сам раньше этого не замечал.

— Конечно, Шейн, все что угодно, — ответил он.

— Наедине, — уточнил я.

И пошел в туалет. Коннер подскочил и вприпрыжку поскакал за мной. Из-за маленького пространства туалета мы стояли так близко, что почти касались друг друга.

— Коннер, я лечу спасать Грейс, — сказал я. Его лицо сразу помрачнело.

— Летишь??? Как супермен? — Он был очень удивлен. Черт, ошибочка вышла, ляпнул, не подумав.

— Ну, ты понял, Коннер, это я так, для пантов сказал. Я не об этом хотел с тобой поговорить. — Его глаза снова наполнились надеждой.

— Это очень опасно, и я могу не вернуться. Если я вдруг я не вернусь, объясни все парням. И еще, Коннер, я хочу, чтобы место фронтмена в группе занял ты.

— Хорошо, я все сделаю, Шейн. Только ты береги себя, ты такой хороший, и, чувак, Грейс тебя не заслуживает. — И на этих словах он меня крепко обнял. По моему телу растеклось приятное тепло, и я резко отстранился.

— Прости, чувак, — смущенно сказал Коннер.

— Мне пора, — сказал я.

И мы вышли. На нас смотрели три пары удивленных глаз. Когда я уходил, я услышал, как Алекс спросил:

— Коннер, что он тебе сказал?

— Да хрен его знает, нес какую-то чушь, мол, полетел спасать Грейс. Мне кажется, он опять подсел. Сказал, что ему пора, а сам зачем-то пошел в спальню. Я начинаю переживать за него.

— Мда, у Шейна явно поехала крыша. Он даже «Глухаря» не стал с нами смотреть, а это вообще на него не похоже. Надо будет позже проверить его в спальне, — сказал Итан.

Но я знал, они меня там не найдут. Я уже улечу спасать Грейс.

Михалыч скинул меня около какого-то барака и сказал, что Грейс внутри, но дальше он со мной пойти не мог. Я зашел в это убогое здание, под ногами валялись бутылки от пива, окурки, да еще какой-то хлам. На стенах висели революционные плакаты. Я увидел в конце коридора дверь. На ее ручке висел красный носок с вышивкой на боку «Devil». Какого черта на двери висит носок? И что я увижу за этой дверью? У меня затряслись коленки. И не зря. Я пинком раскрыл дверь. Дальше все происходило как в замедленной съемке. Я увидел Грейс и Габриэля, они оба лежали на кровати, наполовину раздетые. Видать, носок на ручку двери повесили совсем недавно. Грейси мило наглаживала крылышки Габриеля. Они оба уставились на меня, Грейс с удивлением, а этот ублюдок явно злорадствовал. Меня начало тошнить. Я увидел достаточно, а теперь я ухожу. Каким же я был идиотом. А ведь Михалыч меня предупреждал. Я просто не мог в это поверить.

— Шамси, Шамси, постой я все могу объяснить, — кричала мне вслед Грейс.

Шамси??? Серьезно?? Это что еще за черт?

— Грейс, я увидел достаточно, — прокричал я.

— Он просто попросил почистить ему перышки, — оправдывалась она.

Она еще что-то кричала мне в след, но я уже не слушал ее. Мое сердце было разбито, и слезы текли у меня по щекам. Я ныл как ребенок. КАК ОНА МОГЛА?? Только один этот вопрос не давал мне покоя. Прошло всего-то ДВЕ ТЫСЯЧИ лет. Что могло измениться за столь КОРОТКОЕ время?

Боже, и почему я только не послушался Михалыча и не остался дома с Коннером смотреть «Глухаря». Черт, а сразу после него начиналось «Пусть говорят». Я должен все исправить. У меня получится вновь завоевать доверие Коннера, он долго меня дожидался, пока я нагуляюсь, сможет и сейчас подождать. Надо только найти нужные слова, чтобы он понял всю глубину моих чувств к нему. Но сначала мне надо решить одну проблему — Леа. На моем пути к «И жили они долго и счастливо» стоит слюнтяйка Леа. И я должен ее устранить.

Глава 16 (настоящая)

Меня разбудил шелест шагов у подножия кровати, в носу по-прежнему щипало от больничной вони; а от сигналов аппаратов все так же звенело в ушах. Поднял затуманенную голову с койки Грейс, на которой кое-как заснул, обнимая, несмотря на все торчащие из нее трубки и провода, все так же сидя на долбанном больничном стуле. Я заглянул ей в лицо в надежде увидеть улыбку, но ее там не было. Сердце мое сжалось; она совсем не шевелилась.

Кто-то, стоящий у меня за спиной, прочистил горло. Мне было плевать, пусть хоть задохнется; я не отойду от Грейс.

— Шейн? Шейн Макстон? — Голос медленно переключил мое внимание от закрытых век Грейс.

— Да? — Я отодвинулся и нормально сел на стуле, который придвинул к кровати Грейс и уснул. Спина горела от неудобной позы во время сна, так что я поерзал, пытаясь найти менее болезненное положение. Но не помогло.

— Вставайте, — жестко потребовал голос.

Что? Я обернулся к уроду, решившему, что может мне приказывать. У края кровати грозно стояли двое полицейских в форме. Руки обоих застыли над распахнутыми кобурами; оружие готово к действию. Готовы стрелять на поражение?

— А в чем дело? — спокойно спросил я. Я задумался, а какую музыку они слушают. Фанаты «Безумного мира»? Нее, скорее парочка фанатиков диско-хаус-музыки — размахивающих кулаками ханженских людишек.

— Вам приказали встать! ВСТАТЬ!

Я засмеялся. Да уж, это заставило их пойти на меня.

— Полегче, офицеры! — сказал я, улыбаясь. Подняв руки над головой, ладонями вверх, чтобы никто не прожег во мне отверстия, я встал.

Один из офицеров попытался схватить меня за руку, пока другой доставал блестящие серебряные наручники. Я почувствовал, что окаменел и взбесился. Я не мог контролировать напряжение в кулаках. Ни за что и никому не позволю себя заковать. Я рванулся вперед, несясь на офицеров, вынуждая их отскочить и рухнуть на задницы. Слишком трудно было не захохотать, поэтому я даже и не пытался сдержаться. Офицеры закричали мне в спину остановиться. Смеясь, я подбежал к двери и влетел в мощное тело Итана. Взгляд, которым меня одарил лучший друг, говорил, что я попал.

— Клянусь тебе, Шейн, надеюсь, что все чертовски ошибаются на твой счет и это был не ты. Но в то же время, пока этого точно не известно... — Вот в этот момент его кулак полетел мне в лицо, и мир вокруг потемнел.

***

Я почувствовал легкие как перышко касания всей кожей. Каждым дюймом, словно бы лежал обнаженным посреди пляжа, ощущая нежные прикосновения первых лучей солнца. Заставлявших волоски встать дыбом и поднимавших из глубин души нужду давно позабытой потребности. Меня окутало теплом и светом, а потом поглотило несусветной любовью так, что стало трудно дышать. Я распахнул глаза. Чем, черт возьми, меня шарахнул Итан? Наверное, у него стальной кулак. Надо будет его как-нибудь уговорить врезать так Такеру. За такое я готов даже заплатить.

Вокруг витали тысячи таких знакомых ароматов и звуков; ангельские песнопения и чистота, непорочность. Мое давно мертвое сердце затрепетало, стоило увидеть небеса и призрачных путников, бредущих домой.

— Шамсиил? Шамсиил. Шейн! — воззвал ко мне тот, чей голос я мечтал услышать столетиями — Архангел Михаил.

Мои глаза встретились с глазами Михаила. Его привычные мужественные черты исказила свирепость. Яркие голубые глаза источали чистый свет, в то время как крылья его окутывали мое тело. Прикосновения ангельских перьев болезненно напомнили о том, что у меня забрали. Рядом стоял высокий мужчина, человек с такими знакомыми чертами лица. Оглядев обоих существ, я скрестил руки на груди и прищурился.

— О, как интересно. Кто-нибудь посвятит меня в розыгрыш? Это «Подстава»^[27]?

— Шамсиил. — Лицо Михаила смягчилось, и я ощутил исходящие от него волны сочувствия. Интересно, если учесть, что он не сделал ничего, чтобы уберечь меня от Ада.

— Михаил, просто расскажи, в чем дело, — сказал я, поднимаясь.

Михаил взглянул на стоящего рядом с собой человека.

— Шамсиил, эта душа принадлежала Джейкобу Тейлору, земному брату Грейс. Он явился ко мне, уповая на помощь сестре.

Мой взгляд метнулся к Джейкобу, и я увидел, как он резко выдохнул.

— Ты — это он? Тот ангел, которого пыталась отыскать Грейс.

Я улыбнулся в ответ.

— Я не ангел. Но, да, полагаю, Грейс искала меня. — Я повернулся к Михаилу. — Почему я в Раю? Я был в больничной палате, почти арестован, и получил удар в лицо. Так как же я сюда попал? О, а еще не стоит забывать и про недлительное явление мне твоего брата, Габриэля.

— Я привел тебя сюда, Шамсиил, — выдохнул Михаил. Казалось, в его глазах плескались любовь и отчаяние. — Шамсиил, Габриэль всё взял на себя. Твое наказание. Селы. Всё. Я и не полагал. — Его рука мягко коснулась моего лица. — Брат мой, как я скучал. Тысячи лет...

— Да, Михаил, всего лишь тысячи лет одиночества, вымораживающего сердце, пока то не превратилось в холодный и мертвый орган у меня в груди. Только не притворяйся, что тебе есть до этого дело.

— Тебя не должны были карать подобно другим, а ее собирались пощадить... — прошептал Михаил.

Ярость. Меня охватила слепая человеческая ярость. И я выпустил ее. В конце концов, теперь ведь я был простым человеком.

— Что ж, это БЛА-БЛА-НАХРЕН-БЛА, Михаил! Ты обещал, что ее пощадят. И я попал в АД, а Села... Селу ждал Ад на земле! Уж прости, что я совсем не рад тебя видеть!

— Шамсиил, архангелы...

— Не надо! Прекрати! Хватит с меня всего этого ангельского дерьма! В реальном мире, в моем реальном человеческом мире все совсем иначе! Ты и лучшие из вас настолько отдалились от нас, что и понятия не имеете, как обстоят дела там, внизу! Вы, как предполагалось, должны наблюдать за нами, защищать! Это как застрять в какой-то плохой книге про сверхъестественное, которой нет долбанного конца. Просто скажи мне, как спасти ее!

Михаил стоял передо мной подобно статуе. Брови его сошлись на переносице, и взгляд стал страдальческим.

— Шамсиил, тысячи лет на Небесах велась война. — Челюсть его сжалась, а лицо исказилось от муки. Он сложил ручки и начал вышагивать туда-сюда. — Начало ей породили союзы Григори и человеческих женщин, а также возникновение... Нефилимов...

Запустив руки в волосы, я раздраженно фыркнул. Как этот рассказ мог помочь Грейс? Она умирала на земле, пока мне читал урок истории этот туповатый ангелоид, который даже не помнил, что ВООБЩЕ-ТО Я ЛИЧНО БЫЛ ВСЕМУ ЭТОМУ СВИДЕТЕЛЕМ.

— Ага, Мишенька. Помню. Я. Был. Там. — Мои кулаки сжались от злости. — Ты помнишь? За это меня приговорили к Аду, хоть мы с Селой и не нарушали правил! Был лишь поцелуй... прощальный поцелуй.

Михаил продолжал бормотать и потирать запястья и ладони. Должен признать, прежде не встречал подобного поведения у ангелов. Учитывая, что я был чертовски зол на Михаила, меня забавлял его дискомфорт. Сильно. Да пошло все, то есть ну правда, что мне могло быть уготовано? Ад? Ну, я пробыл там дольше, чем где-либо, так что по-фи-гу.

Джейкоб встал между нами, размахивая руками в воздухе, отвлекая нас.

— Да вы оба издеваетесь! Слушай сюда, ты, Шамсиил-Шейн, как тебя там звать. Мне известно, что ты хочешь спасти Грейс и готов на все, чтобы быть с ней. И, Михаил, мы понимаем, что ты не имеешь никакого отношения к преподнесенному Шейну дерьму на палочке, потому что был поглощен чем-то там очень важным...

Я расхохотался.

— Вот дерьмо. Ты теперь тут главный?

Джейкоб выставил вперед подбородок и скрестил руки. Задрав голову, он невозмутимо изрек:

— Если так можно заставить вас обоих заткнуть пасти и вернуть к обсуждению плана помощи самому невинному во всей этой истории человеку — то да.

Не удержавшись, я улыбнулся ему и кивнул.

— Как вижу, Грейс научилась упорству у тебя. Ты прав, ради нее я готов на все.

— Нет, Шейн, упорству и стойкости ее научили годы мучений.

Точно.

Рука Михаила обхватила мои плечи, и груз всего мира, как и ненависть, вместе со злостью испарились. Опустив руку к моей груди, он тяжело вздохнул, выражение лица стало замученным.

— Габриэль притязает на девушку. Он возомнил, что их с Грейс... связь... может породить еще одно поколение Нефилимов. Таков его путь к победе в этой войне.

— НЕТ. Ни у кого, кроме МЕНЯ, никакой СВЯЗИ с Грейс не будет! А теперь верни меня обратно, сотвори какой-нибудь ангельский фокус-покус и исцели ее!

Рука Михаила начала давить, и голос его, казалось, утратил свою мощь.

— Не все осталось как прежде, Шейн. Мы можем спасти ее от заточения Габриэля, но исцелится Грейс только в том случае, если сама того захочет. Единственное, что я могу сделать с тем, что ты назвал «ангельским фокус-покусом» — это вернуть тебя домой, к жизни тем, кем и был сотворен.

Сердце словно застыло, а потом заколотилось отбойным молотком по грудной клетке, разгоняя кровь.

— Я могу возвратиться домой? — Мою проклятую кожу начало покалывать. ПОКАЛЫВАТЬ.

Михаил подался вперед, его расширенные зрачки будто затопляли океан небесно-голубых ирисов.

— Да, Шамсиил. Тебя никогда не должны были так сурово карать. Ты можешь поднять оружие и сразиться на моей стороне.

Мышцы моего тела, все мое тело, задрожали, и тепло прошло по всему телу. Домой? Вернуться домой и жить тем, кем был сотворен.

— А Грейс?

Его голова опустилась к груди, и руки безвольно упали по бокам.

— Грейс доживет свою жизнь и в конечном итоге умрет, как и должно быть.

— И мы с ней больше никогда не встретимся, так? Я буду стоять на страже и держаться подальше от жизней людей, но больше никогда не увижу ее, да?

Тихо и хрипло он произнес:

— Да.

Грудь сдавило, в ушах загудело под гнетом.

Сердце заколотилось. Только его стук я слышал.

Тук.

Ударило в груди.

Тук.

Такое ощущение, что скоро выпрыгну из кожи.

ТУК.

Из пор полился пот.

ТУК. ТУК. ТУК. ТУК-ТУК-ТУК.

Тук.

— Ни. За. Что. Существование без Грейс для меня неприемлемо. Я остаюсь человеком. И мы вместе умрем людьми. Больше я не ангел, вы ВСЕ лишили меня этого. И я не буду сражаться на войне, которая больше не является моей. На земле есть вещи поважнее, за которые следует сражаться, а не ваша фигня — сыграем в Бога — никому не дано занять его место.

Михаил поник и отступил.

— Ты говоришь как... человек... верующий, который не разговаривал с ангелами... тысячелетия.

Я сглотнул мучительный комок в горле.

— Потому что я и есть человек. И, возможно, тебе не помешало бы поучиться у людей слепой вере. Ты бы поразился тому, что им помогает преодолеть вера и убеждения.

Михаил глубоко вздохнул, и взгляд его стал пустым.

—А что, если ты не нужен ей, раз больше не ангел? Полюбит ли и примет ли она тебя-Шейна? Оглянись на жизнь Шейна Макстона до тебя, кто полюбит такого? Он недостоин ее, Шамсиил. Ты отказываешься от всего, так сильно рискуя? А вдруг она выйдет из комы и не вспомнит своего прошлого? Что, если не вспомнит тебя?

— Я отказываюсь, Михаил, ради нее... она веками искала меня. Уж лучше я рискну с той, что верила в мою душу с незапамятных времен, чем с теми, что с легкостью поверили, что я способен отвернуться от своих братьев и привести зло в мир, для защиты которого был создан.

— А если Габриэль продолжит изводить ее на земле?

— Полагаю, это моя битва, Михаил. И она стоит этой борьбы.

Михаил медленно покачал головой, и его тело, как в старом немом кино, замерцало и стало невзрачным. Небеса поблекли в тусклом сиянии, и очертания вокруг стали неясными, пока мы втроем не оказались перед узкой деревянной дверью.

Мы с Джейкобом замерли на пороге, но, когда он двинулся вперед, я помедлил, сомневаясь, что ноги меня удержат. Знаю только, что громко закричал, что, рыдая, звал ее по имени, что никогда прежде не испытывал такой муки. Перед нами предстала Грейс, вся избитая и измученная.

Джейкоб осторожно потянул цепи, приковывающие ее искалеченное тело к деревянному стулу. Он был опрокинут на залитый кровью жесткий пол, и, зная Грейс, она изо всех сил боролась с тем, кто ее заковал, и пыталась вырваться. Я рухнул на колени перед ней и осторожно убрал с лица спутавшиеся волосы. Я прошептал ее имя. Услышав мой голос, она приоткрыла опухшие от побоев глаза. Она пыталась что-то сказать, ее губы шевелились, но сорвался с них только всхлип. Если Габриэль сделал подобное с ее душой у нее в подсознании, то что же он вытворял с ней на земле на протяжении тысячелетий? Какой ложью завалил? Через какие ужасы она прошла, пока он пытался сломить ее дух?

Горячие слезы потекли из моих глаз, размывая ее образ.

— Тише, малышка, я здесь. Села, это я. Шамсиил. — Я осторожно обнял ее. Легонько поцеловал ее в лоб и провел губами по нежной коже. — Ты не пострадала, все это нереально, ты просто находишься между мирами. Мне так жаль. — Я посмотрел на нее, пытаясь понять, осознала ли она, где находится, что Габриэль закинул ее в лимб, заточил в собственном разуме. Ее тело в безопасности, восстанавливается на больничной койке, в окружении тех, кто ее любит.

Ее глаза говорили больше любых слов, тело дрожало, губы отчаянно пытались двигаться.

— Какой подарок ты мне преподнес? — прошептала она.

Слезы быстрее покатились по моим щекам.

— Тише, малыш, все хорошо... — Проклятье, она сомневается, что я это я. Михаил прав... Буду ли я ей нужен, будет ли она любить меня теперь, когда я больше не ангел?

— Нет... Мне нужно знать, что это ты... что после всего... это действительно ты.

Тень Михаила накрыла нас.

— Шамсиил, ты уверен в своем решении? Габриэль может возвратиться за девушкой. Пора забрать ее.

Я притянул ее ближе и мягко погладил кончиками пальцев ее искалеченное лицо, словно пытаясь забрать ее боль.

— Безусловно, Михаил, она того стоит.

— Да будет так, — прошептал Михаил. Я знал, что ему никогда не понять. Его ангельская душа никогда не испытывала свободы и любви, которую дарит человеческая жизнь.

Прошу, Грейс... Села... не отказывайся от любви ко мне только из-за того, что я теперь обычный человек.

— Независимо ни от чего, знай, что я всегда любил, и буду тебя любить, и буду защищать тебя, всегда.

Ее глаза расширились, а дыхание стало прерывистым.

— Что ты сделал?

Сможет ли она простить, что ради нее я отказался от предложения вернуть крылья? Была ли Села такой же, как и все фанатки Шейна — полюбившей меня лишь за то, кем я был? Человеческое существование приводило к массе сомнений и неуверенности, которые так сокрушали меня.

— Если бы не я, сейчас ты бы находилась там, где тебе и предначертано быть. Так что я дарю тебе возможность начать все с начала. Вот и все, малышка. Твое наказание закончилось.

Осторожно подняв, я передал ее в протянутые руки Михаила.

— Она запомнит это, Михаил? Будет ли она помнить меня?

Как только Михаил принял ее крошечное тельце в свои великие руки, сразу же все раны исчезли, а на щеках заиграл румянец. Будучи в человеческой форме, совершенно никчемным, я позавидовал способности Михаила. На его месте должен был быть я, это я должен был исцелить ее. Но я не мог.

— Да полюбит она тебя как Шейна и только Шейна. За то, какой ТЫ, мой славный и потерянный брат, и коли так, лишь ИМ тебе и быть, пока ты не расскажешь ЕЙ о том, кем был до тех пор, пока я не вмешался. Возможно, она ничего из этого не вспомнит.

Я тщательно взвесил его слова. Все, что я мог предложить этому прекрасному созданию, — это Шейна и его жалкое эгоистичное существование. И надежду, что однажды настанет тот день, когда мы будем прощены за все наши деяния, и в один прекрасный день вернемся домой на небеса. А пока я побуду просто Шейном. И ни черта не смогу ей рассказать. Я был в отчаянии. Мне оставалось только молиться, чтобы она запомнила все это.

Я развернулся и пошел к ожидающей меня неизвестной смертной человеческой жизни. Но меня остановил вопль Грейс:

— НЕТ! Нет! Все не может закончиться вот так! Ты не можешь оставить меня! — Я повернулся к ней, собираясь подбежать, но было уже слишком поздно. Ее там уже не было. Никого не было. И вновь я остался один, в окружении сплошной темноты.

Что-то медленно вытягивало меня из темноты, проникая в сознание, обжигая огнем рот и нос, проникая в ноздри и оседая в легких. Аммиак, о да, эта жуткая вонь — точно аммиак. Сработал смерти подобный дыхательный рефлекс: ощущение такое, словно кто-то внутри черепушки сжимал мой нос и взорвал мой мозг. Глаза сразу же распахнулись, и я вскочил. Черт, а это довольно крутая штука, вот только почему я не могу пошевелить руками.

И куда я, черт возьми, попал? Белые стены, больничные звуки... все как в бреду, голова кружится, комната вращается, вся голова горит, и в глазах чертовски пульсирует. Прямо передо мной сидел полицейский с небольшой бутылочкой в руках, из которой исходила пробудившая меня вонь. Нашатырь. Ах да, точно, вспомнил, Итан мне врезал, можно даже сказать с любовью. Ну, мой побег, скажем так, сильно провалился, так как кто-то очень любезно надел на меня наручники. Да, я очнулся, чтобы оказаться в полной жопе. И с того момента все становилось лишь хуже.

Когда я смог встать на ноги, двое полицейских протащили меня через небольшую толпу моих друзей. И только Итан мог смотреть мне в глаза, но во взгляде его читалась ненависть. Леа прижималась к Коннеру и рыдала, уткнувшись в его плечо. Они все решили, что я мог так поступить с Грейс?

Полицейские вывели меня из здания и затолкали на заднее сиденье патрульной машины. Они даже не сказали мне «пригнись», когда запихивали, как это бывает в сериалах, и, конечно же, мой лоб врезался в крышу машины. Я молча сидел на заднем сиденье патрульной машины с заливающей лоб и глаза кровью, а эти двое шутили о перепихоне на какой-то вечеринке прошлым вечером. Двадцать минут ушло на поездку до участка, и за это время я четко понял, что о вчерашнем сексе они оба врали. Олени в форме.

Затем они не очень любезно вытащили меня из машины и впихнули в оживленный полицейский участок, провонявший мочой и пережаренной китайской едой. Полицейские в темно-синей форме бродили с бумагами, вылетающими из их рук, и рациями, взрывающимися о преступлениях и поступивших вызовах, криками и швырянием всякой хрени друг в друга. Если бы не наручники, мне, скорее всего, было бы весело пообщаться с ними.

А потом они швырнули, да-да, именно ШВЫРНУЛИ меня в камеру и заперли ее.

Спустя два часа, когда я перезнакомился со всеми местными наркоманами, меня наконец-то вызвали. Одетый в штатское детектив назвал мое имя и открыл камеру. Уходя, я поклонился своим новым нарко-френдам и поблагодарил их за то, что так любезно интересовались моей музыкой, пока писали и какали у меня перед носом. Просто охренительные впечатления.

Детектив — высокий, мускулистый парень с козлиной бородкой, проводил меня в комнату для допросов и, предложив кофе с сэндвичем, сел напротив. На столе лежал небольшой диктофон, записывающий все сказанное мной. Детектив представился Детективом Марроузом, после чего его кулак наткнулся на меня.

— Слушай, Шейн. Я понимаю. Понимаю. — Марроуз провел руками по пушку персикового цвета у себя на голове. — Меня тоже выбешивает девушка. Иногда она просто доводит меня до белого каления, так что я тебя понимаю.

Допрос прям по учебнику: внушите преступнику, что понимаете его, чтобы он сознался в совершенном. Только вот загвоздка в том, что я ни в чем не виновен.

— И что же вы понимаете, детектив? — спросил я, расслабленно откинувшись на холодную спинку металлического стула.

— Просто говорю, что понимаю. Если бы я увидел, как моя девушка танцует с каким-то парнем, особенно таким неудачником как Блейк Бевли, мне бы тоже хотелось наказать ее. Их обоих. Не думаю, что при таких обстоятельствах смог бы контролировать свою злость. — Марроуз вперился в меня своими немигающими глазами цвета детской неожиданности, после чего посмотрел немного левее и выше; его губы сжались в тонкую линии, а уголки типа сами собой опустились вниз. Этому придурку не мешало бы потренироваться в придумывании подобной брехни, хреново выходит.

Я одарил его смешком и кивнул.

— Сдается мне, что это тебе надо сидеть за решеткой, потому что наказывать свою девушку, да и любую другую девушку, — мне подобного не понять. И уж точно я никогда бы не поступил так с Грейс, плевать, что там было у нее с Блейком. — Улыбаясь шире, я продолжил: — Но в одном я с вами согласен: Блейк Бевли — неудачник.

Марроуз смотрел на меня из-под сощуренных век и дважды моргнул. Может, кому-то следует пригласить сюда профи для допроса, потому что я уже вроде как начал жалеть этого парня.

— Может, тебе и не понять, Шейн. Но ты наш главный подозреваемый. Уверен, что ты мужик мужиком и не любишь, когда тебе вешают лапшу на уши, поэтому давай начистоту. Ты был весь в крови Грейс Тейлор. Шейн, да и сейчас она на тебе. Парамедики, да и все ваши друзья видели, как ты держал мисс Тейлор и повторял, что «это я виноват». Шейн, медики, прибыв к месту преступления, видели у тебя в руках орудие преступления. Не будь метели, прибывший патруль зафиксировал бы преступление, и тебя бы арестовали на месте еще до того, как забрали жертву. Так что лучше не усложняй все и расскажи правду.

Я устало посмотрел ему в глаза.

— Все это лишь косвенные улики, детектив. Единственное, что я сделал с Грейс — попытался доставить ее в больницу. Спросите ваших парамедиков, кто пронес тело Грейс по сугробам до машины, уж точно не они. И если я правильно заметил, мы находимся в Америке, так ведь? И я невиновен, пока вы не докажете обратное. Удачи в этом деле.

— Может, до тебя не дошла вся тяжесть обвинений против тебя, Макстон. Покушение на убийство второй степени, нападение первой степени, разбрасывание угроз, незаконное хранение оружия второй степени и еще масса всего, чтобы упечь тебя надолго. — Марроуз начал рисовать круги указательным пальцем на металлическом столе. — Я мог бы оказать тебе услугу, снять некоторые обвинения и уменьшить срок, а с тебя лишь чистосердечное признание, и там будет видно, что я смогу сделать.

Я усмехнулся.

Он приблизился ко мне и понизил голос:

— Давай, Шейн, помоги себе. А если нет, то тебе долго придется сидеть, и увидишь ты ее нескоро. Эй, чувак, просто подумай о своей группе. «Безумный мир» останется без солиста, подумай, что ты натворишь, Шейн. Твоя группа сейчас на пике. Разве тебе не хочется как можно скорее вернуться на сцену?

— Думаю, вы хотите получить мой автограф. Или, может, мне спеть для вас? Да пошли вы на хрен, Марроуз. Вам, так же как и мне, прекрасно известно, что не я напал на Грейс. Так почему бы вам не пойти искать настоящего виновного. Да, это я нашел ее. Да, это я взял ее на руки и отнес в машину скорой. Да, на мне оказалась ее кровь. И да, я отдал нож парамедикам, чтобы те отдали его полиции. Снимите с него отпечатки и увидите, что там не только мои пальчики, это я вам гарантирую.

Детектив Марроуз резко поднялся, с грохотом задвинул стул и вылетел из комнаты. Смеясь, я обернулся к двухстороннему зеркалу, покачал головой и спросил:

— И часто у него такие истерики?

А потом мне официально предъявили обвинения: за покушение на убийство и нападение на девушку, которую я любил. Судья, будучи тупым ослом, вынес вердикт отказать мне в залоге и вернуть в камеру, где меня продержат до самого суда, на котором меня будут судить присяжные.

Каждый раз спрашивая о Грейс, что было целым испытанием, получал ответ, что она по-прежнему не приходила в себя.

Ежедневно, семь дней в неделю, сидя на холодном бетонном полу камеры, я спрашивал о Грейс. Каждый день говорили одно и то же — «она в коме» и «без изменений». Я понимал, что принял правильное решение, знал, от чего отказался ради ее спасения, так почему же она никак не возвращается?

С каждым днем я все больше и больше превращался в человека. Эмоции проникали под кожу и цеплялись за внутренности подобно раку. Я почти не ел поданной мне еды и не был уверен в том, сколько прошло времени, все мои мысли занимала Грейс и ее возвращение ко мне.

Суд присяжных начался и закончился. Я засвидетельствовал свои показания. Да, я сказал, что это моя вина, потому что я должен был защитить ее, но убить ее пытался не я. Однако косвенных улик против меня хватило для суда. Поэтому меня перевели из КПЗ^[28] с отбросами в великую жопу мира Рикерс^[29], окруженную мутными водами Ист-Ривер, до очередного суда. Местное население ютилось в общих камерах комплекса Тейлор-Хаус^[30]. Меня, Шейна Макстона, певца и ведущего гитариста «Безумного мира», когда-то давно еще и ангела, окружали 14000 заключенных, которые как и я клялись, что невиновны.

Грейс так и не очнулась. Не так я все планировал.

Date: 2015-06-08; view: 393; Нарушение авторских прав