Федор Михайлович Достоевский

(1821–1881)

«Братья Карамазовы»

(1878–1880)

Русский писатель‑богоискатель, «гениальный художник‑философ и великий страдалец нашей литературы» (С.Н. Булгаков), автор грандиозного романного Пятикнижия («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»), Федор Михайлович Достоевский (1821–1881), как никто другой из писателей показал зло, причиной которого является безверие и отрицание народности. Задав миру несколько неразрешимых вопросов: есть ли Бог и есть ли бессмертие; можно ли принять Бога, не принимая мира Его; все дозволено или не все? – Достоевский в своем последнем, самом совершенном романе – «Братья Карамазовы» (1878–1880) подвел итог своей жизни и творчества и поднял русскую литературу на недоступную больше ни для кого высоту. В философском и художественном отношении эта эпопея занимает первое место среди всех великих романов человечества.

«Братья Карамазовы» – плод многолетних размышлений и исканий Достоевского. Вначале 1860‑хгг. он задумал создать эпопею, проникнутую идеей «восстановления погибшего человека», сопоставимую по масштабу с дантовской «Божественной комедией». Свою задумку писатель начал осуществлять после выхода в свет «Войны и мира» Л.Н. Толстого. В 1869–1870 гг. в «Житии великого грешника» он наметил ряд сюжетных коллизий и проблематику «Карамазовых». Решающее же влияние на формирование фабулы оказала история каторжника, сидевшего в омском остроге, где отбывал свой срок и писатель, тобольского дворянина Дмитрия Ильинского, несправедливо обвиненного и осужденного за отцеубийство на 20 лет. Ильинский послужил прототипом для создания образа Дмитрия Карамазова, которого Достоевский «наградил» еще чертами характера поэта и критика Ап. Григорьева. Старая Русса, где проживал писатель с семьей, сталапрообразом Скотопригоньевска, места действия романа. В процессе написания «Идиота», «Подростка», «Дневника писателя» на первый план у Достоевского вышли темы: разложения дворянской семьи; суда и адвокатуры; русской церкви и сектантства; Западной Европы и России. Тогда же возник у писателя замысел представить прошедшее, настоящее и будущее России тремя поколениями персонажей, а поэму «Великий инквизитор» сделать духовным центром произведения. В работе над романом Достоевский опирался на Евангелие, на памятники древнерусской средневековой литературы, философские и фольклорные источники, на газетную и журнальную периодику. В 1878 г. Достоевский составил план романа. Тяжело пережив смерть сына, писатель посетил Оптину пустынь и под впечатлением увиденного написал первые книги. Роман создавался три года в обстановке нараставшего в стране революционного кризиса, когда кризис безверия захватил не только светские, но и церковные круги. Вся верхушка русского общества, копируя «передовую» часть западноевропейского, стала обожествлять свое «я» и разлагаться. Писатель одним из первых уловил этот запах разложения и поставил запоздавшие вопросы русскому обществу, еще способному обсуждать их, но отнюдь не решать – Достоевский умер за месяц до того, как народовольцами был убит император Александр II.

Иван Карамазов. Художник К. Петров‑Водкин

Отдельные главы и книги выходили в «Русском вестнике» в 1879–1880 гг. Еще до завершения «Карамазовых» Достоевский восемь раз выступал с чтением отрывков на музыкально‑литературных вечерах. Закончив работу над журнальным текстом, писатель тутже выпустил исправленное отдельное издание, в котором уведомил читателей, что это первый из задуманных двух романов, посвященных «жизнеописанию» главного героя – Алексея Карамазова. Завершить замысел Федору Михайловичу, увы, не удалось.

Трудно сказать, кто главный герой романа. Автор видел его в Алеше, многие критики и читатели – в Дмитрии, философы – в Иване, а кто‑то – в Карамазове‑отце и в его незаконном сыне – Смердякове. Но все‑таки Иван – более духовный центр романа, почти философская мысль, мало привязанная к реальной жизни и ее страстям; Алеша – всехпримиряющий образ, за которым видится скорее будущее, нежели настоящее; а вот Дмитрий, терзаемый телесными и душевными муками, но и духовно устремленный к непостижимой Красоте – истинный двигатель сюжета, его «пламенный мотор». Что же касается Карамазова‑отца и лакея Смердякова, уних ужсовсем «бытовая», даже детективная роль жертвы и убийцы, хотя, по сути, они действительно главные герои этой эпопеи. Одно здесь важно: стихии всеобщего карамазовского распада и разложения в романе противостоит могучая жизнеутверждающая сила, которая также есть в каждом из них, но наиболее ярко воплощена в ученике старца Зосимы – Алексее.

Действие романа происходит в провинциальной дворянской семье Карамазовых, членов которой не связывали никакие теплые узы, причем старших сыновей удерживала при отчем доме лишь надежда получить свою долю наследства. Не любовь, но вражда царила между отцом семейства Федором Павловичеми его тремя законными (Дмитрием, Иваном и Алексеем) и одним незаконным (Смердяковым) сыновьями. Смердяков ненавидел не только своих родных, но и «всю Россию», весь русский народ, который, по его мнению, «надо пороть‑с». Однако и Иван был не лучше его, называя отца и Дмитрия «гадами», да и сам отец был готов пустить по миру своих сыновей. Герои сами поставили диагноз своей семье, зараженной тяжелой духовной болезнью – «карамазовщиной», отрицающейвсе святыни и презирающей своего кормильца – русского мужика. По сути, рассматривая семью Карамазовых как Россию в миниатюре, писатель утверждал, что и все общество поражено этой болезнью. Главным носителем «карамазовщины» был Федор Павлович, сладострастно втаптывавший в грязь все высшие ценности жизни во имя безумного самоутверждения. Не желая давать деньги Дмитрию, онне только прилюдно отказал емув скиту старца Зосимы, но иустроил в святом месте скандал. Не желал батюшка делиться с сыном и «прелестницей», сведшей их обоих с ума, – Грушенькой. На этот случай сладострастник припас 3000 рублей, которые, по его мнению, должны были сыграть решающую роль в выборе его «цьшленочка» между ним и Дмитрием. Они и сыграли таковую – но роковую роль.

Зосима, встревоженный неблагополучием в семье Карамазовых и грядущими несчастьями в ней, благословил Алешу на великое послушание в миру, наказав ему быть рядом с братьями. Следуя его наставлению, Алеша направился к отцу и братьям. Встретив Дмитрия, он выслушал исповедь брата о его жизни, в которой перемешалось великое и ничтожное, любовь и разврат, идеал Мадонны и идеал содомский. «Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь, – вещал Дмитрий. – Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Рассказал Дмитрий и о своих сложных отношениях с невестой Катериной Ивановной, отца которой он спас от позора, ссудив его недостающими для отчета деньгами. Катерина Ивановна готова была в благодарность принести себя ему в жертву, но он благородно не воспользовался этим, чем привязал к себе гордую и самолюбивую женщину. Увлекшись Грушенькой и прокутив с ней три тысячи, данные ему Катериной Ивановной для отсылки сестре, Дмитрий во что бы то ни стало хотел вернуть невесте эту сумму. Катерину же Ивановну заботила не только ущемленная гордость, но и скрываемая ото всех ее любовь к Ивану и его к ней.

После того как Дмитрий в приступе безумной ревности ворвался в дом и избил отца, Алеша стал свидетелем, как Катерина Ивановна зачем‑то объясняла Ивану, что она будет верна Дмитрию. Иван, не желая больше участвовать в этой комедии и наблюдать, как любимая женщина разрывается между чувством к нему и долгом к брату, заявил о том, что уезжает.

Перед отъездом Иван в трактире затеял с Алешей разговор о Боге и бессмертии, о неприятии им Божьего мира, наполненного человеческими страданиями, и мировой гармонии, в основании которой есть хоть одна слезинка ребенка. Апофеозом беседы стал его пересказ своей поэмы «Великий инквизитор». В XVI в., в разгул преследований и казней еретиков Испанию посетил Христос. Великий инквизитор, глава испанской католической церкви, отдал приказ арестовать Богочеловека и заточить в одиночную камеру. Девяностолетний кардинал посетил Заключенного и изложил Ему свой взгляд на человечество, недостойное, по его мнению, «духовного хлеба» – свободы. Начав с упреков Христу в том, что Тот совершил ошибку, когда отверг искушения дьявола – хлеб земной, чудо и авторитет земного вождя, инквизитор стал утверждать (хотя и не было уверенности в его словах), что не должен слабый человек пребывать постоянно в муках, выбирая между добром и злом. Человека надо лишить свободы, а всех людей превратить в послушное стадо, ведомое вождем. Кесаремже готов выступить (и фактически уже выступал) он сам – но не в Царстве духа, а в крепком государстве. Всех непокорных покорить, убеждал кардинал, всех покорных приласкать и накормить. Таким образом, инквизитор, по своему любящий людей, но и ожесточенно бичующий их за жалкость и слабость и, по сути, отвергающий их, отверг и самого Бога. Старец, до конца не уверенный в своей правоте, в разладе ума и сердца, с тревогой ждал ответа от Христа, но Тот, видя, что инквизитор лишь разумом заодно с дьяволом, а сердцем – с Ним, «вдруг молча приближается к нему и тихо целует его в бескровные девяностолетние уста». Рассказав эту историю о Великом инквизиторе, Иван рассказал ее о себе, обо всех Карамазовых, вообще обо всех людях, находящихся во внутреннем разладе и отрицающих духовные ценности. Именно этой легендой он вскрыл суть «карамазовщины» как спора с добром, находящемся в сердце ниспровергателя.

По пути домой Иван встретил Смердякова, с которым их уже связывала тайная нить сговора после того, как он поведал лакею свое кредо о вседозволенности. Смердяков посоветовал Ивану по делам уехать из города, мотивируя это тем, что в его отсутствие с его «безумным братцем» и Федором Павловичем может всякое произойти: «помри ваш родитель теперь, то всякому из вас по сорока тысяч верных придется тотчас‑с, даже и Дмитрию Федоровичу». Обозленный лакейской наглостью, Иван тем не менее уехал в Москву, почти в полной уверенности, что произойдет несчастье. «Я подлец!» – аттестовал он себя.

Тем временем умер старец Зосима. Алеша тяжело пережил его кончину. Не сразу, а лишь поговорив с многоопытной Грушенькой, поняв и простив ее, назвав своей сестрою, и вернувшись в монастырь, он вдруг понял, что над суетным миром еще есть звезды и золотые главы собора. Это наполнило его душу восторгом и умильным желанием у всех просить прощения… Грушенька же неожиданно получила весточку от кавалера‑поляка, некогда совратившего и бросившего ее, и помчалась к нему «как собачонка» на свидание в Мокрое.

Дмитрий метался в поисках денег, которых хватило бы, чтоб вернуть Катерине Ивановне и увезти куда‑нибудь Грушеньку – начать с ней новую жизнь. Однако денег нигде он не нашел, а только взбаламутил городок. Стал искать Грушеньку, но и ее нигде не было. Думая, что она с его отцом, ночью пришел к отцовскому дому, но и там ее не оказалось. Когда Дмитрий шел по саду, его заметил слуга Григорий и набросился на него. Дмитрий, отбиваясь, ударил слугу по голове пестиком, случайно оказавшимся у него в руке.

Узнав от служанки Грушеньки, что ее хозяйка в Мокром, Карамазов заказал в лавке шампанское и закуски, велел доставить их на постоялый двор и, расплатившись взявшимися непонятно откуда деньгами, сам уехал туда.

В Мокром он застал Грушеньку с «бывшим» кавалером и его приятелем, сыграл с ними в карты. Видя жадность поляков до денег, предложил им отступные, но все закончилось гуляньем, сумбуром, прерванным появлением исправника, следователя и прокурора. Дмитрия, наконец‑то познавшего счастье любви, в которой ему призналась Грушенька, обвинили в отцеубийстве и хищении денег. Ошеломленный вестью о смерти отца, но и воодушевленный тем, что раненный им Григорий жив, Карамазов стал клясться, что в крови отца он неповинен, а пир устроил на деньги Катерины Ивановны, остаток которых от прошлого пиршества носил в мешочке на груди, за что и постоянно корил себя в подлости. Уверения Дмитрия, что он никогда не смог бы убить отца, что его остановила бы Высшая сила, никто не принял во внимание. Все факты и сведения, предвзято отобранные следователем и прокурором и подтверждающие лишь их версию о виновности Дмитрия, были против него, и Карамазова взяли под стражу.

Вскоре Иван выяснил, что отца убил Смердяков, притворившийся разбитым падучей, – в то время, когда Григорий лежал без сознания, он убил Федора Павловича пресс‑папье и забрал из известного только ему места три тысячи. Смердяков признался Карамазову, что на убийство его вдохновила именно Иванова апология вседозволенности. Терзаемый мыслью, что преступление совершилось с тайного его согласия и даже инициативе, Иван Карамазов почти обезумел. Ему примерещился черт, который насмешливо высказал его же собственные мысли о Боге. Иван ожесточенно заявил Смердякову, что признается во всем на суде, и тот, нехотя отдав ему деньги, на которые намеревался устроить свое тихое счастье, после ухода Карамазова повесился.

Катерина Ивановна с Иваном строили планы побега Дмитрия в Америку, но тот хотел пострадать и страданием очиститься. На суде поначалу все складывалось в пользу Дмитрия, особенно после выступления Ивана, сообщившего, что убийца – Смердяков, в подтверждение чего он выложил пачку полученных от лакея денег. Но когда Иван в горячке стал говорить, что это он научил Смердякова убить отца, а затем стал обвинять присутствующих, что все жаждут смерти отца, Катерина Ивановна впала в истерику и предъявила суду письмо Дмитрия, написанное им в пьяном угаре, где тот грозился убить отца и взять деньги. На основании этого показания Ивана оправдали, а Дмитрия осудили.

Однако кто же убил отца? – этот вопрос писателя ведь так и повис в воздухе. Умный Иван сформулировал мысль о дозволенности отцеубийства. Буйный Дмитрий был недалек от смертоубийства. Гнусный Смердяков лишь сделал то, на что, по его мнению, не хватало решимости у Ивана и Дмитрия. Да и праведник Алеша по большому счету попустительствовал преступлению. Виновными оказались все, говоря словами старца Зосимы – «воистину каждый перед всеми за всех и за все виноват, помимо грехов своих».

Еще до завершения публикации появились десятки откликов в печати. Оценив роман как высокохудожественное произведение, с автором спорили по идейным мотивам, и эти споры часто перерастали в бурную полемику между его сторонниками и противниками. Л.Н. Толстой восхищался образами Зосимы и Карамазова‑отца. С конца XIX в. роман стал настольной книгой у философов, психологов, поэтов. Более того – З. Фрейд со товарищи по‑своему интерпретировал конфликт между Карамазовым‑отцом и его сыновьями и породил о Достоевском популярную на Западе легенду, не имеющую под собой никакой реальной основы – как о «потенциальном отцеубийце и писателе‑"грешнике", всю жизнь будто бы мучившимся сознанием своей нравственной вины перед отцом, вызванной "эдиповым комплексом"».

«Братья Карамазовы», переведенные почти на все языки мира, вызвали огромный интерес у литераторов разных стран: Ф. Кафки, С. Цвейга, Т. Манна, Ф. Мориака, А. Камю, А. Беннета, В. Вулф, X. Уолпол, С. Фитцджеральда, У. Фолкнера…

Роман имел сотни инсценировок, как у нас, так и за рубежом. Чешский композитор О. Иеремиаш написал по нему оперу «Братья Карамазовы». Из десятка отечественных и зарубежных экранизаций, безусловно, лучшей стала картина И.А. Пырьева, вышедшая на экраны страны в 1969 г.

Марк Твен (Самюэл Лэнгхорн Клеменс)

(1835–1910)

«Принц и нищий»

(1882)

Марк Твен (настоящее имя Самюэл Лэнгхорн Клеменс) (1835–1910) сменил множество профессий, прежде чем стал «королем смеха»: типографский рабочий, рудокоп в копях Невады, лоцман на Миссисипи, солдат, газетный репортер, золотоискатель в Калифорнии, газетчик, спецкор на Сандвичевых островах, в Европе и на Востоке, бизнесмен; заядлый путешественник, лектор‑просветитель, публицист, общественный деятель… Богатейший жизненный опыт, талант художника, наделенного огромной силы фантазией, в сочетании с завидным трудолюбием возвели писателя на литературный трон Америки. «Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Гекльберри Финн», – утверждал его соотечественник Э. Хемингуэй. Автор всемирно известных повестей о Томе Сойере и Геке Финне, множества других искрометных произведений, в том числе и нескольких исторических романов, Марк Твен навсегда остался в благодарной памяти читателей создателем и такого шедевра, как исторический роман‑сказка «The Prince and the Pauper» – «Принц и нищий» (1882).

Писатель задумал роман в 1877 г. В дневнике он записал: «За день или два перед смертью Генриха VIII Эдуард VI случайно меняется местами с мальчиком‑нищим. Принц блуждает в лохмотьях и терпит лишения, а нищий претерпевает мучительные (для него) испытания придворного этикета – вплоть до дня коронации в Вестминстерском аббатстве, когда путаница разъясняется и все становится по местам». Но к книге, которую изначально предназначал для детей, Твен приступил лишь через 2 года, проштудировав массу исторической литературы и побывав в Лондоне.

В предисловии писатель лукаво заметил: «Возможно, что в старое время в эту историю верили мудрецы и ученые, но возможно и то, что только простые неученые люди верили в нее и любили ее».

Иллюстрация из первого издания книги «Принц и нищий»

«Принц и нищий» состоит из тридцати трех глав. Одним из главных героев романа стал Эдуард VI (1537–1553), единственный сын Генриха VIII, вступивший на престол в возрасте девяти лет и умерший от туберкулеза на 16‑м году жизни. Несмотря на свой юный возраст, Эдуард успел отменить ряд жестоких законов в уголовном кодексе страны. Сопоставление прошлого и настоящего, проведенное Твеном в этом романе, определило проблематику и его последующих произведений. Нищий Том Кенти родился в один день с Эдуардом. По капризу природы они оба похожи друг надруга как два близнеца. ЭдуардаиТома, каждого получившего соответствующее воспитание, разделяла социальная бездна, а объединяла душевная искренность, чистота сердец и природный ум. И хотя Том научился лишь просить милостыню, судьба распорядилась так, что священник дал ему азы грамоты и привил любовь к книгам. Богатое воображение рисовало мальчику пленительные картины его восшествия на престол, за что его и прозвали «королем Двора Отбросов». Однажды во время прогулки Том увидел в королевском саду принца Эдуарда и завороженно приник к решетке сада. Часовой стал прогонять его, но принц велел пропустить мальчика, пригласил его в свои покои и накормил. Узнав от Тома о его мечте хотя бы на миг стать королем, Эдуард поведал ему и свою – стать ненадолго обычным лондонским сорванцом. Каждого по малости лет привлекало то, чем он был «обделен». Принц предложил оборвышу переодеться. Переодевшись, мальчики заметили, что похожи друг надруга как две капли воды, и принц заметил: «Если бы мы вышли с тобой нагишом, никто не сумел бы сказать, кто из нас ты, акто принц Уэльский». Эдуард, решив наказать часового, отвесившего Тому оплеуху, направился в сад, но солдат вышвырнул его в улюлюкающую толпу как котенка. И стала разыгрываться драма: принц превратился в нищего, а нищий – внаследникакороля. Обоим пришлось несладко. Тома, убеждавшего всех, что он не принц, и Эдуарда – что он король, посчитали слегка помешанными (правда, Генрих, нежно относившийся к сыну, тут же запретил упоминать о его недуге). Тому легче было привыкнуть к роли принца, а вот Эдуарду пришлось тяжелей. Он на своей шкуре узнал голод, страдания и нищету, на которую был обречен «его» народ. Просить милостыню и получать побои оказалось куда прозаичнее, чем фехтовать и изъясняться на латыни, а сидеть в тюрьме в ожидании порки плетьми куда плачевнее, чем вершить свой суд над подданными; да и вообще трущобы мало напоминали дворец. Но это «испытание на себе своих законов» научило принца, быть может, главному, чего нет ни в одном правителе – милосердию. Наблюдая за казнями женщин и «еретиков», шутовски коронованный бродягами «король фу‑фу» поклялся править своими подданными милостиво и великодушно. Случай свел принца с благородным воином Майлсом Гендоном, который неоднократно спасал его позже от побоев и даже смерти, за что был награжден привилегией – сидеть в присутствии короля. Гендон, не веривший, что Эдуард – настоящий король, полюбил «безумного» мальчика, как сына. А Том в это время как мог пытался смягчить участь зависимых от него людей. Одно только осложняло его жизнь, что он никак не мог «вспомнить», где находится большая государственная печать. Оба мальчика проявили в новых для них обстоятельствах незаурядный характер. «Самозванец поневоле» удивлял вельмож своей рассудительностью и умением рушить хитросплетения несправедливых законов, а принц своей дерзкой отвагой завоевал уважение среди бродяг и воров.

После смерти Генриха VIII во время коронации наследника в церкви появился оборванец и закричал: «Я – король!» Толпа придворных возмутилась, но «наследник» вскочил с трона и великодушно подтвердил слова нищего. Новому «претенденту» на трон задали массу вопросов, и после его разумных ответов и после того, как он предъявил исчезнувшую Великую печать королевства (Том по незнанию колол ею орехи), все убедились – что именно он наследник Эдуард и ему место на королевском троне. Гендон, с трудом попавший во дворец, не верил своим глазам. Когда он демонстративно под негодующий ропот придворной толпы сел в присутствии короля на стул посреди зала, Эдуард подтвердил его привилегию и наградил солидным состоянием, а также званием пэра Англии вместе с титулом графа Кентского. (Писатель Ю.К. Олеша заметил, что этот сюжетный ход является «одним из лучших сюжетных изобретений в мировой литературе».) Том Кенти был объявлен королевским воспитанником, получилпоместьяидоконцажизниявлялсяносителем своеобразного «титула»: «Было время, когда он был королем».

До Твена было немало произведений с «переодеваниями» и рокировкой действующих лиц, но именно он впервые показал не только условность любого социального статуса, но что все люди по природе своей равны, а происхождение и богатство – ничто по сравнению с единственной ценностью в жизни – самим человеком. Вот только, увы, все это – сказка. Сказка и то, что король, даже побывав в шкуре парии, станет потом заявлять своим вельможам как Эдуард: «Что ты знаешь об угнетениях и муках? Об этом знаю я, знает мой народ, но не ты».

В своем произведении Твен по‑новому рассмотрел близкую ему тему – раздвоенности человека, использовав для этого мотив двойников. (Позднее он воплотил эту тему в ряде сатирико‑философских сочинений.) Вовлекая своих героев в заведомо ложные, «вывихнутые» общественные отношения, писатель отнял у них социальную привязку и вернул их к доброму и разумному началу, заложенному в них природой. Для этого он освободил их от тисков ложных норм, хотя и ненадолго – на время действия сюжета.

К роману в качестве эпиграфа вполне подошла бы наша житейская мудрость: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».

«Принца и нищего» на русский язык переводили Н. Ветвин, К. и Н. Чуковские, Я. Ясинский, Е. Шишмарева.

По книге было множество американских, советских, индийских экранизаций, в т. ч. мультипликационных и даже фильм‑балет, снятый в СССР в 1985 г. (постановка И. Шадхана).

Date: 2015-11-15; view: 322; Нарушение авторских прав