Глава 9. Внешний крепостной двор бурлил в упорядоченной суматохе, когда Ранд наконец‑то выбрался туда – со своими седельными сумами и узлом с арфой и флейтой

В ПУТЬ

Внешний крепостной двор бурлил в упорядоченной суматохе, когда Ранд наконец‑то выбрался туда – со своими седельными сумами и узлом с арфой и флейтой. Солнце подбиралось к полудню. Вокруг лошадей суетились и перекликались солдаты и конюхи, подтягивая подпруги и проверяя вьючную упряжь. Другие прибегали и приторачивали к вьючным седлам походное снаряжение, о котором в спешке забыли, или обносили водой работающих мужчин, или носились с какими‑то последними поручениями. Но все, казалось, точно знали, что делают и куда направляются. Дорожки для часовых и галереи для лучников вдоль стен были вновь забиты, и в утреннем воздухе всеобщее возбуждение едва не разряжалось грозой. По каменным плитам глухо стукали копыта. Одна из вьючных лошадей начала брыкаться, и конюхи кинулись утихомиривать ее. Густо висел лошадиный дух. Плащ Ранда несколько раз дернулся в порывах свежего ветра, который трепал стяги с устремившимся вниз ястребом, но лук, висящий через спину, не давал плащу улететь.

Со стороны открытых ворот, из‑за стены, донеслись топот и звон оружия – там на площади строились копейщики и лучники Амерлин. Из крепости они вышли через боковые ворота. Кто‑то из трубачей проверял звучание своего инструмента.

Некоторые Стражи поглядывали на проходящего через двор Ранда; двое‑трое, заметив меч со знаком цапли, приподняли брови, но никто ничего не сказал. Половина из Стражей носили те самые плащи, при взгляде на которые рябило в глазах. Мандарб, жеребец Лана, был тут, – высокий, вороной, со свирепыми глазами, но самого хозяина, как и ни одной Айз Седай, да и никого из женщин, Ранд пока не заметил. Рядом с жеребцом грациозно переступала копытами белая кобыла Морейн, Алдиб.

Гнедой жеребец Ранда был привязан в дальнем конце крепостного двора, где находились Ингтар, знаменщик со стягом Ингтара – с Серой Совой и еще двадцать солдат в латах и с пиками, оснащенными двухфутовыми стальными наконечниками; все уже сидели верхом. Решетчатые забрала шлемов закрывали лица, а золотистые сюрко с Черным Ястребом на груди скрывали под собой пластинчато‑кольчужные доспехи. Лишь на шлеме у Ингтара был гребень – полумесяц надо лбом, рожками вверх. Кое‑кого Ранд узнал. Грубоватый на язык Уно – с длинным шрамом по подбородку и с одним глазом. Раган и Масима. Другие, с кем как‑то перемолвился словечком‑другим или сыграл в камни. Раган помахал Юноше рукой, Уно кивнул, но Масима и кое‑кто из других пронзили Ранда холодными взглядами и отвернулись. Вьючные лошади стояли тихо, лишь обмахивались хвостами.

Крупный гнедой затанцевал, пока Ранд пристраивал сумки и узел позади седла с высокой задней лукой. Юноша вставил ногу в стремя и тихо произнес:

– Тише, тише, Рыжий, – и одним махом вскочил в седло, но не стал более успокаивать застоявшегося жеребца.

К удивлению Ранда, со стороны конюшен появился Лойал. Он ехал к отряду верхом на лошади с волосатыми щетками над копытами – большой и тяжелой, как лучший дхурранский жеребец. По сравнению с лошадью огир все прочие животные размерами напоминали Белу, но с Лойалом в седле она казалась чуть ли не пони.

Оружия у Лойала Ранд никакого не заметил, да он никогда и не слышал, чтобы кто‑то из огир пользовался оружием. Их стеддинги были достаточной защитой сами по себе. А у Лойала были собственные приоритеты, собственные представления о том, что нужно для путешествия. Карманы его долгополой куртки предательски оттопыривались, а в переметных сумах без труда угадывались прямоугольники книг. Немного не доехав до Ранда, огир остановил свою лошадь и посмотрел на юношу, кисточки на ушах неуверенно подергивались.

– Не знаю, куда ты собрался, – сказал Ранд. – Мне‑то казалось, что тебе с лихвой хватило путешествия с нами. А на этот раз ничего не известно: как долго все продлится и где все закончится.

Уши Лойала чуть приподнялись.

– Так же ничего не было известно об этом, когда я впервые встретился с тобой. Кроме того, что удерживало тогда, не отпускает и теперь. Я не прощу себе, если упущу возможность увидеть, как на деле история сама обвивается вокруг та'верен. А помочь в поисках Рога…

Вслед за Лойалом подъехали и остановились чуть позади него Мэт и Перрин. Хоть вокруг глаз у Мэта лежали темные круги, свидетельствующие об усталости, но на лице появился румянец.

– Мэт, – сказал Ранд, – прости за те мои слова. Перрин, я не то хотел сказать. Я дурень.

Мэт лишь глянул на него, потом покачал головой и изрек что‑то Перрину – Ранд этого не услышал. У Мэта были при себе только лук и колчан, но у Перрина вдобавок виднелся за поясом топор – большой полумесяц лезвия уравновешивался длинным шипом.

– Мэт? Перрин? И вправду, я не… – Они повернули лошадей в сторону Ингтара.

– Ты одет совсем не для долгой дороги, Ранд, – сказал Лойал.

Ранд опустил взгляд на золотые колючки, обвивающие кармазиновый рукав, и поморщился. Чего уж удивляться, раз Мэт и Перрин по‑прежнему считают, будто я корчу из себя важную персону. Вернувшись в свою комнату, он обнаружил, что все уже упаковано и отослано. Как сказали слуги, все его полученные в подарок простые куртки уже во вьюках; и любая куртка из оставшихся в гардеробе по своей нарядности ничем не уступала той, что была на нем. В седельные сумы, кроме пары‑тройки рубашек, нескольких шерстяных вязаных чулок и запасной пары штанов он ничего из одежды не уложил. По крайней мере, Ранд снял с рукава золотой шнур, но значок с красным орлом убрал в карман. В конце концов, это же подарок Лана.

– Я переоденусь, когда мы остановимся на ночь, – пробормотал Ранд. Он сделал глубокий вдох. – Лойал, я говорил тебе то, чего не должен был говорить, и надеюсь, ты меня простишь. Да, я виноват, но надеюсь, ты на меня не держишь зла.

Лойал заухмылялся, уши встали торчком. Он придвинул лошадь ближе к Ранду:

– Я все время говорю то, что не должен. Старейшины всегда утверждали, что я сначала час буду говорить и лишь потом начну думать, что же это я несу.

Вдруг у стремени Ранда вырос Лан, в серо‑зеленой пластинчатой броне, в которой в лесу или темноте он почти что исчезал с глаз.

– Мне нужно с тобой поговорить, пастух, – он посмотрел на Лойала. – Наедине, если позволите, Строитель.

Лойал кивнул и отъехал на своей большой лошади в сторонку.

– Не знаю, слушать ли тебя, – заявил Ранд Стражу. – Вся эта смешная одежда, да и то, что ты мне говорил, не много мне помогли.

– Когда не по силам одерживать большую победу, пастух, учись довольствоваться малыми. Если ты заставил их думать о себе как о чем‑то большем, чем о фермерском мальчишке, которым легко манипулировать, тогда ты одержал малую победу. А теперь молчи и слушай. У меня время для одного, последнего урока, самого трудного. Вложить Меч в Ножны.

– Ты каждое утро по целому часу заставлял меня только тем и заниматься, что вытаскивать этот проклятый меч и убирать его в ножны. Стоя, сидя, лежа. Думаю, я сумею вернуть его на место не порезавшись.

– Пастух, я сказал «слушай», – рыкнул Страж. – Настанет момент, когда ты должен будешь во что бы то ни стало добиться поставленной цели. Это может случиться в атаке или в защите. И единственным способом будет позволить мечу вонзиться в твое собственное тело, как в ножны.

– Это безумие, – сказал Ранд. – С чего мне когда‑нибудь?…

Страж перебил его:

– Когда это время наступит, пастух, ты сам поймешь – когда успех стоит такой цены и другого выбора у тебя не останется. Это и называется – Вложить Меч в Ножны. Запомни.

Появилась Амерлин, она пересекала запруженный людьми двор, рядом шагала Лиане со своим жезлом, у другого ее плеча шел Лорд Агельмар. Даже в зеленом бархатном кафтане Лорд Фал Дара не выглядел неуместно среди такого множества облаченных в доспехи мужчин. Других Айз Седай по‑прежнему видно не было. Когда эта троица проходила мимо, Ранд уловил обрывок их беседы.

– Но, мать, – возражал Агельмар, – у вас даже не было времени отдохнуть после долгого пути сюда. Останьтесь хотя бы на пару дней. Обещаю устроить сегодня вечером такой праздник, какой вы едва ли увидите в Тар Валоне.

Не останавливаясь, Амерлин покачала головой:

– Я не могу, Агельмар. Вам же известно: если б могла, я осталась. Надолго задерживаться я и не планировала, и дела настоятельно требуют моего присутствия в Белой Башне. Мне уже сейчас не помешало бы оказаться там.

– Мать, для меня это позор: вы отбываете на следующий же день после приезда. Клянусь вам, повторения прошлой ночи не будет. Я утроил стражу и у городских ворот, и у ворот в крепости. Я пригласил из города акробатов, из Мос Шираре пришел бард. Да еще из Фал Морана едет Король Изар. Я послал весточку, как только…

Голоса постепенно стихли, утонув в шуме предотъездной суматохи. Проходя мимо Ранда, Амерлин лишь скользнула по нему взглядом.

Когда Ранд опять посмотрел вниз, Стража рядом не было, и нигде его не было видно. Лойал подъехал опять ближе к Ранду и остановился сбоку:

– Да‑а, такого человека поймать и удержать тяжело, правда. Ранд? Его нет здесь, потом он тут, потом он исчез, а ты и знать не знаешь, как он приходит‑уходит.

Вложить Меч в Ножны. Ранд содрогнулся. Наверное, все Стражи сумасшедшие.

Страж, с которым разговаривала Амерлин, вдруг взлетел в седло и рванул с места в карьер, уже галопом промчавшись в широко растворенные ворота. Она провожала его взглядом, вся ее поза будто подгоняла его: быстрее, быстрее.

– Куда это он так спешит? – вслух удивился Ранд.

– Я слышал, – отозвался Лойал, – что она кого‑то сегодня отправляла, до самого Арад Домана. Пришло известие о какой‑то смуте на Равнине Алмот, и Престол Амерлин хочет точно выяснить, что все‑таки там происходит. Чего я не понимаю: почему именно сейчас? Из того, что я слышал, слухи об этих волнениях пришли из Тар Валона, вместе с Айз Седай.

Ранд почувствовал озноб. У отца Эгвейн была большая карта, карта, над которой Ранд не единожды сиживал, витая в мечтах, пока на своей шкуре не узнал, на что похожи мечты, обернувшиеся явью. Она была старая, эта карта, с нанесенными на нее землями и государствами, о которых купцы из внешнего мира утверждали, что тех больше нет, но Равнина Алмот на карте имелась, непосредственно гранича с Мысом Томан. Мы встретимся вновь на Мысе Томан. Дорога туда лежала через весь известный Ранду мир, к самому Океану Арит.

– К нам это не имеет никакого отношения, – прошептал он. – Никакого отношения.

Лойал, казалось, не слышал. Почесывая нос пальцем, смахивающим на небольшую колбаску, огир по‑прежнему внимательно смотрел на ворота, в которых исчез Страж.

– Если ей хочется знать, то почему она не послала гонца до выезда из Тар Валона? Но вы, люди, всегда непредсказуемы и возбудимы, то и дело перескакиваете с одного на другое, торопитесь, кричите. – Его уши вдруг замерли от замешательства. – Извини, Ранд. Вот видишь, это‑то я и имел в виду, сказав, что сначала говорю, а потом думаю. Как ты знаешь, я сам порой бываю поспешен и возбудим.

Ранд рассмеялся. Смех оказался нерешительным, но лучше сейчас посмеяться над чем‑нибудь.

– Может, если б мы жили так же долго, как вы, огир, мы были бы гораздо спокойнее. – Лойалу было девяносто лет от роду; по огирским меркам, в одиночку его нельзя отпускать из стеддинга еще десять лет. Но все равно то, что он ушел, было доказательством – так утверждал Лойал – его опрометчивости и безрассудства. Если Лойал – легко возбудимый огир, тогда Ранд считал, что большинство из них, наверное, из камня.

– Вероятно, так, – задумчиво протянул Лойал, – но вы, люди, столько всего делаете за свои жизни. Мы же не делаем ничего, разве только теснимся в наших стеддингах. Выращиваем рощицы, и даже здания кое‑где строим, но все было свершено до того, как подошло к концу Долгое Изгнание. – Рощицы и грели душу Лойала, а вовсе не города, по которым люди помнили воздвигших их огир. Ради рощиц, что были посажены Строителями‑огир, чтобы напоминать о стеддингах, ради них, дорогих его сердцу рощиц, в надежде увидеть их покинул дом Лойал. – С тех пор как мы обрели путь обратно в стеддинг, мы…

Его слова потихоньку стихали, по мере того как к их отряду приближалась Амерлин.

Ингтар и все остальные зашевелились, собираясь спешиться и преклонить колени, но она знаком велела им оставаться в седлах. Подле нее стояла Лиане, на шаг позади – Агельмар. Судя по его пасмурному лицу, он, видимо, отказался от попыток убедить ее остаться подольше.

Прежде чем заговорить, Амерлин посмотрела поочередно на каждого члена отряда. Ее взгляд задержался на Ранде не дольше, чем на любом другом.

– Да будет благосклонен мир к вашему мечу, Лорд Ингтар, – наконец сказала она. – Слава Строителям, Лойал Кизеран.

– Вы удостаиваете нас чести, мать. Пусть мир будет благосклонен к Тар Валону. – Ингтар поклонился, сидя в седле, и остальные шайнарцы – вслед за ним.

– Все чтут Тар Валон, – кланяясь, сказал Лойал.

Лишь Ранд и оба его друга в другом конце отряда сидели прямо. Ранд гадал, что же Амерлин сказала Мэту и Перрину. Нахмуренный взгляд Лиане буравил всех троих, глаза Агельмара расширились, но Амерлин не обратила на них внимания.

– Вы отправляетесь искать Рог Валир, – сказала она, – и надежда мира отправляется с вами. Рог не может оставаться в неправедных руках, особенно в руках Приспешников Темного. Те, кто явятся в ответ на его призыв, явятся – кто бы ни призвал их, и они связаны узами с Рогом, а не со Светом.

По внимающим Престолу Амерлин людям пробежала волна. Все верили, что те герои, призванные из могилы, станут сражаться за Свет. Если же они вместо этого могут сражаться за Тень…

Амерлин продолжала говорить, но Ранд уже не слушал. Вновь вернулся невидимый соглядатай. Волосы на затылке зашевелились. Он поднял взгляд на забитые любопытными галереи для лучников, тянущиеся вкруг крепостного двора, обежал глазами ряды людей, выстроившиеся вдоль зубчатых стен. Где‑то среди них есть глаза, которые, оставаясь невидимыми, следили за ним. Этот липкий взгляд пристал к нему, точно грязное масло. Это не может быть Исчезающий, не здесь же. Тогда кто? Или что? Ранд повернулся в седле, разворачивая Рыжего, оглядывая все вокруг. Гнедой вновь принялся танцевать на месте.

Вдруг что‑то пронеслось перед носом у Ранда. Проходящий позади Амерлин солдат вскрикнул и упал – в боку у него торчала чернооперенная стрела. Амерлин стояла спокойно, глядя на дырку в рукаве платья; кровь медленно расплывалась по серому шелку.

Пронзительно завопила какая‑то женщина, и двор крепости вмиг огласился боевыми кличами и вскриками. Люди на стенах закружили в яростном водовороте, все мужчины во дворе обнажили мечи. Даже Ранд – чему сам он несказанно удивился.

Агельмар погрозил своим мечом небу.

– Найти его! – взревел он. – Привести ко мне!

Покрасневшее от гнева лицо Агельмара сделалось смертельно‑бледным, когда он увидел кровь на рукаве Амерлин. Он пал на колени со склоненной головой:

– Простите, мать. Я не уберег вас. Я опозорен.

– Чепуха, Агельмар, – сказала Амерлин. – Лиане, перестань так трястись надо мной и лучше посмотри, что с этим человеком. Когда я чистила рыбу, у меня бывали царапины и похуже, и не однажды, а ему нужно помочь без промедления. Агельмар, встаньте. Встаньте, Лорд Фал Дара. Вы ни в чем предо мной не виноваты, и вам не за что корить себя. В прошлом году, в Белой Башне, с моей собственной охраной у каждых ворот и вездесущими Стражами вокруг, человек с ножом подобрался ко мне на пять шагов. Вне всяких сомнений – Белоплащник, хотя доказательств у меня нет. Пожалуйста, встаньте, иначе буду опозорена я. – Когда Агельмар медленно поднялся, она потрогала пробитый стрелой рукав. – Скверный выстрел для лучника‑Белоплащника или даже Приспешника Тьмы. – Ее глаза взглянули чуть вверх, встретившись на миг с глазами Ранда. – Если он метил в меня.

Амерлин отвела взор, прежде чем Ранд успел хоть что‑то прочитать по ее лицу, но ему вдруг захотелось спрыгнуть с коня и куда‑нибудь спрятаться.

Выстрел был нацелен не в нее, и она об этом знает.

Лиане встала с колен и выпрямилась. Кто‑то уже прикрыл плащом лицо солдата, сраженного стрелой.

– Он мертв, мать. – Голос у Лиане звучал устало. – Он уже был мертв, когда ударился о землю. Даже если бы я оказалась подле него…

– Ты сделала что могла, дочь моя. Смерть нельзя исцелить.

Агельмар подошел ближе:

– Мать, если вокруг шныряют убийцы – Белоплащники или Приспешники Тьмы, позвольте мне послать с вами солдат. Хотя бы до реки. Я не переживу, если с вами в Шайнаре что‑то случится. Пожалуйста, возвращайтесь на женскую половину. Пока вы не подготовитесь к дороге, ее будут охранять, порукой – моя жизнь.

– Успокойтесь, – сказала ему Амерлин. – Эта царапина меня ни на минуту не задержит. Да, да, я с радостью принимаю ваш эскорт до реки, раз вы так настаиваете. Но и Ингтара я не стану задерживать ни на миг. Пока Рог не найден, каждый миг на вес золота. Вы разрешите, Лорд Агельмар, отдать приказ вашим клятвенникам?

Он согласно склонил голову. В этот момент он отдал бы ей весь Фал Дара, попроси она о том.

Амерлин вновь повернулась к Ингтару и его отряду. На Ранда она больше не взглянула. Он удивился, увидев, как она вдруг улыбнулась.

– Держу пари, Иллиан никогда не устраивал своей Великой Охоте за Рогом столь горячих проводов, – сказала она. – Но ваш поиск – подлинная Великая Охота. Вас немного, и вы можете передвигаться быстро, но вас достаточно, чтобы свершить то, что должны. Я поручаю вам, Лорд Ингтар из Рода Шинова, я приказываю всем вам – найти Рог Валир, и пусть ничто не преградит вам путь.

Ингтар выхватил из‑за спины свой меч и поцеловал клинок.

– Жизнью своей и душой, Родом своим и честью клянусь, мать: я исполню приказ.

– Тогда – вперед!

Ингтар развернул лошадь к воротам.

Ранд вбил каблуки в бока Рыжего и галопом понесся за колонной, уже исчезающей в воротах.

Не подозревающие о случившемся в стенах крепости копейщики и лучники Амерлин стеной стояли по обочинам дороги, ведущей от ворот в город, Пламя Тар Валона сверкало у них на груди. Возле ворот ждали, готовые к маршу при появлении Амерлин, трубачи и барабанщики. На площади перед крепостью, за рядами солдат в доспехах, теснился городской люд. Кое‑кто из горожан приветствовал знамя Ингтара, а другие, несомненно, сочли, что это – голова отбывающей колонны Престола Амерлин. По площади, вслед за Рандом, покатился, нарастая, приветственный рев.

Ингтара Ранд нагнал, когда по обе стороны колонны потянулись дома и лавки с низкими кровлями, а на мощеных улицах было полно народу. Кое‑кто тоже приветствовал отряд. С Ингтаром и Лойалом в голове колонны скакали и Мэт с Перрином, но когда к тем присоединился Ранд, они отстали. Да как же мне извиниться, если они сразу сбегают от меня, я даже слова вымолвить не успеваю? Чтоб мне сгореть, с виду и не скажешь, что он умирает.

– Пропали Чангу и Нидао, – внезапно сказал Ингтар холодно и гневно, но и потрясение. – Мы всех пересчитали в крепости по головам, живых и мертвых, прошлой ночью, и еще раз сегодня утром. Они – единственные, кого не оказалось при проверке.

– Вчера Чангу был на страже в подземелье, – медленно сказал Ранд.

– И Нидао. Они стояли вторую стражу. Они всегда держались вместе на постах, даже если для этого приходилось меняться дежурствами или нести дополнительную службу. Когда все это случилось, они уже сменились, но… Они бились у Тарвинова Ущелья, всего месяц назад, и спасли Лорда Агельмара, когда под ним, окруженным троллоками, убили лошадь. А теперь такое! Приспешники Тьмы. – Ингтар втянул воздух. – Все разваливается.

Через запруженную людской толчеей улицу пробился верховой и пристроился за Ингтаром. Судя по одежде – горожанин, тощий, с морщинистым лицом, с седеющими длинными волосами. Позади его седла были приторочены котомка и бурдюки с водой, а с пояса, не считая дубинки, свисали короткий меч и зубчатый мечелом.

Ингтар заметил, как на незнакомца с удивлением поглядывает Ранд.

– Это Хурин, наш нюхач. Не нужно, чтобы о нем знали Айз Седай. Нет ничего плохого в том, что он делает, сам понимаешь. У короля есть на службе нюхач в Фал Моране и еще один в Анкор Дейле. Просто Айз Седай редко относятся хорошо к тому, чего не понимают, а он вдобавок еще и мужчина… С Силой, разумеется, тут и в помине ничего общего нет. А‑а! Расскажи ему, Хурин.

– Да, Лорд Ингтар, – сказал тот. Низко поклонился Ранду: – Имею честь служить вам, милорд.

– Зовите меня Ранд, – Ранд протянул руку, и, чуть помешкав, Хурин расплылся в улыбке и пожал ее.

– Как вам угодно, милорд Ранд. Лорду Ингтару и Лорду Каджину все равно, какого звания человек, – и Лорду Агельмару, конечно, – но в городе толкуют, что вы – чужеземный принц, откуда‑то с юга, а некоторые чужеземные лорды строго относятся к разнице в положении.

– Я – не лорд. – По крайней мере сейчас я от этою всего отделаюсь. – Просто Ранд.

Хурин прищурился:

– Как вам будет угодно, мило… э‑э… Ранд. Как вы понимаете, я – нюхач. В этот День Солнца тому будет уже четыре года. До того о подобном я ничего не слыхал, но я знаю, что есть еще несколько таких, как я. Все начиналось потихоньку, поначалу улавливаешь скверные запахи там, где никто ничего не чует, дальше – больше. Прошел целый год, прежде чем я осознал, что это такое. Я мог чуять насилие, убийство, чужую боль. Чуять там, где это происходило. Чуять след совершивших эти злодеяния. Каждый из следов отличен от других, поэтому спутать их невозможно. Лорду Ингтару стало известно о моей способности, и он взял меня к себе на службу, на службу королевскому правосудию.

– Вы можете чуять насилие? – сказал Ранд. Он не удержался, чтобы не взглянуть на нос Хурина. Нос как нос, не большой, не маленький, самый заурядный. – Вы хотите сказать, что можете следовать за любым, кто, допустим, убил человека? Выследить по запаху?

– Да, могу, милор… э‑э… Ранд. Со временем запах исчезает, но, чем хуже насилие, тем дольше держится след. Айе, я могу учуять поле битвы десятилетней давности, хотя все следы, некогда оставленные людьми на нем, давно истерлись и пропали. В такой близи от Запустения следы троллоков не исчезают почти никогда. Запах троллока не так силен, как запах убийства и боли. Драка в таверне тем не менее, в которой сломают руку… этот запах пропадает в считанные часы.

– Понятно, почему вам не хочется, чтобы об этом прознали Айз Седай.

– Ах, Лорд Ингтар прав по поводу Айз Седай, осияй их Свет… э‑э… Ранд. Была однажды в Кайриэие одна – Коричневая Айя, хотя, клянусь, я было решил, что она Красная, пока она меня не отпустила, – так она промытарила меня месяц, стараясь вызнать, как я это делаю. Не очень‑то ей по вкусу пришлось неведение. Она все бормотала: «Это старое вернулось, или уже новое?» – и ох как глядела на меня – можно было счесть, что я‑таки пользуюсь Единой Силой. Я сам уже начал в себе сомневаться. Но с ума я не схожу и ничего такого вроде не делаю. Я просто чую это, вот и все.

Тут Ранд, помимо желания, но вспомнил слова Морейн. Древние преграды слабеют. В наше время есть нечто от крушения и перемен. Вновь оживает старое, рождается новое. Может, мы живем, дабы увидеть конец Эпохи. Ранд вздрогнул:

– Значит, мы будем выслеживать тех, кто забрал Рог, с помощью вашего носа.

Ингтар кивнул. Хурин горделиво осклабился и сказал:

– Именно так… э‑э… Ранд. Как‑то я преследовал убийцу до Кайриэна, а другого до самого Марадона, чтобы поставить их пред королевским правосудием. – Улыбка его исчезла, сменившись встревоженным выражением. – Правда, этот случай куда хуже. Убийства пахнут мерзко, и след убийцы зловонен, но сейчас… – он сморщил нос. – Прошлой ночью в этом были замешаны люди. Должно быть, Приспешники Тьмы, но по запаху Друзей Темного не распознаешь. Я пойду по следу троллоков и Полулюдей. И еще чего‑то гораздо худшего. – Не переставая хмуриться, Хурин говорил все тише, словно разговаривая с самим собой, но Ранд расслышал его слова. – Чего‑то гораздо худшего, да поможет мне Свет.

Отряд достиг городских ворот, и, едва оказавшись за стенами, Хурин поднял лицо навстречу налетевшему ветерку. Ноздри его раздулись, затем он с отвращением выдохнул воздух.

– В эту сторону, милорд Ингтар, – Хурин указал на юг.

Ингтар, похоже, удивился:

– Не к Запустению?

– Нет, Лорд Ингтар. Тьфу! – Хурин утер рот рукавом. – Я их чуть на языке не чувствую. На юг, туда они двинулись.

– Тогда, значит, она была права, Престол Амерлин, – задумчиво произнес Ингтар. – Великая и мудрая женщина, служить которой мы просто не достойны. Она заслуживает лучшего. Бери след, Хурин.

Ранд оглянулся и посмотрел в створ ворот, вдоль улицы, ведущей к цитадели. Он надеялся, что с Эгвейн все хорошо. Найнив за ней присмотрит. Может, так оно и к лучшему, как чистый разрез, который потом будет меньше болеть.

Ранд скакал на юг, за Ингтаром и за знаменем с Серой Совой. Усиливающийся ветер дул в спину и холодил ее, несмотря на солнце. В ветре ему послышался смех, слабый и издевательский.

* * *

Прибывающая луна бросала неровный свет на пронизанные сыростью и окутанные ночным сумраком улицы Иллиана, что до сих пор оглашались звуками дневных празднеств. Всего несколько дней – и помчится Великая Охота за Рогом, после пышных церемоний, которые, как утверждало предание, восходят еще к Эпохе Легенд. Торжества в честь Охотников плавно перетекали в Праздник Тевен, с прославленными состязаниями и наградами для менестрелей. Как всегда, самой почетной из них удостаивалось лучшее исполнение «Великой Охоты за Рогом».

Сегодняшним вечером менестрели выступали во дворцах и особняках города, где развлекались великие и могущественные, а из всех стран собирались Охотники, чтобы обрести если не сам Рог Валир, то, по крайней мере, бессмертие – в песнях и сказаниях. Для них – музыка, и танцы, и забавы, и мороженое, чтобы развеять первую в этом году настоящую жару, но карнавал кружился на улицах, в яркой от луны и душной ночи. Карнавал каждый день, пока не отправится Охота, каждый день и каждую ночь.

Мимо Байла Домона бежали люди, в масках и костюмах эксцентричных и фантастических, у многих – чересчур много обнаженного тела. С криками и пением бежали они, полдюжины вместе, потом хихикающие, обнимающиеся парочки, затем тесная охрипшая группа человек двадцати. В небе то и дело с треском рассыпались фейерверки, золотые и серебристые всполохи на черном фоне. Числом Иллюминаторы не уступали ныне менестрелям.

Фейерверки мало занимали мысли Домона, да и Охота тоже. Он направлялся на встречу с людьми, которые, как он считал, могут попытаться убить его.

Домон пересек по Мосту Цветов один из множества городских каналов, вошел в Благоухающий Квартал – портовый район Иллиана. От канала несло громадным ночным горшком, и никакого признака, что возле моста когда‑либо рос хоть один цветок. В квартале пахло пенькой, дегтем от верфей и причалов и гниющей портовой тиной, запахи казались тяжелее в нагретом и влажном – хоть пей – воздухе. Домон тяжело дышал: каждый раз при возвращении из северных стран он удивлялся себе: ведь он родился здесь, в зное и духоте раннего иллианского лета.

В одной руке Домон сжимал увесистую дубинку, другая покоилась на эфесе короткого меча, которым он частенько защищал палубы своего речного судна от разбойников. В эти разгульные ночи не один и не два грабителя выходили на промысел, когда мелкая пожива приносила богатство, а большинство из гуляк было сильно во хмелю.

Однако Домон был крепко сбитым, мускулистым мужчиной, и никто из тех, кто вышел на охоту за золотом, не считал его богатой добычей – глядя на его простую, обычного покроя куртку, – чтобы рисковать связываться с ним и тем паче с его дубинкой. Те немногие, кто успевал рассмотреть шкипера, когда он выходил на свет, льющийся из окон, с опаской отступали поглубже в тень, пока тот не удалялся подальше. Темные волосы до плеч и длинная борода с бритой верхней губой обрамляли его круглое лицо, но оно никогда не бывало мягким, и теперь оно было решительным и сурово‑мрачным, словно Домон намеревался проломить себе дорогу сквозь стену. Его ждали для встречи, и встреча эта его отнюдь не радовала.

Мимо пробежало еще несколько кутил, напевая не в лад и фальшиво, от вина их языки заплетались. «Рог Валир», бабушка моя престарелая! – подумал угрюмо Домон. Мое суденышко, вот за что я буду держаться изо всех сил. И за свою жизнь, направь меня Удача.

Домон протолкался внутрь таверны, на вывеске которой был изображен большой, в белых полосках барсук, танцующий на задних лапах вместе с человеком, держащим в руках серебряный совок. «Ублажить Барсука» – так она называлась, хотя даже сама Ниеда Сидоро, хозяйка таверны, не знала, откуда взялось это название; в Иллиане с названиями подобное встречалось сплошь да рядом.

Общий зал был ярко освещен, на полу – опилки, в дальнем конце музыкант негромко наигрывал на двенадцатиструнном биттерне какую‑то печальную мелодию Морского Народа. В зале было спокойно, у себя в заведении Ниеда не допускала никаких беспорядков, а ее племянник Били, дюжий молодец, запросто, одной левой, мог выкинуть за дверь любого бузотера. Моряки, рабочие с доков и со складов заходили в «Барсук» выпить, может, немного поговорить, сыграть партию‑другую в камни или в дартс. Сейчас зал был наполовину пуст; даже любителей спокойно провести время затянуло во всеохватное карнавальное веселье. Посетители беседовали вполголоса, но чуткий слух Домона уловил упоминания и об Охоте, и о Лжедраконе, которого захватили мурандийцы, и о том, за которым по всему Хаддонскому Сумрачью гонялись тайренцы. В последнем, казалось, проскользнул вопрос: что предпочтительнее, мертвый Лжедракон или мертвые тайренцы?

Домон скривился. Лжедракон! Направь меня Удача, да в эти дни безопасного места нет. Вообще говоря, Лжедраконы его заботили не больше, чем Охота.

Дородная хозяйка, с уложенными на затылке волосами, протирала кружку, не забывая при этом приглядывать острым взором за заведением. Своего занятия она не прерывала, даже не посмотрела на вошедшего Домона, но ее левое веко опустилось и она глазами указала на троицу за столом в углу. Даже для «Барсука» они были слишком тихими, почти угрюмыми, а своими смахивающими на колокола бархатными шляпами и темными кафтанами, вышитыми на груди серебристыми, алыми и золотыми полосами, они выделялись среди прочих посетителей, одетых весьма просто.

Домон вздохнул и занял пустой столик в углу. Теперь кайриэнцы, надо же! Девушка принесла ему кружку бурого эля, и шкипер сделал большой глоток. Когда Домон опустил кружку, трое мужчин в полосатых кафтанах уже стояли перед столиком. Незаметным жестом он дал Ниеде понять, что пока в услугах Били не нуждается.

– Капитан Домон? – Все трое ничем особенно друг от друга не отличались, но что‑то такое в облике говорящего было, из‑за чего Домон сразу признал в нем старшего. На первый взгляд, вооружены незнакомцы не были; правда, несмотря на изящные одежды, вид у них был такой, как будто оружие им не очень‑то и надобно. С их заурядных лиц жестко смотрели суровые глаза: – Байл Домон, капитан «Ветки»?

Домон коротко кивнул, и эти трое, не дожидаясь приглашения, уселись за столик. Говорить продолжал тот же самый; другие двое лишь наблюдали, почти не моргая. Гвардейцы, подумал Домон, как бы они ни принаряжались. Кто он такой, чтобы к нему в сопровождающие дали пару гвардейцев?

– Капитан Домон, у нас есть человек, которого нужно доставить из Майена в Иллиан.

– «Ветка» – речное судно, – прервал его Домон. – С малой осадкой, киля для глубокой воды у нее нет. – Это было не вполне правдой, но для сухопутной крысы достаточно. По меньшей мере, что‑то новенькое, не Тир опять. Они становятся умнее.

Кайриэнца с виду ничуть не смутило, что его перебили.

– Мы слышали, вы забросили речную торговлю.

– Может, и так, а может, и нет. Я еще не решил. – Вообще‑то решение его было твердым. Обратно в Пограничные Земли он не пойдет, даже за все тайренские суда, доверху загруженные шелком. Такого рейса салдэйские меха и ледяной перец не стоят, а со Лжедраконом, который, как он слышал, в тех краях появился, лучше ничего общего не иметь. Домон тем не менее терялся в догадках, как кто‑то пронюхал о его решении. Другим откуда‑то тоже известно, а он ведь ни с кем об этом не говорил.

– До Майена вы легко доплывете вдоль берега. Наверняка, капитан, вам захочется отплыть в малый каботаж за тысячу золотых марок.

Невольно Домон выпучил глаза. В четыре раза больше последнего предложения – от такого у любого челюсть отвалится.

– И кого же за такие деньги я, по‑вашему, должен буду перевезти? Саму Первую Майена? Неужели Тир наконец‑то вытурил ее совсем?

– Не нужно имен, капитан. – Человек положил на стол объемистый кожаный мешок и запечатанный пергамент. В мешке глухо и тяжело звякнуло, когда он толкнул его и пергамент через стол. На большом красном сургучном кружке, скрепляющем сложенный пергамент, отчетливо виднелось многолучевое Восходящее Солнце Кайриэна. – Две сотни – весомый аванс. За тысячу марок, по‑моему, никаких имен не нужно. Вручите это, с неповрежденной печатью, в Майене Капитану порта, и он передаст вам еще три сотни и пассажира. Когда этот пассажир высадится здесь на берег, я лично отсчитаю вам оставшееся. При условии, что вы не станете прилагать усилий раскрыть инкогнито данной особы.

Домон глубоко вздохнул. Ну, Удача, это стоило бы плавания, даже если б не заплатили и пенни сверх того, что лежит в этом кошеле. А за три года прибыль от торговли куда меньше тысячи золотых. В уме Домона зародилось подозрение, что, начни он прощупывать глубже, будут другие намеки, всего лишь намеки, что плавание связано с тайными отношениями Иллианского Совета Девяти и Первой Майена. Во всем, кроме названия, город‑государство Первой являлся провинцией Тира, и ей без сомнения пришлась бы по душе поддержка Иллиана. И в Иллиане многие голоса говорили, что приспело, мол, время для войны, что Тир урвал львиную долю торговли в Море Штормов. Весьма заманчивая западня для Домона – вот только в прошлом месяце он уже избежал трех похожих ловушек.

Он потянулся за мешочком, и тот, кто вел переговоры, схватил капитана за запястье. Домон ожег его свирепым взглядом, но тот посмотрел на него в ответ бестрепетным взором.

– Вы должны отчалить как можно быстрее, капитан.

– С первым светом, – прорычал Домон, мужчина кивнул и отпустил руку.

– Значит, с первым светом, капитан Домон. И не забывайте: чтобы воспользоваться своими деньгами, человек должен быть живым, а оберегает человека осмотрительность.

Домон проводил взглядом уходящую троицу, затем мрачно уставился на кошель и пергамент, лежащие перед ним на столе. Кто‑то хочет отправить меня на восток. Тир или Майен, безразлично, лишь бы убрать его на восток. Он подумал, что знает, кому это нужно. И, значит, опять у меня нет к ним ниточки. Кому известно, кто Приспешник Тьмы, а кто нет? Но он знал, что Приспешники Тьмы гоняются за ним, – он еще не успел покинуть Марадон и отправиться вниз по реке в обратный путь, как появилась погоня. Приспешники Тьмы и троллоки. В этом‑то он был уверен. Но главное, вопрос, на который у него не было даже намека на ответ: почему?

– Неприятности, Байл? – спросила Ниеда. – У тебя лицо, будто ты троллока узрел.

Она захихикала – неправдоподобно тонко и мелко, чего никак не ожидаешь от женщины такой комплекции. Как и большинство людей, ни разу не бывавших в Пограничных Землях, в троллоков Ниеда не верила. Домон как‑то пробовал втолковать ей правду о них, но его рассказы ее только позабавили, и она сочла их если и не откровенной ложью, то побасенками и выдумками наверняка. В снег она, впрочем, тоже не верила.

– Никаких неприятностей, что ты, Ниеда! – Домон развязал мешок, выудил не глядя монету и кинул трактирщице. – Выпивку на всех, и, если что, дам еще.

Ниеда удивленно уставилась на монету:

– Тар‑валонская марка! Байл, ты что, завел торговлю с колдуньями?

– Нет, – хрипло произнес он. – Ничего подобного!

Ниеда попробовала монету на зуб, затем быстрым движением спрятала в свой широкий пояс.

– Ладно, золото ведь. И все равно, сдается мне, эти колдуньи не так плохи, как их малюют. Не о многих я готова сказать так много хорошего. Есть у меня знакомый меняла, который возьмет такую. Народу мало сегодня, и вторую тебе давать резону нет. Тебе еще эля, Байл?

Он машинально кивнул, хотя кружка у него была еще почти полна, и Ниеда вперевалку удалилась. Она была другом и не станет распространяться об увиденном. Домон сидел и смотрел на мешок с золотом. На столе появилась вторая кружка, но прошло еще сколько‑то времени, прежде чем Домон заставил себя заглянуть внутрь мешка, немного приоткрыв его. Потом покопался в монетах мозолистым пальцем. Золотые марки сверкнули в свете лампы – на каждой из монет это проклятое Пламя Тар Валона. Домон поспешно затянул горловину. Опасные монеты. Одна или две еще ничего, но когда их так много, – большинству людей в голову придет именно то, что решила Ниеда. Детей Света в городе хватало, и хотя никаким законом в Иллиане не было запрещено вести дела с Айз Седай, он вряд ли успеет объясниться с магистратом, прознай о его капитале Белоплащники. Те трое позаботятся о том, чтобы капитан не смог взять золото и остаться с ним в Иллиане.

Пока Домон сидел, терзаемый тревожными раздумьями, в «Барсук» вошел Ярин Маэлдан, вечно задумчивый, смахивающий на аиста помощник капитана «Ветки». Подойдя к столу Домона, он посмотрел на своего капитана, сдвинув над длинным носом хмурые брови.

– Карн мертв, капитан.

Нахмурясь, Домон поднял взгляд на помощника. Трое его людей уже были убиты – каждый после того, как он отказывался от поручения, которое увело бы его на восток. Магистраты лишь разводили руками: улицы, говорили они, ночами опасны, а моряки – народ драчливый, буйный и задиристый. Происходящее в Благоухающем Квартале мало волновало магистратов, за исключением тех случаев, пока там не доставалось почтенным горожанам.

– Но на этот‑то раз я принял их предложение, – пробормотал Домон.

– Еще не все, капитан, – сказал Ярин. – Они изрезали Карна ножами, будто хотели, чтобы он им о чем‑то рассказал. И не прошло и часу, как на борт «Ветки» пытались пролезть еще несколько человек, куда больше, чем в прошлый раз. Их прогнала охрана доков. Третий раз за десять дней, и я никогда не сталкивался со столь настырными портовыми крысами. У этой швали не в обычае, лезть вновь, пока не уляжется тревога. И прошлой ночью кто‑то перерыл все у меня в комнате в «Серебряном Дельфине». Взяли немного серебра – я было решил, что навестили меня обычные воры, – но они оставили эту мою пряжку, украшенную гранатами и лунными камнями, а ремень с ней лежал на виду. Что происходит, капитан? Люди напуганы, да я и сам немного нервничаю.

Домон вскочил на ноги:

– Команде – сбор, Ярин. Разыщи их и скажи, что «Ветка» отчаливает, как только на борту хватит людей, чтобы управлять ею. – Засовывая пергамент в карман куртки, он подхватил мешок с золотом и толкнул помощника к двери вперед себя. – Собирай их, Ярин, так как любого, кто промешкает, я оставлю стоять на причале.

Домон добрым толчком отправил Ярина бегом в глубь квартала, а сам зашагал к причалам. Даже разбойники, заслышавшие позвякивание в кошеле, что он нес, сторонились Домона – он шел теперь как тот, кому уже все равно и кто готов даже на убийство.

К появлению Домона команда уже карабкалась на борт «Ветки», и еще больше матросов шлепало босиком по камню причальной стенки. Они не ведали ни того, что он боялся преследования, ни того даже, что его что‑то преследует, но они твердо знали: он получит хорошую прибыль, а после, как истинный иллианец, каждому из команды выдаст причитающуюся им долю.

Двухмачтовая «Ветка» была судном широким, восемнадцати футов длиной и могла брать груз как в трюмы, так и на грузовую палубу. Что бы Домон ни говорил кайриэнцам – если те трое и были кайриэнцами, – сам он считал, что «Ветка» будет хорошо идти по открытой воде. Летом Море Штормов бывало тише.

– Должна пройти, – пробормотал он и спустился в свою каюту.

Войдя, Домон кинул мешок с золотом на свою койку, аккуратно принайтовленную, как и все в кормовой каюте, к корпусу судна, и вытащил из кармана пергамент. Засветив фонарь и повесив его в вертлюг, Домон принялся внимательно рассматривать запечатанный документ, поворачивая его, словно мог прочитать его не вскрывая. Легкий стук в дверь заставил капитана нахмуриться.

– Войди.

В дверь просунул голову Ярин.

– Капитан, на борту все, кроме троих, которых я не сумел отыскать. Но в каждой таверне, игорном притоне, борделе в квартале я оставлял для них сообщение. Они будут на борту до того, как рассветет достаточно, чтобы идти вверх по реке.

– «Ветка» отплывает немедленно. В море. – Домон в корне пресек возражения Ярина о рассвете, приливах‑отливах, о том, что «Ветка» не приспособлена для плавания в открытом море. – Сейчас! При самом низком отливе «Ветка» минует отмели. Ты еще не позабыл, случаем, как плавать по звездам? Выводи ее, Ярин. Выводи ее немедленно и возвращайся, когда мы окажемся за молом.

Помощник замешкался – Домон при любом, вызывающем малейшие затруднения или сомнения маневре с парусами всегда находился на палубе, отдавая приказы, а вывести «Ветку», какой бы мелкой осадкой та ни обладала, ночью по фарватеру – задача не из простых. Затем Ярин кивнул и исчез. Через несколько мгновений в своей каюте Домон услышал над головой крики отдающего команды Ярина и топот по палубам босых ног. Он не обращал на них внимания, даже когда судно, влекомое отливом, слегка накренилось.

В конце концов Домон поднял заслонку фонаря и сунул в пламя нож. Масло обожгло лезвие, закурился дымок, но металл не успел раскалиться – Домон сдвинул в сторону карты, прижал поплотнее к столу сложенный пергамент и осторожно стал продвигать горячую сталь под сургуч печати. Верхний клапан приподнялся.

Текст документа оказался простым, без вступления или приветствия, и от его содержания капитана Домона прошиб холодный пот.

Податель сего есть Друг Темного, разыскиваемый в Кайриэне за убийства и прочие отвратительные преступления, наименьшее из которых – кража у Нашей Особы. Мы обращаемся к вам с просьбой схватить его и конфисковать все вещи, обнаруженные при нем, вплоть до самых мелких. Наш доверенный явится, дабы забрать похищенное у Нас. Пусть все, чем он владеет, за исключением того, что Мы объявим своим, отойдет вам в награду за поимку. Пусть сам этот мерзкий негодяй будет незамедлительно повешен, дабы его порожденные Тенью злодеяния более не пятнали Свет.

Запечатано Нашей Рукой.

Галдриан су Райатин Ри,

Король Кайриэна,

Защитник Драконовой Стены.

Ниже подписи, на тонком кружке красного сургуча, были оттиснуты кайриэнская печать Восходящего Солнца и Пять Звезд – знак Дома Райатин.

– Защитник Драконовой Стены, бабушке моей престарелой расскажи, – брюзгливо буркнул Домон. – Хватает же наглости человеку так себя именовать.

Он скрупулезно осмотрел печати и подпись, вплотную к фонарю поднеся пергамент, почти водя по нему носом, но в первых не сумел найти никакого изъяна, а что касается второй, то у него не было ни малейшего представления, каков должен быть почерк Галдриана. Если и не сам король подписал это послание, то, как подозревал Домон, кто бы это ни сделал, этот некто невероятно хорошо сымитировал руку Галдриана, этакие‑то каракули. Так или иначе, разницы никакой. В Тире это письмо в руках иллианца немедленно станет убийственной уликой. Или в Майене, где так сильно тайренское влияние. Войны пока не было, и люди обоих портов свободно входили‑выходили, но в Тире иллианцев, равно как и наоборот, любили весьма мало. Домону выкажут весьма «радушный» прием, имея для себя такое оправдание.

В голове у Домона мелькнула мгновенная мысль, а не сунуть ли пергамент в пламя фонаря – избавиться от опасного документа, все равно – в Тире, или Иллиане, или в каком угодно ином городе, как представлялось капитану, – но в конце концов он осторожно засунул письмо в потайное отделение позади стола, замаскированное панелью. Как открывается тайник, знал лишь сам Домон.

– Все, чем я владею, так?

Домон, сколько жил на борту, коллекционировал старые вещи. То, что он видел, но не мог купить – в силу ли дороговизны или громоздкости, – он складывал в кладовую памяти. Еще мальчишкой притянули его к себе эти предметы – оставшиеся от давно минувших времен, все эти разбросанные по миру чудеса, из‑за них он тогда и ступил впервые на палубу корабля. В свой последний рейс, в Марадон, он прибавил к своей коллекции еще четыре вещицы – и тогда‑то его и начали преследовать Друзья Темного. И какое‑то время троллоки тоже гнались. Он слышал, что сразу после того, как он отплыл оттуда, Беломостье выгорело дотла, и еще доходили слухи как о троллоках, так и о Мурддраале. Все вместе взятое впервые убедило Домона, что вовсе не воображение у него разыгралось, вот потому‑то он был уже начеку, когда к нему обратились с первым странным предложением, суля бешеные деньги за простое плавание в Тир, приводя шитую белыми нитками, явно надуманную причину.

Порывшись в сундуке, Домон выложил на стол свои марадонские приобретения. Светящийся жезл, уцелевший от Эпохи Легенд, – так по крайней мере утверждали. И уж точно теперь никто не ведал, как их изготовляли. Дорогая вещица и куда более редкая, чем честный магистрат. Выглядела она как простой стеклянный стержень, потолще большого пальца Домона и чуть короче его же предплечья, но если держать стержень в руке, он светится не хуже фонаря. Вдобавок светящиеся жезлы разлетаются вдребезги совсем как стекло; случайно разбив первый купленный жезл, Домон едва не спалил «Ветку». Небольшая, потемневшая от времени, вырезанная из тусклой кости фигурка мужчины, держащего в руке меч. Тот малый, что ее продавал, заявлял, будто если подержать ее в ладони, то начнешь ощущать тепло. Домон, сколько ни держал фигурку, так никогда тепла не почувствовал, как и те члены команды, которым он разрешал брать ее в руки, но фигурка была старой, и для Домона одного этого было достаточно. Череп кота, размерами неуступавшего льву, такой древний, что обратился в окаменелость. Но ни у одного льва в помине не бывало клыков – чуть ли не бивней, как у моржа, – в фут длиной. И толстый диск диаметром в ладонь, наполовину белый, наполовину черный, цвета разделялись волнообразной линией. Лавочник в Марадоне говорил, будто диск относится к самой Эпохе Легенд, – причем думал, что просто набивает цену и явно заговаривает зубы покупателю, – однако Домон поторговался лишь для виду и купил черно‑белую редкость, так как понял то, чего не сообразил продавец: это древний символ Айз Седай, еще до Разлома Мира. Иметь такую вещицу определенно небезопасно, но ее никак не мог упустить человек, обуреваемый тягой к старине и древностям.

И диск был из камня мужества. Владелец лавки никогда бы не осмелился прибавить такое к тем словам, которые считал неправдой. В Марадоне в приречных торговых рядах не найдется лавочника, которому бы по карману приобрести даже крохотный кусочек квейндияра.

В руке диск ощущался твердым и на ощупь гладким и с виду не представлял абсолютно никакой ценности, не считая разве своего возраста, но Домон опасался, что именно это – цель его преследователей. И светящиеся жезлы, и вырезанные из светлой кости фигурки, и даже превратившиеся в камень черепа, а то и скелеты, ему доводилось видывать в другие времена в других местах. Но, даже зная, чего хотят преследователи, – если и знал, – Домон по‑прежнему пребывал в полнейшем неведении, почему они за ним гоняются, и больше он не был уверен в том, кто его преследователи. Марки Тар Валона – и древний символ Айз Седай. Домон провел рукой по губам; привкус страха горечью ощущался на языке.

Стук в дверь. Домон положил диск и развернутой морской картой прикрыл лежащие на столе предметы.

– Входи.

Ярин вошел.

– Мы – за волноломом, капитан.

Домон ощутил мгновенную вспышку удивления, затем рассердился на себя. Нельзя так уходить в раздумья, чтобы не почувствовать, как «Ветку» мягко качает на зыби.

– Бери курс на запад, Ярин. Проследи за этим сам.

– Эбу Дар, капитан?

Не так уж далеко. Не на пять сотен лиг.

– Туда мы зайдем ненадолго – я только раздобуду карты и под завязку зальем питьевой водой бочонки. Потом отплывем на запад.

– На запад, капитан? На Тремалкин? Морской Народ скуп с любыми торговыми судами, кроме собственных.

– В Аритский Океан, Ярин. Между Тарабоном и Арад Доманом весьма оживленная торговля, и вряд ли стоит беспокоиться о конкурентах с тарабонского судна или корабля Домани. Как я слышал, моря они недолюбливают. На Мысе Томан не счесть мелких городков, и каждый держится особняком, не подчиняясь вообще никакому государству. Мы можем даже, если повезет, прикупить там салдэйские меха и ледяные перцы, по дешевке привезенные из Бандар Эбана.

Ярин задумчиво покачал головой. Он имел обыкновение смотреть на вещи пессимистично, находя во всем мрачные стороны, но моряком был хорошим.

– Меха и перцы нам могут обойтись там дороже, чем если брать их выше по реке, капитан. И, как я слышал, там что‑то вроде войны. Если Тарабон и Арад Доман воюют, то какая торговля? Сомневаюсь, что в городках на одном лишь Мысе Томан мы много заработаем, даже если там все тихо. Самый большой городок – Фалме, а он не очень‑то велик.

– Тарабонцы и Домани вечно вздорят из‑за Равнины Алмот и Мыса Томан. Даже если на этот раз дело дошло до драки, осторожный человек всегда сумеет выгодно поторговать. Курс – на запад, Ярин.

Когда Ярин ушел наверх. Домой быстро спрятал черно‑белый диск в тайник, а остальные свои сокровища уложил обратно на дно сундука. Друзья Темного или Айз Седай, но я не пойду тем путем, на который они меня гонят. Направь меня Удача, ни за что не пойду.

Впервые за многие месяцы чувствуя себя в безопасности, Домон вышел на верхнюю палубу, а «Ветка» накренилась, ловя ветер, и повернула нос на запад, в темное ночное море.

Date: 2015-11-15; view: 296; Нарушение авторских прав