Наташа и Пьер

Какое право имеет человек забыть умершего, пережить свое горе, вернуться к радостям жизни, полюбить снова?

Княжна Марья огорчилась, увидев, как изменилась Наташа, встретив Пьера. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», — думала княжна Марья...»

Но и она, со своим острым нравственным чутьем, чувствовала, что «не имела права упрекать ее даже в душе своей».

Для Толстого красота и величие жизни — прежде всего в ее многообразии, в переплетении горя и радости, в извечном человеческом стремлении к счастью. Потому-то он так любит Наташу, что она переполнена силой жизни и умеет возродиться после стыда, обиды, горя к новым радостям. Это естественное качество человека, и нельзя его осуждать, иначе жизнь бы остановилась.

Наташу возродило новое горе — гибель Пети.

После смерти князя Андрея она чувствовала себя отторженной от своей семьи: мать, отец, Соня, конечно, сочувствовали ей, но разделить ее горе в полной мере они не могли. В ее жизни произошло непоправимое; их жизнь шла, как прежде, — это разделяло ее с родными.

Но вот беда обрушилась на семью — и прежде всего на мать.

Наташа, всецело погруженная в свое горе, не сразу поняла, что случилось. Она теперь избегала даже княжны Марьи, которая раньше, чем она, «была вызвана жизнью» из их общего «мира печали». Княжне Марье нужно было заботиться о Николушке, о восстановлении Лысых Гор, о московском доме. Наташе все это было чуждо: еще недавно «признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти» — им обеим, а теперь княжна Марья занята устройством этого самого будущего!

Наташа бесконечно повторяла в уме последние свои разговоры с князем Андреем — теперь она иначе отвечала на его вопросы, говорила ему нежные слова, которых не успела сказать. И мысль о том, что «никогда, никогда уже нельзя поправить» сказанного раньше, — эта мысль приводила Наташу в отчаяние.

«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие?» — думала Наташа, идя на зов матери. Но, увидев отца, она поняла. «Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что-то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней».

Когда близкий человек умер на наших глазах, мы все-таки с трудом заставляем себя верить, что его нет больше. Но когда мы разлучены с ним и помним его живым, веселым, полным сил, а приходит известие о его смерти, — поверить невозможно, и старая графиня исступленно кричит те самые слова, которые кричали матери и жены во все войны: «Неправда, неправда... Он лжет... Убили!.. ха-ха-ха-ха!... неправда!»

Из четырех детей одна Наташа здесь, рядом. А самый любимый, младший, убит. Только одна Наташа может — нет, не утешить, не вернуть мать к жизни, но хотя бы охранить ее от безумия.

Наташа «думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни — любовь — еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь». (Курсив мой. — Н. Д.)

В предпоследнем варианте романа Толстой заставлял Наташу с детства любить одного Пьера, все: и детское увлечение Борисом, и короткая страсть к Анатолю, и влюбленность в князя Андрея — все было ненастоящее.

А в окончательном тексте Наташа любит Андрея со всей силой, на какую она способна, постигает ему самому неясные мысли, хочет понять, что он чувствует, «как у него болит» рана; войдя в его жизнь, она живет ею — поэтому и ее жизнь кончилась, когда его не стало. Но — проснулась любовь к матери, проснулась и жизнь.

Пьер, вернувшись из плена и узнав, что жена умерла и он свободен, не бросился сразу искать Наташу. «О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего».

Оба они слишком чистые люди, чтобы после всего горя, всех потерь и чувства вины, охватившего не только Наташу перед памятью князя Андрея, но и Пьера перед памятью Элен, — чтобы после всего этого искать нового счастья.

Оно пришло случайно — и Пьер не сразу узнал Наташу в женщине с печальными глазами, сидевшей возле княжны Марьи, к которой он приехал. «В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен».

Это были не подобные обстоятельства! Тогда Пьер не понимал и не стремился понимать, что чувствует, о чем думает его избранница, и тем более Элен не интересовалась знать, что происходит в душе Пьера. Теперь, узнав Наташу в этой побледневшей и похудевшей женщине без тени улыбки, Пьер почувствовал, «что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире».

Первая любовь принесла Пьеру горькие муки стыда, потому что в ней не было духовного начала и она делала его хуже в собственных глазах. Любовь к Наташе наполнила его гордостью, потому что он чувствовал над собой суд нравственный, духовный.

Говоря о смерти Элен, он взглянул на Наташу и заметил «в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене». Он сказал правду: «Когда два человека ссорятся — всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть... без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль ее, — кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи». Он сказал правду, и эта правда совпала с тем, чего ждала от него Наташа. Она полюбит в нем то самое, что он сам в себе уважает, — Пьер еще не знает этого, но чувствует, потому он с такой радостью признает над собой Наташин суд.

А она еще вся в своем горе, еще не готова к освобождению от него. Но для нее естественно именно Пьеру рассказать все подробности, все тайны последних дней ее любви к Андрею. Пьер «слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая».

Когда Наташа вышла из комнаты, Пьер «не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире».

Эти два человека — Наташа и Пьер — созданы друг для друга. Созданы Толстым в его воображении, и сначала он увидел их стариками, вместе прожившими долгую и трудную жизнь. Еще в первом задуманном им романе о вернувшемся с каторги декабристе они были мужем и женой, хотя носили тогда другую фамилию — Лабазовы. Возвращаясь от исторической эпохи шестидесятых годов к истокам декабризма, Толстой увидел их молодыми, Наташу — ребенком. Но он знал, с первых страниц своего романа, знал, что эти двое суждены друг другу.

И вот они встретились — казалось, после исповеди Наташи уже нельзя ни о чем другом говорить...

«— Вы пьете водку, граф? — сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего».

Княжна Марья, только что впервые услышавшая рассказ Наташи о любви к ее брату, потрясена не меньше Пьера. Но она — хозяйка дома, и ужин подан, и простые эти бытовые слова вдруг возвращают всех к тому, что, «кроме горя, есть и радости».

Для Пьера — радость и «редкое наслаждение» рассказать Наташе все свои приключения во время плена. Для Наташи радость — слушать его, «угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера».

А ведь они оба еще молоды — вся жизнь впереди. Наташе — двадцать один год, Пьеру — двадцать восемь. С этой их встречи могла бы начинаться книга, а она идет к концу, потому что Толстой хотел показать, как формируется, создается человек. И Наташа, и Пьер прошли на наших глазах через соблазны, страдания, лишения — оба они выполнили огромную духовную работу, которая подготовила их к любви.

Пьер сейчас на год старше, чем был князь Андрей в начале романа. Но сегодняшний Пьер — гораздо более зрелый человек, чем тот Андрей. Князь Андрей в 1805 году твердо знал только одно: что он недоволен той жизнью, какую ему приходится вести. Он не знал, к чему стремиться, он не умел любить. Вот что знает теперь Пьер: «Говорят: несчастия, страдания... Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо».

В молодости кажется, что любовь — это чувство, естественное и прекрасное только для очень молодых людей. Действительно, чем старше человек, тем труднее ему полюбить, потому что опыт страданий рождает страх перед новой душевной болью. Но не может полюбить в зрелом возрасте только человек с опустошенной душой. Пьер чувствует потребность поделиться своим духовным богатством. «Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже», — говорит он Наташе, и. это правда.

Но и Наташа, возродившись к новому счастью, взяла с собой горький опыт прежних ошибок и страданий. «Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.

— В Петербург? — повторила она, как бы не понимая».

Совершенно так же она в свое время не понимала, зачем уезжает князь Андрей: проснувшаяся в ней сила жизни требует немедленного и полного счастья.

«— Только для чего же в Петербург! — вдруг сказала Наташа и сама же поспешно ответила себе: — Нет, нет, это так надо... Да, Мари? Так надо...»

Любовь, соединившая этих людей теперь, когда они оба имеют душевный опыт, обогатит их обоих и, может быть, она сделает их более счастливыми, чем если бы они нашли друг друга несколько лет назад, когда Пьер еще не прошел плена, а Наташа — заблуждений, стыда, горя.

«Радостное, неожиданное сумасшествие», овладевшее Пьером во время его пребывания в Петербурге, очень похоже на состояние другого героя Толстого — Константина Левина, когда он сделал предложение Кити. Так же все люди кажутся Пьеру красивыми, добрыми и счастливыми, так же она представляется ему существом неземным: «совсем другое, высшее».

Но потом, всю свою жизнь вспоминая это свое состояние, Пьер «не отрекался... от этих взглядов на людей и вещи». В этот период «счастливого безумия» он научился видеть в людях их лучшие стороны и, «беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их».

Это умение пригодится ему в той трудной, долгой и прекрасной жизни, которую он проживет не бесполезно и не одиноко — рядом с ним всегда теперь будет Наташа.

V

«Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто».