От авторов. Мирзо Турсун-заде как-то сказал:

Мирзо Турсун-заде как-то сказал:

«Бывает, что в жизни одного человека как бы воплощена жизнь целого народа, все этапы его развития. Судьба Садриддина Айни счастливо сочетает в себе все этапы борьбы и развития его народа. Жизненный путь Айни, начинавшийся в темном царстве невежества и бесправия, тесно переплетаясь с жизнью его народа, развивается и проходит до светлых, радостных сегодня дней». Проследив год за годом 75 лет жизни Айни, мы убедимся, что это и есть рассказ о жизни и судьбе таджиков, повесть о том, как из бесправия и нищеты они вышли к свободной и счастливой жизни, стали частицей советского народа, стали одной из пятнадцати равноправных союзных республик.

…Первая половина жизни Айни совпадает с днями бухарского эмирата.

Вторая половина жизни протекала уже в новое время, в дни, когда буря революции смела с лица земли подгнившие устои феодализма. Мастерство писателя развивается и крепнет в союзной республике, в равноправной семье Союза Советских Социалистических Республик.

Первая половина жизни Айни — это судьба целого поколения людей, все их радости и беды, счастье и горе. Все, что видел и испытал таджикский народ, все это пережил и Айни — сначала в горьком детстве, потом в юности и затем в расцвете сил. Он впитал с молоком матери, вобрал в себя тысячелетнюю мудрость Азии, ее древнюю культуру, все богатство цивилизации таджикского народа, его дух свободомыслия и жажду счастья.

Все, что Айни видел, пережил и перечувствовал, все это выхлестнулось в его бессмертных творениях, в его литературном наследии и стало достоянием таджикского народа.

Авторы в своей работе все время помнили это замечательное выступление Мирзо Турсун-заде — общественно-политического деятеля и крупного художника Востока. Поистине жизнь С.С. Айни и его творчество — это жизнь таджикского народа, это эпоха в развитии народа. Нельзя рассматривать одно вне зависимости от другого.

Обычно исследования жизни и творчества определенной исторической личности страдают недостатком фактов, жизненного материала. Но мы столкнулись с другой крайностью — с избытком фактов и событий, жизненного материала. Предстояло отобрать самое главное и значительное, отбросив случайное и мелкое. И это было тем затруднительнее потому, что одни факты приходилось искать во французской газете «Юманите», а другие — в американском журнале «Зе миддл ист джорнел» или иранском журнале «Паёми навин».

Произведения С. Айни переведены на 34 языка народов мира и издавались около 300 раз. Общий тираж их трудно представить.

Американский журнал «Зе миддл ист джорнел» в статье «Зима 1966 года» пишет:

«С. Айни — сын крестьянина… Занял высокий пост в правительстве Таджикистана, а в 1951 году был избран президентом Академии наук Таджикской ССР. Советские литературоведы считают его крупным философом и поэтом и значительной фигурой XX века.

Он был трижды награжден орденом Ленина. Изучение влияния творчества Айни на таджикскую литературу — настолько обширный вопрос, что его невозможно втиснуть в рамки данного исследования…»[1]

Французские издатели «Воспоминаний» ставят Айни в один ряд с Джеком Лондоном, Киплингом и Максимом Горьким.

В 1962 году в Каире на Второй конференции писателей Азии и Африки делегаты — классики литератур Востока почтили память Садриддина Айни наряду с Р. Тагором, Лу Синем, Шахо Хусейном.

Величие и значение С. Айни признали все его друзья и недруги, произведения его прочно вошли в сокровищницу мировой литературы, стали достоянием всего человечества. Народы молодых афро-азиатских стран взяли произведения Айни на вооружение, они на конкретных приводимых им примерах учатся избегать ошибок, учатся строительству новой жизни. Очень много общего в конкретно-исторической обстановке и судьбе таджикского народа и молодых государств, только что освободившихся от колониального гнета. И там и здесь были джадиды, и мелкая буржуазия, и басмачество…

Книга, которую вы держите в руках, — первый шаг к осмыслению жизни и творчества Садриддина Айни. Жизнь этого великого философа, ученого и мыслителя, писателя Востока, полная драматизма и лишений, исканий и находок, по-человечески трудная и поучительная, заслуживает особого внимания и научного интереса.

В одной небольшой по объему книге невозможно полностью и всесторонне осветить его жизненный путь и творчество.

Мы ставили перед собой более скромную задачу: художественными средствами осмыслить основные этапы жизни и творчества Айни в неразрывном единстве с историческими этапами в развитии таджикского народа.

В своей работе мы использовали исследования критиков и литературоведов, писателей и ученых и приносим благодарность всем исследователям творчества С. Айни: И. С. Брагинскому, Н. Махсуми, М. Шкурову, С. Табарову, Рахим Хашиму и другим.

Однако основным источником для нашей работы послужили автобиографические труды самого Айни, высказывания его товарищей по перу, воспоминания людей, лично его знавших, его родных и близких, к которым имел счастье принадлежать один из авторов.

Свой труд мы посвящаем 50-летию Советской власти — исторически знаменательной дате, важному историческому событию. Полувековой юбилей Советской власти — это триумф всех чаяний и надежд, помыслов и стремлений, дела всей жизни замечательного человека — борца, философа и мыслителя, отдавшего всю жизнь слову, связавшего свою жизнь с жизнью народа и ставшего неотделимой частицей своего народа, — Садриддина Сайидмурадовича Айни.

Авторы

Клятва

Старые жители кишлака Соктари Гидждуванского тюменя до сих пор помнят странную клятву девушки в ее брачную ночь. Может, так оно и было, а может, и нет, однако и посейчас кумушки-старухи шепчутся, перемывая косточки своих одногодков, о том, как однажды в конце 1870 года молодая, стройная девушка Зевара на свадьбе дала более чем странную клятву: никогда не рожать дочек. Говорят, что Зевара клялась также произвести на свет только таких мальчиков, которые способны были управлять вилоятом — областью. Слухами полнится земля, однако истории известно, что Зевара действительно родила четырех сыновей. Самый младший — Киромиддин умер, не достигнув пятилетнего возраста, а об остальных сыновьях пойдет речь дальше.

«Детство мое протекало в пределах двух деревень, довольно далеко отстоящих друг от друга. По внешности и по обычаям они были очень несхожи между собой. Прежде чем говорить о себе, расскажу об этих деревнях, чтобы видно было, где происходило то, о чем я хочу вспомнить…»

Так просто и бесхитростно начинает рассказ о своем детстве, о людях разных и интересных и об их судьбах Садриддин Айни.

Дед писателя Сайид-Умар-ходжа был человек грамотный, знал ткацкое и столярное ремесло. Однажды рухнула обветшалая мечеть в кишлаке Махаллаи-Боло — Верхняя Махалла. Дед писателя восстановил мечеть, и до сих пор на одном из ее столбов сохранилась вырезанная им надпись: «Сделал Сайид-Умар-ходжа из Соктари».

Грамотного мастера пригласили в кишлак муллой, так как сельский мулла был неграмотным — знал всего две-три главы из корана. Так и прижился мастер Сайид-Умар-ходжа в кишлаке Верхняя Махалла.

Отец писателя Сайид-Мурад-ходжа тоже был грамотный и учил детей в школе. Однако его ученики становились муллами, и это очень огорчало учителя: «Так мой труд и пропадает даром!» — говорил он в назидание сыну.

«Была весна, — рассказывает Айни об этой поре. — В нашем дворе цвели абрикосы. Крестьяне Верхней Махаллы пахали землю, рыли канавы, подрезали виноградники. По цветущим берегам и по еще не паханным полям ребята пасли скот. В один из таких дней меня потянуло в поле».

Мальчики идут в поле, вдыхают аромат земли и видят незабываемую красоту природы. Но вот поднимается ветер, все меняется буквально на глазах. Мальчики бегут домой. Пастухи гонят стадо в кишлак. Пески, лежавшие неподвижно, двинулись на плодородные земли. Люди бессильны перед лицом природы: движение песка они остановить не могут.

«Весь наш двор и земля в саду превратились в пустыню — ноги тонули в песке.

Цветы на абрикосах напоминали трупики пчел. Сад, который еще вчера радовал глаз, стоял, словно поверженный, в трауре».

Люди выходят спасать засыпанные сады, поля, дома. На тачках, в мешках, на ослах люди вывозят песок, подвязывают виноградные лозы, очищают дворы.

Засыпало речку, и теперь весь Шофуркомский тюмень был обречен. Старая арабская пословица говорит: «Где кончается вода, там кончается и земля». Погибли посевы; люди, задолжав баю, добровольно пойдут в кабалу. Засыпаны поля и сады, плодородные земли. Люди годами будут трудиться: вывозить песок, очищать землю, возрождать сады, чтобы прокормить семью, заплатить налоги, мужчины будут на зиму уходить на заработки, как Одина — герой одной из повестей Айни, будут вынуждены днем и ночью работать на бая, как Шоди — другой его герой, или, как третий его герой Эргаш, возьмут в руки оружие и поднимутся на борьбу с эмиратом.

…Дом семьи писателя в Соктари стоял на перекрестке рядом с мечетью. По соседству жили его родичи: Абдулло-ходжа — хороший столяр и садовод, его сын Иброхим-ходжа — знахарь, бездельник и лодырь. Человек грамотный и сообразительный — он ходил по дворам, читал заклинания, но семью не мог прокормить.

За двором Абдулло-ходжи жила жена другого дяди отца Айни. В народе ее звали Тута-пошшо — «Царевна Тута». Люди, никогда не видевшие ее, могли бы вообразить, что она действительно, окруженная прислужницами, как царевна восседает на пуховых перинах. Но Царевна Тута, когда-то высокая и статная, была в пору детства Айни уже скрюченной, высохшей старушкой, одетой в ветхое, заплатанное платье. Кроме старой облезлой козьей шкурки, рваного коврика, засаленного одеяла да нескольких подушек, у нее ничего не было. Кормили ее дальние родственники. Ее сын Шароф-ходжа, прокутив землю, бездельничал в Карши. В единственном оставшемся строении жил двоюродный брат отца Айни — Хидоят-ходжа, за мастерство прозванный «Усто-ходжа», — человек веселый и справедливый. Он мог со смехом, мягко выложить человеку правду, и тот не обижался. И это впоследствии найдет отражение в повестях Айни.

Мальчики и девочки собирались у Царевны Туты и слушали сказки, предания, рассказы. Дети приносили хлеб, молоко, мясо, плов, кашу. Иногда в дом Туты собирались и взрослые: они тоже не прочь послушать сказительницу…

«Она властно брала нас за руку — эта сказочная Царевна Тута — и вела в свое волшебное царство. Она рассказывала простым, народным языком, очень образно, — вспоминает уже признанный писатель Садриддин Айни, — я жалею, что почти совсем забыл ее манеру говорить, ведь с того времени, как я слушал ее, прошло более шестидесяти лет. Я всю жизнь, помня о ней, старался писать, как только мог, проще.

Эту восьмидесятилетнюю старуху я считаю своим первым учителем. И когда вспоминаю о ней, я вновь чувствую сожаление и признательность к ней».

Конечно, у нее было другое имя, но народ, мудрый и справедливый в своих оценках, дал хранительнице устного народного творчества, своей сказочнице, в знак признания прозвище Царевна Тута. Это она зародила в душе Айни любовь к слову, к поэзии, заставила одаренного мальчика смотреть на мир широко открытыми глазами, поселила в нем жажду знания и первооткрытия.

Поистине царевной была жена дяди отца Айни — Абдулкуддус-ходжи — сгорбленная старушка тетушка Тута!

Жена Иброхим-ходжи Султон-пошшо особенно любила слушать сказки Царевны Туты о волшебниках, о семиголовом диве, а потом сама пересказывала их другим и клялась, что все происходившее в сказках она сама видела собственными глазами. Когда ее спрашивали, как же она уцелела, Султон-пошшо, ссылалась на амулеты, начертанные муллой Иброхим-ходжой.

Напуганный такими рассказами, маленький Садриддин начал бояться темноты. Однажды мальчику случилось остаться ночью в саду. Его напугал какой-то странный шум, а воображение дорисовало ему такую картину, что волосы встали дыбом, — осла он принял за семиголового дива.

Отец, мудрый мастер-правдолюб, узнав об этом, по-своему, как умел, развеял страхи Айни, доказывая ему, что этот страшный шум в саду подымает ветер, что не надо чертей бояться. Он пояснил сыну:

— Не бойся дива, див человека не тронет; бойся людей с душами чернее дивов.

Отец с мальчиком сходили к расположенной поблизости гробнице, вселяющей страх в маленького Садриддина, обошли весь сад и убедились, что напугавший мальчика шум подымает в листве деревьев и в нише гробницы ветер, что нет никаких дивов — просто по ночам воют шакалы.

После этого маленький Садриддин навсегда перестал бояться темноты и чертей.

Осенью отец писал, что Усто-ходжа отправил своих старших сыновей, Мухиддина и Сайид-Акбара, учиться в Бухару. Садриддин остался единственным помощником матери, Сиро-джиддина можно было не считать: в ту пору он был совсем еще малышом.