Непрерывность идеи славянской взаимности

Большинство ученых, которые исследовали панславизм, склонно считать его относительно новым явлением в истории, относя его появление ко времени национального возрождения славянских народов в конце XVIII - в начале XIX ст. [12; 13; 32]. Однако, если выходить из понимания панславизма, как явления многогранного, основной чертой которого является стремление к взаимодействию и интеграции славян как отдельного органического целого в политическом и культурном отношении, то проявления панславистических тенденций можно найти на всех этапах развития славянства. Считаем, что панславизм является таким же объективным явлением, как и глобализация, а вот его конкретная форма и выражение зависит от субъективных факторов места и времени. В нашем понимании панславизм - это в первую очередь органическое стремление славянского сообщества народов поддерживать и углублять свое взаимодействие ради обеспечения максимально благоприятных етнокультурных условий реализации своего цивилизационного потенциала. Именно под таким углом зрения рассматриваем историю панславизма во всех его исторических проявлениях, естественно начиная с самых давних времен.

Согласно данных письменных источников, антропологии, археологии, этнографии и языкознания, можно говорить о том, что славянство с момента своего зарождения выступало в качестве особенного, разнообразного, но и достаточно целостного сообщества. Именно как сообщество их воспринимают иностранци современники. До нас дошло немного письменных упоминаний о славянах, но те из них, которыми ми владеем убедительно утверждают о единстве культурной жизни ранних славянских племен [67, с. 161-165]. Однако славянству недоставало политического единства, неудача в реализации которого, как отмечалось выше, была вызвана, как непосредственной экспансией, так и постепенной псевдоморфозацыей славянской среды под воздействием соседних цивилизаций, которые находились на стадии подъема. Под действием вызовов со стороны соседей разообщенные племена славян консолидируются вокруг нескольких центров тяжести, в разное историческое время их количество было разным. Именно эти ячейки взяли на себя роль объединения славянства.

Основным стимулом к их образования была внешняя угроза, чем интенсивнее она была, тем большего масштабы и динамизм приобретали государственные интеграционные проекты. Таким образом, прослежываетса явная связь между явлением политического и культурного панславизма и глобализацией, которую склонные считать не безличным процессом, а порождением вполне конкретных цивилизаций - их цивилизационной экспансией, которая оказывается в распространении за пределы своего етнокультурного ареала культуры, религии, экономики, философии, идеологии, формы правления, стиля жизни, геополитики и непосредственной военной агрессии [2; 45, с. 350-362].

В ходе государственной консолидации славянства возникали достаточно частые междоусобие, рядом с центростремительными имели место центробежные тенденции. Однако, конфронтация в середине славянского мира была в первую очередь соревнованием за лидерство между конкурирующими центрами, как «домашнее дело». Совсем отлично славянами воспринимались конфликты с другими народами, что часто становилось причиной их консолидации. По поводу этого уместно привести цитату из Гумилева: «Суперэтносом мы называем группу этносов, которые одновременно возникли в определенном регионе, связанные между собой экономическим, идеологическим и политическим общением, которое однако не исключает военного столкновения между ними. Но в отличие от столкновений на суперэтническом уровне, когда войны приводят к уничтожению и подчинению (например, контакт европейцев с аборигенами Америки в XVI-XIX ст.)» [11, с. 110]. Такое положение вещей сформировало определенную общность исторических условий развития славянства, которое проявляло тенденции консолидации прежде всего под воздействием агрессии со стороны соседних макрокультур.

В дальнейшем уместно рассмотреть, как явление интеграции славянства протекало в разных районах славянского мира, как взаимодействовали в рамках этого процесса разные славянские народы. У западных славян уже их первые государственные образования, такие как Государство Само и Великая Моравия, имели в себе значительный интеграционный потенциал, ведь объединяли не только предков чехов и словаков, а также часть южных и восточных славян, территории польских племен и лужичан. Не была сугубо чешской и средневековая Чехия, что в разные времена распространяла свойо влияние, именно на соседние славянские территории. Относительно Польши, то в период правления Болеслава Храброго (992-1025) им проводилась активная политика по консолидации земель, как западных, так и восточных, славян. В краткий период с 1003-1004 годов был правителем не только Польши, но и Чехии, ему прибегли объединить практически все западнославянские земли. У южных славян сильные консолидирующие тенденции проявляли Первое Болгарское царство (993-1027) и Сербия Стефана Душана (1331-1355). По нашему мнению, прослежываетса очевидная параллель между этими интеграционными проектами и Киевской Русью, все они возникли как реакция на внешний вызов, хотели прежде всего политического объединения славян. Однако, самая успешная интеграция на этом этапе истории была среди восточных славян, результатом чего стала большая цивилизационная победа над степью. По нашему мнению, это можно связать с географической отдаленностью этих земель от основных центров влияния Священной Римской Империи и Византии, которые активно способствовали дезинтеграции западных и южных славян.

Убедительным проявлением славянской политической взаимности было польсько-литовсько-руське противостояние Тевтонскому Ордену, кульминацией которого стала Грюнвальдская битва 15 июля в 1410 г. В ней, кроме поляков, литовцев, белорусов и украинцев, принимали участие также чехи. Бесспорно, что именно германская агрессия стала катализатором объединительного процесса между Польшей и Литвой. Время господства феодальных отношений характеризуется тем, что етнокультурные интересы народов существенно зависимы от воли правителей. История Польши, которой на судьбу выпал шанс политического объединения славянства является убедительным этому свидетельством. В ходе гуситских войн 1420-1434 гг. вопрос славянского политического единства восстали с новой силой. В тогдашней Польше национальная вражда по отношению к немцам была достаточно высока, а именно они составляли скелет противников гуситов. Для последних война носила характер не только религиозный, но и национальный - антинемецкий. В ходе этого противостояния среди западных славян активизировалась идея славянского родства, в течение 1420 г. представители гуситов трижды предлагали Владиславу Ягайлу чешскую корону, однако давление со стороны папства и духовенства заставило его отказаться. Впрочем и участие его войск в крестовых походах против гуситів было минимальным. В отличие от Ягайла, Витовт проявил инициативу относительно чешских дел. На Кутногорском сейме в сентябре в 1421 г. чехи избрали Витовта своим королем. В Чехию из польсько-руським войском прибыл племянник Витовта князь Сигизмунд Корибутович, которого на Чеславском сейме в 1422 г. утверждали в роли наместника Витовта в Чехии. И хоть Витовт вынужден был впоследствии отказаться от чешской короны большое количество польской и русской шляхты продолжало воевать на стороне чехов [14, с. 141-145].

Важной вехой в славянской истории было противостояние экспансии Оттоманской Порты, в котором в той или иной мере принимали участие почти все славянские народы. Стоит вспомнить хотя бы героические битвы, которые бесспорно носили характер межцивилизационного столкновения, - на Косовом поле 15 июля в 1389 г., где кроме южных славян также были немало чехов и поляков, под Варной 14 ноября 1444 года, где польско-венгерское войско под руководством короля обоих держал Владислава III Варненчика испытало поражение от Османив, между прочим при активной помощи венецианцев [73, c. 102, 207]. После потери независимости именно с Польшей южные славяне связывали надежды на освобождение. В частности хорватский писатель и политик Транквилл Партений Андроник (1490 -1571) еще в первой половине XVI в. составил произведение «Уговаривания польских вельмож», в котором проступают четкие идеи панславизма, и провозглашается миссия поляков в освобождении единокровных Южных славян из под турецкой неволи [14, с. 70-71]. «Народ и язык славянский превышает своим числом все другие народы, занимая многочисленные земли от Ледовитого океана к Адриатическому морю, от реки Эльбы к Черному морю. Этот народ, который славился своими подвигами, который был грозой соседних народов, - теперь к сожелению разъединенный и подвластный разным правителям. Только народ польский - потому что о чехах и восточных русов в настоящий момент ничего не скажу мирно и спокойно находится под руководством собственных королей и пользуется свободой своих дедов. Все других из нашего народа покорил себе турок и уверенно правит над ними, скупо и жестко. Русинам повезло, что они соединились с поляками, потому что они живут под справедливым законным правительством, и соединив свои силы обеспечили себя от грозы варварской. Поэтому, стоит всем, хотя и отдаленным, зато соединенными единственным языком с нами народам просить у Бога всяких успехов для этого государства и стараться ради его счастья, потому что при очень страшных бедах и жалком рабстве славянского народа только она одно осталась его украшением по милости Божьей и я молю, чтобы оно всегда добивалось успеха и было счастливо» [14, c. 70].

Литературные и политические круги Польши выступали за активное вмешательство на защиту единоплеменников. Среди сторонников этой идеи были: Мацей Стрийковский, Петр Скарга, Петр Грабовский, Станислав Карнковский, Христоф Варшевицкий, Иван Замойский, Бартош Папроцкий, Иосиф Верещинский, Каспер Мясковский, Христоф Збаражский, Гербурт из Фульштина. Их основную мысль можно возвести к следующему: «Славянское племя, когда-то славное и могучее теперь находится в рабстве и варварстве, единственной его опорой являются поляки. Поэтому их священный долг освободить своих единокровных братьев из-под власти неверных. К тому же, им тем более легко будет воевать с турками, что население тех краев одного с ними языка и благосклоннее отнесется к полякам, чем, к немцам. Тогда Польша сможет присоединить к себе не только земли Тавриди, Дакии, и Венгрии, но и наши старые задунайские славянские земли» [14, с. 71-72, 271-275]. Впрочем внутреннее состояние польского государства, в первую очередь огромное влияние католицизма, и благородная анархия, не дали возможность воплотить эти планы в жизнь. Такое положение вещей было безусловным разочарованием, как для южных славян, так и для подданных польской короны. В частности, в 1627 г. депутаты сейма Христоф Збаражский и Герберт из Фульштина выступили с обвинениями по адресу польского правительства относительно его бездеятельности, или же даже подрывной деятельности, по отношению к братским славянским народам. «Нас, разных славянских народов восемнадцать, все они надеются на королей польских, что польский народ освободит их от тяжелого гнета язычников; все они готовы были отдать свою жизнь, когда будет нужно королю и народу польскому. А теперь, когда стали делать не справедливо с русским народом, они сделались нашими главными врагами» [14, с. 71 - 72].

Следует отметить важную вещь, что невзирая на обитание в разных странах, исповедуемое разных религий и даже во время междоусобных войн, славяне всегда чувствовали свое родство. Богдан Хмельницкий прямо апеллирует к Библейской истории о Каине и Авеля, обвиняя поляков в каиновом грехе [14, с. 212-213]. Событию Освободительной войны 1648-1657 гг. имели неоднозначную трактовку в обществе, кроме «партии войны» существовала и «партия мира», к которой входил в частности украинский шляхтич Адам Кисиль. Еще в начале восстания в своем письме к Хмельницкому умолял его остановить братоубийственную войну. До этого же призывал украинский церковный и политический деятель Лазарь Баранович: «Боже преумножь любовь между нами, погаси в них искру гнева, и сам Дух Святой примири Русь с Ляхами, зжалься над несчастной порой, где сыновья сармат [славянские] дерутся между собой на радость Турку, чтобы они соединенными силами освободили свою братию. Молдаван, Валах и Сербы, преумножат войско польское, и если орлы московские и польские вместе полетят на Турка, то его наверно уничтожат» [14, с. 213-214]. Такая мысль, как и панславизм, вообще, является проявлением высокого уровня цивилизационной идентичности, которая является наивысшей степенью етнокультурной самоидентификации.

Идея объединения Польско-литовской государства и Московского царства, ради общей борьбы против Османской империи была достаточно актуальной от конца XVI ст. Неоднократно провозглашались планы объединения двух стран в единое целое, при этом акцент делался на общности языка и происхождения. Еще в 1570 г., при правлении бездетного Сигизмунда Августа, польские послы предлагали Ивану IV, или его сыну польскую корону. В конце 1572 г. безымянный шляхтич из Калиша выдает брошюру «Преимущества, которые возникнут в случае принятия московского князя и горе от выбора короля из западных властителей». После короткого правления Генриха Анжуйского, в 1575 г. поляки опять предложили престол русскому царю, впрочем, хоть московская партия и была чрезвычайно сильной, Иван IV не проявил в этом деле надлежащий интерес. В числе самых влиятельных сторонников царя был Ян Замойский, выдающийся политический деятель и коронный гетман. Относительно Ивана IV он утверждал, что тот в противовес кандидатам иноплеменникам мало чем отличается от Пяста. Сумирующей данную идею может быть упоминание секретаря французского посла «Только Бог отвернул московитянина, потому что, если бы оба этих государства соединились одно с другим, то в Германии не хватило бы средств защиты, тем же способом, на все другое христианство напал бы тот же страх»[14, с. 217-219]. Стоит отметить, что к славянам вообще, а к россиянам особенно, европейцы были настроены не очень доброжелательно, многое из обычаев и культуры славян было предметом насмешек и осуждалось в Европе [75, с. 37]. Ярким примером отношения к полякам может послужить побег выше упомянутого Людовика Анжуйского с престола Польши, впрочем и отправлялся он в Польшу без особенного энтузиазма. Московская партия опять возродилась после смерти Стефана Батория в 1586 г., сам примас-архиєпископ Станислав Карнковский предлагал такое объединение [14, c. 219]. В 1587 г. из Москвы в Польшу было отправлено посольство во главе с думским дьяком Елизаром Ржевским, которому поручалось вести переговоры об интронизации царя Федора. Условия на которых сошлись стороны, были достаточно взаимовыгодными, однако на пути объединение славянских стран стало неознакомленость московитов с польскими избирательными традициями, а именно «подкупом» избирательного сейма [76, с. 197].

Тенденцию к объединению Речь Посполитая и Московское царство хранили и в дальнейшем. После неудачи королевича Владислава в роли русского царя в 1610-1613 гг., в 1634 г. подписания Поляновского мирного договора закончило эпоху перманентных войн. Открылись новые перспективы для взаимодействия. Своеобразным спикером польско-московской дружбы можно считать Адама Кисиля, который в 1646 г. находился с посольской миссией в Москве. На аудиенции у царя Алексея Михайловича он выразил достаточно панславистическую речь, цель которой заключалась в сближении России и Польши как единокровных христианских народов против Османов. Кисель выделил три периода в истории славянства. Первый - счастливый, когда славяне, через соединение своих сил по всему свету славились. Второй - несчастный, эпоха междоусобия, когда разъединенные славяне потеряли много своих исконных земель. Третий - мирный период объединения двух держав, что как будто возвращение к исконному славянскому единству - залог счастливого будущего [14, с. 225]. Однако, как отмечалось выше, внутренние болезни польского общества повлекли вскоре к кровопролитной войне. Но уже в 1656 г. во время мирных переговоров в Вильно польские делегаты выразили новое предложение относительно интронизации русского царя, эта попытка повторилась в 1668 г. В 1673 г. литовские сенаторы угрожали коронным, что в случае, если Польша не будет воевать с турками, а будет платить им дань, они скорее присоединятся к Московскому царству [14, с. 225-227].

Следовательно, в той или иной мере панславистичные тенденции, как полностью закономерная реакция на внешние вызовы, возникали на протяжении всей истории славян. Самым ярким представителем панславистской мысли XVII в. был выше упоминавшийся хорватский миссионер и ученый Юрий Крижанич. В своих научных размышлениях он уверенно указывает на те причины, которые нуждаются в объединении славянства, в первую очередь защита общих интересов, указывает на слабые стороны славянского общества, основными среди которых является чужебесие, которое можно уверенно отождествлять с псевдоморфозом. Крижанич как высокообразованный человек стремился вести в первую очередь культурно просветительскую работу всеславянского значения. Естественно, что его разочарование в Польше, в 1659 г. приводит его в Москву. Однако планы относительно реформации Московского царства, ради осуществления им исторической миссии освобождения и объединения славян, наткнулись на непонимание и сопротивление московских бюрократических кругов, в конечном итоге славянский патриот очутился на ссылке в Сибири, где он провел следующие шестнадцать лет, где написал большинство своих робот, в том числе выше упомянутое «Грамматическое ізказаннє о руськом языку» и «Политику» (1665, 1666). Знаменательной была и смерть этого выдающегося славянина 12 сентября 1683 года во время Венской битвы [25, с. 3-6].

Впрочем, литературное наследство Крижанича имело определенное влияние на русскую среду, и уже царь Петр I предпринимает определенные шаги в направлении освобождения южных славян от турков, на что так в свое время надеялся Крижанич [26]. Хоть Прутский поход Петра I и испытал неудачи, он нашел сильное сочувствие со стороны южных славян. Особые отношения сложились между Русской империей и Черногорией [14, с. 281]. Более того, даже среди западных славян были те, кто уже в то время возлагали большие надежды на Россию, среди них выдающийся деятель сербо-лужицькой культуры Михаель Бранцель (1628-1706), который во время пребывания Петра I в Саксонии приветствовал его, как большого славянского монарха и подарил ему свои книги [14, с. 100].

Важным для понимания отличия Восточной Европы, а конкретнее славянства, от Западной Европы, есть то, что в переломную эпоху зарождения капиталистических отношений и развития колониализма славянские народы стояли в стороне этих процессов. В отличие от торгово-промышленной цивилизации Западной Европы, которая становилась все глобальнее, славянские народы оставались в рамках аграрных, феодальных обществ, лишь обслуживая дополнительные, сырьевые потребности Запада. Сильным импульсом для развития Атлантической цивилизации стала реформация, которая в первую очередь служила интересам молодой буржуазии. Все эти внутренние объективные процессы, которые формировали культурно-аксиологическое лицо Запада, в конечном итоге, как и в предыдущие периоды античности и средневековья были искусственно перенесены элитой славянских народов на свою почву. Однако, в силу генетической специфики и отличия фенотипного опыта славянских народов, заимствования, были модифицированы на свой манер, оставив в себе, в большей или более малой мере, признаки культурной и социальной мутации. Впрочем, такое положение вещей, которое определяло историю славян в фарватере истории Западной Европы делало их своеобразной культурной периферией Атлантической цивилизации. Этот процесс теряния своего, и впитывания чужого (псевдоморфозу), особенно интенсифицировался в период глобальной экспансии Запада, которая началась в конце XVв.

Таким образом, можно проследить, что славянская идея, всегда присутствовала в славянской среде. Она проявлялась в первую очередь, как отзыв славянского етнокультурного сообщества на вызовы соседних макрокультур. Лучшие умы славянства справедливо видели в панславизме - то есть в углублении взаимодействия славян ради обеспечения максимально благоприятных етнокультурных условий, реализации своего цивилизационного потенциала, выход из кризисных исторических ситуаций. Следует отметить, что мнение Крижанича, относительно вредного влияния иностранцев, и распространения ксеномании, среди славян было полностью справедливым. На наш взгляд, прослежываетса четкий псевдоморфоз Речи Посполитой, где разрыл между элитарной и народной культурой был чрезвычайно высок. Что же касается Московского царства, то в нем псевдоморфоз особенно заострился в результате правления Петра I, реформирование общества, вызывало фактически образование двух наций дворян и крепостных в середине одного этноса, ведь эти две группы разграничивались не только социально, но и культурно. Дошло до того, что вплоть до начала XІХ в. дворяне лучше понимали немецкий и особенно французский, чем собственно русский [83, с. 12-13; 40, с. 113-114]. Состояние же языка и литературы в других зависимых от немцев и турок славянских землях было еще худшим. Все это дает нам право говорить о глубоком кризисе славянской етнокультуры в XVIII ст.