Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Пасторальные нравы‑1⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 11
Мальчишки проснулись одновременно. Именно – совершенно одновременно и даже одинаково. Денис за собой знал такое: как только проснулся – садишься в постели. И совершенно не ожидал (просто не понял спросонья, где он находится, почему не в поезде), что на него уставится точно так же севший в кровати у другой стены мальчишка, чем‑то похожий на Войко. – Вой‑ко‑о? – пробормотал Денис, усиленно и совсем по‑малышовому протирая кулаками глаза. Славка пришел в себя раньше. – Доброе утро! – Он сел уже не в, а на кровати, потянулся изо всех сил и широко зевнул. – Уф. Дома. Мне снилось, что опять экзамены. Мне всегда всю первую неделю дома экзамены, экзамены, экзамены снятся… – Он передернулся и вывесил язык: – Фэ! Пошли умываться. Есть хочешь? – Угу, – кивнул Денис. – А куда? – Тут рядом по коридору моя умывалка. Личная… оюшки, сколько времени! И как это отец… а! – Славка весело уставился на Дениса. – Это из‑за тебя. Решил, наверное, что ты должен выспаться, ну и меня будить не стал. – Мы завтрак проспали? – уныло спросил Денис, обратив внимание, что на часах уже начало десятого. – Да ерунда! – Славка легко кувыркнулся, сделал стойку на руках и пошел к двери. – На кухне дадут всегда. Ну, ты идешь? – Погоди… – Денис совершил такой же кувырок. – Ничего, – одобрил Славка, оставаясь на одной руке и другой открывая дверь. Мальчишки на руках вышли в коридор. Проходивший мимо молодой мужчина в офицерской форме поприветствовал их совершенно обычно: «Доброе утро!» – Гимнастикой занимаешься? – Не специально, просто гоняют… – Денис, если честно, уже ощущал, что руки подрагивают, но не подавал виду. Славка толчком пятки открыл дверь умывалки: – Рукопашкой занимался? – А как же, обычный комплекс, – Денис с облегчением принял нормальную позицию. Славка встал рядом и предложил: – СБС, самбо‑бокс‑сават? Поспаррингуемся? До первой крови? – Согласен, – кивнул Денис. – Туалет вон там, – показал Славка на дверь. – Давай, ты первый, потом я. Когда они уже умывались и чистили зубы, в дверь просунулась голова девчонки лет восьми‑девяти, Денис ее вчера видел за столом, но, конечно, не запомнил. – Слава… – робко начала она. – Брысь! – цыкнул Славка. – Пошшшла, кыш! Девчонка исчезла. – Во как надо, – Славка сжал кулак и набрал полный рот пасты. – Мы же на Медео собирались, – напомнил Денис, беря полотенце, на которое указал булькающий пастой Славка. Тот пожал плечами, выплюнул в раковину шипящую струю и кивнул: – И поедем, чего нам? Позавтракаем, я тебя пару раз кину и поедем. …На кухне никого не было, и мальчишки деловито утащили в Славкину комнату полбулки белого хлеба, брусок желтоватого масла, не успевший остыть чайник, две кружки и пакетик чая. Усевшись к столу, заварили чай, по очереди макая пакетик то в одну кружку, то в другую, потом каждый намазал себе по большущему бутерброду – и начался завтрак. Денис продолжал вертеть головой, рассматривая то, что не успел разглядеть вчера. На глаза ему попался старый проигрыватель лазерных дисков, стоявший на выдвижной полочке. – О, у меня дома такая же штука осталась! – обрадовался Денис и провел пальцем по надписи на круглой крышке, под которую вставлялись диски. – Я ее в брошенном магазине нашел. Только включаю редко – свет… – Я тоже. – Славка оседлал стул, выдвинул из‑под стола длинный ящичек с радужными кругляшами в пакетах. – Вот, мне это очень нравится. Он ловко достал из одного пакета диск, положил в «вертушку». И Денис дернулся, изумленно приоткрыв рот, когда услышал:
Никаких на небе звезд нет…
Но ничего не сказал, дослушал песню молча. Славка тоже молчал – сидел, широко расставив ноги, руки – одна на другой на спинке стула, подбородок – на руках. И только когда песня закончилась, а Славка словно бы нехотя ткнул пальцем кнопку паузы, Денис нерешительно сказал: – Но это… это же из кино? – А, ты тоже смотрел? – Славка поглядел в окно. – Да, из кино… Но это не для кино написано, это песня тех времен. Певца звали Виктор Третьяков. Вот еще, послушай… – И спохватился: – Хочешь? – Конечно! – тихо завопил Денис. Славка улыбнулся и снова ткнул кнопку.
Что кричишь, юродивый? Помолчи, братушка… Нету больше родины – Померла, матушка! Храбростью прославившись, Верою и родом… Да, померла, не справившись С собственным народом.
Где теперь виновные? Да мы же все смертные: Господа верховные И разные бедные… Эх, победили вроде бы И царя, и Бога… Оглянись, юродивый! Эх, дальняя дорога!..
Мимо красных, как кровь, знамен. Мимо стройных рядов, колонн. Мимо лжеоснов, снов и звонких слов, Мимо фальши, Мимо сборников всей речей, Мимо тридцать седьмых ночей, Кровь рекой течет, плоть мою несет Дальше, дальше. Мимо зон и тройных постов, Мимо храмов, что без крестов, Вдоль дворцов царей и секретарей, Мимо воли, Мимо дач аппаратных шлюх, Мимо нищих, больных старух, Мимо цинковых гробов и детей‑рабов В поле…
Отчаянная была песня и страшная. Денис примолк, даже не двигался. И только краем сознания отмечал, что и Славка как‑то нахохлился на стуле и спрятал глаза. А певец кричал…
Ах, Русь! Неужто это ты? А где же твой победный клич? И лишь на фоне нищеты Рыдает бронзовый Ильич. А сколько, блеклых от дождей, Повсюду гипсовых вождей… И значит – в омутах речей Рыдают тыщи ильичей!
Но только Дальше река течет. Кто не с нами был – Тот не в счет. Ведь были разными – Но в речке красными стали флаги! И плыву я, такой, как есть, Мимо лозунгов «Ум и честь!», Мимо счастья всех людей И других идей На бумаге…
И так, проплыв по крови до моря, Я узнал совершенно точно, Что это Сталин принес нам горе, А теория – непорочна! Я снова слышу: «Ум и честь!»! Не зря же создан генофонд! Ты дай убогому поесть – И он опять пойдет на фронт!
Но я кричу не для того, Чтоб встать на модный пьедестал. Я сам от этого всего Смертельно, в общем‑то, устал. Устал смеяться и рыдать (А на семь бед – один ответ!)… …Мне просто больно наблюдать, Как нас дурачат столько лет.
Песня В. Третьякова
Славка протянул руку и выключил проигрыватель. И сказал, не поднимая глаз: – Когда я в первый раз ее слышал, я подумал: сколько же хороших людей тогда погибло. Нет, я знаю, я тогда уже знал, что… что, в общем, по‑другому было нельзя. Но это я умом понимаю, а так… Миллионы хороших людей погибли. По‑настоящему хороших… – В Парголово… – Денис помедлил и пояснил: – Это такое место недалеко от Петрограда… сейчас там лунадром недалеко… Вот. В Парголово наши старшеклассники – я тогда был во втором классе – нашли подвал. Такой большой, там цех какой‑то был. И больше семисот детских скелетов. В общем, ребята наши доискались. Там детский дом погиб. Когда зима началась. Они из города выбирались, а власти уже никакой не было, и вообще никому ни до чего… Они там просто замерзли, наверное. Устали идти, оголодали и замерзли… Я только фотографии видел, но мне потом долго‑долго сон снился. Что я там… – Денис помолчал. Славка молчал тоже, и Денис продолжал тихо: – И даже не страшно, а просто уныло так. Снег падает, падает снаружи, а мы лежим и смотрим. И ждем, чтобы все кончилось. Не снег перестал, а чтобы… чтобы умереть поскорее. А впереди – ничего‑ничего‑ничего… Никаких звезд. – Это не просто сон, – сказал Славка. – Это генетическая память. – Может быть… Я не об этом. Страшно, что впереди ничего нет, понимаешь? Не что смерть, а что вообще все кончается. А ведь тогда только так и казалось… Большинству, наверное. И ты даже не понимаешь, за что тебя убивают. А эти ребята… они же, наверное, не понимали… И другие… – И какое мужество нужно было иметь, чтобы не поверить в смерть и начать бороться… – кивнул Славка. – Но ведь не у всех этого мужества хватало. Да, я и про это думал. Я даже иногда не понимал, как мы вообще выкарабкались. Ведь не должны были. Точку невозврата прошли. Это… – Я знаю, мы учили. Только людей наукой не померяешь. – Да, это верно… Один детей подбирал и делал из них боевой отряд, чтобы у них и у России было будущее. А другой тоже подбирал – и на бойню. А потом мясо засаливал, чтобы холода пересидеть. – Бррр… – Денис без наигрыша передернулся. – Не надо, а? Про это я даже думать не могу. – Было и такое, сплошь и рядом… – Да знаю, что было. Просто не хочу. – «Витязи» таким сразу живот распарывали и внутренности солью засыпали… – Слав, ну не надо! – Ладно, – Славка кивнул. – Пошли на кухню все это отнесем, и я тебе покажу моего конька‑горбунка.
* * *
Честно говоря, Денис и правда ожидал почему‑то увидеть коней. Но на улице Славка тут же свернул в дверцу гаража – сбоку от крыльца – и мальчишки оказались возле мотоцикла. Денис изумился. Мотоцикл был огромен, черен и сверкал хромом, тугой кожей и зеркальцами. Перед украшал металлический флажок с гербом Муромцевых. Сзади крепился тоже металлический имперский флаг. – Это что? – Денис удивленно обошел вокруг рогатого чудовища. Славка гордо хлопнул по обтянутому кожей сиденью: – Мой «Харлей». Раритет, даже бензиновый. На все Семиречье таких два – у меня и у… у еще одного человека. – Твой друг? – уточнил Денис, с уважением трогая бензобак с надписью «УМРИ ПОД МОИМ КОЛЕСОМ!!!». Славка дернул бровями: – Он ничей друг. Просто интересный парень. Ну что, вот на этом и поедем, ты не против? – Да конечно нет! – Денис в жизни не ездил на бензиновых аппаратах. – Поехали сейчас? – Сейчас и… нет, сейчас мы точно не поедем. – Славка быстро шагнул к выходу. – Ой… смотри, это же… Денис встал рядом с Муромцевым‑младшим: – Что там… – и тоже не договорил. По аллее ехали четыре машины – приземистый броневик и трое «Жигулей» с флажками республики. Машины заворачивали одна за другой на кольцевую дорожку и останавливались; из них выбирались люди в форме. – Это кто? – Денис забеспокоился. Славка одернул шорты: – Это президент, Денис. Идем встречать. Опять он не предупредил… – П‑кхр‑езидент?! – подавился воздухом Денис. И тоже одернул шорты, прежде чем сделать первый шаг… Скорее всего, президент Семиречья и в лучшие годы красотой не отличался. Чудовищно широкоплечий, кривоногий, грудь бочкой, с длиннющими узловатыми руками и ладонями шириной с две Денисовых, он еще и заработал когда‑то шрам через все лицо – чудом уцелевший глаз уехал выше другого, синего и веселого, надо лбом огромное красное пятно обозначало место, где снесло скальп, часть подбородка была стесана… Денис даже не смог заставить себя отвести взгляд, так и смотрел, пока Бахурев, отмахиваясь от свиты, как от мух, тяжелой быстрой походкой взлетал на крыльцо. Костюм сидел на президенте и бывшем казачьем полковнике нелепей нелепого, видно, подогнать его было просто невозможно. Президент остановился перед мальчишками, которые отдали синхронный салют. – Третьякова сынок? – Денис кивнул, силясь отвести взгляд. – Ну, чего смотришь? Красивый я? – Бахурев вдруг подмигнул Денису одним глазом, другим, и мальчишка растерянно сказал: – Я… н‑не смотрю… Здравствуйте… товарищ президент. – Смотришь, смотришь! – Бахурев захохотал, широко открывая зубастый рот – зубы у него были белые и острые, даже жутковато. – Все смотрят! Ну а мне да и лучше – не забудут, какой на лицо президент‑то, а то знаешь как бывает – ты свинья, я свинья, у тя рожа не твоя… Это меня, – он провел по лицу, – один уйгурский кутак, батыр недоделанный, на герце аж двадцать лет назад так – мне тогда лет было сколько вот… да не, на пару годков твоего постарше, точно, сразу после первой моей бабы, чуть не на другой день… А герць – это поединок, грамотно говоря… Уж тот кутак нас и так! И сяк! И наперекосяк! Орыс, орыс, бла‑бла‑бла… А здоровый, морда – как жопа у слона… Ну, я и подался вперед, кричу – а вот я сейчас тебя натяну по помидорки, иду, штаны сымай, готовься… – станишники и остановить не успели… Съехались, кэ‑э‑эк он меня… Ах ты ж, думаю, пропала моя юная красота! Ну, падать‑то с коня я не стал, да й‑иххх… как пизданул батыра напересек шеи… – Бахурев кашлянул. – Рано тебе такое слушать. Слова такие, в смысле. А уйгура я свалил, башка все каталась, глазами луп‑луп, где ж остальное на х… куда делось, я хотел сказать! – повысил он голос, оглядываясь на свиту. Обнял Дениса за плечи своей лапищей и прошептал, буквально таща сбоку от себя вверх по ступенькам крыльца: – Батя твой где? Давай, веди! Веди, веди, чего ждешь… Муромцев, а ты где прячешься?! – заорал он так, что зазвенела люстра. – Славян, твой‑то где?! Денис знал уже, что Бахурев матерщинник, «кулачник», «разносчик», буйный самодур, но кристально честный, очень храбрый и на самом деле почти болезненно добрый человек, которого и в президенты‑то привела жалость к русскому народу и желание ему помочь. А еще он не знал, дома ли отец. Но выяснилось, что отцы обоих мальчишек дома и уже выходят из дверей вместе с мамой Дениса. Мальчишки подались в стороны. Бахурев расцеловался с Муромцевым‑старшим, с изяществом кабана поцеловал руку Валерии Вадимовне и уставился в глаза Третьякову‑старшему. – Знаешь, как вашу контору расшифровывают у нас? – в лоб спросил он, называя штабс‑капитана с ходу на «ты». – ОБХСС – Один Будешь Хапать Скоро Сядешь! – и Бахурев сам захохотал своей шутке. Потом поставил локоть на широкие перила. Наклонился к Борису Игоревичу и шепнул заговорщически: – А я ведь вешаю. Прямо перед дворцом. Не боишься? – И много наших вы повесили? – уточнил Третьяков‑старший. – Ни одного! – Бахурев хлопнул себя по колену и сокрушенно покачал головой. – Не воруют! И другим не дают – ну не сволочи?! Что ты будешь делать, не за что вешать! Не просто ж за шею или там х… прочие места, извиняй, хозяйка… – Валерия Вадимовна, подрагивая губами в сдерживаемой улыбке, кивнула благосклонно. – Нечем прямо душу мою злодейскую потешить! Читал небось, как я кровь пью и сырым костным мозгом сырьем заедаю? Не читал?! Ну, это мне даже и обидно… А про мой гарем на Медео читал?! – с надеждой продолжал президент. – Ну?! Тоже нет?! Я тебе газету пришлю, от сердца оторву, один номер у меня – раритет! Но самая страсть знаешь что?! – Бахурев понизил голос: – Лизка, дура моя старая, поверила. Седина в бороду, говорит… Я говорю – окстись, дура, я ж без бороды! А она меня… в общем, был скандал в семье. Про него тоже писали, но этот номер мне не достался, расхватали… Ну, пошли, пошли, поговорим про виселицы…
|