М.С. - Откуда Вы родом, Василий Григорьевич?

В.П. - Из новочеркасской тюрьмы, где и родился в 1925-м. Сразу после родов маму расстреляли, а перед этим расстреляли отца и его брата с сестрой. Правда, узнал об этом лишь в 1933-м, когда директор нашей кривянской школы, неожиданно вызвав меня в кабинет, с «мясом» сорвал с моей рубашки ленинскую головку: «Ах ты, сука белогвардейская! Думал, не узнаем?! Пошёл вон из школы!» Ну я и пошёл, в кабинете директорском сперва похныкивая, а в коридоре - с радостью: «Ребята, меня из школы выгнали!» Дома, правда, узнав об этом, отец – Григорий Назарович Пивоваров – «красный» казак, умело скрывавший, что во время Гражданской долгое время служил в разведке, в полку «белого» генерала Васильева, - забегал: «Вот ведь, тадыт твою мать, дознались, тадыт твою...» Пока мама-Дуня на него не прикрикнула: «Ну что ты парня материшь, старый дурак? Много тебе твои красные помогли? На себя и пеняй! А сына не трожь! Он и с двумя классами в хозяйстве управляться сможет». «Ну пусть управляется. Только если ты, Васька, мою фамилию когда сменишь, - прокляну!»

Кое о чём потом я всё же дознался. Оказалось, родная моя мать перед расстрелом упросила двух тюремных охранников, что родом, как и она, со станицы Кривянской были, отнести младенца в Кривянскую, отдать тем, кто возьмёт. Охранники отнесли и положили меня возле строящегося дома, на доски. Вечером пастушонок гнал мимо стадо, коровы сгрудились возле этих самых досок, пастушонок подошёл, увидел, что здесь дитё лежит, отогнал коров и позвал станичников. А у Шаповаловых перед этим двое сынишек от оспы померли; Шаповаловы меня и взяли.

Что же касается моего настоящего отца, то был он, как дознался потом, казачьим полковником Русской Императорской Армии, служил, как и приёмный отец, в разведке. И так случилось, что после занятия будёновцами в 1918-м станицы Кривянской мой настоящий отец с офицерами, казаками и казачками, почти без патронов, при одном орудии и тремя снарядами, ушли в побег в Заплавы. Сидят в камышах, обсуждают, что делать. Надо, решают, в атаку идти, а то ведь всё равно деваться некуда – придут будёновцы и перебьют. А тут мальчишки с Кривянки бегут: «Кто тут Тарасовы-Пивоваровы?» Мама моя приёмная, в девичестве Тарасова, и отозвалась. А мальчишки: «Тётка Дуня, Буденный в Кривянке твою мать, бабку Тарасиху на груше за ноги повесил, у неё юбка задралась и всё видать! Гы-гы-гы!»

Стало тут тихо-претихо. И в этой тишине мама моя приёмная подходит к свёкру, снимает с него пояс с наганом, цепляет его себе, подходит к арбе, берёт карабин, патроны, выводит коня… А за ней и другие казачки, таким же макаром. Тут уже казаки кричат: «Стой, Дуня, стой! С утра пойдём, иначе за просто так перебьют! Но прежде надо всё разведать». И к ребятишкам: «Орудия у Будённого есть?» «Три пушки он на Заплавы направил, вам подвалит!» Тут дед Никиша вперёд выступил: «Я, говорит, - гвардеец Его Императорского Величества, пушкой командовал, у меня три лычки, мне Его Величество орудие доверяли! Пусть ребятишки бегут и точно скажут, где у Будённого эти пушки стоят, а я, как в атаку пойдёте, их разнесу!» Сбегали, рассказали. Утром, в четыре часа, когда казаки с казачками к Кривянской по яру, по низине выдвинулись, дед Никиша ещё раз возле орудия, у которого даже прицела не было, руками поводил, примерился и тремя оставшимися снарядами, три буденовских пушки уничтожил.

Пошли казаки в атаку. Но под моей приёмной мамой лошадь сильнее оказалась: мама вперёд всех вырвалась доскакала до дерева, где бабка Тарасиха вверх ногами висела и давай садить из нагана. А следом отец мой родный скакал и из маузера садил… Мало кому из красных удалось тогда уйти, да и сам Будённый едва спасся: броневиком его один прикрывал (потом казаки броневик этот всё равно сожгли), да ординарцы ему успели коня подвести. Ранен был Будённый в Кривянке, как потом и сам вспоминал, пулей из нагана, но ускакал…