Прекрасная леди

Через полгода счастливая Одри снова вернулась в кинематограф. «Мне кажется, что любая женщина, только став матерью, реализует себя. Я уверена, что для того, чтобы стать по‑настоящему хорошей актрисой, способной играть самые разнообразные роли, доступные мне в моем возрасте, необходимо было пройти через опыт рождения ребенка, – признавалась она журналистам. – Раньше я этого не понимала. Теперь я это знаю». Ей предложили главную роль в экранизации романа Трумана Капоте «Завтрак у Тиффани» – на сей раз бывшей принцессе предстояло сыграть девушку легкого поведения. Хотя сама она уже давно воспринимала себя не «девушкой‑эльфом», но зрелой женщиной, первая роль такого плана потребовала от актрисы не только всего мастерства, но и определенной решимости. Холли Гоулайтли была во многом полной противоположностью Одри: общительная, совершенно без комплексов и без привязанностей, легкомысленная, взбалмошная девица ни в чем не походила на замкнутую, строгую к себе Хепберн. Однако роль увлекла ее; через некоторое время Одри даже решила, что у них все же есть что‑то общее: в то время, когда Одри жила в Лондоне, она вела примерно такой же образ жизни. «Она утратила жизненные основы. Была совершенно растеряна. Но продолжала притворяться с тем же упорством, что и я. И у нее была своя яркая индивидуальность, – говорила Одри в одном из интервью, – которая выражалась в полном отсутствии определенной индивидуальности».

Впрочем, не только Одри было тяжело согласиться сыграть Холли Гоулайтли: еще больше ее назначению на роль сопротивлялся автор романа, сам Труман Капоте. Он очень любил Одри и всегда восхищался ею, но Холли он писал с Мэрилин Монро – и только Мэрилин, по его мнению, могла сыграть ее на экране. Монро было согласилась, но Ли Страсберг, у которого она училась актерскому мастерству и к каждому слову которого она прислушивалась как к божьему откровению, сказал ей, что роль девушки по вызову повредит ее карьере. Так что Мэрилин предпочла сниматься в «Непрощенных» по сценарию ее мужа Артура Миллера, а на роль Холли студия пригласила Одри Хепберн. Капоте никогда не скрывал своего разочарования: «Мэрилин была бы абсолютно удивительна… Она была чертовски хороша, но Paramount… выбрал Одри. Она – мой старый друг и одна из тех, кого я люблю, но она не подходила ни для этой роли, ни для всего фильма, ставшего слащавой валентинкой».

Первая же сцена фильма, ставшая с тех пор хрестоматийной, демонстрирует зрителю определенную двойственность образа Холли: она, в роскошном черном платье, с шикарным ожерельем на шее, с высокой прической, стоит ранним утром перед витриной ювелирного магазина – и ест пончик. Одри ненавидела эти пончики, но режиссер отказался заменить их на более приемлемое для актрисы мороженое. Журналисты любили описывать, каких трудностей стоили съемочной группе съемки в центре Нью‑Йорка, однако позже режиссер фильма Блейк Эдвардс рассказывал, что все прошло довольно быстро: ранним утром на Манхэттене было не очень большое движение, и удалось поймать момент, когда машин не было вовсе.

Еще один маленький шедевр, без которого фильм был бы совсем другим, – это главная музыкальная тема фильма, песня Moon River, написанная известным композитором Генри Манчини. По задумке режиссера, в одной из сцен Холли должна была исполнить песню, которая бы лучше всяких слов объяснила зрителю ее противоречивую, мятущуюся и ранимую натуру. Манчини долго не мог сочинить мелодию, которая бы полностью устраивала его. Он никак не мог уловить суть Холли, которую должен был выразить в мелодии, пока однажды ночью, по собственным словам, не напился при лунном свете – и написал необходимую песню всего за полчаса. За нее Манчини получил премию «Оскар» – первую из четырех за свою карьеру.

Без сомнения, Мэрилин в роли Холли смотрелась бы по‑другому: она была бы сексуальной, взбалмошной и трогательной в своем неумении устроиться в жизни. Но Одри Хепберн смогла сделать Холли совсем другой: наивной, неиспорченной, растерянной, уязвимой и в то же время бесконечно очаровательной. За эту роль Одри снова номинировали на «Оскар» – но она опять проиграла, на этот раз Софи Лорен, потрясающе сыгравшей в «Чочаре».

Успех «Завтрака» не только подтвердил слегка пошатнувшийся статус Одри Хепберн как суперзвезды. Когда фильм вышел на экраны, весь мир увидел, что Одри перестала быть эльфом; она стала зрелой женщиной, но такой же юной в душе. Облик Холли Гоулайтли – черное платье от Живанши, нитка жемчуга, длинные перчатки и высокая прическа, – до сих пор остается одной из икон стиля, о чем свидетельствует его частое использование, например, в рекламе. Благодаря этому фильму резко пошли в гору дела и у ювелирной фирмы «Tiffany & Co».

Кстати, платье на афише – вовсе не то самое платье, которое Одри носит в фильме: высокий разрез художник добавил «для привлечения внимания». А оригинальное платье от Живанши, с асимметричной драпировкой на юбке, на студии сочли неподходящим для съемок, и Эдит Хед переделала юбку, сделав более лаконичной. Согласно опросу, проведенному в 2010 году провайдером LOVEFiLM, это черное платье было признано лучшим из всех платьев в истории кинематографа. Хелен Коули, издатель LOVEFiLM, заявила: «Одри Хепберн действительно сделала это маленькое черное платье основным элементом моды, который выдержал испытание временем, несмотря на конкуренцию самых стильных женщин».

Одри всегда стремилась избегать однотипных ролей и всегда была готова к экспериментам – правда, в рамках разумного. После изысканной и элегантной легкомысленности «Завтрака у Тиффани» она решила вернуться к серьезным драматическим ролям и приняла приглашение сняться в картине «Детский час» – экранизации пьесы Лилиан Хеллман, посвященной проблеме гомосексуальной любви, слухов и крушения репутаций. Режиссер Уильям Уайлер, уже работавший с Одри на «Римских каникулах», в тридцатых годах экранизировал эту пьесу, но тогда по цензурным соображениям основную проблему фильма пришлось изменить на банальный любовный треугольник, – теперь же Уайлер жаждал восстановить оригинальный дух пьесы. Главные роли – двух подруг‑учительниц, которых их обиженная ученица обвинила в любовной связи, – играли Ширли Маклейн и Одри Хепберн. Фильм вызвал неоднозначную реакцию критиков, хваливших актрис, но ругавших ленту за сценарные провалы (во многом опять‑таки вызванные вмешательством цензуры) и старомодность стиля. Для самой Одри фильм стал бы всего лишь очередной работой, если бы во время съемок она не потеряла любимую собаку: Мистера Феймоуса задавила машина. Одри так переживала потерю, что Мел немедленно купил ей в Париже второго терьера, в точности похожего на прежнего. Даже не посмотрев на то, какое имя было записано у песика в родословной, Одри немедленно окрестила его Мистером Феймоусом – Знаменитостью.

После «Детского часа» Одри снова ушла в небольшой отпуск: она уехала в любимый Бургеншток, где всецело отдалась любимой работе – быть женой и матерью. Шон стал для нее главным смыслом жизни, и перед любовью к сыну меркло все прочее. И раньше съемки в кино были для нее скорее способом заработать денег, чем высоким призванием или стремлением показать себя, а теперь она была готова отклонять сценарии просто потому, что не хотела ради работы отрываться от сына. К тому же она втайне надеялась на второго ребенка и ради этого была готова вообще отказаться от кинематографа.

Однажды в Бургеншток приехал режиссер Ричард Куайн, который планировал снять картину с названием «Искрящийся Париж» (или «Париж, когда там жара») – ремейк французской пародийной комедии «Праздник для Генриетты»: он очень хотел заполучить Одри Хепберн на роль очаровательной помощницы голливудского сценариста. Фильм планировался ярким, полным смеха, аллюзий и пародийных сцен, к тому же там в эпизодах снималось множество настоящих звезд – от Тони Кертиса до самой Марлен Дитрих. Но самым привлекательным для Одри было имя ее будущего партнера – сценариста должен был играть Уильям Холден, ее партнер по «Сабрине» и давняя любовь. Даже не посоветовавшись с Мелом, Одри дала свое согласие.

Однако съемки не задались: Холден, все еще влюбленный в Одри, уже давно растерял все свои достоинства, утопив свой талант в алкоголе. Он путал мизансцены, забывал текст, так что каждую сцену приходилось снимать десятки раз, а для Одри это было невыносимо, потому что у нее как раз лучше всего получались первые дубли. Однажды пьяного Холдена застали забирающимся по стене на третий этаж, в гримерку Одри, – его сняли и отправили в клинику. Потом он попал в аварию, из‑за чего съемки пришлось заморозить… И что обиднее всего, после всех трудов фильм вышел откровенно слабым. Variety, процитировав сам фильм, назвало его «неестественным, совершенно нелепым и совершенно немотивированным», а New York Herald Tribune лаконично припечатал: «Жара в Париже – провал в Голливуде». Правда, Одри хвалили даже самые недоброжелательно настроенные критики, но она все равно была раздавлена.

Возможно, если бы в ее жизнь снова не вмешался случай, она бы в тот же момент ушла из кинематографа навсегда. Но именно тогда старый друг Одри Стенли Донен – режиссер «Забавной мордашки» – предложил ей фильм, который обещал искупить все неприятности последних картин. Поставленный по роману Питера Стоуна и Марка Бема, который сначала был сценарием, но не подошел ни одной из студий, фильм был гремучей смесью шпионской истории, остроумной комедии и романтической мелодрамы. Главную мужскую роль должен был играть неподражаемый Кэри Грант – тот самый, кого так и не смогли заманить в фильм с Одри ни Уильям Уайлер, ни Билли Уайлдер. И лишь Донен наконец смог их познакомить: «Перед началом съемок я заказал столик в итальянском ресторане в Париже – ресторана уже нет, увы! – и привел туда Одри. Мы сидели за столом, когда заметили Кэри. Он выглядел безупречно в своем желтовато‑коричневом костюме. Мы оба встали в знак уважения к знаменитости – хотя Одри была ничуть не меньшей величиной, – и я сказал: «Мне нет необходимости представлять вас друг другу». Одри заметила, что не может поверить, что обедает с Грантом, не говоря уже о съемках в одном фильме. «Я так волнуюсь, – продолжала она, – я уверена, мне не удастся завершить этот обед, а что говорить о фильме…» И тут Одри локтем опрокинула бутылку красного вина, залив Кэри весь его безупречный желтовато‑коричневый пиджак. Она пришла в неописуемый ужас, словно ребенок, совершивший что‑то неприличное на торжественном вечере». Однако Грант спокойно снял пиджак – и продолжил обед, словно ничего не случилось.

Грант был в два раза старше Одри и прекрасно понимал, как они смотрятся на экране: он был слишком стар для романтической истории с нею. Поэтому он ведет свою роль на грани шутовства, оставляя зрителю самому решать, какая доля серьезности есть в их отношениях с Реджиной‑Одри. По его просьбе сценаристы немного переделали текст, превратив Реджину из пассивной жертвы обстоятельств в женщину, которая старается покорить понравившегося ей мужчину, – и Одри делает это с непередаваемым шиком. Одри наслаждалась съемками, и результат получился достойный: фильм был обласкан критиками, оценившими динамичность, юмор и оригинальность картины. За фильм она получила премию BAFTA.

Кстати, из‑за технической ошибки фильм вышел без указания копирайта, что автоматически сделало его частью «общественного достояния». Таким образом «Шарада» мгновенно стала одним из самых издаваемых и копируемых фильмов. Одних ремейков было выпущено четыре – не говоря уже о многочисленных заимствованиях и цитатах.

Следующим фильмом стал великолепный мюзикл «Моя прекрасная леди» по мотивам пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион». Этим фильмом восхищаются до сих пор, а роль Элизы считается одной из лучших у Одри Хепберн. Однако для нее все было не так просто. Общественное мнение прочило роль Джулии Эндрюс (известной по фильмам «Звуки музыки» и «Виктор, Виктория») – она с блеском сыграла Элизу и в бродвейской, и в лондонской постановке мюзикла. Одри страстно мечтала об этой роли, но в то же время чувствовала, что она захватила нечто, ей не принадлежащее. Однако продюсеры выбрали ее: им была необходима звезда первой величины, чтобы окупить расходы, и Одри в этом плане подходила гораздо больше, чем театральная знаменитость, как Эндрюс. Сама Джулия, впрочем, не особо расстроилась, она лишь написала Одри письмо с предупреждениями о трудных местах ее будущей роли, особенно о песнях, требующих широкого диапазона. Одри очень беспокоилась за свой вокал – и едва ее заверили, что ей разрешат исполнять песни самой, немедленно начала уроки пения. Однако уже скоро выяснилось, что все вокальные партии Элизы уже были записаны в исполнении профессиональной певицы Марни Никсон. Одри чувствовала себя обиженной, раздавленной и униженной – для нее было важно петь самой, потому что только так она могла быть полностью уверена в своей роли, в своей Элизе. Без этого у нее, по ее словам, «украли половину роли». Ее голос оставили лишь в некоторых местах композиции «Just You Wait».

Обидевшись, Одри начала отыгрываться на режиссере: раньше она всегда полностью доверялась режиссеру, справедливо полагая, что он лучше знает, что ему надо, но тут она стала демонстративно капризничать. Ей не нравился грим Элизы в первых сценах – она уверяла, что он уродует ее лицо; она категорически отказывалась пачкать руки и чуть не плакала, когда ей рисовали грязь под ногтями. Съемочный процесс сильно нервировал ее, и она требовала, чтобы на площадке не было никого из посторонних, даже во время репетиций, а в ее бунгало вход был закрыт всем, включая ее собственного мужа. К тому же они с Рексом Харрисоном, исполнителем роли профессора Хиггинса, постоянно конфликтовали на площадке: он, английский актер высшей пробы, был искренне уверен в том, что именно он звезда этого фильма, и делал все так, как считал нужным, вне зависимости от того, что по этому поводу думали другие. Так, например, он отказался заранее записывать свои музыкальные номера, объясняя, что привык их проигрывать, так что студии пришлось писать его исполнение прямо на площадке, прицепив на актера беспроводной микрофон – первый в киноиндустрии. К тому же в погоне за совершенством он требовал многочисленных дублей, чем нервировал Одри. Он даже отказался подавать ей реплики, когда снимали ее крупные планы.

Во время съемок она подружилась с Сесилом Битоном, главным художником картины. Он создал не только интерьеры, но и множество прекрасных туалетов, в которых выступали многочисленные статисты. Одри, героине которой досталась всего пара роскошных туалетов, с завистью ходила мимо вешалок с роскошными платьями, многие из которых появляются в кадре всего на несколько секунд. В конце концов Битон сделал серию фотографий Одри в нарядах из фильма – эта подборка признана одной из лучших в ее жизни. Получив фотографии, она немедленно отправила Битону благодарственное письмо: «Все время, как я себя помню, я хотела быть красивой. Глядя на эти фотоснимки вчера вечером, я поняла, что пусть ненадолго, но я стала действительно красивой – и только благодаря Вам».

Хотя критики и пожурили Одри за некоторую топорность ее героини в первой части – все‑таки роль нищей бродяжки была не совсем в ее стиле, – они тем не менее хвалили и ее, и всю картину. В итоге фильм «Моя прекрасная леди» получил 12 номинаций на «Оскар» – номинировались все… кроме Одри Хепберн. Киноакадемия не смогла простить ей, что она обошла Эндрюс.

Кстати, Джулия Эндрюс как раз в том году получила «Оскар» за роль в фильме «Мери Поппинс». А Одри была приглашена вручить «Оскар» за лучшую мужскую роль, который достался Рексу Харрисону.

Однофамилица Одри, Кэтрин Хепберн, к этому моменту восемь раз выдвигавшаяся на «Оскара» (и получившая его всего один раз), прислала ей утешительную телеграмму: «Не печалься. Когда‑нибудь ты получишь второго за роль, которая не стоит того». К сожалению, Кэтрин ошибалась: после «Римских каникул» Одри Хепберн номинировалась трижды (последнюю номинацию она получила за исполнение роли слепой женщины в триллере «Подожди до темноты»), но премии так и не получила. Зато сама Кэтрин выиграла еще три статуэтки, став самой «оскароносной» актрисой в истории кино.

Хотя Одри получила за фильм огромный по тем временам гонорар – один миллион долларов, – он слишком многого ей стоил, чтобы можно было просто оставить его в прошлом. Их отношения с мужем разладились – он по‑прежнему носился с кучей идей и проектов, мечтая то поставить фильм о Наполеоне и Жозефине (с собой и Одри в заглавных ролях), то экранизировать «Питера Пэна», но она уже и не чувствовала интереса к ним, и не имела сил участвовать в них просто ради их семьи. Ей была необходима передышка, был нужен собственный – полностью собственный – дом, и гонорар за фильм наконец позволил ей осуществить ее давнюю мечту: она купила дом с огромным садом в швейцарской деревушке Толошеназ‑сюр‑Морж под Лозанной. Усадьбу Одри назвала La Paisible – «Мирная обитель». Первым делом она собственноручно посадила перед домом множество белых – другие Одри не любила – цветов, оборудовала детскую площадку для Шона и расставила мебель, которую годами возила по гостиницам всего мира. Она была счастлива – но Мел не был готов разделить ее радость. Деревушка в Швейцарии казалась ему краем света, а его тянуло туда, где много людей, постоянные встречи и все время что‑то происходит. Раньше Одри была готова приносить себя в жертву его темпераменту, но теперь она поняла, что очень устала от этого… Однако сил порвать с мужем у нее не было.

Будучи не в силах обновить собственную жизнь, она обновила себя, и в этом ей с удовольствием помог ее старый друг Уильям Уайлер. В их следующем фильме «Как украсть миллион» – искрометной криминально‑романтической комедии – Одри появилась в новом образе, созданном верным Живанши: новая стрижка, короткая юбка, костюм «в елочку», шляпа‑шлем в виде белого шара и огромные выпуклые солнечные очки, которые после выхода фильма на экран красовались на каждом втором носу, включая знаменитый нос Софи Лорен, подруги и соседки Одри по Швейцарии. А ее партнер Питер О’Тул был моложе ее на три года – Одри рядом с ним чувствовала себя юной девочкой. Вспоминают, что сцену, с которой начали работу над фильмом – герои прячутся в тесной кладовой, – снимали несколько дней: Одри и Питер все время хихикали, портя дубль за дублем. Журналисты немедленно раздули сплетни о романе двух актеров, однако те с усмешкой традиционно отвечали, что «они лишь друзья».

Публика приняла фильм с восторгом – в нем они нашли новый образ Одри, но сама она была, как и прежде, очаровательная, искрящаяся весельем и молодостью. Рецензенты, впрочем, были неоднозначного мнения о фильме: кто‑то ругал его за обилие штампов, кто‑то хвалил за искренность и юмор. Показательна рецензия The Times, которая писала, что «в фильме, который полон безудержного веселья и безрассудного духа приключений, все происходит согласно давно установленным правилам с первого случайного столкновения до финального нетерпеливого поцелуя». Кстати, в мире до сих пор происходят попытки ограбления, проведенные по сценарию из этого фильма, – правда, все они заканчивались неудачей. Возможно, потому, что в них не принимала участие Одри Хепберн.

Едва закончились съемки, как Одри почувствовала, что снова беременна. Она была на седьмом небе от счастья, но и эта беременность закончилась выкидышем. Одри была раздавлена: она так надеялась, что второй ребенок укрепит ее расшатавшийся брак… Лучшим способом пережить горе, какой она знала, была работа – и Одри снова вернулась на съемочную площадку.

Ее верный и любимый режиссер Стенли Донен начинал работу над фильмом «Двое на дороге» – весьма необычным для тогдашнего кино. Банальная на первый взгляд история жизни семейной пары в сценарии Фредерика Рафаэля представала жизненной рекой, на которую можно оглянуться, но по которой нельзя проплыть против течения. Идея пришла ему во время путешествия: «Как странно было бы, подумал я, «нагнать самих себя» – проехать по дороге мимо нас самих таких, какими мы были когда‑то, оглянуться и попробовать понять, как те люди, которыми мы были тогда, могли превратиться в нас нынешних. Не успела эта мысль прийти мне в голову, как я сказал себе: «Эге, да это же сценарий фильма!» Несколько эпизодов, происходящих с супругами в разное время в одном и том же месте, охватывают двадцать лет жизни, – и Одри с блеском справилась с непростой задачей показать на экране свою героиню изменяющейся и внешне, и внутренне.

Музыку для фильма написал Генри Манчини – ранее он уже работал с Одри на картинах «Завтрак у Тиффани» и «Шарада». И теперь, едва подписав контракт, Одри отправила ему телеграмму: «Дорогой Хэнк, пожалуйста, не напишете ли вы музыку для «Двое на дороге» – картины Стенли Донена, где я снимаюсь с Альбертом Финни? Это лучший сценарий, который у меня когда‑либо был, удивительно нежный, веселый и романтичный. Не могу представить, чтобы музыку писал кто‑нибудь, кроме вас». Конечно, Манчини согласился. Песню «Двое на дороге» он потом всегда называл своей любимой.

Зато ее старейший друг, Юбер Живанши, в этой картине не участвовал. После долгих споров ей пришлось отказаться от его услуг, поскольку, по словам режиссера, его герои не принадлежали к тем слоям общества, что запросто могут позволить себе путешествовать в нарядах от кутюр. Прежние рафинированно‑элегантные платья заменили платье‑рубашка из металлических дисков от Пако Рабанна и купленные в обычном универмаге трикотажные блузы, пластиковая кепка и черный комбинезон. Как писал один известный журнал мод, «Одри Хепберн в фильме «Двое на дороге» – урок всем тем девицам, которые считают, что, когда вы перешагнули тридцатилетний барьер, вам больше ничего не остается, как подобрать волосы и повязать платок пониже. Одри доказывает, что это не так».

Ее партнер Альберт Финни, выходец из семьи рабочих, был моложе ее на семь лет и к тому же оказался весьма бесцеремонным, лишенным почтения к авторитетам и склонным к дружеским розыгрышам. На обед, который устроили, чтобы познакомить его с Одри, он явился в обнимку с приятелем. «К моему удивлению, – рассказывает Донен, – он пробрался к нашему столику, подчеркнуто изящным жестом протянул руку Одри и сказал протяжным шепотом: «Мы так счастливы работать с вами». Его друг подыгрывал ему… Он был абсолютно убедителен. Одри встретилась со мной взглядом и сделала гримасу, словно спрашивая, можно ли вообще играть любовную сцену с таким, с позволения сказать, мужчиной. Я пожал плечами: «А что я могу поделать?» Надо отдать должное Одри, она готова была приложить усилия, чтобы отыскать что‑то положительное в этой неприятной или, по крайней мере, двусмысленной ситуации». Когда через полчаса Финни не выдержал и расхохотался, Одри первая засмеялась вместе с ним.

Ей было удивительно хорошо вместе с Финни: его легкая грубость и даже вульгарность были ей понятнее и приятнее холодной вежливости многих других, а его подчеркнутое неуважение к условностям позволяло ей чувствовать себя увереннее. Ей впервые предстояло сниматься обнаженной, и она очень нервничала из‑за своей худобы и стеснительности, но Финни с помощью нескольких рискованных шуток помог ей расслабиться. Уже скоро вся съемочная группа заметила, что отношения между актерами гораздо теплее, чем между просто друзьями, но, как сказал кто‑то из съемочной группы, «если они с Одри и занимались любовью, они делали это незаметно». А писатель Ирвин Шоу, посетивший съемки, рассказывал: «Они вели себя так, словно были подростками, братом и сестрой. Когда появлялся Мел, Одри и Элби сразу же становились официальными и даже несколько неуклюжими, будто теперь они вынуждены были вести себя подобно взрослым».

После премьеры фильм вызвал неоднозначную реакцию – он был слишком необычным, слишком непохожим на то, что шло тогда в кинотеатрах. Однако через несколько лет он уже воспринимался классикой, и сейчас картина входит в число самых любимых американцами историй любви. The Village Voice написал: «Разница во внешности и темпераменте между худенькой, воздушной Хепберн и коренастым, приземленным Финни делает их романтические отношения еще более трогательными и одновременно более возвышающими… В их игре присутствует ощущение американской традиции звездного шарма».

Возможно, те жизненные проблемы, которые решали герои фильма «Двое на дороге», помогли Одри разобраться в себе и в очередной раз понять, что она пока не готова к разводу. Она в последний раз решила сняться в картине, которую будет продюсировать ее муж: Мел присмотрел бродвейскую пьесу «Доживем до темноты» Фредерика Нота, ранее прославившегося как автор «В случае убийства наберите М», – о слепой женщине, противостоящей банде наркоторговцев. Режиссером был назначен Теренс Янг, известный по ранним фильмам о Джеймсе Бонде, а музыку снова писал Генри Манчини. Одри не нравилась ни пьеса, ни ее героиня, но она со свойственной ей дотошностью стала готовиться к роли слепой. Она разговаривала с врачами, беседовала с людьми, которые потеряли зрение, и сама несколько дней проходила, завязав себе глаза. Она работала так напряженно, что похудела за время съемок на шесть килограммов, и ее костюм приходилось перешивать каждые несколько дней. Однако никакая самая блестящая работа актеров не смогла залатать дыры в сюжете, потрясающем своей наивностью и нелогичностью – например, зрители так и не поняли, что мешало главной героине сразу запереть дверь и выключить свет?

Несмотря на все свои недостатки, фильм пользовался успехом у зрителей, а критики наперебой хвалили Одри, продемонстрировавшую немалое драматическое мастерство. Критик Босли Кроутер хоть и назвал картину «бесстыжей мелодрамой», об Одри отозвался с огромным уважением, написав, что «добродушие, с которым мисс Хепберн играет свою непростую роль, быстрота, с которой она меняется, и умение, с которым она демонстрирует ужас, вызывают сочувствие и беспокойство за нее, и это дает ей подлинную твердость в заключительных сценах».

Весной 1967 года у Одри снова случился выкидыш. Она была полностью опустошена, и ей стало окончательно ясно, что их союз с Мелом изжил себя. Она по‑прежнему не желала развода – Одри прекрасно помнила, какую боль ей самой доставил в свое время развод родителей, и не хотела такого же для Шона, – но она понимала, что сохранить их брак уже невозможно. И Одри предложила мужу расстаться. Разъехавшись, супруги больше никогда не встречались, лишь иногда переговаривались по телефону.

«Когда распался наш брак, это было ужасно, – позже признавалась она. – Более того, это было горьким разочарованием для меня. Я полагала, что брак между двумя добрыми, любящими друг друга людьми должен существовать до тех пор, пока один из них не умрет. Я не могу вам выразить, насколько я была разочарована. А я ведь много раз пыталась этому помешать. Я понимала, как тяжело быть мужем мировой знаменитости, признанной повсюду, быть всегда вторым на экране и в жизни. Как Мел страдал… Но поверьте мне, для меня карьера всегда была на втором месте».

Date: 2015-11-15; view: 273; Нарушение авторских прав