Глава 10. Храм оказался обычной пещерой, вход в которую был закрыт тяжелыми воротами с узкими щелями бойниц

Храм оказался обычной пещерой, вход в которую был закрыт тяжелыми воротами с узкими щелями бойниц.

Монахи знали толк в обороне – подняться к пещере можно было лишь по узкой крутой тропе, похожей на желоб. Возле ворот храма на приподнятых деревянных настилах громоздились круглые обтесанные валуны. Только посмотрев на них, Малыш понял, для чего они предназначены – если враги двинутся на приступ вверх по тропе, то первое, с чем они столкнутся, это с лавиной неудержимо катящихся каменных ядер.

Неприступные вершины отвесных скал, окруживших тропу, были опутаны сетью веревочных мостов и лестниц. Наверняка, там тоже что‑то было сооружено. Что‑нибудь вроде каменных гнезд с круговым сектором обстрела, рассчитанных на нескольких защитников.

Над воротами каменным козырьком нависал широкий уступ. Забраться на него без многометровых лестниц не представлялось возможным, но Малыш был уверен, что туда можно попасть из пещеры. На уступе густо, – видимо не без участия человека, – росли колючие кусты, но у Малыша были острые глаза и сквозь зелень он разглядел каменную кладку возведенных там укреплений. Отличная позиция для обстрела противника, атакующего вход. Можно даже обойтись без луков – достаточно лить на головы наступающим горячую смолу и кипяток и швырять булыжники.

О тяжелые ворота, окованные железом, укрепленные металлическими полосами, ощетинившиеся трехгранными шипами в локоть длиной, можно было разбить десятки таранов, прежде чем они дадут слабину.

Слуги Локайоха могли чувствовать себя в полной безопасности…

Внутри храм так и остался пещерой, несмотря на все старания людей. На неровных закопченных стенах главного зала можно было разглядеть нечеткие письмена и примитивные рисунки. С потолка тянулись известковые сосульки сталактитов, самые длинные были обколоты. Срывающиеся капли глухо бились о пол. Влага собиралась в выдолбленных канавках, стекала по ним в небольшой круглый бассейн. В центре зала стоял полукруглый алтарь, вытесанный из гранита, окованный медью и латунью, украшенный рубинами – огненными камнями Локайоха. Сам бог, отлитый из золота, возвышался над алтарем. В руках он держал горящие свечи. Возле его ног на раскаленной жаровне мерцали алые угли. В открытом рту бога, наполненным благовонным маслом, плавал чадящий фитиль, похожий на свернувшуюся змею. Глаза Локайоха, сделанные из рубинов, казались живыми.

В стенах пещеры чернели отверстия многочисленных ходов. Некоторые вели в прочие помещения храма – в кладовые, в сокровищницы, в кельи и трепезные. Другие заканчивались тупиками или бездонными провалами. Третьи тянулись вглубь земли, и никто не знал, есть ли у них конец.

Разве только сам Локайох.

Но бог редко говорил. Он был слишком занят судьбами людей.

Лошадь пришлось оставить у ворот. Тащить Буйвола на себе было тяжело, но Малыш пока справлялся.

Монах, не оборачиваясь, храня молчание, показывал дорогу.

Они пересекли главный зал храма, прошли мимо алтаря, залитого теплым мерцающим светом. Малышу почудилось, что Локайох покосился на них своими рубиновыми глазищами, и он, не сдержавшись, неожиданно для самого себя показал богу язык.

Потом они долго протискивались сквозь тесную кишку извилистого хода. Несколько раз Малыш пребольно ударялся лбом о какие‑то выступы и невольно думал, что это Локайох так ему мстит.

Стены пещеры чуть раздались. Монах отдернул занавесь и посторонился, пропуская мимо себя отдувающегося Малыша с бесчувственным Буйволом на спине.

В келье было довольно уютно. С потолка свисал на цепи медный светильник с тремя фитилями. На деревянном полу стояла кадка, полная земли, в которой чах какой‑то бледный куст. Жался в угол трехногий стол, похожий на огромное приплюснутое насекомое. На широких нарах с грудой тюфяков, набитых соломой, могли разместиться человек пять, не меньше. Воздух здесь был не такой затхлый как в главной пещере, из небольшой щели в стене тянуло сквозняком.

Малыш, не дожидаясь разрешения хозяина, положил Буйвола на постель. Перевел дух, утер пот, присел рядом с другом. Монах стоял у входа и не двигался.

– Ну, что дальше? – спросил Малыш, раздраженный тем, что никто не торопится оказывать напарнику помощь.

– Как тебя зовут? – поинтересовался монах.

– Это так важно сейчас? А тебя как?

– Суайох. Это имя дали мне братья.

– Ну, а я Малыш. Это имя дала мне мать.

– А это Буйвол?

– Да, – Малыш удивился, насторожился. – Откуда ты знаешь?

– Вы должны были появиться.

– Так ты специально ждал нас там у реки?

– Зачем ждать неотвратимое? Я просто ставил сети.

– Что‑то я тебя не понимаю, – пробормотал Малыш. Буйвол вдруг застонал громко, перевернулся на бок, с трудом приподнялся на руках. Застыл в неловкой вывернутой позе. Он тяжело и прерывисто дышал. Все тело мелко тряслось. Дрожали опухшие веки.

– Помоги ему, – потребовал Малыш и отодвинулся.

Монах шагнул к воину. Заглянул в бледное осунувшееся лицо, коснулся задубевшей повязки на ране. Сказал:

– Нужна горячая вода и нож. Я сейчас вернусь, – и скрылся за занавеской.

– Вот дела! – буркнул Малыш, глядя на друга. – Они нас ждали. Ты представляешь? Хотелось бы знать, зачем… – Он уложил безответного дрожащего Буйвола и перешел на другую сторону кровати. Сел на пол, повернувшись лицом ко входу. Рядом положил колчан, взял лук в руки. Едва ли на них нападут, это легче было сделать раньше, на открытом месте. Но все же…

Буйвол вроде бы успокоился. Только скрежетал зубами, словно камни жевал.

– Потерпи, – сказал ему Малыш. – Неужели ты собираешься хотя бы в этом меня опередить? Даже не думай! Я во всём буду первым, всегда, вот так‑то!

Монах вернулся на удивление быстро. Он нес в руках глубокий медный таз, прихватив его через полотенце. Увидев сидящего на полу за кроватью Малыша, он покачал головой и сказал с легким укором:

– Здесь вам нечего бояться.

Малыш хмыкнул, отложил лук. Возразил:

– Ты не прав. Всегда есть чего бояться.

Суайох поставил таз на шаткий столик, заметил:

– Твои опасения ничего не изменят. Ты не сможешь защититься от неизбежного.

– Раньше мне как‑то не доводилось близко общаться со слугами богов. – Малыш усмехнулся. – Значит, это и есть монашеское смирение? Должен сказать, оно мне не по душе.

– И от этого тоже ничего не зависит, – монах со дна таза достал нож с узким лезвием, стряхнул с него воду. Сорвавшиеся капли разбились о пол, растеклись черными кляксами.

Сев рядом с Буйволом, монах внимательно осмотрел забинтованную руку. Покачал головой.

– Вы должны были сразу снять повязку, как остановилась кровь.

– Но это же ничего бы не изменило, – едко заметил Малыш.

– Возможно, изменило бы. Но вы этого не сделали. Не могли сделать. И теперь вы здесь…

Буйвол застонал, когда Суайох в нескольких местах надрезал повязку и стал сдирать ее лоскутами. Вместе с тканью отслаивалась гниющая плоть. Монах качал головой, Малыш с тревогой следил за его лицом. Не выдержав, он спросил:

– Плохо? Плохо, да? Но он… С ним все будет в порядке?

– Всё всегда в порядке, – равнодушно откликнулся монах, отдирая задубевшие куски повязки, словно древесную кору, бросая их на пол. – Что бы ни случилось.

Разозлившийся Малыш повысил голос:

– Я спрашиваю, не умрет ли он?

– Он не может умереть раньше времени. Для этого здесь я.

Суайох разглядывал гниющую рану, осторожно ощупывал руку, определяя как далеко расползлась болезнь. Конечность выглядела отвратительно – она сильно вздулась, натянувшаяся кожа была серо‑синего цвета. Края раны висели белесыми лохмотьями, обнажившиеся мышцы цветом напоминали вареное мясо. Горячая мягкая плоть тошнотворно пахла гнилью.

– Я вылечу его, – сказал монах. – Но это будет дорого стоить.

Малыш помолчал, не зная, как сказать, что у них почти ничего нет. И ответил:

– Я отдам все, что у нас есть.

– Хорошо… – Суайох подошел к столу, достал из таза другой нож, с широким дугообразным лезвием. Приказал: – Держи своего друга. Сейчас я буду его резать.

Малыш встал в изголовье, опустил ладони на широкие плечи Буйвола, прижал. Монах покачал головой:

– Не так. Садись на него. Навались всем телом. Держи изо всех сил.

– Он же без сознания.

– Ему будет больно, – сказал Суайох. – Очень больно.

Малыш все сделал, как говорил монах.

И когда Суайох стал иссекать пораженную болезнью плоть, Буйвол очнулся, зарычал, заревел во весь голос, заметался на кровати, словно бешеный. На губах его выступила кровавая пена. Мутные глаза лезли из орбит.

Действительно, ему было очень больно.

Через три дня Буйвол пришел в сознание и увидел над собой низкий свод пещеры. Он никак не мог понять, где находится, не мог вспомнить, как он тут очутился. Он лежал, не в силах двинуться, тупо смотрел в потолок и мрачно думал, а не склеп ли это.

Потом вспомнился переход через горы, и тут же вернулось знакомое ощущение, что с ним что‑то не в порядке.

Рука! Пробитая стрелой рука. Вздувшаяся, болезненная. Непослушная…

Дрогнули губы:

– Есть тут кто?

Собрав все силы, Буйвол чуть повернул голову, скосил глаза. Шею пронзило острой горячей болью, мгновенно растекшейся по плечам. Перед глазами заплясали черные точки… Он зажмурился, выждал немного. Снова открыл глаза.

Чахлый куст в кадке. Оштукатуренные голые стены. Колышущиеся тени.

А значит есть светильник. Следовательно, это не склеп.

– Есть тут кто? – повторил Буйвол. – Эй!

И снова никто не отозвался.

Если светильник горит, значит люди где‑то рядом.

– Малыш! – позвал Буйвол и поперхнулся слюной. Он вдруг почувствовал жуткий голод. А это значило, что теперь с ним все в порядке.

Подземный храм жил по своему тайному распорядку. Днем монахов почти не было видно. То ли они занимались делами на поверхности, то ли отсиживались в кельях‑одиночках. С наступлением вечера слуги Локайоха собрались в трапезных и молельных. Малыша туда не пускали, и он мог только предполагать, что там происходит. Еду дважды в день приносил ему Суайох, оставлял на треногом столике – хлеб, сыр, рыба и вода.

Первую ночь Малыш провел в келье рядом с Буйволом. Утром он чувствовал себя совершенно разбитым – всю ночь его мучили кошмары, он задыхался под землей. После этого он старался как можно чаще бывать под открытым небом, за воротами храма. И каждый раз, выходя из пещеры, он наслаждался яркими красками мира, тихим многоголосием природы и вкусом свежего воздуха. Спал он теперь на улице рядом с кобылой, зарывшись в охапку травы.

Монахи его игнорировали. Они не замечали его приветствия – и он перестал здороваться с ними. Они не отвечали на его вопросы – и он уже ни о чем их не спрашивал. Только Суайох иногда произносил что‑нибудь непримечательное и скучное.

Малыш так и не понял, сколько же монахов проживает в многочисленных пещерах храма. Иногда ему казалось, что он единственный живой человек в этом подземелье. А иной раз из запретных молельных комнат до него доносился приглушенный гул сотен голосов.

Главная пещера почти всегда пустовала и это казалось странным – никогда никого не видел Малыш возле алтаря перед золотой статуей бога.

Он не мог понять даже, насколько велик монастырь. Ему запретили совать свой нос куда не следует, а на вопрос, что будет, если он не послушается, многозначительно промолчали. И он не решался ослушаться. И вовсе не потому, что боялся этих странных монахов, а лишь из‑за опасения потеряться в лабиринте бесчисленных ходов.

Малыш с нетерпением ждал, когда Буйвол придет в себя и можно будет отсюда убраться.

– Эй! – Буйвол перевернулся на другой бок. Это оказалось не так трудно, только раненая рука отозвалась болью, и на чистой тонкой повязке проступило кровавое пятно.

Треногий стол с объедками. Светильник над ним. Из трех фитилей зажжен лишь один.

– Проклятье… – пробурчал Буйвол. – И куда все запропастились?.. – Он набрал в легкие побольше воздуха и заорал во всю глотку, довольный тем, что может кричать так громко:

– Малыш! Чтоб тебя разорвало! Где ты там?!

Кровь прилила к голове, застучала в висках. Глаза застила красная пелена. Перевязанная рука запульсировала тянущей болью.

Буйвол какое‑то время ждал ответа, напряженно вслушиваясь в могильную тишину. Так ничего и не услышав, он сердито фыркнул, рывком приподнялся на руках, спустил ноги на пол. Сел. Выдохнул. Закрыл глаза, борясь с головокружением и тошнотой. Скрипнул зубами, стиснул кулаки, отгоняя одолевающую слабость.

Опираясь на жесткую постель, Буйвол встал на ноги. Сильно качнувшись вперед, теряя равновесие, сделал шаг. Потом еще один. Прижавшись к стене, перевел дыхание. Разозлился на себя за немочь и беспомощность. Шагнул к портьере, вцепился в плотную ткань, решительно отдернул.

Открывшаяся черная дыра дохнула затхлостью. Буйвол осторожно сунул голову в непроглядную тьму прохода, пробормотал удивленно:

– Да где же это я?

И вдруг из мрака прямо на него двинулась серая тень. Он шарахнулся, ударился раненой рукой о стену, взвыл от боли, потерял равновесие, судорожно схватился за занавеску, но ткань с треском расползлась, наверху что‑то лопнуло, и Буйвол мешком свалился на пол. Сорванная завесь накрыла его, он попытался сдернуть ее с головы, но лишь еще больше запутался. Он на четвереньках пополз куда‑то вслепую, налетел лбом на стену. Дернулся, силясь встать, завалился на бок. И замер, беспомощный, незрячий, спеленатый словно младенец. Даже ругаться не мог – пыль забила горло.

А рядом кто‑то знакомо хохотал.

Над ним!

Серая тень!

Он отплевывался, чихал и кашлял одновременно. Чьи‑то руки помогали освободиться.

– Ты! – выдохнул Буйвол, и снова захлебнулся пылью.

Звонко хохоча, его распутывал Малыш.

Наконец‑то освободившись, отплевавшись и откашлявшись, угрюмый Буйвол долго разглядывал развеселившегося друга.

– Что смешного? – спросил он.

– Ничего особенного, – развел руками улыбающийся Малыш. – Как ты себя чувствуешь?

Буйвол не ответил, он сам задал вопрос:

– Где мы?

– В монастыре.

– Где? – переспросил Буйвол, заподозрив, что Малыш над ним издевается.

– В монастыре служителей Локайоха. Под землей. В пещерах.

Буйвол, надув щеки, фыркнул, почесал переносицу.

– Правда?

– Ага, – Малыш кивнул.

– И как мы тут очутились?

– Ты не помнишь?

– Помню только как шли через горы. Как спускались помню. А дальше что?

– А ничего. Нам встретился человек. Монах. Он отвел нас сюда, изрезал твою руку, промыл рану какой‑то гадостью, пошептал что‑то, наверное помолился, потом…

– Моя рука… – Буйвол посмотрел на повязку, пропитавшуюся свежей кровью. Спросил с затаенным страхом: – Он меня изуродовал? Я не чувствую руку! Она работает?

– Он тебя вылечил, – сказал Малыш. – Ты ничего не соображал, бормотал что‑то насчет серой тени и судьбы…

Буйвол вздрогнул.

– …ты сам не свой был. Мне пришлось привязать тебя к седлу, чтобы ты не свалился. Да ты бы помер, если б не этот монах!

– Локайох, – сказал вдруг Буйвол, и Малыш понял, что друг его совершенно не слушает.

– Что? – переспросил он.

– Та тень! В моих снах! Это Локайох!

– Да?

– Ему что‑то от меня было нужно!

Малыш, прекратив улыбаться, с тревогой глянул на товарища. Сказал неуверенно:

– Пожалуй, на сегодня достаточно болтовни. Давай‑ка я помогу тебе добраться до постели, ты ложись, отдыхай. А я попробую раздобыть еды.

– Что им нужно от нас? – Буйвол задыхался, и Малышу показалось, что его друг опять бредит.

– Ну‑ка поднимайся! Пошли отдыхать!

– Что они хотели? – Буйвол отбросил протянутую руку друга.

– О чем ты? – обеспокоенный Малыш присел рядом с товарищем, нахмурившись, заглянул ему в глаза.

– Не знаю… – Буйвол вдруг обмяк, голос его зазвучал глуше. – Не знаю… Сам не пойму… Странные сны… Ничего не могу вспомнить.

– Ты еще болен. Тебе надо набраться сил.