С. Т. Морозов

Савва Тимофеевич Морозов (1862–1905) по характеру, интеллекту и образу жизни не был похож на Н.А. Бугрова. Тем более показательно их сходство в понимании непрочности царской России и не только неизбежности революции, но и о её пользе для страны и народа.

В отличие от Бугрова, который основывался на личных впечатлениях, здравом рассудке и главным образом на интуиции, Морозов был рационален, образован, читал Карла Маркса и ценил его учение за „волевое (деятельное – Р.Б.) и организационное основание“. Максим Горький воспроизвёл свой разговор с Саввой Тимофеевичем о будущем перевороте в России. Морозов говорил:

– Наверное, будет так, что, когда у нас вспыхнет революция, она застанет всех неподготовленными к ней и примет характер анархии. А буржуазия не найдёт в себе сил для сопротивления, и её сметут, как мусор… Не вижу оснований думать иначе, я знаю свою среду.

– Вы считаете революцию неизбежной?

– Конечно! Только таким путём и достижима европеизация России, пробуждение её сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это сделает нас другими людьми.

По мнению Саввы Морозова, „богатый русский – глупее, чем вообще богатый человек“, потому что ослеплён богатством своей страны, сырьём и рабочими руками, а также надеется на тупость крестьян и неорганизованность рабочих. Можно лишь удивиться прозорливости промышленника‑миллионера, предугадавшего анархический характер революций 1917 года. В феврале‑марте царь и его брат в результате стихийных выступлений масс „добровольно‑принудительно“ отказались от престола. Ленин был тогда в Швейцарии, известие о революции стало для него неожиданностью. Буржуазия, взяв власть, не смогла её удержать и остановить анархию.

Савва Морозов был незаурядным мыслителем. Он умел не только увеличивать свой капитал, на что, по его словам, у нас способен и глупый человек („легко в России богатеть, а жить – трудно“, – говорил он). Подобно Бугрову, он был заложником своего дела, своего состояния. Но для него Родина и русский народ оставались высшей ценностью.

Морозов был уверен, что только революция „может освободить личность из тяжёлой позиции между властью и народом, между капиталом и трудом“:

– Я не Дон‑Кихот и, конечно, не способен заниматься пропагандой социализма у себя на фабрике, но я понимаю, что только социалистически организованный рабочий может противостоять анархизму крестьянства.

Умелый предприниматель, богатый собственник Савва Тимофеевич не скупился на материальную помощь социал‑демократам, революционерам, а то и конкретно большевикам вопреки личной своей выгоде или интересам своего сословия, „эксплуататорского класса“. У него был государственный ум и стремление принести пользу Родине. На своей фабрике он учредил стипендии для наиболее способных рабочих, а двух отправил учиться за границей.

„Личные его потребности, – писал Горький, – были весьма скромные, можно даже сказать, что по отношению к себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я видел его в заплатанных ботинках“.

Возможно, в такой скромности была некоторая нарочитость, желание показать, что не ради личного обогащения, не ради комфорта и роскоши он живёт и работает. „Миллионов лично у Саввы не было, – полагал Горький, – его годовой доход – по его словам – не достигал ста тысяч. Он давал на издание „Искры“, кажется, двадцать четыре тысячи в год. Вообще же он был щедр, много давал денег… на устройство побегов из ссылки, на литературу для местных организаций и в помощь разным лицам, причастным к партийной работе социал‑демократов, большевиков“.

Не раз Морозов рисковал попасть под суд (он прятал революционера Николая Баумана в своём имении „Горки“, перевозил нелегальную литературу). Он был убеждён, что России, чтобы догнать развитые страны, нужна не парламентская буржуазная республика, а революция. По его мнению, в мире творчески работают три силы: наука, техника, труд. А в России техника отсталая, наука под сомнением в её пользе, а труд поставлен в каторжные условия.

Кровавые события 9 января 1905 года произвели на Савву Морозова гнетущее впечатление. Он видел, как с ведома царя солдаты стреляли в толпу мирных демонстрантов, где были женщины и дети, где многие несли иконы и портреты Николая II. Драгуны рубили шашками безоружных людей.

– Царь – болван, – говорил Морозов… – Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов, дать ей два‑три обещания, – исполнить их необязательно, – и эти люди снова пропели ему „Боже, царя храни“… Это затянуло бы агонию монархии на некоторое время… Революция обеспечена! Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день… Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом. Я не знаю, когда жизнь перестанут строить на крови, но в наших условиях гуманность – ложь! Чепуха… Дело Романовых и монархии – дохлое дело! Дохлое…

Савва Морозов боялся сойти с ума. У него бывали приступы меланхолии, а то и тревоги. Уехав в заграничный санаторий, он у себя в номере, лёжа в постели, выстрелил себе в сердце. (Не исключено, на мой взгляд, убийство по мотивам политическим или финансовым.)

Как меценат Морозов с особенной любовью и энтузиазмом помогал становлению и подъёму Московского Художественного общедоступного театра. В письме А.П. Чехову Максим Горький признался: „Когда я вижу Морозова за кулисами театра в пыли и в трепете за успех пьесы, – я ему готов простить все его фабрики, – в чём он, впрочем, не нуждается, – я его люблю, ибо он – бескорыстно любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе“.

Странным „стяжателем“ был Савва. Когда Горький, ещё едва с ним знакомый, попросил у него ситцу на тысячу детей нижегородских окраин, купец и промышленник отозвался охотно, уточнив:

– Четыре тысячи аршин – довольно? А – сластей надо? Можно и сласти дать!

Нет, стяжатель так не поступает. И уже никогда, разве что под угрозой смерти, не даст он денег на социальный переворот, который сметёт его самого как богатея и весь его класс. Не знаю, были ли в других странах меценаты, подобные русским Бугрову и Морозову, помогавшим революционерам, социал‑демократам, большевикам.

А пермский владелец пароходов Николай Васильевич Мешков снабжал деньгами партию социал‑революционеров, эсеров, с их лозунгом „Земля – крестьянам!“

Эти богачи выглядели „белыми воронами“ в серо‑чёрных стаях своих „коллег“. Они были явными чудаками, оригиналами только потому, что не утратили совести, здравого смысла и любви к Родине и народу, для которых желали лучшей судьбы и процветания. А это могла предоставить (и дала, в конце концов) только социальная и культурная революция.

Date: 2015-11-15; view: 310; Нарушение авторских прав