Миссис Ди Маджио

В то же время – и тоже из‑за фотографий, хоть и совсем других, – развивалось одно из самых важных знакомств в жизни Мэрилин. В начале февраля ее представили бейсболисту Джо Ди Маджио – одной из самых ярких спортивных легенд того времени. Сын итальянских иммигрантов‑рыбаков, восьмой из девяти детей, он был фантастически успешен и так же фантастически популярен. Самый популярный игрок в самую национальную игру – для каждого американца он был сродни богам. Он уже был женат на малоизвестной актрисе Дороти Арнольд, от которой у него был сын Джо‑младший. Рассказывают, что Ди Маджио попросил друзей познакомить его с Мэрилин после того, как увидел ее фото, где она позирует с бейсбольной битой в окружении двух игроков команды Chicago White Sox. Однако при личной встрече выяснилось, что Мэрилин никогда не была на бейсболе и вообще ничего не знает о спорте. Мэрилин же, которая не хотела знакомиться с Ди Маджио, потому что считала его, как и всех спортсменов, тупым и ограниченным, обнаружила, что он презирает кинематограф и никогда не ходит в кино. Казалось, актриса и бейсболист должны были мгновенно разбежаться, но после совместного ужина они расстались полностью очарованные друг другом: Ди Маджио оценил красоту, шарм и искренность Мэрилин, а та была покорена его вежливостью, внутренней силой и непреодолимым обаянием уверенности в себе. Они продолжали видеться и уже скоро стали самой знаменитой парой в стране: легендарный бейсболист, кумир миллионов, и популярнейшая кинозвезда – их словно специально свели вместе, чтобы дать пищу желтым изданиям. Со временем противоречия лишь накапливались: Ди Маджио, который из‑за последствий травмы был вынужден оставить большой спорт – в сентябре 1951 года он сыграл свой последний матч, – продолжал жить прошлым, а у Монро все главные успехи были еще впереди. Джо считал, что главная цель женщины – это семья и дети, а Мэрилин мечтала о новых ролях… Но, как они говорили в многочисленных интервью, их различия только делали их интереснее друг для друга. По некоторым данным, в октябре того же 1952 года Мэрилин Монро вышла замуж второй раз: ее избранником стал ее близкий друг, журналист Роберт Слетцер, с которым она тайком сбежала в Мексику. Брак продлился всего один уик‑энд: уже в понедельник Мэрилин вызвал к себе глава киностудии Дэррил Занук и откровенно объяснил, что ее замужество неприемлемо: студия вложила слишком много в раскрутку Мэрилин, и потенциальная доступность была частью ее имиджа. Брак был недопустим, разве что с какой‑нибудь настоящей звездой… Монро все поняла: брак был тут же аннулирован.

Мэрилин осознала, что она не более чем собственность компании и ее чувства никого не волнуют. Она всю жизнь пыталась против этого бунтовать, но всегда безуспешно. Возможно, что ее опоздания, которые вошли в легенду, были одним из средств бороться с этим ощущением «принадлежности другим»: вынуждая себя ждать, иногда часами, Мэрилин заставляла себя уважать, ценить свое присутствие…

Мэрилин оставалось только сниматься. Работа всегда спасала ее, и, только работая, Мэрилин была счастлива. Она приступила к съемкам комедии «Джентльмены предпочитают блондинок», где вместе с Монро снималась Джейн Рассел, уже давно признанный секс‑символ Голливуда. Эта легкомысленная музыкальная комедия была снята режиссером Говардом Хоуксом по мотивам бродвейского мюзикла, созданного на основе книги знаменитой писательницы и светской львицы Аниты Люс. История двух архетипичных искательниц счастья, блондинки и брюнетки, попадающих в разные переделки и в итоге обретающих семейное счастье, была бы вполне обычной, если бы не уникальное сочетание искрящегося обаяния Мэрилин Монро, играющей легкомысленную охотницу за богатыми наследниками, и уверенной красоты Джейн Рассел – ее разумной подруги. Кстати, по условиям своего контракта Мэрилин получила за съемки всего 18 тысяч долларов, в то время как гонорар Рассел составил почти 150 тысяч.

И это притом, что к началу 1953 года популярность Монро приобрела невиданные масштабы: ее картины крутили по всему миру, и везде она была признанной звездой. Почти любой номер практически любого американского издания, так или иначе связанного с кино или культурой вообще, считал своим долгом поместить хотя бы одну ее фотографию, хотя бы одну заметку о ней. Уже скоро «миф Монро» приобрел законченные очертания, а любое упоминание ее имени вызывало массовую истерию. Журналисты с упоением писали, что новоявленная кинобогиня старается не есть мяса, бегает трусцой для поддержания формы, не носит нижнего белья и не имеет драгоценностей (хоть вся страна следом за Монро распевала: «Бриллианты – лучшие друзья девушки», сама Мэрилин предпочитала бижутерию). Известнейшая фраза о том, что на ночь Мэрилин не надевает ничего, кроме капли Chanel № 5, моментально сделали эти духи легендарными, а Монро – образцом изысканной сексуальности.

Поразительно, как из безвестной девчонки, у которой только и было, что красивое лицо и красивое тело, из статистки, каких были сотни, Мэрилин всего за два года стала воплощением мечты миллионов. Это не только результат невероятного, упорного труда; в ней была не только сексуальность, не только абсолютная женственность, но и что‑то большее, о чем фотограф Берт Стерн, который не раз снимал Мэрилин, сказал: «Она была светом, и богиней, и луной. Даль и мечта, тайна и опасность. А также все остальное в придачу, включая Голливуд и девчонку из соседнего дома, на которой мечтает жениться каждый парень».

Это качество сейчас легко заметить в многочисленных статьях, воспоминаниях или очерках о Мэрилин: о ней никто ничего не мог сказать наверняка. Все, чем она казалась, было бесконечно далеко от того, чем она была на самом деле, но в то же время удивительно осязаемо и несомненно. Она вся была соткана из противоречий. Ее образ дробится, постоянно меняется – и в то же время в сознании зрителя он целостен и неизменен: Мэрилин Монро – это идеальный образ роковой блондинки, одновременно порочной и невинной, доступной и эфемерной.

На Монро посыпались награды, среди которых были приз «За самый перспективный женский дебют» от журнала Look, звание «Самая популярная актриса» от Ассоциации независимых владельцев кинотеатров и – самая громкая – присужденная в феврале 1953 года премия журнала Photoplay «Самая стремительная карьера». На церемонию вручения Мэрилин явилась в открытом обтягивающем платье из золотой парчи от голливудского дизайнера Билла Травиллы, созданного для фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», – ее сексуальность буквально обжигала присутствующих. От возбуждения Джерри Льюис, ведущий церемонии, забрался на стол, где призывно заржал, словно молодой жеребец на случке. Скандал вышел необыкновенный – почти все, кто присутствовал на том вечере, сочли своим долгом рассказать о нем в интервью или написать в мемуарах. Особенно известно выступление Джоан Кроуфорд (имевшей в Голливуде, кстати, репутацию сексуально озабоченной бисексуалки), заявившей: «Это была самая ужасающая демонстрация дурного вкуса, какую мне приходилось видеть… Когда‑нибудь ей раскроют глаза, ей скажут, что, хотя публике и нравятся возбуждающие женщины, ей все же приятно сознавать, что помимо всего эти актрисы – леди».

Рассказывают, что у Ди Маджио эта история вызвала буйную ярость. После громкого скандала и страстного примирения (ведь Мэрилин надела это платье по решению студии, а не по собственному желанию) они решили, что отныне Мэрилин будет появляться на публике в более закрытых нарядах, а Джо не будет так сильно ревновать.

В июне Мэрилин Монро и Джейн Рассел по традиции, идущей еще с 20‑х годов, оставили отпечатки своих ног и ладоней на голливудской Аллее славы – когда‑то маленькая Норма Джин проводила часы, прижимая свои ладошки к цементным отпечаткам звезд прошлого, а теперь она сама удостоилась чести увековечить свои конечности перед Китайским кинотеатром. К радости журналистов, Мэрилин предложила Джейн запечатлеть в цементе еще их бюсты и попы. Во всех ее выходках было удивительное сочетание риска и наивности, наглости и трогательности: раздутые бульварными газетами в события национального масштаба, они моментально становились частью легенды.

Весной 1953 года Мэрилин снялась в картине «Как выйти замуж за миллионера», где ее партнершами были самая высокооплачиваемая актриса студии 20th Century Fox Бетти Грейбл, обладательница лучших ног Голливуда (кстати, застрахованных на миллион долларов), и Лорен Бэколл, супруга Хамфри Богарта, – обе признанные красавицы и талантливейшие актрисы. Но надо отметить, что самой убедительной выглядит в картине именно Монро: возможно, ее более именитые коллеги были слишком серьезны для легкого жанра музыкальной комедии, а возможно, Мэрилин снова в какой‑то степени играла саму себя, в то время как Грейбл и Бэколл играли кого‑то, о ком они благодаря плохо прописанному сценарию и неуверенности режиссера не имели представления.

Пресса же усиленно раздувала слухи о мнимом соперничестве звезд на площадке: рассказывали о дележке гримуборных, спорах из‑за места в титрах и прочих мелких, но таких важных для актрис деталях. На самом же деле девушки прекрасно сработались – позже Бэколл и Грейбл вспоминали трогательную старательность Мэрилин, ее дружелюбие и застенчивость вне кадра, волшебным образом преображающуюся в сексуальную притягательность, стоило лишь включить камеру.

Едва закончив съемки в этой ленте, Мэрилин вылетела в Скалистые горы, где приступила к работе над картиной «Река без возврата», режиссером которой был Отто Премингер. Этот классический вестерн о мужественном фермере и певичке из салуна был, казалось, с самого начала обречен на провал: и режиссер, и Мэрилин ненавидели этот фильм, работая на нем лишь по требованию студии, однако это обстоятельство не сблизило их, а лишь привело к взаимной ненависти: режиссер ругал Монро за постоянные опоздания, плохое знание текста, избалованность и слабую игру, а она впадала в ярость от его бесконечных придирок и того, что он подчеркнуто игнорировал ее – она была единственной, с кем он никогда не обсуждал съемки того или другого эпизода. К тому же сценарий был откровенно слаб, а условия работы были весьма тяжелыми: например, Мэрилин приходилось сниматься на плывущем по бурной реке плоту без дублера и страховки, так что она повредила ногу и неделю не могла работать – к ярости режиссера, немедленно обвинившего ее в попытке срыва съемок. Она же утверждала, что Премингер пытался ее утопить: недаром съемки трюков были назначены на начало съемочного периода, а к ней не приставили спасателей! К тому же Премингер постоянно ссорился с Ляйтес, которая вмешивалась во все подробности съемок, и Мэрилин приходилось как‑то мирить их. Когда съемки наконец закончились, все вздохнули с неимоверным облегчением – вопреки всему, фильм пользовался успехом у публики. Критики хвалили горные пейзажи, оригинальный монтаж и качественные музыкальные номера, а зрители приходили полюбоваться на Мэрилин в откровенном наряде салунной певички или мокрой рубашке. Монро – и во время съемок, и после – осаждали толпы репортеров и поклонников, и она все больше задумывалась о неимоверной разнице между прибылями, которые она приносила студии, – и теми гонорарами, которые ей выплачивали…

В конце сентября скончалась Грейс Мак‑Ки Годдард – официально причиной смерти была названа передозировка барбитуратов. В последние годы Грейс, к неудовольствию Мэрилин, много пила и принимала кучу разнообразных лекарств – возможно, потому, что Мэрилин, которую она сама подтолкнула к вершине, смогла‑таки забраться на самый верх, но не смогла взять туда свою опекуншу. Мэрилин оплатила похороны, но на церемонию не пришла.

Судьба Грейс была близка и понятна Мэрилин: она была слишком типична и для США вообще, и для Голливуда в частности – разбитые мечты о славе, неудавшаяся личная жизнь, мужчины, которые используют и бьют жен, и жены, которые ненавидят мужей, алкоголь и тихое разрушение личности… Это был путь, пройденный ее собственной матерью, многими ее знакомыми – и, как она понимала, уготованный ей самой. Она чувствовала, что ее используют, что ею пренебрегают, что, зарабатывая деньги или просто утверждаясь за ее счет, на нее саму не обращают никакого внимания. Возможно, чтобы Мэрилин, от природы легкомысленная и жизнерадостная, смогла это понять, множество факторов должны были сойтись воедино – и вот этот момент настал. Усталость от постоянных съемок, отсутствие рядом по‑настоящему близкого человека – даже Наташа Ляйтес больше требовала, чем давала, и к тому же ссорила Мэрилин со всеми, – неудовлетворенность своей работой и постоянный груз ответственности – ведь ее винили во всех неурядицах на съемках или вне площадки, даже не задумываясь, могла ли она хоть на что‑то повлиять… К тому же студия навязывала ей очередную музыкальную комедию «Розовые колготки», где Мэрилин была уготована очередная «блондинистая» роль: школьная учительница, которая ради безденежного жениха из высшего общества идет танцовщицей в салун. Мэрилин пришла в ужас от сценария и всеми силами пыталась отказаться от этой роли. Она даже рассорилась с Наташей Ляйтес, которая пыталась уговорить ее сниматься, и всячески затягивала начало съемок, но студия все же настаивала на ее участии, в качестве воспитательной меры приостановив ее контракт и прекратив выплаты. От усталости и отчаяния она была на грани срыва – и спас ее Джо Ди Маджио, который отвез ее на рождественские каникулы в свой дом в Сан‑Франциско, познакомил со своей семьей и снова попросил ее руки. На этот раз она согласилась.

Она по‑прежнему боялась припадков ревности Джо и его буйного нрава, она прекрасно видела, что он не любит кино и не одобряет ее образ жизни, понимала, что они слишком разные, чтобы быть вместе, – но она готова была на все закрыть глаза: ведь в Джо она наконец нашла друга, защитника, союзника в борьбе с целым миром. Его друзья быстро организовали свадьбу, и 14 января 1954 года в мэрии Сан‑Франциско Мэрилин Монро стала миссис Ди Маджио.

Они хотели скромную церемонию, однако Мэрилин за час до свадьбы вынуждена была сообщить о ней руководству студии. В результате сотня репортеров толклась в коридорах мэрии, и молодожены с трудом смогли пробиться к выходу сквозь толпу из полутысячи поклонников. На Мэрилин было закрытое темное платье (по одним рассказам, темно‑коричневое, по другим – синее) с пушистым горностаевым воротником и золотыми пуговицами – все‑таки это был уже не первый ее брак. Джо преподнес невесте норковую шубу и первую в ее жизни драгоценность – обручальное кольцо из платины с 35 мелкими бриллиантами.

Руководству студии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре: теперь, когда Мэрилин была замужем за самым знаменитым спортсменом страны, они не посмели сказать ей и слова против. Даже когда Мэрилин намекнули, чтобы она быстрее возвращалась из медового месяца и приступала к работе в «Розовых колготках», она пожаловалась мужу, и Ди Маджио настоял на отмене съемок: его жена не будет изображать женщин легкого поведения! Студия смирилась: против Джо Ди Маджио они идти не посмели.

Первого февраля молодожены отправились в свадебное путешествие в Японию: собственно говоря, это была организованная японской газетой Yomiuri Shimbun поездка Джо Ди Маджио, который был приглашен на открытие бейсбольного сезона, а свадьба и Мэрилин были незапланированными бонусами, но никто, мягко говоря, не возражал. Наоборот, уже в Гонолулу звездную пару приветствовали так активно, что Мэрилин была вынуждена прятаться под охраной полиции, а в аэропорту Токио собравшиеся поприветствовать прилетевших знаменитостей просто не давали им выйти из самолета – пару пришлось тайком выводить через багажный отсек. Джо, который привык к разгулу фанатов, был неприятно удивлен и тем, с какой силой обезумевшие поклонники набрасывались на них, и тем, что пришли они вовсе не к нему. Та же история повторилась и у отеля, где остановились Джо и Мэрилин, и во всех местах, которые они пытались посетить. Поскольку у Джо было собственное, составленное заранее расписание, Мэрилин приняла приглашение генерала Джона Хала посетить расквартированные в Корее американские войска. Джо был в ярости и даже угрожал немедленным разводом, и лишь ее слова о патриотическом долге смогли укротить ревнивого бейсболиста. За четыре дня она десятки раз выступила перед различными частями, в госпиталях и на военных базах, исполнив песни из своих фильмов, – большинство из тех, кто в бешеном восторге приветствовал Мэрилин, никогда не видели ее в кино, ибо их призвали еще до ее триумфального взлета, но она с легкостью очаровала всех – одна, без помощников и режиссеров, без спецэффектов и даже без подготовки, Мэрилин в одиночку покорила Корею. Позже она вспоминала эти дни как самые счастливые в своей карьере, даже несмотря на то, что, выступая в легком платье перед полусотней тысяч солдат, подхватила пневмонию. Едва она поправилась, Ди Маджио увез ее обратно в США.

Джо был по‑настоящему влюблен в Мэрилин, по‑настоящему предан ей всю свою жизнь. Но они были слишком разными: дотошный, педантичный до маниакальности, сдержанный в проявлении чувств Джо и взбалмошная, ранимая, сексуальная Мэрилин. Он предпочитал спокойные домашние вечера в компании близких друзей или телевизора, а она любила шумные вечеринки и чтение. Он безуспешно старался заинтересовать ее бейсбольными матчами, а Мэрилин напрасно пыталась пристрастить мужа к книгам. Две знаменитости постоянно боролись за главенство в семье, и, кроме того, Джо безумно ревновал свою жену. Он следил за ней, ругался из‑за нее с руководством 20th Century Fox, он даже задумал создать собственную фирму, чтобы иметь возможность контролировать ее; Мэрилин не подчинилась – она вернулась на Fox, где ей даже увеличили гонорар, и приступила к съемкам очередного мюзикла «Нет лучше бизнеса, чем шоу‑бизнес». На полученные деньги она сняла дом в Беверли‑Хиллз, где Джо часто оставался один, пока Мэрилин гуляла по голливудским вечеринкам. Ей необходимо было развеяться: съемки «Шоу‑бизнеса» шли тяжело, а когда фильм провалился в прокате, студия снова обвинила во всем ее, хотя ее роль в картине была далеко не главной. Именно в то время она пристрастилась к барбитуратам, пытаясь хоть так подстегнуть свою память и поддержать свое уставшее тело. Вечером она принимала таблетки, чтобы заснуть, утром – чтобы проснуться, а днем – чтобы прийти в себя и достойно выглядеть на площадке. Надо сказать, что в то время постоянный прием лекарств не считался проблемой: врачи киностудий охотно выписывали рецепты на сильнодействующие препараты даже детям, не зная или не задумываясь о последствиях…

В это время главным другом Мэрилин стал фотограф Милтон Грин: они познакомились в 1949 году, когда Милтон снимал ее для журнала Look, и с тех пор Милтон сделал несколько прекрасных фотосессий Мэрилин. Она ценила его за интерес к ее душе и отсутствие сексуальной подоплеки в их общении – наоборот, Милтон был первым, кто был готов обсуждать с нею деловые аспекты ее работы. Мэрилин дружила с его женой Эми и часто бывала у них дома. Именно Грин посоветовал Мэрилин избавиться от диктата студий, основав собственную продюсерскую компанию. Чем дальше, тем больше Мэрилин загоралась этой идеей – переговоры о создании компании шли практически весь 1954 год. Мэрилин хотела немногого: чтобы ей позволили самой выбирать сценарии, одобрять режиссеров и партнеров – короче, чтобы с ней считались, а не использовали как куклу. Именно это чувство она все больше ненавидела: ей осточертело быть просто вещью, принадлежащей студии, мужчинам, режиссерам, которым нет дела до ее души. Даже любящий муж, казалось, не видел в Мэрилин живой женщины: он мечтал сделать из нее «самую прекрасную домохозяйку Америки», но забыл спросить, что думает об этом сама Мэрилин. Она же, с детства лишенная дома и нормальной семьи, всей душой мечтала о настоящем семейном очаге, но совершенно не представляла, что это такое, и к тому же не собиралась бросать работу, дающую ей хоть какую‑то иллюзию собственной необходимости. Джо безумно ревновал жену – к ее славе, поклонникам, фильмам, ко всем мужчинам, кто был рядом с нею, – а ей был необходим не собственник, а защитник. Наконец, Мэрилин, чтобы успокоить мужа, позвала его на съемки своего нового фильма «Зуд седьмого года», который снимал в Нью‑Йорке Билли Уайлдер. Она играла практически саму Мэрилин Монро, воплощенную мечту – Девушку Сверху, будто сотканную из несмелых фантазий временно оставшегося без жены пожилого мужчины. Это могла быть лучшая роль Мэрилин, ведь она была написана словно специально про нее и о ней – недаром два года назад режиссер Говард Хоукс объяснял Зануку, удивлявшемуся провалу некоторых картин Монро: «Нельзя создать реализм с помощью совершенно неземной девушки. Мэрилин – чистейшая выдумка, а вы стараетесь сделать реалистичное кино».

В середине сентября Джо приехал в Нью‑Йорк и как раз попал на съемки знаменитейшей в карьере Монро сцены: она в белом шифоновом платье стоит над вентиляционной решеткой, и воздух раздувает ее юбку выше головы. Съемки шли на Манхэттене поздно ночью, но все окрестности были забиты зеваками, восхищенно орущими на каждом дубле. Увидев, как его жена демонстрирует свое нижнее белье десяткам фотографов и тысячам зевак, Джо в ярости сбежал в гостиницу, а вечером избил Мэрилин.

По иронии судьбы, ни один из десятков снятых в Нью‑Йорке дублей в картину так и не вошел: крики толпы испортили все съемки. Собственно, Уайлдер и не ожидал ничего другого: съемки на натуре нужны были скорее для рекламы фильма, чем для самого фильма. Сцену позже пересняли в павильоне в отсутствие зрителей.

Едва вернувшись в Лос‑Анджелес, Мэрилин подала на развод по причине «морального ущерба, повлекшего душевные страдания». Хотя официально было объявлено о разводе по обоюдному согласию, Ди Маджио долго не хотел смириться с их расставанием, не раз пытаясь вернуть Мэрилин. Наконец 27 октября 1954 года брак был прекращен: биографы подсчитали, что семейная жизнь Монро и Ди Маджио длилась всего 274 дня. На прощание Джо с грустью заявил журналистам: «Нет ничего радостного в браке с электрическим светом…»

Через пару недель после суда Ди Маджио, который, как оказалось, нанял частного детектива следить за бывшей женой, устроил налет на дом, где, по его мнению, Мэрилин нежилась в объятиях любовника. С помощью друзей – включая Фрэнка Синатру – он вломился в дом к некоей Флоренс Котц, которая не преминула подать на них в суд. Позже выяснилось, что Мэрилин в это время была в соседнем доме у подруги, где разучивала роль, – в прессе этот инцидент, известный как «Налет по ложному адресу», обсасывался не один день, превратив трагедию двух людей в национальный анекдот.

По странному совпадению, на следующий день, 6 ноября, в честь Мэрилин Монро был дан банкет, где присутствовали Билли Уайлдер, Хамфри Богарт, Лорен Бэколл, Клодетт Кольбер, Уильям Холден, Джеймс Стюарт, Дорис Дэй, Кларк Гейбл, Гэри Купер, Лоретта Янг и еще пара дюжин суперзвезд Голливуда, а также кинобоссы Дэрил Занук, Джек Уорнер и Сэм Голдвин: это был знак, что Мэрилин наконец сочли «своей» на Голливудских холмах, что она официально стала звездой первой величины. Продюсер Чарльз Фельдман организовал этот банкет еще и в знак поддержки Мэрилин, на которую стали сыпаться упреки в непрофессионализме: мол, она постоянно опаздывает, срывает съемки, путает текст и так далее. Фельдман ценил Монро – и за те деньги, которые она приносила студии, и за ее непреодолимое обаяние, которое он как мужчина смог оценить по достоинству.

Его поддержка была как нельзя кстати: среди простых зрителей популярность Монро стала падать – американцы именно ее сочли виновной за распад звездного брака, под ее окнами выкрикивали оскорбления спортивные фанаты. Обиженный Джо чуть ли не в открытую обвинял Мэрилин в нимфоманстве и лесбиянстве: он так и не смог понять, что женился не на сексуальной блондинке из фильмов и не на выдуманной им «самой прекрасной домохозяйке», а на обычной женщине, несчастной и одинокой. Впрочем, надо отдать должное Ди Маджио – он продолжал любить Мэрилин и всегда был готов прийти ей на помощь. Уже через несколько месяцев они помирились и продолжали встречаться – уже как хорошие друзья.

Никто, кроме Фельдмана и Милтона Грина, не встал на защиту Мэрилин. Студия даже предложила ей несколько фильмов, где планировалось обыграть ее развод, но Мэрилин последовательно отказалась от каждого. Окончательно разругавшись со студией, она уехала в Нью‑Йорк. Актриса Джоан Коупленд, сестра Артура Миллера, позже писала: «Мэрилин понадобилось мужество, чтобы уйти из Голливуда, хотя, наверное, оставаться там для нее было еще труднее, и разрешить эту ситуацию она оказалась не в состоянии. С ней там дурно обращались и как с актрисой, и как с человеком».