Мария Манчини превращает Людовика XIV в короля‑солнце

Если бы не она, он так и остался бы довольно неотесанным.

Пьер Ленбар

Если по ночам Людовик XIV развлекался с фрейлинами королевы‑матери, то днем его чаще всего видели в обществе племянниц Мазарини.

Кардинал, принимавший близко к сердцу дела семьи, выписал из Италии дочерей двух своих сестер — мадам Мартиноцци и мадам Манчини. Первая партия маленьких итальянок появилась в Париже в 1647 году: она включала в себя Анну‑Марию Мартиноцци, Лауру Мартиноцци, Олимпию Манчини и Лауру Манчини. Вторая партия, прибывшая позже, состояла из трех новых Манчини‑Гортензии, Марии‑Анны и Марии, судьба которой впоследствии вдохновит Расина.

Все эти девушки считались почти уродливыми. Мемуаристы единодушны в их описании: они были чернявыми и смуглыми, с курчавыми волосами и желтоватой кожей, с чересчур большими глазами, слишком худые и угловатые. Вместе они напоминали стайку испуганных козочек…

Пучеглазые, как совы,

Кожа зеленей капусты,

Брови выписаны углем,

Лица вымазаны сажей.

Такие куплеты сочиняли о них при дворе. Это нисколько не помешало им стать подружками Людовика XIV. Они целыми днями играли в саду Пале‑Рояля (однажды короля чуть не утопили в одном из фонтанов); позднее стали затевать балы и другие развлечения, позволявшие придворной молодежи «чуть надкусить яблочко греха, не выходя за рамки невинных забав».

Именно тогда король внезапно влюбился в свою ровесницу Олимпию — вторую из сестер Манчини.

Двор узнал об этой идиллии на Рождество 1654 года. Демонстрируя свои чувства без всякого стеснения, Людовик XIV сделал Олимпию королевой всех праздничных торжеств последней недели года. Мадам де Мотвиль сообщает нам, «что он не расставался с ней ни на секунду, постоянно приглашал танцевать и отличал так, что казалось, будто балы, пиры и гулянья устраивались только ради нее» [25].

Естественно, придворные посмеивались при виде этих преувеличенных знаков внимания, а по Парижу вскоре распространился слух, что Олимпия станет королевой Франции.

Регентша не на шутку рассердилась. Она готова была закрыть глаза на чрезмерную привязанность сына к племяннице Мазарини, но ее оскорбляла сама мысль, что эта дружба, по характерному выражению мадам де Мотвиль, «может быть узаконена».

И юной Олимпии, которая обрела слишком большую власть над королем в надежде завоевать трон, было приказано удалиться из Парижа.

Мазарини быстро нашел ей мужа, и вскоре она стала графиней де Суассон…

Столь скоропостижное завершение идиллии, забавлявшей придворных, ошеломило всех. Впрочем, вопреки ожиданиям Людовика XIV не слишком опечалил внезапный отъезд Олимпии. Через несколько дней он возобновил свои ночные похождения, овладевая фрейлинами с прежними методичностью и усердием.

Однако у этих девиц были свои маленькие тайны, и пытливого исследователя подстерегали неприятные неожиданности. Поэтому придворному врачу Валло в скором времени пришлось внести в «Дневник самочувствия Людовика XIV» следующие строки:

«В начале мая месяца 1655 года, незадолго до отъезда в действующую армию, мне сообщили, что рубашки короля испачканы. Следовало выяснить, не болезнь ли тому причиной. Лица, известившие меня об этом, не могли ничего сказать о характере и природе хвори, поразившей короля, но полагали, что речь идет об отравлении или же о болезни венерической. Внимательнейшим образом изучив все признаки, я пришел к другому выводу».

Славный Валло ошибался. Король действительно подхватил одну из тех скверных болезней, что являют собой оборотную сторону любовных утех. Налицо были все симптомы. Но врач, не желая их видеть, возлагал всю вину на увлечение короля верховой ездой:

— Вы слишком часто ездите на лошади, — говорил он. — и не щадите должным образом те органы, кои несут ответственность за деторождение. Вам нужно беречь себя. Откажитесь на время от вольтижировки…

Король улыбнулся при мысли о весьма специфической верховой езде, ставшей причиной его болезни, но ничего не ответил. Валло прописал ему безобидные лекарства. Время шло, и примерно через месяц состояние больного ухудшилось. Смирившись, Валло признал очевидность факта.

Чрезвычайно встревожившись, он приказал ставить королю клизму, что, надо признать, было довольно странным способом одолеть венерическую болезнь…

Правда, впоследствии лечение стало более целенаправленным. Мы читаем в «Дневнике» Валло: «Его величеству был подан обычный отвар из оленьих рогов и слоновой кости, в котором я растворил два зернышка марсовой соли». Затем нижнюю часть живота больного промыли раствором муравьиной кислоты. Увы! Ничего не помогло; во все время фландрской кампании король сильно страдал от венерической болезни и не мог уделять должного внимания военным действиям, хотя Валло и давал ему ежедневно настой из синеголовника.

После семимесячного лечения — порой совершенно невообразимого — Людовик XIV наконец почувствовал себя здоровым. «Поврежденные места» пришли в порядок, и он с новыми силами устремился к прежним развлечениям с фрейлинами королевы…

В 1657 году он впервые удосужился взглянуть в лицо одной из фрейлин, знакомых ему лишь по тому органу, который моралисты считают хранилищем чести, и немедленно в нее влюбился. Звали счастливицу мадемуазель де ла Мот д'Аржанкур.

Мазарини с досадой отнесся к появлению новой фаворитки, избранной вне тесного семейного круга, и тут же сообщил королю, что малышка ла Мот была любовницей герцога де Ришелье; как‑то вечером их застали врасплох, когда «они занимались любовью на табурете».

Эти подробности не понравились Людовику XIV. Он порвал все отношения со своей красавицей и, чтобы развеяться, отправился изображать из себя полководца в северную армию — правда, прихватив на всякий случай маршала Тюренна…

Пока король с похвальной предусмотрительностью играл в военные игры, в Кузьере, что находится возле Тура, происходили весьма странные события.

— Именно здесь поселилась после смерти мужа прекрасная и пылкая мадам де Монбазон, бывшая соперница мадам де Лонгвиль. Она выбрала это место, чтобы жить поближе к любовнику — молодому и красивому канонику, архидиакону Тура по имени Арман‑Жан ле Бутийе де Ранее.

Связь эта, наделавшая в свое время немало шума, была известна всем. Обитатели Тура распевали насмешливые куплеты, где доставалось обоим любовникам, а маршал д'Окенкур, который давно ухаживал за герцогиней, впоследствии написал об этом так: «Прекраснейшая женщина в мире попросту водила меня за нос… Вокруг нее постоянно увивался некий аббат де Ранее: на людях он говорил с ней о небесной благодати, с нею наедине вел совсем иные беседы»…

В апреле 1657 года мадам де Монбазон заболела «крапивницей» (нечто вроде злокачественной кори) и скончалась. Немедленно были вызваны плотники, чтобы снять мерку для гроба. Трудно сказать, что произошло: то ли они недосмотрели, то ли перебрали крепкого местного вина, но вечером, когда им надо было укладывать покойницу, гроб оказался короток.

Кому другому, может быть, и пришла бы в голову мысль переделать негодную работу. Однако турские плотники не привыкли зря расходовать материал. Недоуменно переглянувшись и почесав в затылках, они поплевали на ладони, вооружились тесаками и отрубили голову мадам де Монбазон. Безголовое тело легко поместилось в гроб. Будучи людьми аккуратными, славные туренцы уложили голову на кресло и удалились.

Два часа спустя в Кузьер примчался Ранее, которого только что известили о болезни любовницы. Представшее перед ним зрелище настолько потрясло его, что он, если верить легенде, совершил поразительный поступок: схватив голову той, которую так любил, завернул ее в скатерть и унес собой.

Это происшествие сильно взволновало Пале‑Рояль. Но нашлись злоязычные люди, которые стали распускать шутки весьма сомнительного свойства. Напоминая, что в постели мадам де Монбазон побывали не только все придворные, все послы, все генералы, но и все лакеи во главе с камердинерами, остряки добавляли, что при мысли о таком количестве любовников в смертный час вполне можно было потерять голову.

А затем о мадам де Монбазон забыли и думали уже только о войне. Людовик XIV пребывал тогда под Дюнкерком.

Увы! после захвата города (12 июня 1658 года) он заболел тяжелейшей лихорадкой. Его перевезли в Кале, где он окончательно слег. В течение двух недель монарх был на грани смерти, и все королевство возносило Богу мольбы о его выздоровлении. 29 июня ему внезапно стало так плохо, что было решено послать за священными дарами.

Считая, что он без сознания, люди из свиты на несколько мгновений оставили его одного. «В этот высший час, — говорит Ж. Лэр, — когда взоры придворных уже устремлялись к будущему монарху, умирающий король вдруг увидел перед собой залитое слезами лицо высокой девушки, которая плакала не переставая.

Ранее в течение многих лет не мог оправиться от потрясения. Говорили, что он даже прибегнул к помощи оккультных наук, надеясь вернуть к жизни незабвенную возлюбленную. Потерпев в этом неудачу, он в полном отчаянии удалился в аббатство де ла Трап и произвел там радикальную реформу, в результате которой трапписты превратились в самых суровых аскетов среди всех монастырских орденов. В келье, где он прожил тридцать три года, находился череп — по общему мнению, это и был череп мадам де Монбазон.

Это была Мария Манчини, еще одна племянница Мазарини. В ту пору ей было семнадцать лет.

Она уже давно любила короля, никому в этом не признаваясь. Людовик со своей постели смотрел на нее глазами, блестевшими от жара. «Она была чернявая и желтая, — рассказывает мадам де Мотвиль, — в больших темных глазах еще не зажегся огонь страсти, и оттого они казались тусклыми, рот был слишком велик, и, если бы не очень красивые зубы, она могла бы сойти в то время за уродину.

Однако король понял, что любим, и был этим взволнован.

В этот момент появился врач, принесший больному лекарство «из винного настоя сурьмы». Эта удивительная микстура оказала чудодейственное воздействие:

Людовик XIV стал поправляться на глазах и выразил желание вернуться в Париж, чтобы скорее оказаться рядом с Мари…

Увидев ее, он понял «по биению своего сердца и другим признакам», что влюбился, однако не признался в этом, а только попросил, чтобы она вместе с сестрами приехала в Фонтенбло, где он решил оставаться до полного выздоровления.

В течение нескольких недель там происходили сплошные увеселения: водные прогулки в сопровождении музыкантов, танцы до полуночи, балеты под деревьями парка. Королевой всех развлечений была Мари.

* * *

Затем двор вернулся в Париж. Девушка была на седьмом небе от счастья. «Я обнаружила тогда, — пишет она в своих „Мемуарах“, — что король не питает ко мне враждебных чувств, ибо умела уже распознавать тот красноречивый язык, что говорит яснее всяких красивых слов. Придворные, которые всегда шпионят за королями, догадались, как я, о любви Его величества ко мне, демонстрируя это даже с излишней назойливостью и оказывая самые невероятные знаки внимания‑».

Вскоре король осмелел настолько, что признался Мари в своей любви и сделал ей несколько изумительных подарков. Отныне их всегда видели вместе.

Вскоре про нее сочинили следующий куплет:

Как счастлив Деодот

Целовать такой рот,

Что от уха до уха идет.

Чтобы понравиться той, кого уже считал своей невестой, Людовик XIV, получивший довольно поверхностное воспитание, стал усиленно заниматься. Стыдясь своего невежества, он усовершенствовал познание во французском и начал изучать итальянский язык, одновременно уделяя много внимания древним авторам. Под влиянием этой образованной девушки, которая, по словам мадам де Лафайет, отличалась «необыкновенным умом» и знала наизусть множество стихов, он прочел Петрарку, Вергилия, Гомера, страстно увлекся искусством и открыл для себя новый мир, о существовании которого даже не подозревал, пока находился под опекой своих никудышных учителей.

Благодаря Марии Манчини этот король впоследствии займется возведением Версаля, будет оказывать покровительство Мольеру и финансовую помощь Pacimv. Однако ей удалось не только преобразить духовныii мир Людовика XIV, но и внушить ему мысль о величии его предназначения.

«Королю было двадцать лет, — говорит Амедей Рене, — а он все еще покорно подчинялся матери и Мазарини. Ничто в нем не предвещало могущественного монарха: при обсуждении государственных дел он откровенно скучал и предпочитал перекладывать на других бремя власти. Мари пробудила в Людовике XIV дремавшую гордость; она часто беседовала с ним о славе и превозносила счастливую возможность повелевать. Будь то тщеславие или расчет, но она желала, чтобы ее герой вел себя, как подобает коронованной особе».

Таким образом, можно прийти к заключению, что Короля‑Солнце породила любовь…

Date: 2015-11-15; view: 322; Нарушение авторских прав