Глава тридцать вторая

Хоукхерст

Прошел ровно год с того времени, как Катарина впервые посетила Хоукхерст. Тогда она была обручена с Джоном Хоуком. Казалось, с тех пор минула целая вечность. Она вспомнила, какой была простушкой как в отношении к жизни, так и в отношении к людям. Ей казалось, что с того времени она повзрослела лет на десять, не меньше.

Теперь она возвращалась в Хоукхерст при обстоятельствах, о которых тогда не могла бы даже помыслить.

Они медленно ехали по грязной ухабистой дороге, извивающейся среди пустошей. Хотя большую часть прошедшей недели Катарина ехала в экипаже, сегодня она настояла на том, что поедет верхом. Хоук нехотя согласился. Год назад эти овеваемые ветром серые пустоши казались Катарине живописными и даже романтичными. В этот раз они были заброшены и негостеприимны.

За ними уже виднелись каменные стены и черепичная крыша старинного особняка, и Катарина ощутила нарастающую панику. Ее жизнь стала каким‑то сумасшествием. Как могла она оставаться женой Хоука, когда так отчаянно желала другого мужчину и носила в себе его ребенка? Которого, к тому же, собирались повесить. Как она могла?

Ее сердце словно сжали огромные тиски. Она рассчитывала, что Лечестер уговорит Елизавету простить Лэма. Боже милостивый, хоть бы ему это удалось. Он просто должен добиться успеха, но тоща и ей придется выполнить свою часть греховной сделки, заключенной между ними. Какой беспомощной она себя чувствовала. Совсем одинокой, потерявшей всякую надежду.

Они с грохотом въехали в мощеный двор в сопровождении дюжины всадников. Хоук помог Катарине спешиться.

— Моих родителей здесь нет. Они живут в нашем доме в Лондоне, так что сейчас вы не встретитесь с ними.

Катарина почувствовала облегчение, хотя ее слишком одолевали мысли о судьбе Лэма, чтобы думать о холодном приеме, который ей наверняка устроили бы родители Хоука.

— Я знаю, что вы устали, — сказал Хоук. — Почему бы вам не подняться отдохнуть в свою комнату? Если вы слишком измучены, вам не обязательно спускаться к обеду.

Катарина поймала его озабоченный взгляд. Почему он так добр, хотя как будто не менее несчастен, чем она сама?

— Благодарю вас. — Она повернулась, чтобы войти в дом.

— Катарина. Катарина остановилась.

Хоук испытующе глядел на нее.

— Мы должны оставить прошлое позади, — медленно произнес он. — Я знаю, что это будет непросто — и для меня, и для вас тоже, но мы должны попытаться. — Он вынудил себя улыбнуться, все еще не спуская с нее глаз.

Катарина не знала, что ответить. В это мгновение, в этом дворике, обогреваемом теплым весенним солнцем, она поняла, что прошлое навсегда останется с ней.

— Мы должны попытаться, — твердо сказал Хоук, не дождавшись ответа. — Думаю, будет лучше, если ребенок родится здесь, в Корнуэлле, вдали от двора — и совсем не по той причине, о которой думает королева. И даже после его рождения вам следует оставаться в Хоукхерсте. Здесь вас никто не станет беспокоить. Со временем скандал забудется сам собой.

— Этого не произойдет, — возразила Катарина. — Так же, как с моей матерью. Они будут продолжать перешептываться обо мне даже после моей смерти.

— Нет, — уверенно сказал Хоук. — Скандал утихнет, хотя на это могут уйти годы. Но когда вы подарите мне детей, когда мы будем счастливы, люди перестанут злословить.

Катарину терзала совесть. Она не могла этого сделать. Джон Хоук был хорошим человеком, но она никогда не будет счастлива с ним.

— Пообещайте мне, Катарина, — сказал Хоук, — что вы оставите прошлое позади, забудете пирата и постараетесь быть мне хорошей женой.

Катарина обхватила руками свой вздувшийся живот. Разум подсказывал ей, что нужно солгать, сказать то, что требовалось, но она просто не могла. Она никогда не забудет Лэма. Никогда.

У Хоука дернулось правое веко.

— Вы не дадите мне обещания, которого я прошу? Хотя знаете, на что я готов пойти ради вас и вашего ребенка?

Катарина с трудом могла говорить. Ее глаза налились слезами.

— Вы просите невозможного, — прошептала она. Он вскрикнул.

— Мне очень жаль, — воскликнула она, — очень, очень жаль! Но я не могу забыть его, я никогда его не забуду, я люблю его, несмотря на все, что он сделал. Помоги нам всем Господь!

Хоук уставился на нее. Она тихо заплакала, невыносимо страдая. Он резко сказал:

— Его повесят, Катарина. И что вы тогда будете делать? Мечтать о призраке? — Он повернулся и ушел.

Катарина закрыла лицо ладонями, зная, что даже если Лэма повесят, она никогда не перестанет его любить.

Хоука всего трясло от гнева и недоумения. Он шел через двор, сам не зная, куда направляется, и заметил быстро приближавшегося к воротам Хоукхерста всадника. Хоук сразу узнал гнедую кобылку — и в то же мгновение Джулию. Он весь напрягся.

Джулия перевела лошадь на рысь и въехала во двор.

Прошло несколько месяцев с того времени, как он ее видел. Он насторожился, опасаясь не ее, а самого себя. Лучше бы она была старой, уродливой и сварливой и не глядела на него такими огромными, синими, обожающими глазами.

Он совсем забыл, что она была лучшей подругой Катарины. Теперь он понял, что Джулия может стать частой гостьей в Хоукхерсте, и эта мысль ему совсем не нравилась. Катарина с ребенком останутся жить в Корнуэлле, он будет пребывать при дворе, в королевской гвардии.

Джулия остановила свою игривую лошадку рядом с ним. Безупречность ее лица нарушали только два ярких пятна на щеках. Когда ее глаза остановились на нем, они словно вспыхнули. Он вдруг подумал о том, целовали ли ее когда‑нибудь, но сразу же постарался отбросить эту мысль.

— Сэр Джон, — неуверенно произнесла она, еще больше зардевшись.

— Вы заехали повидать мою жену? — спросил он, словно не слыша ее. Он намеренно старался казаться грубым, желая, чтобы она уехала.

— Да. — Она отвела глаза.

— Она в холле. Я уверен, что она будет рада поговорить с вами.

Джулия с потерянным видом уставилась в землю. Хоук почувствовал себя мужланом. Он поклонился.

— Простите мне мои манеры, — чопорно сказал он. — Мы провели в пути несколько дней и очень устали.

— Мне не надо было приезжать, — сказала Джулия. Она подобрала поводья и стала поворачивать лошадь. Прежде чем Хоук успел сообразить, что делает, он схватился за узду кобылки одной рукой, а другой сжал колено Джулии.

Она застыла, широко раскрыв глаза.

Хоук тоже окаменел. Их взгляды на мгновение встретились.

Хоук сделал глубокий вдох. Что за мальчишеское поведение! Он выдавил из себя подобие улыбки.

— Пожалуйста, сойдите с лошади, леди Стретклайд. Катарине сейчас очень нужен друг.

Джулия, казалось, целую вечность смотрела на него, потом соскользнула на землю. Хоук поддержал ее, говоря себе, что делает это вовсе не потому, что ему нравится к ней прикасаться.

— Как себя чувствует Катарина?

— Лучше, чем можно было бы ожидать, — ворчливо сказал он, не в силах отвести взгляда от ее глаз. Следующие ее слова потрясли его.

— А вы, сэр Джон? Что вы чувствуете?

Он уставился на нее, зная, что она спрашивает не о его здоровье. Внезапно ему захотелось излить ей, шестнадцатилетней девочке, всю свою боль, всю потребность в сочувствии. Она глядела на него огромными синими глазами так, словно ей ничего больше не требовалось, как только утешить его. Но он наверняка только вообразил ее озабоченность, ее симпатию, ее сочувствие. Он неуклюже сказал:

— Со мной все в порядке. — Ложь. — И я рад, что Катарина вернулась. — Еще одна ложь. Видит Бог, он вовсе не был рад.

Ее глаза раскрылись шире, маленькое личико напряглось, и она бодро улыбнулась.

— Я тоже рада, что Катарина вернулась, — прошептала она, улыбаясь еще усерднее. Ее голос дрожал. — Теперь она сможет в декабре присутствовать на моем венчании с лордом Хантом.

Хоук отдернулся, как от удара. На мгновение он лишился дара речи.

— Вы выходите замуж за Саймона Ханта? — Ему представился толстый виконт, накрывший Джулию своим телом, осыпающий ее слюнявыми поцелуями.

Джулия отвернулась, открывая его взгляду свой потрясающе правильный и ставший вдруг совершенно невыразительным профиль.

— Да.

Хоука захлестнула обжигающая волна ревности.

Они больше не разговаривали. Стараясь не глядеть на нее, он провел ее в дом. Но он невольно все представлял ее в объятиях Саймона Ханта, женой Саймона Ханта.

В летнее время Елизавета предпочитала жить в Уайтхолле, и с ранним наступлением весны она перевела сюда свой двор. За окнами растущие вдоль Темзы деревья выпустили почки, и нарциссы уже распустились. Елизавета расхаживала по своей приемной. Настало время покончить с проблемой, которая неотвязно, словно саваном, окутывала ее мысли.

Она повернулась к собравшимся, к тем, кого она пригласила, чтобы помочь ей принять решение, которое вполне могло оказаться ужасно болезненным, — к ее кузену Тому Батлеру, к графу Лечестеру и к Уильяму Сесилу. Без всякого предварительного вступления она сказала:

— Я должна предать О'Нила суду или помиловать его. Я не могу допустить, чтобы он сгинул в казематах Тауэра.

Все заговорили одновременно, возбужденно предлагая свое решение этого противоречивого вопроса. Ормонд явно не допускал даже мысли о помиловании, но Лечестер вдруг стал возражать против суда, за который выступал до сих пор. Сесил не издал ни звука. Елизавета окриком вынудила мужчин замолчать.

— Почему я не должна его освободить, раз он заявляет, что может захватить Фитцмориса?

Ормонд не верил своим ушам.

— Неужели вы полагаете, что ему можно доверять? Королева взглянула на своего кузена.

— Если он доставит мне Фитцмориса, то заслужит наше прощение.

Ормонд вышел из себя.

— Он не сделает этого! Он лжет и скрывает свои истинные намерения. Ведь он союзник паписта! И вы еще ему верите, Бет? Вы позволяете ему обмануть себя его приятными манерами и его мужественностью!

Елизавета побледнела. А вдруг Том прав? Ей не хотелось думать об этом. Неважно, как часто она размышляла о том, что Лэм О'Нил должен быть повешен, но сердце ее всегда бунтовало против этого.

Ормонд не в силах был остановиться:

— Не забывайте, что он сын Шона О'Нила. Не могу понять, как вы могли не вспомнить об этом, когда узнали, что моя сестра забеременела от Лэма. Не так много лет назад, Бет, ко двору прибыла Мэри Стенли, которую обрюхатил Шон О'Нил! Какая ирония! Сын Мэри поступил с Катариной так же, как его отец с его матерью! Доверять О'Нилу — просто сумасшествие.

— Вы обвиняете О'Нила в насилии, Ормонд? — небрежно спросил Лечестер. — Я говорю это неохотно, но когда я в последний раз видел Катарину, я не заметил в ней особой ненависти к пирату.

Ормонд не успел ответить, потому что Елизавета подскочила к Лечестеру.

— И когда же это было, Роберт? Лечестер удивленно посмотрел на нее.

— Что именно, Бет?

Елизавета не стала повторять вопроса. До нее дошли слухи о странном свидании, состоявшемся неделю назад в королевском саду в Ричмонде. Свидание в полуночный час. Свидетель готов был поклясться, что женщина была Катариной. Шпион не увидел лица мужчины, но сообщил, что он был смуглым, широкоплечим и очень высоким. Елизавета уставилась на Дадли, задаваясь вопросом, изменил ли он ей с Катариной Фитцджеральд. От одной этой мысли ее начало трясти. Разве мало того, что эта потаскушка опутала О'Нила? Неужели недостаточно было отослать ее в изгнание в Корнуэлл?

Лечестер заговорил, словно его и не прерывали:

— Если О'Нил может схватить Фитцмориса, его следует освободить.

Елизавета наморщила лоб.

— Вы запели другую песню, Роберт. Ведь совсем недавно вы советовали мне побыстрее отдать его под суд и повесить.

Лечестер улыбнулся.

— Мы не можем позволить себе продолжение этой ирландской войны. Фитцморис — чересчур способный лидер. Если О'Нил может его свалить, то лучше отпустить его, чем повесить. Никто другой не в состоянии захватить паписта, и вы это знаете, Бет.

Елизавета холодно взглянула на него. Она была уверена, что он что‑то устраивает за ее спиной. Дадли изменил свое мнение чересчур быстро и защищал его чересчур упорно. Теперь он выступал за освобождение пирата. Тут не обошлось без этой девицы. Елизавета это чувствовала, как чувствовала и то, что недостаточно удалить ее от двора, чтобы у Лечестера пропала охота овладеть ею. В голове Елизаветы мелькнула мысль, что она могла бы повесить Катарину за измену вместе с ее любовником.

— Выслушайте меня, ваше величество, — вмешался Сесил. Елизавета с облегчением повернулась к нему. — Мы должны перестать надеяться на сэра Джона Перро. Ему не поймать изворотливого паписта. Он не мог придумать ничего лучшего, чем вызвать его на дуэль, и этим только выставил себя на посмешище.

Елизавета посмотрела в спокойные карие глаза Сесила.

— Я уже оставила надежду на сэра Джона, — сказала она. — Как только услышала эту невероятную историю.

Лечестер и Ормонд оба фыркнули, не в силах удержаться.

Елизавета окинула их уничтожающим взглядом.

— Он попросту сошел с ума, — сказала она. — Вызвать Фитцмориса на дуэль, подумать только! Должно быть, сэр Джон совсем свихнулся, если думает, что таким образом можно прекратить войну.

— Да еще в его возрасте и при его комплекции.

— А эта лиса Фитцморис просто не явился, оставив сэра Джона в дураках дважды.

— Трижды, — добавил Лечестер, и оба разразились хохотом.

— Сейчас же прекратите! — выкрикнула Елизавета. — Как жестоко с вашей стороны насмехаться над человеком, который хорошо послужил нам и потерял ум ради нашего дела!

— Это непростая страна, — негромко сказал Сесил, словно извиняя неудачи и очевидное сумасшествие Перро.

— Могу ли я доверять пирату? — спросила Елизавета. Сесил слегка улыбнулся и сказал, обращаясь только к ней:

— Если О'Нил сумеет поймать паписта, это было бы для нас огромной удачей. Конечно, потом мы останемся с совсем другой разлагающейся тушей.

— Что вы имеете в виду? — требовательно спросил Лечестер.

Сесил только мельком взглянул на него.

— Когда не будет Фитцмориса, кто станет править Южной Ирландией и тамошними ирландцами?

— Я, — сказал Ормонд. Сесил посмотрел на него.

— Вы больше англичанин, чем ирландец, и убежденный протестант. Ирландские лорды будут терпеть вас, но они никогда не пойдут за вами.

Ормонд скрежетнул зубами.

— Я знаю, что вы скажете дальше.

— Неужели? — усомнился Сесил.

— Вы с самого начала возражали против того, чтобы Фитцджеральд был изгнан из Ирландии! — крикнул Ормонд. — Но теперь слишком поздно. Он был лишен всего, и теперь он нищий и наполовину сумасшедший. Ирландцам придется признать меня как самого влиятельного из лордов. Другого выбора просто не существует.

— Другой выбор есть всегда, — спокойно возразил Сесил. И Елизавета поняла, что он уже знал, что делать, если она освободит пирата и тот доставит ей Фитцмориса. Она про себя возблагодарила Господа за то, что у нее есть Сесил — человек, которого она знала, еще будучи юной принцессой, и которому доверяла с тех самых пор.

— И какой же у нас есть выбор, Уильям?

— Освободить пирата, — сказал Сесил, — дать ему завершить свою игру. Нужно позволить лисе самой выбирать путь. А мы будем наблюдать, какие последуют ходы, и воспользуемся теми, которые подойдут нам.

— Нельзя доверять сыну Шона О'Нила! — с жаром воскликнул Ормонд.

Сесил улыбнулся.

— Доверять? Не знаю. Но мы можем им управлять. Наступило молчание.

Сесил сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Как известно, королевский астролог сказал, что его любовница вынашивает сына. Нет лучшего способа управлять человеком, чем через его единственного сына, единственного наследника.

Никто не пошевелился. На их лицах появились улыбки. Елизавета вдруг захлопала в ладоши.

— Какой вы умница, — сияя, воскликнула она. Сесил тоже улыбнулся, думая, что вряд ли он умнее пирата, который, если все пойдет так, как предполагал Сесил, в итоге окажется хозяином положения.