Глава 11. Цена бессмертия

Я серьёзно убеждён, что миром управляют совсем сумасшедшие.
Из дневника Льва Толстого

По Москве ползли тревожные слухи. Началось это 13 января 1953 года, когда в московских газетах появилось официальное сообщение об аресте кремлёвских врачей, которых обвиняли в подготовке отравления вождей партии и правительства.

А так как подобная же невероятная история с врачами-отравителями случилась во время Великой Чистки 30-х годов, то сейчас же стали поговаривать, что Сталин подготовляет вторую Великую Чистку и что в ближайшее время начнутся массовые аресты на кремлёвских верхах.

Поскольку большинство арестованных врачей оказались евреями, то пошли слухи, что это, конечно, неспроста. Одни говорили, что Сталин собирается сослать всех евреев в Сибирь, в автономную еврейскую область, в Биробиджан.

Другие говорили, что Сталин обозлился на бедных евреев из-за своих собственных детей, Яши, Васи и Светланы, которых, когда дело доходит до брака, почему-то неудержимо тянет к евреям. Ну, Сталин и заподозрил за этим какой-то сионский заговор.

В День Советской Армии, 23 февраля, на Красной площади, как всегда, состоялся большой военный парад, когда в Москву стягивались лучшие части Московского военного округа.

Обычно, сразу же после парада, эти гвардейские части уходили восвояси. Но теперь, они почему-то остались в Москве и занялись чем-то, вроде манёвров.

Одновременно, то ли в дополнение, то ли в противовес этим армейским дивизиям, в столице, неизвестно откуда, появилось несколько дивизий особого назначения войск МВД. Красные и зелёные петлицы маневрировали по Москве, словно играя в кошки-мышки.

И опять поговаривали, что всё это выглядит очень странно.

Однажды утром в первых числах марта по радио вдруг сообщили, что великий вождь и учитель партии и правительства, любимый друг и отец советского народа генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин...

Здесь голос диктора прервался, словно не в силах сказать то, что считалось совершенно невозможным.

В общем, бессмертный Сталин помер. В результате какой-то сложной болезни, что подтверждалось, как обычно, целым рядом кремлёвских врачей.

И сейчас же поползли слухи, что Сталин умер уже три дня тому назад, но это скрывали из-за опасения беспорядков.

Вспоминая про арестованных врачей-отравителей и ожидавшуюся чистку, люди думали, что Сталин помер очень своевременно, и похоже на то, что мышки съели кота.

Маленькая пивнушка на площади Ногина была битком набита народом. Водопроводчик в резиновых сапогах, пошатываясь, обнимал за плечи своего приятеля в ватной куртке:

— Я сегодня уже в обеденный перерыв четвертинку раздавил. Сразу после траурного митинга. Надо, думаю, всё-таки, поминки справить. По родному отцу-то.

— А я уже с самого утра дербулызнул, — подмигнула ватная куртка. — Как по радио вслышал, так сразу и побёг за пол-литром.

За столом у окна расположилась дружная компания строительных рабочих, уже изрядно подвыпивших. Один из них, с длинным носом и слезящимися глазами, сдвинув на затылок рваную меховую папку, с увлечением рассказывал:

— Так вот, значится... До того как помереть, Сталин, как он есть человек хитрый, решил проверить, как живётся в аду и как в раю. Это, значит, чтоб потом не обшибиться адресом.

Ну, сел он в авто и поехал сначала в ад. Из адских ворот сам Вельзевул выскакивает, мордой до самой земли кланяется, хвостом звёзды пишет и приветствует: «Здравия желаем, товарищ Сталин, дорогой наш Иосиф Виссарионович!»

Сталин ему: «Здорово, товарищ чёрт! А ну, покаж-ка мэнэ ваш колхоз». — Носатый громко шмыгнул носом. — А в аду, значится, две дверки. Одна налево, другая направо.

Чертяка, значит, сразу проводит Иосифа Виссарионовича, нашего отца-то родного, в ту дверку, что налево. Это, конечно, потому, что Сталин всё слева делал. Входит он — и что же он там видит?!

На одной стенке плакат: «Добро пожаловать — ко всем чертям!» На другой стенке лозунг: «Под руководством гениального Сталина перевыполним все наши чёртовы планы на триста процентов!»

На третьей стенке ещё похлеще: «Да здравствует мудрый вождь и учитель всех чертей, товарищ Сталин!» Ну, Иосифу Виссарионычу таков чёртов подхалимаж, конечно, очень даже пондравился. Аж в печёнках защекотало.

Слушатели одобрительно хмыкнули. Рассказчик промочил горло пивом и продолжал:

— Н-да, а посерёдке, значится, столик стоит такой накрытый. А на том столике его разлюбезное вино кахетинское, прямо в бочках. А за столом все его старые приятели сидят — кавказское кинто, воры и бандюги. Все пьяные, мальчиков лапают и песни горланят.

А рядом барашек жарится, жирный, молодой, пальчики оближешь. И оркестр из чертенят «Сулико» наяривает. И до того Сталину в этом аду пондравилось, что он даже на работу в Политбюро опоздал.

Ну, потом для порядка сел Сталин в самолёт и полетел в рай. И абсолютно ему там не пондравилось. Сидят там всякие эмигранты, которые от него поутекали. И вместо «Сулико» одно «Аллилуйя» тянут.

А это напомнило ему про его жену Аллилуеву, которую он укокошил. И видит он, что тут ему даже морду набить могут. Поглядел он, поглядел — и смылся потихоньку, пока не заметили. И так он ото всего этого расстроился, что для поддержания собственного авторитета взял и поколотил Ваньку-лётчика.

Носатый почесал спину и отхлебнул пива с таким видом, словно он сам сопровождал Сталина в рай.

— Ну, значится, как только Иосиф Виссарноныч, отец-то наш родной, окочурился, так сразу гон на ишака. Это поскольку ему теперь машина не полагается. Ну и конечно, он в голом виде, поскольку на том свете одежки не требуется.

Торопится, ишака пятками колотит. Но осёл, он, конечно, не человек и плетётся себе потихонечку. Подъезжает товарищ Сталин к адским вратам, кулаком тарабанит — открывайте, мол, почётному гостю!

Выскакивает дежурный чёрт — но теперь уж в форме МВД. И хвостом он уже не крутит и даже не здоровкается. Сразу хвать он Иоську за загривок и пихает его. Но теперь уже не в ту дверку, что налево, а в ту, что направо.

Рассказчик сделал паузу, полез в карман за кисетом, оторвал кусок газеты и скрутил цигарку.

— Ну, а потом что?

— Ну а потом попал бедный Иоська в самое пекло. Там его, раба Божьего, как полагается, сразу на вилы и, для начала, в котёл со смолой. Это для дезинфекции. Поварили его там, как яичко, минут пять.

А потом, поддели черпаком и усаживают грешным задом на горячую сковородочку. А рядом Троцкий поджаривается. Иоська визжит, отбивается:

«Эх! Малэнький обшибка получается!» Троцкий спрашивает: «Чито ви орёте?» Сталин ему: «Мнэ нужна налэва, а оны мэнэ направа!» А Троцкий усмехается: «Налево это у них агитпункт, красный уголок. Это они, сволочи, у советской власти научились».

Рядом мрачный дядя в калошах на босу ногу сосредоточенно болтал пиво в кружке и ворчал:

— Не пиво, а сплошная вода. По простым дням они на бочку пива вливают ведро воды. А сегодня по случаю праздника, видно, два вкатили.

— Везде, брат, обман, — добродушно утешил его случайный сосед, по виду весёлый неудачник, смахивающий на Чарли Чаплина.

— А ты знаешь, почему пиво такое тёплое? — продолжал мрачный. — Это они его в задней комнате специально на примусе подогревают. Чтоб пены побольше было. А потом тебе эту пену продают.

— Так вся наша жизнь — пена, — покачал головой весёлый неудачник.

Мрачный дядя мрачно заключил:

— В наше время одним жуликам хорошо живётся. Недавно арестовали одного заведующего пивной. Знаешь, сколько у него под матрасом денег нашли? Полмиллиона! Это он на пене заработал. Да не сумел, дундук, спрятать. Теперь сидит в тюряге.

— Тюрьма — это, как университет, — сказал весело неудачник. — Я в этом университете пять лет отсидел.

— А за что?

— За политическую безграмотность. Следователь мне так и сказал: «Иди, дурак, поучись уму-разуму».

— А за что именно?

— За обрез.

— О-о, я когда в партизанах был, так тоже из обреза постреливал...

— Не-ет, это не тот обрез. Я, понимаешь, уродился с маленьким таким дефектиком. Кончик не открывается.

— Какой кончик?

— Ну, какой — самый главный. А когда подошло мне время жениться, тут я и забеспокоился: как же мне женихаться, если женилка не работает. Пошёл я к доктору. А тот и говорит: «Это у вас чепуха. Просто фимозис, то есть, незалупа. Мы это сейчас...» Не успел я оглянуться, как он чик-чирик и обрезал меня.

— Э-э-э, — сказал мрачный, — так вот почему они все обрезанные...

— А я после этой операции так обрадовался, что теперь женихаться могу, что хожу, показываю всем свой обрез и говорю: «Эх, смотрите, путевка в жизнь! Как новенький партбилет!»

Весёлый неудачник тяжело вздохнул: — А потом, забрали меня в НКВД. А следователь, товарищ Катценельсон, мне и говорит: «Ну, гражданин Кузнецов, покажи-ка твой партбилет».

И сразу пришивает мне 5 лет за антисемитизм. Это он намекает, что после революции обрез был вроде партбилета.

А я ему и говорю: «Извините, какой же я антисемит, ежели я сам еврей? Просто после революции мои родители переменили фамилию с Гольдшмидт на Кузнецов. И не обрезали меня вовремя тоже из-за этой революции.

Ах, так, говорит товарищ Катценельсон, — так ты ещё против революции агитируешь?! Выбирай: 10 лет за контрреволюцию или 5 лет за антисемитизм, я подумал-подумал и, выбрал антисемитизм.

А потом, в тот же лагерь и мой следователь попал — товарищ Катценельсон. Ему дали 15 лет не то за сионизм, не то за семитизм. А начальник лагеря меня вызывает и, как специалиста по антисемитизму, спрашивает:

«Послушай, коли вы теперь оба тут сидите, скажи, в чём разница между семитизмом и антисемитизмом?» А я и говорю: «Так вы же сами видите: за одно дают 5 лет, а за другое — 15 лет».

По другую сторону стола расположилась компания людей с некоторой претензией на интеллигентность, что не мешало им, однако, ругаться, как биндюжникам.

Пили они ерша, то есть, пиво, смешанное с водкой. Интеллигент в очках и засаленной фетровой шляпе, что в московской пивной является вызывающим признаком интеллигентности, рассуждал о высоких материях:

— В своё время, товарищ Ленин писал, что когда мы построим коммунизм, то деньги будут не нужны. Поскольку каждый будет заходить в открытый магазин, и брать всё бесплатно. А золото станет, ну, как мусор.

Тогда отовсюду соберут всё золото и, идя навстречу нуждам трудящихся, построят на Красной площади из этого золота общественный нужник. И такой величины, чтобы этот золотой сортир соответствовал величию нашей коммунистической эпохи — сразу на тыщу человек.

— Неужто Ленин так и прописал? — усомнился второй интеллигент, в пальто с воротником из собачьего меха.

— Факт! — сказала шляпа, — Только Сталин это потом вычеркнул.

— Вот бандюга, — сказал собачий воротник. — Золота пожалел.

— Причём, Ленин обязательно хотел, чтобы этот золотой сортир был самый культурный в мире, — развивал свою идею интеллигент в шляпе. — Чтобы в этом сортире трудящиеся не торопились, как при капитализме, а культурно отдыхали. Чтобы заодно кино посмотреть или музыку послушать.

— Вот благодать, мать твою перемать! — восхитился третий интеллигент, с галстуком, повязанным на старую солдатскую гимнастерку.

Четвёртый компаньон, без шляпы, без очков и без галстука, — судя по всему полуинтеллигент, реалистично заметил:

— В таком сортире очередь бы стояла — больше, чем в Мавзолее Ленина.

— И пускали бы только по партбилетам, — с сожалением добавил собачий воротник.

Человек в шляпе нахмурился и переменил тон.

— Я этот золотой сортир часто вспоминал, — глухо сказал он. — Поверил я когда-то в ленинский золотой сортир и даже в партию записался.

А потом, во время голода 33 года, стали люди снимать с себя золотые обручальные колечки и сдавать в Торгсин, чтобы своих детей от голодной смерти спасти.

А я, на заседании партячейки, возьми и задай вопрос: «А как же, насчёт того золотого сортира, что Ленин обещал?» В общем, вместо ленинского золотого сортира попал я в сталинский концлагерь. Десять лет отбухал. Чахотку заработал.

— Ничего, я тоже сидел, — сказал собачий воротник, — За расхищение социалистической собственности.

— А что ты спёр?

— Да кругом трезвонят, что заводы теперь, мол, принадлежат рабочим. Ну, я и взял с моего завода горсть гвоздей, чтоб забор починить. И получил за это 8 лет. А в лагере я за каждый этот гвоздь по зубу заплатил — от цинги повыпадали.

— Кто в тюрьме не сидел, тот не человек, — авторитетно заявил галстук. — Я на таких людей смотрю с недоверием.

— А ты сам-то за что сидел?

— За диалектику. Я председателем колхоза был. Быки план приплода не выполнили. А поскольку быков в тюрьму не посадишь, то, по диалектике, загребли меня. Почему, говорят, ты быкам сам не помогал. И дали мне 5 лет за саботаж.

— А мне только полгодика дали, — с некоторым смущением признался полуинтеллигент в кепке. — Чтобы на работу не опаздывал.

— Концлагерь — это школа коммунизма, — поучительно сказала шляпа, подливая себе водки в пиво. — Ведь, там со мной вся ленинская гвардия сидела, мозги революции, орлы. Ну и вспоминали они там про своего товарища Ленина.

Например, товарищ Ленин учил, что лучше уничтожить 100 невинных, чем упустить одного виноватого. Вспоминают ленинские гвардейцы эти золотые ленинские слова — и переглядываются: а кто же из них во всём этом виноватый?

— Неужто Ленин так и сказал?

— Точно. На заседании ЧК 14 января 1918 года. А потом товарищ Ленин ещё писал, что, если для дела коммунизма нужно уничтожить 9/10 всего народа, то есть, таких пентюхов, как мы с вами, то они, то есть, большевики, не должны задумываться ни на минуточку.

Если не верите, то поглядите в Собрание сочинений товарища Ленина, том 11, страница 702.

— Ты там ленинизм действительно назубок выучил, — удивился собачий воротник.

— Потом товарищ Ленин ещё говорил, что на Россию ему совершеннейше наплевать.

— Эх, ляпнул бы он такое теперь, — сказал галстук, — так загудел бы он в тюрягу, как безродный космополит: 10 лет с присыпочкой.

— Потом товарищ Ленин ещё жаловался, что в России умников мало. А если и есть умники, то почти всегда это еврей или человек с примесью еврейской крови. Посмотрите воспоминания Горького о Ленине, издание 24 года, страница 20.

Н-да, а я смотрю кругом: сидят все эти ленинские умники вокруг меня в концлагере. Я работал на лесоповале, а всех этих умников почему-то записали в каменщики и гнали работать на кирпичные заводы. Вместо того чтобы мир перестраивать, таскают бедолаги кирпичи на собственном горбу.

— А в бригадиры к политическим ставили урок-уголовников. Помню, был там один бандюга Федька Косой, настоящий артист по мучительству. Поймает он какого-нибудь ленинского орла и допрашивает:

«Эй, ты, контрик, а ну-ка угадай, какой у меня глаз стеклянный — правый или левый? Ну, чего молчишь? Ты, дурень, посмотри, где у меня взгляд гуманный — там и глаз стеклянный!» И дрином но спине шах-шарах.

Рассказчик зябко передёрнул плечами, словно вспоминая сибирские морозы.

— А особенно Федька Косой допекал наших каменщиков: «Эй, контрики, ведь, это вы с товарищем Лениным в красные звёздочки игрались. А скажите-ка мне, что такое голубая звезда?

Я есть честный бандюга, а мне на следствии пришили ещё какое-то грязное политическое дело — «Голубая звезда». И дали мне 10 лет за бандитизм и 10 лет за «Голубую звезду».

А я даже и сам не знаю, что это за чёртова «Голубая звезда». А потому, обида у меня сидит во всех нутрях, в печёнках и селезёнках. Просто плакать хочется!»

И опять дрином по спине шах-шарах. Каменщики таскают свои кирпичики и молчат. А Федька Косой свирепствует: «Ух контрики!» Тут балакают, что кой-кто из вас тожить за эту «Голубую звезду» сидит.

Так вы, звездочёты, хоть знаете, за что сидите. А я сижу без вины виноватый. Ну, скажите мне, что это за «Голубая звезда»? Что вы, языки проглотили?» И опять дрином шах-шарах.

Саботажник, который не помогал быкам выполнять план приплода, принёс новую кружку пива и сказал:

— После революции Горький печатно обозвал Ленина и его окружение кучей сумасшедших. А когда я сидел на Колыме, так там было много этих ленинцев.

Все такие гнилые интеллигентики: или косой, или хромой, или горбатый, или рот дергается. И мы своими глазами видели, как многие из них сходили с ума. Не на бумаге, а на самом деле.

Ну и одни говорили, что это у них, мол, от концлагеря — кишка тонкая, не выдержали. А другие говорили, что у них уже и раньше мозги были червивые, с трещинкой.

А когда такого жизнь хорошенько труханёт, как в концлагере, так у него из этой трещинки получается полный раскол и сумасшествие. Таких просто отводили в лес и расстреливали, как бешеных собак.

Мрачный дядя в калошах на босу ногу присоединился к разговору и мрачно сказал:

— Да ведь, говорили же, что Ленин был сифилитиком. А теперь говорят, что и Гитлер тож был сифилитиком. Странно только, что эти сифилитики забираются так высоко.

Ему возразил весёлый неудачник, похожий на Чарли Чаплина:

— А другие говорят, что Ленин был четвертьевреем. И ещё говорят, что Гитлер тоже был четвертьевреем.

— А ты это откуда знаешь? — усомнился собачий воротник.

— Так я ж отсидел 5 лет, как специалист по антисемитизму, — пожал плечами Чарли Чаплин. — Ну, все приходят ко мне, как к специалисту и сообщают последние новости.

Насчёт Ленина, это совершенно точно: его дед по матери был фельдшер Александр Бланк, еврей-выкрест из Одессы. Когда Ленин заболел, врачи никак не могли определить, что это за болезнь.

Какие-то мозговые параличи, которые передаются по наследству. Тогда стали рыться в его предках и раскопали этого деда-еврея. Но это — государственная тайна.

— Ага, потому Ленин и расхваливал умников с еврейской кровью, — сказал бывший владелец советских заводов. — Это он, значит, сам себя расхваливал. Ну, а как насчёт Гитлера?

— Говорят, тоже...

— Говорят, что кур доят. — Человек в шляпе сдвинул свою шляпу на затылок. — Я в лагерях столько всякого наслышался.

Мне один троцкист божился, что во время Великой Чистки в НКВД был какой-то сверхсекретный 13-й отдел. Такой секретный, что даже в самом НКВД о нём никто не знал.

Ведь потом самое НКВД почти всё перестреляли. Так это была работа этого 13-го отдела, который, якобы, не существует.

А другой троцкист клялся, что в этом 13-м отделе вся охрана из глухонемых. И что на допросы там водили в голом виде.

Представляешь себе, ведут Зиновьева, Бухарина или Рыкова — мозги революции — голяком по коридору. Привяжут веревочку за конец и ведут.

И перед следователем сидишь голяком, как у доктора. И следователи были, как доктора, в белых халатах. И этот следователь тебя голенького осматривает: будто у тебя на теле какие специальные приметы. И первым делом смотрит на конец...

— Как на партбилет, — вставил Чарли Чаплин. — Понятно. Особенно у троцкистов.

Между столами бродил подвыпивший нищий и, подыгрывая себе на гармошке, напевал концлагерную песенку:

Товарищ Ста-алин, вы большой учё-ёный,
Во всех нау-уках знаете вы толк.
А я просто-ой советский заключё-ённый,
И мой това-арищ — се-ерый брянский волк.

Человек в шляпе, когда-то мечтавший о золотом коммунистическом сортире, теперь подвёл итог:

— Да-а, чтобы обещать людям золотой сортир, а потом говорить, что 9/10 этих людей можно перестрелять, — для этого действительно нужно быть сумасшедшим. Вот мы и видим результаты — на собственной шкуре...

А пьяненький нищий запел:

То дождь, то сне-ег, то мошкара над на-ми,
А мы в тайге с утра-а и до утра-а.
Вы там из искры разжигали пла-амя,
Спасибо ва-ам — я греюсь у костра.

Бывший владелец советских заводов, что обещал Ленин, тяжело закашлялся и хрипло сказал:

— Говорят, что теперь Сталина рядом с Лениным в Мавзолее положат. Если б в мире была справедливость, то Сталина нужно б было бросить в тот золотой сортир, что обещал Ленин. Чтоб каждый мог воздать ему по заслугам. По мощам и елей. Вот это была б диалектика.

— Да, идея неплохая, — согласился худой человек с усталым лицом и в потёртом солдатском ватнике, который до этого молча сидел над своей кружкой с пивом. Из-под ватника у него выглядывали нашивки инвалида на старой солдатской гимнастёрке.

Пьяненький нищий, что бродил между столами, снял шапку и стал собирать пожертвования. Потом он остановился около инвалида с усталым лицом и с непринужденностью простых людей тронул его за плечо:

— Чтой-то ты, горемыка, приуныл, словно и взаправду отца родного потерял? Сидишь, горюешь, как сирота казанская. Давай я спою тебе что-нибудь такое, весёленькое. Чтоб у тебя на сердце полегчало. Ну, давай заказывай...

Человек в шляпе угрюмо надвинул свою шляпу на лоб и задумчиво, как несбывшуюся мечту о золотом сортире, размазывал пальцем разлитое по столу пиво. Пьяненький гармонист, получив заказ, растянул свою гармошку и простуженным голосом затянул:

Полюбил-ил всей душой я деви-ицу,
За неё жизнь готов я отда-ать...

Полуинтеллигент в кепке положил голову на мокрый стол и мирно спал. Чарли Чаплин качал головой в такт песне и чему-то печально улыбался.

Бирюзой разукра-ашу светли-ицу,
Золотую поставлю крова-ать...

Саботажник, что сидел в концлагере вместо быков, сыпал в пиво соль и сосредоточенно наблюдал поднимающиеся кверху пузырьки. Из громкоговорителя над стойкой доносились обрывки траурных речей.

Разукра-ашу её, как картинку,
И отда-ам это всё за любо-о-овь...

Мрачный дядя в калошах на босу ногу перешёл с пива на водку. Он вытащил из кармана полбутылку и потягивал её прямо из горлышка. А гармонист дребезжащим, голосом пел старую песенку про обманутую любовь:

Но если в сердце сомне-енье вкрадётся,
Что краса-авица мне неверна-а-а...

В душном воздухе пивной волнами ходил запах мокрых валенок и талого снега, табачный дым и пьяный разноголосый гомон. Гармонист растянул свою гармошку до отказа:

В наказа-анье весь мир содрогнё-ётся!
Ужаснё-ётся и са-ам сатана-а-а!

Мечтатель в шляпе потянулся и зевнул. Инвалид с усталым лицом молча дал гармонисту на пиво, нахлобучил старую шапку-ушанку, кряхтя поднялся из-за стола и пошёл к выходу.

* * *

Хотя и наступил март, но на московских улицах было ещё по-зимнему холодно. С крыш и карнизов угрожающе свисали тяжёлые сосульки.

Дворники лениво счищали с тротуаров грязный лёд и мусор, накопившийся за зиму под снегом. Первыми почувствовали приближение весны бесшабашные воробьи.

Они хорохорились на крышах и спорили, как делегаты Объединённых Наций, решая мировые проблемы, которые от них не зависят.

Пока воробьи на крышах решали свои воробьиные проблемы, под одной из этих крыш, в секционном зале кремлёвской больницы, стояла большая эмалированная ванна, в которой обычно купали больных, и где санитарки, попутно, стирали свои чулки.

Теперь, за неимением другого подходящего сосуда, эта ванна была наполнена раствором формалина.

В этом растворе в ожидании бальзамирования одиноко мок голый труп старого человека с жёлтой, сморщенной кожей. Никто не опустил ему веки, и мертвые глаза трупа бессмысленно смотрели в потолок.

Из оскаленного в предсмертной судороге рта выглядывали кривые и гнилые зубы, как будто этот человек боялся ходить к дантисту.

Чтобы тело не поднималось на поверхность, к шее и ногам, для груза, были привязаны булыжники. Такие булыжники москвичи, что попроще, употребляют для груза в бочках с квашеной капустой.

Собственно, это был не настоящий труп, а остатки трупа, приготовленные для бальзамирования.

Вскрытая грудная клетка и выпотрошенная брюшная полость немного напоминали что-то вроде освежёванного барана, что висят на крюках в мясных лавках.

Для бальзамирования необходимо, чтобы вены наполнились формалином. А для этого из трупа нужно выпустить всю кровь, как в кошерной мясной. Потому все тело старика было обработано кошерным способом и носило густые следы анатомического ножа.

На секционном столе были аккуратно расставлены банки с препарированными частями тела. В одной из этих банок плавал в формалине мёртвый мозг, который, ещё недавно, правил половиной мира.

А в другой банке болталось ещё что-то бесформенное. Когда медсестры и санитарки проходили мимо, они с любопытством косились на эту банку, потом отворачивались и хихикали.

Рядом стоял и внимательно рассматривал результаты своей работы генерал-майор медицинской службы, ещё сравнительно молодой человек в роговых очках и в белом халате, из-под которого выглядывала форма МВД.

Когда на соседнем столе зазвонил телефон, он снял окровавленные резиновые перчатки и подошёл к аппарату:

— Халло... Доктор Быков слушает.

— Ну, Иван Василич, как там у вас делишки?

— Да вот, как раз закончил вскрытие.

— Я на всякий случай хочу проверить, чтобы не упустить что-нибудь. А то с трупом Ленина врачи возились-возились, пока он не завонялся. Как там насчёт желёз внутренней секреции?

— Все секреты препарированы.

— Все восемь?

— Да.

— Что показывает предварительный осмотр?

— Как и следовало ожидать. Очень характерная гипертрофия одних и типичная недоразвитость других.

— Хорошо, сразу же пошлите все эти секреты в нашу лабораторию для окончательных анализов. Теперь, как у него левая рука?

— Врождённая кахексия. Типичный сухоручка.

— А вы уверены, что это не результат увечья в детстве?

— Так они все говорят, чтобы замаскироваться. Но это — от рождения. Кроме того, левая рука полностью не сгибается.

— Да, из-за этого его забраковали для военной службы во время первой мировой войны. А Вильгельм Второй, который развязал эту войну, тоже был сухоручкой. Ох-ох-ох, сами воевать эти сухоручки не могут, а развязывать войны — это они очень даже могут. А как пальцы на ноге?

— У него два пальца сросшиеся вместе. Практически он четырёхпалый.

— Да, это было отмечено уже в жандармских протоколах. А как ваше общее заключение?

— Да, всё ясно. Меня интересует другое... Первый ребёнок его матери умер в младенческом возрасте. И второй ребёнок тоже. И третий тоже.

Практически — три мертворождённых ребенка. А он — четвёртый и единственный, кто выжил. И это комбинация довольно подозрительная. Отец — алкоголик и бродяга.

А за алкоголизмом частенько скрываются всякие армянские шутки. И вполне возможно, что мать прекрасно знала, почему у неё трое мертворождённых детей.

А в таких условиях, женщины часто пускаются на всякие трюки... Его матери тогда было 20 лет, и она работала подёнщицей в богатых домах.

Я бы не удивился, если она мыла пол и подставила зад кому-нибудь из хозяев. К сожалению, мы не знаем группу крови его отца, чтобы проверить...

— Нужно учитывать, что по Кавказу рассыпано четверть миллиона горских евреев. Очень характерно, что у всех его трёх детей — смешанные браки с евреями. Семья его первой жены перемешана с евреями. И его третья жена — Роза Каганович. Что это — голос крови?

— М-да, — сказал голос в трубке. — И ещё подозрительно то, что совершенно отсутствуют фотографии его отца. А ведь, тогда было принято, что хоть раз в жизни, на свадьбу, но сфотографируются.

Тогда можно было бы проверить, есть ли хоть частичное внешнее сходство между отцом и сыном. Но на месте отца — почти абсолютное белое пятно. И похоже на то, что сынок умышленно заметал следы. И такая же история с дедом Гитлера: вместо деда — белое пятно.

Генерал-майор медслужбы МВД сел на стул и закинул ногу на ногу.

— Остаётся только дедуктивный психоанализ. Мы знаем, что отец бил мать и сына смертным боем. Возможно, что и сам отец сомневался в происхождении своего сына.

Отец вскоре умер. А мать, хотя ещё довольно молодая, но больше замуж не выходила. Похоже на то, что мужчины были ей просто не нужны. Зато у сына, как говорит товарищ Фрейд, явный матерный комплекс.

— М-да, — сказал голос в трубке. — И характерно ещё то, что мать обязательно хотела сделать из него священника. И мать Гитлера тоже мечтала сделать из своего сына пастора. А Дзержинский хотел стать ксендзом.

— В общем, картина ясная. А, кроме того, ещё эти смешанные браки у его детей. Потому старик и бесился.

— Хорошо, Иван Василич, а как там насчёт наших лекарств?

— Действуют прекрасно.

— Что показала атопсия внутренних органов?

— Обычное явление. Прогрессирующая карриома печени, изменение метаболизма крови и, в результате, тромбоз мозговых сосудов.

— Мозг препарирован?

— Да. И комплекс власти тоже. Санитарки бегают кругом и любуются. Думают, что самый сильный в мире.

— А мумия в порядке?

— Как малосольный огурчик. Но там ещё остались всякие ненужные потроха. Что с ними делать?

— Когда-то прахом какого-то царя выстрелили из пушки. Но теперь это не модно...

— Положить в какую-нибудь разукрашенную урну?

— Нет, нет... А что, если любопытные потомки потом найдут там следы наших лекарств? Кстати, по Американскому радио уже намекают, что Сталину, мол, помогли умереть. Представляете себе, какое нахальство!

— Хорошо, тогда мы всё это сожжём и спустим в канализацию, — сказал генерал-майор медслужбы МВД. — Сик транзит глориа мунди... (Так проходит земная слава. — Лат.)

— Аминь... — сказал голос в трубке.

Инвалид в старом солдатском ватнике тяжело вздохнул и положил трубку телефона. По другую сторону стола сидел в кресле маленький лысый человечек в форме маршала госбезопасности СССР и со старомодным пенсне на лоснящемся носу. Он вошёл в кабинет в конце разговора.

— Поздравляю! — сказал лысый. — Приятно посмотреть, как любимец и тайный советник Сталина со слезами на глазах хоронит своего благодетеля. Так трогательно! Даже мне плакать хочется.

Он иронически покосился на старый ватник и лежащую на столе потёртую шапку-ушанку:

— Я вам, ей-богу, завидую. Разгуливаете себе по Москве, как какой-нибудь Гарун эль-Рашид. Дышите свежим воздухом. А я, бедняга, и носу на улицу показать не могу.

Ваша необычайная скромность иногда действительно довольно удобная.

Глядя на вас, — продолжал болтать лысый, — приятно убедиться, что пролетарским государством управляют сами пролетарии, которые поддерживают тесный контакт с народом.

А не всякие там буржуазные гнилые интеллигентики, вроде Ленина. Или недоучившиеся семинаристики, вроде Сталина, царство ему небесное, вашими молитвами...

Инвалид в солдатском ватнике открыл замаскированную дверь в стене, за которой была ванная комната, подошёл к умывальнику и стал мыть руки. Лысый откинулся в кресле поудобнее:

— Хотя — вы и я — два единственных маршала госбезопасности СССР... Хотя, Сталин и поставил вас за моей спиной...

Но теперь, после смерти Сталина, я, как министр внутренних дел, являюсь чем-то, вроде вашего непосредственного начальника. Потому, когда вы помоете ваши пролетарские руки, мне хотелось бы поговорить с вами по душам...

Откровенно говоря, Максим Алексаныч, мне страшно нравится ваш подход к делу. Шапка Мономаха вас определённо не привлекает. Глядя на вас, каждый может убедиться, что вы предпочитаете простую шапку-ушанку.

Но, вместе с тем, каждый из претендентов на шапку Мономаха, прекрасно знает, что вы ему очень и очень понадобитесь — как Фуше и Талейран (Министр полиции и министр иностранных дел времен Наполеона).

Министр внутренних дел СССР вынул из кармана носовой платок и протёр стёкла пенсне:

— Кстати, почему вы, красный кардинал и духовник Сталина, не пошли полюбоваться, как старик умирает? Конечно, для вас умирает не просто человек, а целая эпоха — и вам жалко. Но было довольно-таки интересно.

Например, Маленкова почему-то стошнило. Я понимаю, что Наполеона стошнило, когда его отправляли на остров Святой Елены. Или этот толстозадый тоже в Наполеоны лезет?

Министр тайной полиции был в хорошем настроении и болтал без устали:

— Сам-то он, хозяин, был парализованный. Но язык у него ещё работал. Жаль, что вы не слышали, как он ругался. Как настоящий сапожник. И при этом, испытываешь такое райское наслаждение: перед тобой такая власть — и такое бессилие.

И на твоих глазах эта власть уходит, уходит, уходит... По капелькам, по капелькам... И превращается в ничто... Кстати, можно ещё раз полюбоваться на тот пикантный документик? Тот списочек, что вы показывали?..

Первый заместитель министра снял свой ватник, потом достал из сейфа листок бумаги и положил его на стол.

— Написано его собственной рукой, — бормотал министр, рассматривая листок. — Но старик определённо начинал выживать из ума. Итак, я стою на списке первым. Какая честь!

Кожаное кресло было такое большое и глубокое, что министр закинул ногу на подлокотник и почти полулежал в нём. Потом он тихо, почти ласково сказал:

— А может быть, этот списочек ему кто-нибудь продиктовал?.. Может быть, это вы ему продиктовали? Как вы это раньше делали... Хотя, в данном случае, это не похоже.

Министр поднял глаза на своего заместителя: — Максим Алексаныч, дюша лубезный, поскольку вы единственный человек, которому Сталин доверял, скажите: почему он задумал вторую чистку?

— Говорят, что власть портит людей...

— Ага, потому-то вы так упорно отказываетесь от всяких повышений. Боитесь испортиться?

— Нет. Но Сталин знал, что не власть портит людей, а наоборот — самые испорченные люди больше всего тянутся к власти. В силу некоторых тёмных законов природы. И, к сожалению, часто её достигают.

— Да, мы видим это на его собственном примере.

— Так вот, потому Сталин считал, что необходимо периодически снимать голову всем, кто вылез к власти. Потому он и решил провести вторую генеральную чистку.

— Теоретически, это совершенно правильно. Но теперь, разрешите задать вам один интимный вопрос. Зная вашу искреннюю преданность Сталину и ваш консервативный подход к делу...

Почему, в данном случае, вы поступили как раз наоборот? Вместо того, чтобы по очереди ликвидировать большинство членов Политбюро, по этому списочку, как вы это раньше делали, вы вдруг показали этот списочек нам — и ликвидировали самого Сталина. Почему?

— Очень просто. Как вы уже сами сказали — старик начал сходить с ума.

— Да, действительно... Например, эта история с евреями. Он вдруг вообразил, что не столь зловредны сами евреи, как помесь с евреями. То есть, смешанные браки с евреями. И продукты этих браков — полуевреи и четвертьевреи.

Евреев хоть сразу видно, а эта помесь всегда прячется. Он даже на меня смотрит и говорит: «А что это у тебя, кацо, нос сливою? Может быть, ты тоже того?»

Министр почесал кончик носа пальцем:

— Я думаю, в этом виноваты его собственные дети. Тянет их всех к евреям. А его любимица Светлана — так та его совсем доконала.

Он у неё одного жениха в Сибирь загнал, так она себе другого выкопала — и опять еврей. Тогда он и вообразил какой-то сионский заговор и выдумал это дело еврейских врачей-отравителей.

— Типичная мания преследования. — Бывший тайный советник Сталина с сожалением покачал головой. — Прогрессирующая паранойя. Профессиональная болезнь великих людей. Цена бессмертия.

— Потому вы и решили, что пора вычистить его самого. Что ж, Максим Алексаныч, этим вы спасли жизнь многим, включая и меня самого. Вот, не знаю только, чем вас, душа любезный, за это отблагодарить.

Ведь, старик так засыпал вас орденами, что единственное, чего у вас ещё нет, — это медаль «За спасение утопающих». — Министр посмотрел на часы: — Ну, мне пора ехать на траурное заседание ЦК. Будем плакать и посыпать голову пеплом.

Поднимаясь с кресла, он вспомнил про свой ишиас, который не давал ему покоя последние дни, и про то, что он включён в почётный список членов правительства, которые будут нести гроб с набальзамированной мумией в Мавзолей.

Потирая спину ладонью, министр повернулся к своему первому заместителю и поморщился:

— Ох-ох-ох, опять поясницу ломит. Покойничек-то ваш, а нести его мне придётся. Опять вы выгадали. И почему это вам так везёт?