И методологическим принципам

Попробуем теперь следовать упомянутому выше «иллюстратив­ному методу» Максвелла и для дальнейшей детализации воспользуемся в качестве модели явлением, казалось бы, очень далеко отстоящим от науки, а именно – таким фольклорным жанром, как пословица.

Рассмотрим широко известные изречения: «Не в свои сани не садись», «Куй железо, пока горячо», «У каждой палки два конца» и т.п. Очевидно, что их можно понимать буквально, и в некоторых случаях как раз буквальный смысл выступает на первый план. Правда этот буквальный смысл, как правило, достаточно тривиален и очевиден, и отнюдь не он сам по себе придает пословице ее значимость. Значимость пословицы в том, что, описывая некоторую тривиальную ситуацию, она делает ее образцом для понимания целого класса других ситуаций, отнюдь не столь очевидных. Допустим, вам предлагают новую должность, а приятель, с которым вы решили это обсудить, говорит: «Не в свои сани не садись!» Но, помилуйте, никаких саней здесь нет и в помине! А это значит, что использование пословицы в данной ситуации предполагает метафору: новая должность – это те же сани.

В связи с этим хочется несколько уточнить утверждение нашего известного паремиолога Г.Л. Пермякова, который в своих посмертно опубликованных заметках писал: «Называя любое явление (вещь, ситуацию), мы сразу устанавливаем, что ему присущи определенные комплексы свойств или признаков... Так, узнав, что ванадий – металл, мы сразу можем с большой степенью достоверности утверждать, что это твердое, блестящее, тугоплавкое вещество, имеющее такие-то химические свойства, и т.д. Определив (назвав) пословицей ситуацию, мы сразу определяем ее место среди других ситуаций».[10] Дело в том, что утверждение «ванадий – металл» не является метафорой, а просто относит ванадий к некоторому классу явлений, относительно которых мы уже зафиксировали ряд общих свойств. Аналогичное использование пословичных утверждений будет означать реализацию их буквального смысла. Например, узнав, что брусок, лежащий перед нами – это железо, мы можем утверждать, что его надо ковать в раскаленном состоянии. Но подлинное использование пословицы предполагает не просто называние, а метафору.

Любое пословичное изречение в его буквальном прочтении можно с рядом оговорок уподобить элементарной теории, предписывающей нам способ действия в некоторых ситуациях. Но в такой же степени, как и пословица, любая теория может быть использована не только в своем буквальном, но и в переносном значении, порождая соответствующие метафоры типа: «Наука – это организм» или «Электрон – это атом». В первом случае, такая метафора может натолкнуть нас на попытку построить экологию или анатомию науки, во втором, – на попытку построить электронную теорию по образцу атомистики. Все это в более элементарном виде можно рассмотреть и на материале использования пословиц.

Представьте себе, что вы продолжаете обсуждать со своим приятелем вопрос о переходе на новую работу, и он вам неожиданно говорит: «Куй железо, пока горячо». Что это может означать в условиях очевидного отсутствия и железа и кузницы? «Вакансия – это то же железо», – говорит вам приятель, предлагая тем самым построить новую «теорию» по образцу «теории» кузнечного ремесла. Эта новая «теория» может звучать примерно так: «Переходя на новую работу, торопись, пока есть вакансия». Разумеется, если та же пословица используется в другой ситуации, например, в условиях военных действий или медицинской практики, то и метафоры, и соответствующие «теории» будут другими. Каждая пословица рассматриваемого типа способна породить бесконечное количество метафор и «теорий». Но это в равной степени относится и к научной теории, к любой науке, если мы начинаем ее рассматривать в роли образца для воспроизведения.

А нельзя ли все множество «теорий», которое способна породить та или иная пословица, сформулировать в виде одного достаточно общего принципа? Строго говоря, нельзя, хотя мы постоянно пытаемся это сделать, и делаем с большим или меньшим успехом. Например, пословицу «Куй железо, пока горячо» можно попробовать заменить таким выражением: обстоятельства, если они сейчас и благоприятны для достижения вашей цели, всегда могут измениться, поэтому не следует терять время. В такой же степени и научные метафоры сплошь и рядом трансформируются в методологические принципы. Как и в случае пословиц, такая трансформация требует очень общих понятий типа «обстоя­тельст­ва», «цель», «изменение»... Короче, речь идет о философских категориях. Поэтому методологическое мышление и методологические программы можно охарактеризовать как программы, имеющие принципиально категориальный характер и в силу этого оторванные от специфического материала той или иной области знания. Для них, как правило, не существует предметных границ и их могут успешно обсуждать представители разных специальностей, не вдаваясь при этом в детали своих проблем.

Покажем на конкретных примерах, как научные метафоры трансформируются в методологические принципы. Вот известное высказывание Роберта Бойля, одного из основателей научной химии: «Химики до сих пор руководствовались чересчур узкими принципами, не требовавшими особенно широкого умственного кругозора; они усматривали свою задачу в приготовлении лекарств, в извлечении и превращении металлов. Я смотрю на химию с совершенно другой точки зрения; я смотрю на нее не как врач, не как алхимик, а как должен смотреть на нее философ».[11] Интересно, что аналогичное утверждение мы встречаем и у Ньютона в «Математических началах натуральной философии». Противопоставляя механику в своем понимании и механику как ремесло, Ньютон пишет: «Мы же рассуждаем не о ремеслах, а о философии и пишем не о силах, заключенных в руках, а о силах природы... Вот почему и сочинение наше мы предлагаем как математические начала философии».[12] Думаю, что слово «философия» в приведенных контекстах уже во времена Ньютона и Бойля звучало метафорически; философия, точнее, натурфилософия выступала как образец определенного подхода к изучению Природы, как образец изучения ее самой по себе безотносительно к каким-либо практическим задачам.

Позднее эта идея постоянно всплывает в работах разных авторов, но уже в форме некоторого принципа. Так, например, Д. К. Максвеллв 1870 году пишет следующее: «Большой шаг вперед был сделан в науке тогда, когда люди убедились, что для понимания природы вещей они должны начать не с вопроса о том, хороша ли вещь или плоха, вредна или полезна, но с вопроса о том, какого она рода и сколь много ее имеется. Тогда впервые было признано, что основными чертами, которые нужно познать при научном исследовании, являются качество и количество». [13] Нечто аналогичное мы встречаем у основателя русского почвоведения В.В. Докучаева в работе 1878 года: «Несомненно, изучать данное явление, данный предмет природы с одной только утилитарной точки зрения всегда было и будет величайшей ошибкой, ибо явления и тела существуют в природе совершенно независимо от нас».[14] И наконец, вот что пишет Э. Дюркгейм о возникновении социологии. Отдавая честь создания этой науки О. Конту, он продолжает: «Конечно, в известном, очень широком, смысле слова размышление о предметах политической и социальной жизни началось еще задолго до XIX века... Но все эти различные исследования отличались одной существенной чертой от того, что означает слово «социология». Действительно, они ставили себе задачей не описать и объяснить общества такими, каковы они в данный момент на деле или каковы они были на деле, а исследовать, чем должны быть общества, как они должны сорганизоваться, чтобы быть по возможности совершенными. Совсем иную цель ставит социология, изучающая общества только для того, чтобы их познать и понять, подобно тому, как физик, химик, биолог изучают физические, химические и биологические явления».[15] Здесь наряду с общей формулировкой указаны и образцы, но в качестве последних выступает уже не философия, а физика, химия и биология – еще один пример постоянного методологического взаимодействия наук.

Но продолжим нашу аналогию с пословицей. Выше мы отметили, что, строго говоря, пословицу нельзя заменить никаким общим принципом, хотя практически мы постоянно это пытаемся делать. Суть в следующем. Говоря, что у каждой палки два конца, мы предлагаем использовать этот тривиальный факт в качестве образца при истолковании каких-то других, менее очевидных фактов нашего бытия. Мы предлагаем действовать по заданному образцу. Но образец сам по себе не задает никакого четкого множества возможных реализаций. Очевидно, что в лю­бом явлении, в любой жизненной ситуации мы можем найти и противопоставить друг другу какие-то стороны и при этом различными способами. Иными словами, пословице изначально присуща некоторая неопределенность содержания, некоторая возможность творческой свободы. Все это исчезает, если мы пытаемся сформулировать четкий принцип. Мы при этом неизбежно либо сильно сужаем возможности пословицы, либо, наоборот, далеко выходим за границы ее реального употребления. Все сказанное в равной степени относится и к методологическим принципам. Можно сформулировать и более сильный тезис: практическое действие по образцам и попытки их точного описания в виде каких-то принципов дополнительны в смысле Н. Бора.[16] В конце статьи мы еще вернемся к этому вопросу.