Глава 7. На следующий день Джу взял да и не пошел в лицей

На следующий день Джу взял да и не пошел в лицей.

До обеда он проспал. А после лежал в садике под отцветающей грушей и думал о том, что половины денег как не бывало, а оставшиеся тоже рано или поздно кончатся. «Молодец, братец, – говорил он сам с собой. – Хватил шилом патоки. Что дальше? У Волка любой раб живет богаче тебя. А ты гроши считаешь…»

На душе у него было похмельно и кисло. Все же, по дороге в Игулах ему перебежал дорогу оборотень: Джу видел издали какую‑то серую собаку или лисицу, махнувшую хвостом. Очень плохая примета.

Он высчитывал на пальцах: день его рождения, день смерти матери и отца, день коронации государя… Как жаль, что он не помнит себя в том возрасте. Ведь ко времени, когда он начал себя осознавать, спросить, что случилось с его родителями, уже было не у кого. Ни одного из его родственников, кроме не желавшей знать о нем семьи Волка, не осталось в живых. Сам он помнил только деда. Без лица, одну фигуру. Просто человека большого роста. Слова «мать» и «отец» вообще никогда не имели для него какого‑то особого значения. Он знал, что они мертвы. Всегда знал.

Джу перевернулся на спину и закрыл лицо руками.

Что же делать теперь? Убить государя?.. Но Джу уже принес ему присягу. Всего два месяца назад, когда перешел на офицерский курс. К тому же, такое дело даже не бессмысленно. Оно просто невозможно. Государь – это не министр Энигор. Его охраняют как никого во вселенной. А если еще и Дин соврал? Джу вспомнил, какие глаза были у советника Дина при том разговоре: вишневые, сладкие, словно у льстивой собаки, того гляди мед по роже потечет… Мало ли, что один человек скажет другому. Каковы его мотивы? Каковы источники информации?.. То‑то и оно.

Он завел ладони за голову и посмотрел в небо сквозь осыпанные белым цветом ветви. У соседей за плетеным забором хозяйская дочка звала кур. Летали пчелы. Чирикала невидимая птичка‑голосок…

…Стены детского приюта при монастыре Молчальников всегда были покрыты плесенью – даже летом, когда вода в отводке Рыбного канала пересыхала до мелкого грязного ручейка. Это потом, лет через семь или восемь, начнут строительство дамб и шлюзов, поднимут воду в Обводном, гранитом оденут набережные, и Рыбный сделается судоходным. А пока воспитатель бьет розгой по грязным пальцам. Велено было ходить по берегу, а Джу хотел поймать водяного пука и испортил без того худые башмаки. Монастырь был небогат, а приют и вовсе нищий. Джу пять лет. Ему все лето придется ходить босиком…

…Какой‑то человек тащит его за руку по широкой улице Столицы. Джу быстро перебирает ногами и усердно вертит головой по сторонам, отчего и спотыкается на каждом шагу, – ему не часто удается вырваться из заплесневелых приютских стен. На нем одежда с чужого плеча, рукава длинны, подол кафтанчика путается в ногах. Но толстый дядька, еще не инспектор, а всего лишь классный наставник Дита, не принимает Джу в свой класс: мал ростом, худ, бледен, – семь лет ему, вы говорите? заморыш какой‑то, не выдержит учебы, приводите в следующем году…

…Казарма, спальни младших классов, двенадцатый номер. В лицей вернули беглеца. Состоится показательная порка на плацу. Домашние мальчики скучают без маминых пирогов и без ласки. Муштра, зубрежка, розги, оплеухи, лишение обеда, назидательное стояние на коленях в горохе или битых черепках за плохое поведение и невыученные уроки не вдохновляют их на подвиги терпения и учения. Время от времени кто‑нибудь из них решается бежать. Обычно его ловят, под конвоем привозят назад, примерно наказывают и, как зверька в клетку, выпускают обратно в классы. Бледнея, с дрожью в голосе, домашние собрались и обсуждают, что беглец отчаянный, двукратный, стало быть, цензор не снизит наказания, и пороть будет не свой брат лицеист, а солдат из прислуги, Вуша‑хлебопек. Джу недавно раздобыл себе числительницу, показывающую дни и месяцы на три года назад и на два вперед. Выменял ее на стеклянный шарик. Он забавляется с этой игрушкой, краем уха ловит разговор и искренне недоумевает: куда и зачем отсюда бежать? Ведь здесь кормят, здесь тепло и есть крыша над головой. Печали и страхи домашних ему незнакомы и малопонятны…

Потом в «Каменных Пристанях» произойдут перемены. Будет переставлено начальство, сменится кодекс правил для поведения и учения. К правоведению, энленско‑таргской грамматике и воспитательной муштре прибавятся математика, история, риторика, основы философии и этики, классическая литература, стихосложение… Преобразования, государевым повелением случившиеся в лицее и, следовательно, в жизни Джу, называются «реформа государственного образования». Словом, пороть станут меньше, кормить лучше, дисциплины преподавать другие и по‑иному, а взятки брать больше, и исключать из лицея вдесятеро чаще, чем прежде.

И, если бы у Джу не было заступника и покровителя, полетел бы он, крутя хвостом, еще со средних классов общего курса и не учился бы сейчас на офицерском. Потому что именно там и тогда у него вдруг прорезался характер.

Впрочем, сейчас для Джу это почти не имело значения. Каким бы ни был пройденный им путь, он остался позади, за плечами. Причина недовольства крылась в другом: весь мир был устроен неправильно – такая штука. Богатство дано ослам, величие – собакам, а он, Джу, выходит, создан, чтобы жизнь созерцать. И не в том даже дело, верить словам советника Дина или не верить. А просто жизнь эта – препоганая история, которая неудачно началась и как‑нибудь неудачно закончится, вот и все.

Джу думал: может, взять сейчас оставшиеся двадцать монет и махнуть с ними на Веселый Бережок? Может, сразу жить легче станет? Все равно, за квартиру уплачено вперед. Как ни экономь, а нищета прочней богатства…

Он протянул руку, чтобы поймать кружащийся в воздухе белый лепесток, летящий на него, и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он не заметил, откуда появился Иль и как подошел. Ладонь сыщика остановилась у Джу над лицом, лепесток оказался у Иля в кулаке, а сам кулак некоторое время держался у Джу перед носом.

– Побывал на званом приеме и зазнался, братец? – поинтересовался Иль. – Нехорошо. Встань, когда с тобой разговаривает старший по званию.

– Чтобы мне указывать, ты родом не вышел, – не самым смелым голосом возразил Джу.

Иль помолчал, и Джу ясно видел, как его правый глаз, который посветлее, темнеет в тон другому, до абсолютно черного.

– Во‑первых, я не «ты», – тихо, но отчетливо проговорил Иль. – Во‑вторых, я не для того пятнадцать лет тащил тебя за уши из грязи, чтоб ты ни с того ни с сего вдруг фыркнул и побежал в другую сторону.

Джу немного поморгал молча. Потом сел. Имени своего покровителя он не знал, но в подозреваемых Иль числился, хотя и не первым номером.

– Ты должен быть на занятиях, твое увольнение истекло, – сказал ему наставник.

Джу мотнул головой:

– Я не вернусь в лицей.

– Значит, ты сядешь в тюрьму за дезертирство.

Джу бывал в тюрьмах по долгу учебы и знал, что лучше сдохнет, чем окажется там в качестве заключенного.

Он опять помотал головой.

– Что случилось, Джу? – чуть смягчив тон, спросил Иль. – Что с тобой произошло у Волка в гостях?

– Я не могу вернуться в «Каменные Пристани», – с тупым упрямством повторил Джу, с тоской вспоминая все, что с ним случилось в Игулахе. – Иначе будет хуже.

Иля это снова рассердило.

– Сначала нужно попробовать, а потом говорить «я не могу», – заявил он. – Ты дал слово служить государю и государству, и у тебя нет возможности выбирать.

Джу не нравилось, когда над ним кто‑то стоит, словно больная совесть. Внутри у него и без Иля все горело. Он поднялся с земли, выпрямился и посмотрел на сыщика сверху вниз. Джу хоть и был костлявым и тощим, зато перерос Иля почти на целую голову.

– Это ты лишил меня права выбора, – провозгласил Джу. – Ты не давал мне возможности уйти в другую сторону раньше и пытаешься придавить меня сейчас. А я тебя ни о чем не просил, я в подопечные к тебе не набивался. Никогда, слышишь? Мне поводырь не нужен. Убирайся с моего пути! У меня своя дорога.

И сделал попытку царственным жестом отстранить Иля и пройти к дому прямым путем, как будто его дорога и впрямь вела в будущее через то место, где стоит сыщик Иль. Но оказался аккуратно уложенным в садовую рыхлую землю носом. Прием был самый простой – «ласка хватает цыпленка за крылышко». Как Джу его проворонил, одно Небо ведает, – реакция у него вообще‑то была очень хорошая. Тем не менее он лежал, и ни встать, ни опрокинуть в отместку Иля у него не получалось. Джу пыхтел, но добился только того, что Иль, нажимая на загривок, пару раз чуть не свернул ему шею. Когда Джу набрал себе полный рот земли, его это слегка отрезвило.

– От… пусти… те… – взмолился он, глотая нежную, еще неокрепшую травку и каких‑то букашек.

Иль разжал руки и отступил в сторону. Он отряхнул полу кафтана и, прищурившись, смотрел, как Джу поднимается с четверенек.

– Джу, ты с рождения дурак, или только сей момент взбесился? – поинтересовался Иль.

Джу, почти настроившийся на переговоры, снова надулся и ничего не ответил.

– Ты ведь узнавал, кто я, откуда я и на кого работаю, – продолжил Иль. Это не был вопрос. – Ты знаешь, что у других наставников по пять, по семь учеников, а у меня ты один. Ты мог бы догадаться, что я вожусь с тобой не просто так.

– Я догадался, – буркнул Джу.

– И где результаты твоей догадливости?

Джу развел руками.

– Нету. Я не понимаю. Вы – богатый и влиятельный, держите меня на поводке, как собачонку? Быть может, это модно в Столице – держать ручных волчат? Ну ладно, дядя Волк наплевал на меня, не будем о нем. Но разве нельзя было сделать так, чтоб я не голодал? Чтобы меня не били? Чтобы какой‑нибудь выродок из надзирателей не смел поднять меня среди ночи и отправить подметать лопатой плац, объясняя это соображениями дисциплины? Чтобы меня не ели блохи, вши и клопы?.. Чтобы надо мной не смеялись все, кто лучше меня одет?.. Нет, я вас не понимаю.

Иль наклонил голову на плечо:

– Джу, и я проходил через это. Не точно такое, но подобное.

– И это все, чем вы меня можете утешить? Я многое перетерпел, но сколько ж можно?

– Мне нужно было, чтоб ты поумнел не так, как умнеют в сытости и в холе. Ты должен был научиться жить.

– А если б меня пришибли однажды и я бы ошалел навеки?

– Знаешь, Джу, от судьбы хоть в сундук запрись – все равно не убережешься. Ты успокойся. Я вижу, Волк чем‑то тебя взбаламутил. Но постарайся поступать разумно.

– А я никуда не запирался, это вы посадили мою судьбу в сундук. В кого вы меня превращаете, согласно этой судьбе?

Иль некоторое время смотрел на Джу, нахмурясь.

– В Небесного Посланника, Джу, – ответил он.

Джу горько улыбнулся шутке.

– Так следовало с самого начала отдать меня в монастырь. Там за терпение хоть святым называют, а не скотиной. Не беспокойтесь, я отказал Волку быть прихвостнем в его стае. Я просто человек из Агиллеи, который дал не ту присягу и очень теперь этому не рад. Но, поскольку меня учили, что господин слову своему – господин всему, завтра я пойду в лицей и напишу прошение о переводе в войска Порядка и Справедливости. Пусть меня накажут за все мои прогулы и промахи, и офицерского звания мне не нужно. Я больше не хочу.

– Чего ты не хочешь, Джу? – спросил Иль.

Джу покачал головой.

– Ничего не хочу. Ничего и никогда.

Обошел Иля и отправился к дому.

Государь председательствовал в комиссии попечительского совета при учебных заведениях Столицы, когда его застал новый внеочередной вызов. Впрочем, в обсуждении вопросов государственного образования император не участвовал, а сидел глубоко задумавшись. Потом вдруг подскочил, захлопнул лежавшую перед ним папку и, коротко бросив: «Пусть кто‑нибудь продолжит вместо меня», – покинул залу заседания.

Академия естественных наук, где проходило заседание комиссии, размещалась далеко от Ман Мирара с его волшебной комнаткой, поэтому арданский генерал‑губернатор, срочно вызывавший императора на связь, своевременного ответа так и не дождался. Когда государь раскодировал замок и вошел в тайное помещение, в говорящей коробочке его ждала одна только запись.

Содержание ее было более чем занятно. «Остров Бо, – сообщал кир Хагиннор Джел, – продан новым поселенцам за 28 золотых слитков в 12 сур весом каждый. Половина золота причитается тебе, как господину надо мной, а половина мне, как бывшему непосредственному хозяину земли. Таким образом, я с этим делом развязался и судьба иноплеменного вторжения меня более не беспокоит. ОНИ согласны подписать с тобой договор о вступлении под патронаж империи, если им будет гарантирована безопасность от пиратов, неприкосновенность их владений и невмешательство чиновников в дела внутреннего самоуправления их поселения. Они отправили к тебе посольство человек в сто – перевозить всю колонию на материк мы посчитали ненужным, да и хлопотно это. – Тут кир Хагиннор немного помолчал и продолжил менее официальным голосом: – Я знаю, ты скажешь: опять он все на свете променял на золото – и ненависть, и совесть, и убеждения. Но, во‑первых, это не так, а во‑вторых, между нами говоря, этот Бо и остров‑то такой – дрянь. Я подумал, если они желают его купить за двадцативосьмикратную цену, почему бы нет? За выгоду от этой сделки я даже прощу им, что они уроды. Вот старая истина: и негодное может однажды пригодиться. Я всегда в нее верил. На этом я заканчиваю, до связи».

Государь минуту поколебался, не вызвать ли Хага на повторный разговор, но потом просто отослал подтверждение, что информация принята к сведению. Отрадно было одно: господин генерал‑губернатор излечился от ксенофобии посредством лекарства весьма и весьма немудреного – позолоченной пилюли. Однако, что же теперь делать с островом Бо? Исключить его из состава империи? А если господа новопоселенцы станут требовать не обойти вниманием их верноподданнические чувства? Все же у них какие‑то внутренние проблемы. Бог знает, за счет кого они хотят их решать. Может быть, им в самом деле необходимо покровительство. Вот задал задачу, торгаш проклятый. Теперь деваться некуда. Посмотрим на посольство.

Аристократы, увивавшиеся при дворе, не очень жаловали тайного советника Дина. Многие возмущались внезапным возвышением этого человека, ничтожного и низкого по происхождению, спутавшего всю чиновную иерархию Царского Города своим появлением. Чего только про него не говорили, а то одно правдой было в досужей болтовне, что обретался господин Дин от государя очень далеко, но сделался вдруг близок.

Некоторые злые языки утверждали, что Дин сведущ только в одном искусстве – пускать пыль в глаза. На самом же деле государь отличил в свое время советника Дина за определенного рода наглость и умение нестандартно мыслить. Да и сам господин Дин, вопреки всем разговорам и домыслам, был вполне собой доволен.

Вечер еще не настал, когда советник Дин получил особый пропуск в государевы покои – жетончик с зеленой печатью и ночной пароль. Это означало, что государь желает видеть Дина и встреча состоится в неофициальной обстановке.

Господин советник попрощался со своей партией «Королевского войска», рядом с которой имел обыкновение размышлять. Многим людям это показалось бы глупостью – вести одну игру несколько месяцев, да еще и с самим собой. Но советник Дин был игрок особого рода. Он не относился к тем господам, что прытко бегают, да часто падают. В своих расстановках он делал тысячи упреждений, просчитывал бесконечное множество вариантов. Сражайся он против конкретного противника, он не получал бы того удовольствия от игры ума, которую можно было проявить, играя по правилам Дина.

Положив в рукав пропуск, Дин поправил перед зеркальцем воротник кафтана, взял белую рысью маску под мышку и не спеша направился в западное крыло Ман Мирара.

Перед золоченой зарешеченной аркой, за которой начинались личные апартаменты государя, Дин еще раз остановился и осмотрел себя в наполированной до блеска дверце шкафа. Надо сказать, совесть у тайного советника была не совсем чиста. Дин сейчас очень волновался. Он не боялся никого и ничего на свете, кроме государя и государева гнева. И, в то же время, любил жизнь при дворе, как настоящий охотник любит опасную игру с большим и сильным зверем.

Дураки говорили, что государь владеет волшебным зеркалом, позволяющим распознавать людей. Посмотрит в него и сразу знает, что за человек перед ним стоит. Дин, проработавший при государе немалое количество лет, знал, что никакого волшебного зеркала не существует. Просто сам по себе государь – человек очень проницательный, а служба тайного сыска, расцветшая в его правление, и того проницательнее.

А основания беспокоиться у господина Дина были, и очень серьезные. Сегодня на рассвете он собственноручно поставил подпись и личную печать на документе, свидетельствующем о его участии в государственном заговоре. Лист подписали девять человек, печати и подписи замкнули в круг, чтоб нельзя было определить, кто главный и кто все это начал. А ведь начал не кто‑нибудь. Начал он, ничтожный Дин, что бы там северяне о себе ни думали. Именно Дин поговорил с каждым, кроме эргра Иная. Дин подтолкнул каждого, уверив, что на этом пути их ждет поддержка. Теперь‑то они убеждены, что сами все придумали и решились исполнить. Что ж, пока Дину важна была не слава. Ему был важен результат.

* * *

Съехались они за половину стражи до рассвета, почти что за городом, на Нарядной Горке, – где соединяются Запруды и Мельничный Ручей, – в небольшом доме, взятом внаем на две декады. Подбирал соратников Дин осторожно и тщательно. Проверял и перепроверял имеющуюся о них информацию и все, что можно узнать об их окружении. Он искал обиженных, обойденных вниманием, недовольных существующим положением вещей, расстановкой должностных лиц и распределением доходов в Столице, в стране или при дворе, и, в то же время, не последних по влиянию в чиновных и имущественных списках. Намекал им осторожно, что они не одиноки в своем ожидании лучших времен, что несколько человек уже объединились с целью такие времена приблизить…

Такими были, помимо Волка: министр дворцовых церемоний кир Лаур, наместник Эгироссы кир Аксагор, капитан Правого Крыла гвардейцев Царского Города Ионкар, командир внешней линии городской стражи Харакута, глава Внешней дипломатической службы Таргена кир Наор со своим родичем из савр‑Шаддата, присланным от саврского князя, и, наконец, настоятель самого большого в Таргене монастыря Бдящих Сил в Эгироссе эргр Инай, примкнувший к заговору самостоятельно и весьма неожиданно для Дина.

На Иная Дин косился с подозрением. Всяческих святош он побаивался и не имел к ним доверия, считая их людьми ненадежными и трусливыми. Но эргр Инай был хорошим другом кира Аксагора, через знакомство с которым и попал в эту полутемную рассветную стражу на Нарядную Горку в компанию высокопоставленных заговорщиков.

Сведя всех их вместе, Дин считал свою первую миссию практически законченной и сидел в стороне, предоставив решать, зачем они собрались, им самим. Разговор, произошедший между ними, Дину нравился, и направлять его в нужное русло не было необходимости. Первый шаг по государственному переустройству всем был ясен. Времени на встречу отводилось немного, и о каких‑либо компромиссах даже речи не зашло.

– Государь бережет себя, у него большая личная охрана. У нас нет шансов перебить телохранителей и захватить Аджаннара так, чтобы никто не поднял тревогу или сам государь не скрылся в потайном ходе, – сразу же после приветствий заговорил капитан Ионкар.

– Чтобы государь не скрылся в потайном ходе, – подумав, сказал кир Лаур, – лучший способ – прийти за ним по этому ходу.

Кир Наор повернулся к Дину.

– Вам, как тайному поверенному, должны быть известны секретные переходы императорских резиденций, – с полувопросительной интонацией проговорил он.

Дин пожал плечами.

– Провести воинов по тайным переходам я сумею. Но там тоже есть двери, к которым требуются ключи и коды. К тому же не могу похвастаться, что мне известны все тайны Ман Мирара. Вот Царский Город – совсем другое дело. Там и кир Лаур сумеет оказать посильную помощь.

– Да, Царский Город в этом отношении много удобнее, – подтвердил кир Лаур. – К его подвалам и секретным ходам хотя бы составлена карта.

Капитан Ионкар согласно покивал.

– Но государь, насколько мне известно, там не живет, – сказал эргр Инай.

Кир Лаур развел руками.

– И когда же он в последний раз ночевал в Царском Городе? – спросил кир Наор министра церемоний.

– Я не припомню, – покачал головой кир Лаур. – Даже по вечерам его уже не застать. Только днем и только с охраной.

– Восемь лет назад приезжало большое посольство из Эн‑Лэн‑Лена, – напомнил капитан Ионкар. – Послам по протоколу положено было выделить покои вблизи государевых, а в Ман Мираре все не разместились. Вы тогда еще не занимали вашу должность, кир Лаур.

– А до того?

– Одиннадцать лет назад, когда перестраивали Ман Мирар. Он жил то в Царском Городе, то в Игулахе. Я тогда только‑только поступил на службу, но как сейчас помню эти переезды…

– Значит, надо либо искать подходы к спальням Ман Мирара, либо ждать, когда государь снова почтит вниманием родовое гнездо предков, – пожал плечами кир Наор. – Что предпочтем, сиятельные киры?

– Э, покуда вода прибудет в ручей, у лягушки глаза на лоб вылезут, – отвечал на это саврский посланец. – Наши союзники во Внутренней Области и полгода ждать не станут, не то что восемь лет.

– Может быть, не мудрствовать излишне, а просто взять его и убить – где‑нибудь днем, на площади, на приеме, на улице, как Энигора? – поинтересовался Харакута, на которого разговоры о дворцовых церемониях, да еще и рано поутру, наводили непреодолимую зевоту.

– Нет, – покачал головой кир Аксагор. – Во всяком деле важен ритуал. Особенно в таком, как наше. Государь, не отрекшийся от престола, государь, не назначивший наследника, государь, исчезнувший без объяснений и внезапно – неминуемо породит уйму слухов, лжезавещаний, поднимет волну самозванства, и дело кончится войной. Такое в нашей стране уже было. Не нужно повторять ошибок прошлого. Есть император, который не устраивает многих, и есть его единственный наследник, который не устраивает самого императора. Надо совершить законный, грамотный обмен, а не делать прореху в делах государственного управления. Пусть этот выход опасен, но это единственный вариант перевести Тарген из одного устойчивого состояния в другое, не менее устойчивое, а не ввергать его в пучину новых смут и волнений. Действовать нужно верно и быстро, чтобы все завершилось до той поры, пока ходжерское золото вступит в игру и умножит число приверженцев императора. Сейчас, учитывая последние события в савр‑Шаддате, – очень удобный момент.

– У вас дочь на выданье, кир Аксагор, – вступил в разговор до сих пор молчавший Волк. – Не предложит ли Имперский совет государю взять таргскую жену? Как раз хороший повод справить свадьбу в Царском Городе…

Предложение это было сделано Волком по совету Дина. На дочку эгиросского наместника давно уже заглядывался принц Ша, и тут одной стрелой можно было снять двух пташек. Сынок без того обижен на папашу, а тут вовсе взбесится.

– Мысль замечательная, – согласился кир Наор и вопросительно посмотрел на Аксагора.

– Не я выбираю, на ком жениться государю и когда, – сказал Аксагор, отворачивая мигом побелевшее лицо. Идея отдать для чьих‑то целей дочь не пришлась ему по сердцу. Все помнили, чем кончилась женитьба государя на Аисинь, дочери Волка.

– Если рыба захочет – вода уступит, – сказал эргр Инай и улыбнулся непонятно чему.

– Вы только начните, а мы вас поддержим, – заявил саврский посланец. – Савр‑Шаддат отказывается платить дань за себя и за северное пограничье, потому что деньги не тратятся на благоустройство и защиту наших земель. Об этом пока не объявляли в Столице, но скоро узнают все. На нас ходжерцы лапу не наложат. Официальная бумага готова: протест против налогов в неурожайный год. От вас, господа и сиятельные киры, зависит, когда и при каких обстоятельствах она ляжет на стол государю. А также – какому государю и ляжет ли вообще.

На том и подписали круговое поручительство друг за друга (кир Наор, склонившись к плечу своего саврского родственника, тихо спросил: «Ты хотя бы прочитал, под чем подписываешься?» – на что тот досадливо дернул головой), немного пошептались и по очереди разошлись.

Начало было положено.

Когда прощались с Волком, отправляясь каждый в свою сторону, Волк спросил Дина:

– Почему же вы не читали ваших лекций о правильном совершении переворота и причинах Солдатской войны?

Дин ответил:

– Я и так для всех вас выскочка. Сиятельные киры стали бы спорить со мной из‑за мелочей, в то время как принципиальных различий во мнениях у нас нет. Во всем, что касается ритуалов и церемоний, я с ними согласен. Нам незачем лишние сложности.

Инай это подслушал.

Перед государевыми покоями Дин крепко сжал кулаки и несколько раз глубоко вдохнул, чтоб нервная дрожь его отпустила. Он отдал жетончик, назвал пароль и был препровожден в длинный коридор, где через каждые пять‑шесть шагов стояла охрана.

Государь встретил Дина в одной из внутренних комнат. Одет он оказался несколько необычно. На государе был темно‑серый суконный кафтан с высоким, до подбородка, воротником, немного потертый на локтях и с испачканными чернилами краями рукавов; а также черная бархатная шапочка с модной прядкой из конского волоса, и мягкие войлочные сапожки. Справедливой маски нигде поблизости Дин не увидел.

Советник совершил церемониальный поклон и замер в ожидании. Государь задумчиво посмотрел на его почтительно согнутую спину и поинтересовался:

– Давно ты был в городе?

– Я сегодня лично отвозил письма энленскому консулу, мой государь.

– Я не об этом. Я о совсем простой прогулке. Составишь мне компанию, Дин? Только ты и я. По пути я тебе кое‑что расскажу.

Дин понял, о чем речь, и очень испугался. Если государь уже знает о заговоре, завтра утром Дина найдут в сточной канаве – вот что имеется в виду. Дин все же подозревал, что эргр Инай – предатель.

– Мне нужно переодеться, – стараясь не выдавать страха, проговорил он.

Государь усмехнулся. Меры Дина запоздали, и он, должно быть, сильно изменился в лице. Аджаннар видел его насквозь.

– Ты, похоже, отвык от прогулок запросто. Если хочешь, возьмем с собой еще кого‑нибудь.

Дин наконец заставил себя распрямить плечи и открыто взглянуть на императора.

– Как вам будет угодно, государь, – сказал он. – Я готов сопровождать вас, куда пожелаете.

У Дина еще оставалась надежда, что государь собирается в город в поисках развлечений, которые в интересах приличий не могли быть допущены на территориях императорских резиденций.

– Вот и славно, – сказал государь. – Одежда в соседней комнате. Выбери себе что‑нибудь не слишком броское, и пойдем.

По поручению капитана «Звезды Морей» молодой помощник штурмана Танай учил Нэля правилам обращения с людьми и жизни вообще: как пользоваться календарем, как сосчитать свой возраст по месяцам Красной луны, как разменять монету, как торговаться на базаре, чтоб не обманули, где в Столице раздобыть хорошие книги, как выбрать вкусный хлеб, как правильно составить жалобу в префектуру, чем кормить почтовых голубей и всякому другому. Уроки проводились за умеренную плату, с которой капитан снимал себе процент, а что касается Таная, то он болтал бы и даром – и все равно о чем. Ему это было только в удовольствие.

Нэль потом пересказывал все услышанное от Таная своим, но чем меньше дней оставалось до прибытия «Звезды Морей» в Столицу, тем он ходил к Танаю неохотнее.

Дело было в том, что Танай любил не только рассказывать известное. Танай оказался любопытен до нового.

– В одном ларе шестнадцать медяков, – говорил он, – медяк соответствует мерке хлеба, мерка хлеба весит один сур. А вот, к примеру, ты, Нэль, мальчик или девочка?

Нэль смотрел на Таная серьезно:

– Это зачем тебе, Танай?

– Если интересно, я расскажу, где в Столице можно поразвлечься. Только нужно знать, что именно ты хочешь, – хитро прищурившись, отвечал моряк. – Я не могу разобраться среди вас. Один и тот же человек может казаться мне день женщиной, а на другой день мужчиной. Ну, та, которая ходит с пузом, – определенно баба… – Он имел в виду Сая, который в этих сумасшедших условиях отважился завести ребенка. – А остальные кто?

Зеленые глаза Таная смотрели весело и с вызовом. Он знал, что хорош собой и, не скрываясь, этим пользовался. Нэль прозрачно улыбнулся.

Быть откровенным в таком щекотливом вопросе, как непохожесть таю на других людей, Фай не велел.

– Вы живете по‑своему, мы – по‑своему, – сказал Нэль. – Среди нас не принято различий.

Танай поставил локти на бочку, заменявшую ему письменный стол, подпер щеку рукой и призадумался.

– Какой же в этом смысл? Это довольно глупо с вашей стороны, – рассудил он.

– Почему? – удивился Нэль.

– Ну, а если бы я хотел подкатить к тебе, чтобы нам вместе провести вечер? Довольно обидно будет, если ты окажешься парнем. Ведь мне‑то нравятся девушки.

Нэль покачал головой:

– По‑моему, мы и так проводим вместе много времени. Если ты днем задаешь мне лишние вопросы, что же будет вечером?

В дерзких глазах Таная блеснул бесовский огонек.

– А ты приди сюда, когда стемнеет, – узнаешь.

– Танай, ты говорил о мерке хлеба весом в один сур, – напомнил Нэль.

– Да‑да. Так, деньги произошли из сбора хлебного налога, и до сих пор кое‑где рассчитываются хлебом, а не деньгами. Если поехать на Белый Север за Ренн и Кадм, к Борею… А может быть, Нэль, ты все‑таки придешь? Я буду ждать…

У них была крошечная каютка; все, что в ней помещалось, – постель, в которой они спали втроем: Фай, Нэль и Маленький Ли. Поспешив покинуть Таная, Нэль убежал туда, захлопнул дверь и повалился на матрас.

Фай с Маленьким Ли где‑то пропадали. Каютка освещалась половиной иллюминатора, вторая часть которого приходилась на отделенную временной переборкой кладовку. Нэль полежал немного без движения, слушая, как плюхает где‑то вода – то ли за бортом, то ли в трюме. Потом со вздохом встал на колени, дотянулся до иллюминатора и отцепил защелку, впустив в нагретую солнцем душную каютку свежий морской ветер. Разговоры Таная все время были у него на уме. И разговоры Фая о том, что «ты полюбишь любого, с кем переспишь», тоже.

Когда остаешься один, поневоле начинаешь задумываться о своей судьбе и своей жизни. А Фаю легко говорить, думал Нэль. У него есть Маленький Ли, с которым они спят в обнимку, ссорятся, мирятся, занимаются любовью, когда думают, что Нэль их не видит и не слышит, и все у них как обычно, то есть хорошо. А что есть у Нэля? Семейная клятва далекого, как мир Тай, человека?.. Ведь Лал даже ревновать не умеет. Что ему какой‑то Нэль. Вытер об него ноги и пошел дальше.

Это в самом начале разлуки Нэлю никого не хотелось видеть. Он был разбит на части: телесная оболочка здесь, а разум и чувства далеко за бездонным мраком. Тогда он решил, что без любви все настолько плохо, что спать можно даже одному. А теперь от одиночества ему стало страшно. Жаль было впустую проходящей жизни. И к Фаю, обнимающему Маленького Ли, он испытывал не неприязнь и не злость, как Фай мог бы того заслуживать, а черную, жгучую, тяжелую зависть.

«Это так несправедливо – то, что со мной случилось», – в тысячный раз сказал себе Нэль, накрылся с головой одеялом и уснул.

Разбудили его шепот и возня под боком. Небо за иллюминатором было черное, луны не видать. Кто‑то из двоих в темноте фыркнул и рассмеялся.

– Послушайте, вы мне надоели! Совести у вас нету! – громко объявил Нэль, выполз из‑под одеяла и стал шарить по двери в поисках запора.

– Нэль, ты куда? – спросил Фай.

– Пойду проветрюсь, – отвечал Нэль сердито. – Не вас же слушать.

Маленький Ли хихикнул.

– Поосторожней там, в темноте, – напутствовал Фай вслед закрывающейся двери, и Нэль еще слышал слова Ли, сказанные Фаю:

– Пусть, пусть погуляет. Осточертело при свидетелях.

Нэль хорошо понимал, куда идет. Это был безумный поступок, но, если его глупое настроение выльется в слезах, вряд ли будет лучше.

Дорогу Нэль знал хорошо.

Танай был красив. Танай был молод и силен. Танай болтун, но не дурак, и знает, про что болтать можно, а про что нельзя. Танай обещал его ждать и…

С предпоследней ступеньки Нэль попал к моряку в объятья.

– Я ждал тебя, я знал, что ты придешь, – горячо прошептал Танай, и Нэль почувствовал его ладони у себя на груди. – Девочка моя, я догадался правильно!

Нэль попробовал его отодвинуть, слегка придержать развитие событий.

– Погоди, Танай, не спеши, – проговорил он, уворачиваясь от поцелуев. Но останавливать Таная было бессмысленно. Он уже припечатался губами к яремной впадинке у Нэля на шее, лизнул ему ключицу и левую грудь. Нэлю стало щекотно. – Да подожди же ты…

Он хотел еще добавить: «Я ровно такой же парень, как и девушка», – но у него язык не повернулся. К тому же, было поздно.

– Тебе не попадет за то, что ты сюда пришла? – выдохнул ему в ухо Танай, подсаживая Нэля на бочку.

Нэль вцепился руками в крепкие плечи помощника штурмана и отвечал, нечаянно сбившись на язык таю:

– А какая разница… куда идти в темноте.

Ну разумеется, они не были в городе одни. Там слишком внимательный, провожающий взгляд, здесь ясно читаемая на лице удовлетворенность от сознания выполненного долга, тут сразу заметно, что человек долго ждал и вот, наконец, дождался… Было время когда‑то давно – Дин сам так стоял.

Он кое‑как оправился от первоначально захлестнувшего его ужаса, и изредка оглядывался по сторонам. Нет, не подобает ему трястись как деревенской бабе, которой за каждым кустом мерещится волк. Пусть он немного зажирел и привык к покою, но где‑то в глубине души ведь существует прежний Дин, находчивый и смелый. Он поможет, если что. На кого еще рассчитывать, если не на себя?

Боялся Дин ситуации потому, что заранее ее не просчитал. Для него все это оказалось новостью. Ах, если бы эту прогулку можно было включить в производимые Дином расстановки. Как просто решились бы тогда все проблемы…

Он знал, что государь иногда пропадает, отлучаясь неизвестно куда, и временами надолго. Зачем, в какую сторону и с кем он уезжает или уходит, держалось от непосвященных в строжайшей тайне. И в целом, тайн вокруг Аджаннара водилось множество. Казалось бы, государь живет на виду, и все же не найдется в этом мире человека, который знает про него все. Обязанности в окружении государя были поделены, и каждый из приближенных имел свою меру ответственности, свой сектор обзора и твердый наказ: твое перед тобою, а в чужое не мешайся. Дин по старой памяти еще отвечал за досуг принца Ша, но на самом деле его служебный долг заключался в том, чтобы встречать при государе особенных гостей. Издревле так было заведено – за пышным посольством, служащим более для парадности, чем для заключения реальных сделок, обычно следовал какой‑нибудь скромный человек с особым поручением. За разговор с этим человеком и нес ответственность тайный советник Дин, пока государь с раззолоченным послом соперничали в церемонности и исполнении протоколов. Так политика делилась на официальную и тайную, похожую на торговлю из‑под полы контрабандным товаром.

Имея доступ к этой кухне, Дин наладил собственные связи и извлекал свою выгоду. Он умело свивал в одну веревочку несколько причин и следствий. Например, отказ платить дань из северных пограничных областей был следствием того, что туда дошли слухи, будто в империи зреет заговор и возможна внутренняя война. С организацией заговора дела обстояли как раз наоборот – он как бы естественно вытекал из недовольства северными окраинами государственным управлением.

Но доверие государя в делах секретных переговоров не грело Дину душу. Потому что в чем‑то Дину доверяли многое, но в остальном – абсолютно ничего.

Дин вовсе не относил себя к врагам императора. Аджаннар не был ни самодуром, ни беспринципным властолюбцем, ни невежей, ни высокомерным глупцом. И именно поэтому стать единственным и незаменимым советником для него у Дина шансов не оставалось. Его мнением лишь иногда интересовались, но поступали не всегда согласно. Кроме того, Дин был зол на государя за ту расстановку сил и приоритетов, которую Аджаннар создавал в собственных интересах: столько‑то таргов, столько‑то савров, кратное им количество ходжерцев, тут купец, там высокорожденный, тут вояка, здесь монах… Все умно, все политически правильно, с учетом тонких нюансов их внутренних взаимоотношений и с выгодой для империи. Но крайне неудачно лично для господина Дина. При существующей раскладке ни один из высших государственных постов, ни соприкосновение с реальными деньгами и реальной властью Дину не светили даже в отдаленной перспективе. Он перешел дорогу всякой мелочи, прихлебательской шушере, которая была на него за это сердита, и никто не догадывался, что Дин попал как черт в рукомойник – ни вправо, ни влево, ни вверх, ни вниз. Зависимость от каждого государева слова, вечное ожидание неизвестно чего – может быть, милости, а может – беды… С уходом из наставников государева сына миновал его звездный час.

Дин шагал с государем рядом, но за годы въевшаяся под кожу привычка к придворной почтительности заставляла его хотя бы одно плечо, но держать позади государевой спины. Дин прекрасно видел сейчас, что Аджаннар уверенно ведет себя в городе. Значит, выходит не в первый раз. И даже, пожалуй, не в десятый. Если бы заранее знать маршруты и время подобных прогулок – планы насчет того, как отловить государя, упростились бы до элементарного уровня – кому где встать, как хватать, куда волочь, и никакой политики. Глупо отказываться совершить задуманное при возникновении удобной возможности. Но, с другой стороны, и на одно везение рассчитывать нельзя. И для того, чтобы воспользоваться случайностью, необходима хотя бы самая примитивная подготовка…