Ковчег Даррелла: 1962-1965

Кризис был полным. Мечты Даррелла рушились на глазах. Требова­лись решительные действия. Ни он сам, ни Джеки не могли решить финан­совые проблемы зоопарка. Им нужен был профессионал, администратор и кризисный менеджер, который сумел бы навести порядок в авгиевых ко­нюшнях. Они дали объявление в местной газете и стали ждать ответа. Сре­ди откликнувшихся была Кэт Уэллер, ранее работавшая в рекламном агентстве в Лондоне. Она приехала на Джерси, так как ее муж получил здесь работу. В декабре 1962 года она пришла на собеседование в поме­стье.

«Только Джерри мог назначить собеседование на воскресное утро, — вспоминала Кэт. — Я вошла в комнату и утратила дар речи. У меня есть дар ясновидения, и довольно давно я описывала Сэму, своему мужу, эту комнату во всех деталях. Войдя в дом, я сразу же почувствовала, что уже видела эти комнаты прежде. Это было удивительно. И тогда я сказала себе: «Значит, мне суждено работать именно здесь».

Джеральд и Джеки уже побеседовали примерно с двадцатью претендентами и находились в полном отчаянии. Но Кэт оказалась совершенно особенным человеком. «Она ворвалась в мою комнату, — вспоминал Дже­ральд, — словно в вальсе. Маленькая, кругленькая, с сияющими зелеными глазами и открытой улыбкой. Да, она умеет вести бухгалтерские книги, пе­чатать и стенографировать. Я посмотрел на Джеки, Джеки посмотрела на меня. Мы инстинктивно поняли, что свершилось чудо».

Через три дня, 12 декабря 1962 года, Кэт начала спасательскую дея­тельность в зоопарке. После первого дня работы у нее сложилось впечатле­ние, что все ее усилия пойдут прахом. «Я подумала, что работы здесь на полгода, — вспоминала она. — Они находились в отчаянном положении: ни денег, ничего. А я никогда в жизни не занималась сбором средств. Тогда я решила, что за полгода сумею привести все в порядок, а тогда делами займется настоящий специалист».

Кэт управляла финансами зоопарка стальной рукой. Ни один, даже са­мый незначительный платеж не производился без ее одобрения. Если смот­ритель просил ее приобрести новую щетку, Кэт требовала принести старую для проверки. Если щетка и в самом деле требовала замены, просьба удов­летворялась. Когда смотритель заказывал двадцать бананов, это количест­во урезалось до восемнадцати. Если сотрудника зоопарка заставали с ябло­ком, его ждала суровая отповедь: «Вы вырываете пищу изо рта животных». Если месячный бюджет тратился за три недели, в последнюю неделю не тратилось ни цента. Оплата счетов была вежливо отсрочена. Хотя такая политика не могла спасти зоопарк, казалось, что путь выбран правильно. «Что бы мы делали без союзника, который снял с наших плеч все админи­стративные заботы, — писала Джеки. — Мы могли заниматься только жи­вотными. Мы навсегда останемся в долгу перед миссис Уэллер. Медленно, но верно она привела в порядок наши дела. С помощью друзей мы стали выбираться из ямы».

Но сделать это было нелегко. К этому моменту в зоопарке жило 650 животных. За ними присматривали сорок человек. Работа была тяжелой и грязной. Свободного времени почти не оставалось. Жалованье было более чем скромным, к тому же выплачивалось крайне нерегулярно. Расходы на питание животных ужасали. Зоопарку в год требовалось 180 тысяч яб­лок, 80 тысяч груш, 50 тысяч апельсинов, бесчисленные тонны лука, по­мидоров, моркови, картофеля, десятки тысяч яиц, безмерное количество молока и мяса. «Деньги... деньги... — жаловался Джеральд журналистам с тяжким вздохом. — Сколько бы их ни было, для зоопарка все равно мало».

Джеральд всегда считал, что его зоопарк должен создаваться в два эта­па. Сначала следовало создать базовую структуру, завести животных, спо­собных привлечь платежеспособную публику в количествах, достаточных для того, чтобы гарантировать существование зоопарка. Затем можно было перейти ко второму этапу развития зоопарка — к превращению его в серь­езное научное учреждение, основной задачей которого будет разведение в неволе животных, находящихся под угрозой исчезновения. По просьбе Джулиана Хаксли Джеральд отложил свои планы, отдав приоритет орга­низации Всемирного фонда охраны природы. Фонд был организован в 1961 году. Но теперь, когда у Даррелла был Джерсийский зоопарк, он ре­шил перейти ко второму этапу развития своего предприятия. Он решил превратить маленький местный зоопарк в благотворительный научный Фонд мирового класса.

С помощью своего друга, директора фирмы «Шелл Интернэшнл» Джеймса Платта, он приступил к преобразованиям. «Без Джимми Плат­та, — вспоминала Джеки, — нам бы это никогда не удалось. Первое, что он сделал, придя ко мне, он трезво спросил: «Вы хотите, чтобы этот зоо­парк существовал?» Джимми очень любил Джерри, но Джерри был мечта­телем, а я практиком. Поэтому прежде чем что-то делать, он хотел выяс­нить, действительно ли я хочу сохранить наш зоопарк. Искушение сказать «нет» хотя бы ради сохранения нашего брака было очень велико, но я этого не сделала, потому что это было бы ужасно. У нас были животные, у нас были огромные долги, у нас работали люди, жившие на три фунта в неделю, но не бросавшие наш зоопарк, мы долгие годы боролись за то, чтобы создать зоопарк. Поэтому я ответила: «Да, я хочу, чтобы он существовал».

Мечта о создании Фонда охраны природы была довольно амбициозным проектом, но Джимми Платту удалось заинтересовать судьбой зоопарка многих влиятельных людей. «Он убедил их в том, что Джерри не получает от зоопарка ни цента, — вспоминала Джеки. — Тем самым он создал во­круг нас ауру респектабельности. Благодаря его усилиям, кредиторы согла­сились дать нам отсрочку».

В судьбе зоопарка произошел решительный поворот. В январе 1963 го­да Кен Смит с женой и собственными животными, которых он держал в Джерсийском зоопарке, покинул Джерси. Он заключил контракт на три года, но проработал четыре. Настало время расставаться. Сестра Джераль­да Маргарет радушно приняла Кена и Труди в Англии. «Я чувствовала себя предательницей, — вспоминала она. — Джеральд и Джеки внезапно уво­лили этих людей. Я погрузила всех их животных в грузовик и привезла на Сент-Олбенс-авеню. Я включила все обогреватели, чтобы мелкие звери не замерзли, а затем перевезла их в Пейтонский зоопарк». Маргарет чувство­вала, что Смит заслуживал лучшего отношения за то, что он сделал ради Джерсийского зоопарка. Но довольно скоро он оправился от стресса и ос­новал собственный маленький зоопарк в Эксмуте.

Теперь предстояло разобраться с огромными долгами зоопарка. В газе­те «Джерси ивнинг пост» было опубликовано обращение двенадцати вид­ных жителей острова, в котором они просили собрать средства для под­держки зоопарка, который не только является драгоценностью острова, но и служит великой цели сохранения исчезающих животных во всем мире. Джеральд написал письма всем своим поклонником. С помощью Кэт Уэл­лер и нового секретаря зоопарка, Бетти Бойзар, эти письма были разосла­ны по адресам всех тех, кто писал Дарреллу.

Начали поступать деньги. Размеры пожертвований были различны. Бо­гатый человек мог прислать тысячу фунтов, а местный мальчишка отдать свои карманные деньги. Работники зоопарка, несмотря на мизерный раз­мер своего жалованья, собрали небольшую сумму, чем растрогали Дже­ральда и Джеки до слез. Сто пятьдесят жителей Джерси, а также любители природы со всех концов света собрали 13 500 фунтов. Джерси — это рай для богатых людей, хотя источник их богатства порой бывает сомнителен. Однажды по совету банковского управляющего Джеральд обратился за по­жертвованием к некоему мистеру X. Этот человек — высокий, красивый, интеллигентный — встретил Джеральда в своем доме, более похожем на дворец, внимательно выслушал смущенную просьбу и спокойно выписал чек на две тысячи фунтов. В благодарность Джеральд назвал одного из но­ворожденных орангутанов в честь этого человека. Однако через три месяца имя мистера X замелькало на первых страницах газет. «Оказалось, что он сумел за короткое время обобрать массу богатых жителей Джерси, и к тому же провел некоторый период времени в одной из самых известных тюрем ее величества. Хотелось бы мне познакомиться с ним раньше. Он мог бы меня многому научить».

Собственный вклад Джеральда был самым значительным. По совету близких он согласился принять на себя груз двадцатитысячного долга. Так как единственным источником доходов для него был писательский труд и телевидение — довольно ненадежное дело, — он собственными руками продавал себя в рабство. Но он оставался непреклонен.

В мае 1963 года Джеральд принял ответственное решение и назначил своим заместителем двадцатисемилетнего Джереми Маллисона. Они встре­тились в июне 1959 года, вскоре посте возвращения Джеральда из Арген­тины. Тогда Джереми работал в отделе пернатых. Он всегда интересовался животными и природой. В свое время Джереми оставил работу в фирме своего отца и отправился в Родезию и Ньясаленд в качестве солдата добро­вольца. Ему хотелось увидеть Африку. Вернувшись в Британию, он поду­мывал о найме в полицию Гонконга или о работе на чайных плантациях Ассама. Но затем решил работать с животными. Сначала Джереми нанялся на молочную ферму в Девоне, а затем на псарню в Суррее. Вернувшись на Джерси, он собирался организовать собственную псарню, но средства не позволили. В отчаянии он нанялся на временную работу в только что от­крывшийся Джерсийский зоопарк, не потому, что ему хотелось работать в зоопарке, а потому, что недавно прочитал «Мою семью и других зверей».

Зимой временная работа закончилась. Из отдела тропических птиц Дже­реми перешел в отдел млекопитающих. Работа ему очень нравилась. Пла­ны Джеральда по спасению исчезающих видов животных казались ему очень захватывающими. «С носом, как у герцога Веллингтонского, светлы­ми волосами и яркими голубыми глазами, — писал Джеральд, — Джереми относился к нашим животным так, словно родил их сам. Его привычка оценивать внешность мужчин и женщин, называя их «прекрасными образ­чиками породы», показывала, что работа проникла и в его повседневную жизнь». По мере того как знания Джереми в области разведения экзотиче­ских животных углублялись, он начал ощущать потребность продолжать образование, чтобы организовать собственную экспедицию. В октябре 1961 года он отправился в Южную Африку ловить диких зверей.

К моменту его возвращения на Джерси Кен Смит уже уволился. Дже­ральд и Джеки искали человека, который мог бы взять на себя управление зоопарком. «Джерри пригласил меня в свой кабинет, — вспоминал Джере­ми, — на втором этаже правого крыла главного дома. «Джереми, — сказал он мне, — не хотел бы ты стать моим помощником — помощником дирек­тора Джерсийского зоопарка?» Он дал мне два дня на размышления. Что ж, я с первого дня был его учеником. Он был учителем. Он не мог оказать мне большей чести. Я всегда предпочитал оставаться на вторых ролях, но он всегда поддерживал меня и вселял в меня уверенность в собственных силах. Джеральд был очень обаятельным человеком. Как все великие люди, он не думал о том, кто вы такой, кем работали и где учились. Если он видел в вас что-то привлекательное, он мог поддержать вас. Он никогда не работал с людьми, которые ему не нравились, как бы высока ни была их квалификация. Он обладал удивительным чутьем на людей, хотя никогда не пытался оценивать их. Так что через два дня я пришел к нему и сказал: «Я буду счастлив работать у вас».

Но очень скоро Джереми Маллинсон понял, что в зоопарке два дирек­тора. Джеки гораздо активнее Джеральда занималась практическими дела­ми, связанными с работой зоопарка. (Когда Тони Лорт-Филипс получил от Джеки какое-то указание, он ответил: «Если бы мы были на корабле, я бы хотел получать приказы от капитана, а не от его жены».) «Джеки была очень прямолинейна, — вспоминал Маллинсон. — Она стреляла от бедра. Она была разумной женщиной и когда видела, что что-то делается непра­вильно, сразу же об этом говорила. В самом начале моей работы мне при­шлось несколько раз столкнуться с ней. Я сказал ей: «Послушайте, давайте решим сразу: или вы занимаетесь этим делом, или я. Но на компромиссы я не согласен». Когда об этом узнал Джерри, он был очень расстроен. «Я не собирался покупать собаку, чтобы лаять самому, — сказал он Джеки. — Я хочу, чтобы он пользовался авторитетом, и не позволю ни своей жене, ни кому-нибудь другому унижать его». Надо отдать Джеки должное, боль­ше проблем между нами не возникало. Она всегда говорила что думает, но никогда не опускалась до грубостей и сплетен. Я отлично понимал, какое давление приходится выдерживать ей и Джерри».

Но Джеки не отступила. Она всегда стремилась заботиться и о живот­ных, и о персонале. Это было частью политики открытых дверей, которую они с Джеральдом проводили в своем зоопарке. «Сотрудники должны знать, что могут свободно говорить со мной обо всем, — писала она, — а я была своеобразной записной книжкой Джерри. Так продолжалось доволь­но долго, пока наконец он почему-то не возразил против нашей политики и прочел мне занудную лекцию о том, как мне следует вести себя в зоопарке и на Джерси вообще. Будучи по происхождению еще большей ирландкой, чем Джерри, я вспылила и прямо сказала ему, куда он может отправляться со своим драгоценным зоопарком и всеми комитетами».

Джеральд закончил одиннадцатую книгу за девять лет. Вышла в свет «Земля шорохов», книга, посвященная поездке в Аргентину в 1959 году. Джеральд по-прежнему оставался в ряду наиболее читаемых английских писателей. Любовь к приключениям, дар рассказчика, чувство юмора, умение описать животных с самой неожиданной точки зрения, контакт­ность и дружелюбие сделали Даррелла мастером прозы о путешествиях и животных. Писательскую карьеру Даррелла иначе как триумфом и назвать нельзя.

Джеральд начал работать над следующей книгой «Поместье-зверинец», посвященной первым четырем годам существования Джерсийского зоопар­ка. В то же время он продолжал работу над текстом к семи документаль­ным фильмам Криса Парсонса «Двое в буше», в которых рассказывалось о его путешествии по Новой Зеландии, Австралии и Малайзии. Повседнев­ные заботы не давали ему работать днем, поэтому ему приходилось писать по ночам. Джеральд много раз пытался приступить к работе над книгой, но Джеки видела, что дается она ему очень тяжело. «Никогда еще я так не хо­тела написать эту книгу за него», — говорила она.

Отвращение Джеральда к писательской работе стало почти патологиче­ским. Он переживал острый кризис. Сам процесс письма казался ему смер­тельно скучным по сравнению с работой в зоопарке. Сохранение зоопарка и создание Фонда отнимали все его силы. Тем не менее в определенные мо­менты Джеральд чувствовал, что писательский труд возвращает его к жиз­ни. Книги приносили ему славу, деньги, популярность и внимание средств массовой информации. Не напиши он свои книги, ему бы никогда не соз­дать собственный зоопарк.

Трудности, связанные с созданием Фонда, казались непреодолимыми, но в конце концов они остались позади. Было объявлено, что возглавят Фонд леди Кутанш, жена бывшего бейлифа Джерси, граф Джерси и Джим­ми Платт. В Фонде также был совет, состоявший из известных людей, на­чиная с редактора «Джерси ивнинг пост» и кончая управляющим местным банком, который был назначен почетным казначеем.

Вскоре управляющего банком на этом посту заменил более влиятель­ный человек — сэр Жиль Гатри, известный банкир, занимавшийся авиа­ционными перевозками. Питер Скотт прибыл на Джерси, чтобы помочь Джеральду организовать Фонд, и сразу же стал первым научным советни­ком новой организации.

6 июля 1963 года второй акт драмы наконец-то завершился. «Это был великий день, — писал Джеральд. — Мы собрались в мрачном, торжест­венном Ройял-Корте в Сент-Хельере, чтобы объявить себя законной орга­низацией. Адвокаты, напоминавшие своими мантиями черных ворон, тес­нились в полумраке и переговаривались вполголоса. Наконец мы смогли выйти на дневной свет и отправились в ближайшую гостиницу, чтобы от­праздновать превращение Джерсийского Фонда охраны дикой природы из мечты в реальность».

Джеральд передал права собственности и управление зоопарком ново­му Фонду, а сам остался почетным директором, не получающим жалованья. Председателем Фонда стал лорд Джерси, в качестве символа был из­бран дронт, концепцией Фонда стал ковчег, а лозунгом новой организации стало предупреждение «Исчезновение - Это Навсегда». Совет Фонда стал собираться ежемесячно, два члена совета вошли в управление зоопарка, началась работа научного комитета. «Джерсийский Фонд охраны дикой природы образован, чтобы защитить диких животных от угрозы вымира­ния, — заявлял Джеральд. — Особое внимание мы собираемся уделить са­мым мелким созданиям, о которых часто забывают. Наша цель — найти животных, которым угрожает опасность, и попытаться развести их в нево­ле. Тогда мы сможем создать жизнеспособную колонию, которую можно будет вернуть в места естественного обитания».

Фонд начал функционировать. Джеральд, Джеки и Крис Парсонс в июле отправились во Францию, чтобы подыскать натуру для съемок филь­ма о Камарге — «Бык по имени Марий». Затем Джеральд и Джеки поехали к Лоуренсу и Клод в Лангедок, где отдыхала мама. Здесь было много солн­ца, пищи, и вина. «Не хочется даже думать о возвращении», — писала Джеки Алану и Элле Томас 24 июля.

Проблема заключалась не в тяжелом труде, а в образе жизни. Дже­ральд был не таким, как Джеки. Легендарный образ жизни Джеральда на Джерси основывался на доме, открытом для всех, как жили Дарреллы на Корфу и в Борнмуте. Они с Джеки жили над магазином. Под их комната­ми располагались офисы и зал заседаний, а вокруг раскинулся зоопарк. Джеральд писал свои книги и сценарии на кухонном столе (он не любил одиночества, даже ради покоя), в гостиной велись бесконечные обсужде­ния повседневных проблем, которые не прекращались и за обедом. Вход­ная дверь была открыта для всех и в любое время суток. Топот ног по лест­нице стал лейтмотивом жизни Дарреллов на Джерси. В этой жизни не было места интимности и покою. Доступность для каждого стала принципом жизни и работы Джеральда. Это устраивало не всех. Меньше всего подоб­ная жизнь нравилась Джеки и маме. «Постоянные посетители сведут меня с ума», — жаловалась мама в письме к Ларри и Клод 12 октября 1963 года.

У Джеки жизнь в поместье — вообще жизнь на острове — вызывала приступы клаустрофобии. «Джерри буквально бредит зоопарком. Он одер­жим, — писала она. — Времени на личную жизнь у него не остается. Он не любит выходить, коктейли раздражают его. Он считает их нелепым и пустым времяпрепровождением. Иногда он не хочет выходить даже в соб­ственный зоопарк. Я начинаю думать, что наш зоопарк — это своего рода Франкенштейн».

Джеральд стал узником собственного зоопарка. Джон Хартли вспоми­нал:

«Он никогда не проводил много времени вне зоопарка, когда был на Джерси. Я никогда не мог понять его. Говорили, что он не выносит внимания публики, что поклонники его замучили. Но это было не так. Порой в зоопарке вообще не было посетителей. Он поднимался в пять утра, пока зоопарк был еще закрыт. Когда я отправился вместе с ним в Африку, то понял, что он целиком поглощен своими животными. Он готов заниматься ими, играть с ними, разговаривать о них в любое время дня и ночи. Но на Джерси все было иначе. Я не помню, чтобы он хоть раз прогулялся со мной по зоопарку. Я пытался поговорить с ним об этом. Он не останавливал меня, но мне не удалось найти подходящих слов... Главной мечтой его жизни было иметь собственный зоопарк, а когда он получил его, то у него не оста­лось сил, чтобы наиграться с новой игрушкой. После ухода Кена Смита мы стали чаще видеть его, он стал часами разговаривать с нами о том, что мы делаем и что думаем. Он очень гордился и радовался таким разговорам, но во всем этом было что-то неправильное».

Джеки тоже заметила эту странную замкнутость, но муж никогда не хотел говорить об этом. Была ли это застенчивость? Или разочарование от того, что мечта оказалась слишком далека от реальности? Или ощущение того, что он находится не среди равных, а на командном посту? А может быть, причинами тоски Джеральда было то, что он чувствовал себя таким же пленником в поместье, как его звери в своих клетках? «Думаю, Джерри угнетало то, что он получил майорат, — писала Джеки. — Хотя у него были надежные сотрудники, многих из которых он очень высоко ценил, ему приходилось сталкиваться с весьма неприятными вещами, и это было ему трудно».,

Возникали и дополнительные трудности. Маме исполнилось восемьде­сят. Она стала часто болеть, на обоих глазах у нее развилась катаракта. Омна чувствовала себя одинокой и заброшенной. Джеки отправила ее в ко­роткий круиз с Софи Кук. Перед отъездом мама и Софи остановились в Борнмуте. Мама серьезно заболела. По одним сведениям, она прибегла к излюбленному старому лекарству для критических случаев и выпила бу­тылку джина. Если она это и сделала, то лекарство не помогло — или по­могло слишком сильно. Мама потеряла ориентацию. Вызвали Алана Огде­на, который порекомендовал поместить старушку в небольшой дом для престарелых, располагавшийся неподалеку. Здесь ее подлечили от пневмо­нии и сердечного недомогания, но она начала быстро сдавать. «Мама боль­ше не была прежней, — вспоминала Маргарет. — Она очень ослабела, с трудом говорила, целыми днями лежала в постели и отсутствующим взглядом смотрела в окно. Думаю, она хотела умереть». Маргарет стала го­товить для нее комнату в доме на Сент-Олбенс-авеню, но состояние мамы продолжало ухудшаться. Стало ясно, что она серьезно больна. У нее обна­ружили почечную недостаточность, ипрогноз был неутешительным,

У постели умирающей осталась только Софи Кук. Никто из ее детей не смог прийти, 24 января 1964 года Луиза Даррелл умерла. Ее последними словами были: «Это бренди на столике только для медицинских целей, до­рогая?» Маргарет вспоминала: «Когда мама умерла, все ее имущество уме­стилось в носовом платке, как у буддистского монаха, — молитвенник, об­разок с изображением святого Антония и еще пара чего-то в этом духе». Главным достоянием мамы были права на «Мою семью и других зверей», которые Джеральд передал ей несколько лет назад. В своем завещании она оставила эти права своей невестке, Джеки.

Смерть матери стала тяжелым ударом для Джеральда. Она была в его жизни всегда. Она согревала его, когда он был мальчиком, на ее плече он плакал, она была его ангелом-хранителем. А теперь она ушла. Он был вне себя. Отпевание перед кремацией было весьма сложным. Джеки не при­шла. Ларри приехал из Франции. Простота и скромность протестантских ритуалов угнетала его. Джеральд еле-еле это вынес. Алану Томасу при­шлось чуть ли не на руках втаскивать его в церковь. Но когда гроб с телом мамы исчез в часовне, Джеральд выбежал из церкви как безумный.

Вернувшись во Францию, Лоуренс писал Генри Миллеру: «Я только что вернулся с похорон матери. Она терпеть не могла «причинять неудобст­ва людям» и на этот раз не стала этого делать. Она ушла, прежде чем мы успели это понять». «Нам всем ее очень недоставало, — писала Джеки. — Она была тем редким человеком, которого любят все, даже если встреча­ются с ним лишь мельком. Дом без нее стал очень печальным местом».

Джеральд так и не смог стать прежним. Он чувствовал себя одиноким и покинутым. «Я всегда думала, что смерть матери стала для него настоящей катастрофой, — вспоминала Джеки. — Он никогда не говорил об этом, но так и не смог смириться. Он не мог оплакивать ее, а из-за того, что он не смог оплакать ее смерть, его боль делалась еще сильнее». Джеки считала, что реакция Джеральда на смерть матери очень характерна для него. «В детстве его жизнь была настоящей идиллией, особенно на Корфу, и он вырос с убеждением, что жизнь всегда будет такой. А когда она обманыва­ла его ожидания, когда случалось что-то ужасное, он просто не мог с этим справиться. Он бежал от проблем и начинал пить или принимал транкви­лизаторы, а порой прибегал к обоим средствам».

Хотя Джеральд оставался обаятельным, веселым и дружелюбным чело­веком до самого конца, после смерти матери его настроение изменилось. Его мучила неопределенность брака, бесконечные проблемы в зоопарке, те разрушения, которые человечество производило в мире живой природы. Все это мучило и угнетало Даррелла, и с каждым днем его состояние ухуд­шалось.

Изменения во внутреннем мире человека накладывают свой отпечаток и на его внешность. В последнем паспорте Джеральда Даррелла говорилось, что его рост составляет пять футов одиннадцать дюймов, что на четыре дюйма больше, чем в возрасте двадцати двух лет. Но фотографии на этих документах разительно отличаются. Дэвид Эттенборо, встретив Даррелла в Буэнос-Айресе, говорил, что перед ним появился человек, который вы­глядел на десять лет моложе. Теперь же Даррелл постарел на десять лет.

Помимо всего прочего, на лице Джеральда оставили свой отпечаток и его путешествия. До последнего времени он оставался стройным и подтя­нутым. Сколько бы он ни съел и ни выпил, его фигура от этого не страдала. Но за последние несколько лет он стал стремительно полнеть, и теперь был тем тучным, круглолицым человеком, каким запомнили его поклонники. Джеки утверждает, что эта метаморфоза произошла с ним после возвраще­ния из третьей камерунской экспедиции. Болезнь, подхваченная в Африке, вызвала анемию, и в качестве надежного лекарства от этой болезни Алан Огден прописал ему ежедневно пить пиво «Гиннесс», богатое железом, но довольно крепкое. Джеральд воспринял этот рецепт как руководство к дей­ствию и скоро стал выпивать не по бутылке в день, а по целому ящику. «Тогда он начал пить, — вспоминала Джеки. — Когда я пожаловалась док­тору Огдену, тот сказал, что не думал, что Джерри поймет его так букваль­но и что возлияния станут такими обильными». Расходы на волшебный эликсир росли. Джеки даже написала своему бухгалтеру, пытаясь выяс­нить, нельзя ли получить налоговую льготу на пиво, употребляемое в меди­цинских целях, и получила отрицательный ответ.

Для Джеральда Джерси означал не только перемену места жительства, но и изменение всего образа жизни. Он стал не личностью, а институтом. Он больше не принадлежал себе, им владели животные. Такую цену при­шлось заплатить Дарреллу за свою мечту. Ковчег Джеральда лишил его личной жизни, покоя, счастья и благополучия. В свое время он разрушил его брак, лишил его здоровья, а может быть, и самой жизни.

Джеральд Даррелл был бунтовщиком. «Для зоологического истеблиш­мента он был опасным лунатиком, нахальным выскочкой, — вспоминал его друг и коллега. — Этот тип, без степени, без квалификации, осмелива­ется давать интервью и утверждать, что мы занимаемся чепухой и бес­смысленно тратим деньга, которым нашлось бы лучшее применение. Мы не можем позволить любителям управлять этим миром! Его шимпанзе тра­хаются! И он еще считает, что это хорошая идея! Джерри всегда чувство­вал себя в осаде. Он всегда был аутсайдером, не внушающим доверия чело­веком. Он взял чистый лист бумаги и организовал собственный Фонд. Он всегда оставался в изоляции, он был один против всей вселенной. И это проскальзывало в разговоре. Он чувствовал себя отвергнутым, потому что его идеи считали странными и эксцентричными».

Джеральда не пригласили на международный симпозиум по вопросам зоопарков и охраны окружающей среды, который проходил в Лондоне в 1964 году. Он послал письмо организаторам, пытаясь привлечь их внимание к недавно организованному Джерсийскому зоопарку и своему Фонду, делая особенный упор на создании жизнеспособных колоний редких жи­вотных, которые могли бы положить начало восстановлению вида в месте его естественного обитания. «Я полагаю, что мы стали первым зоопарком в мире, который направил все свои средства и энергию на сохранение окру­жающей среды подобным образом, — писал он. — Я верю, что наш зоо­парк совершенно уникален и служит привлечению внимания людей к во­просам охраны окружающей среды».

В то время когда Фонд начинал свою важную, но неопределенную дея­тельность, Джеки начала ощущать глубокие перемены. Вернувшись с Дальнего Востока, она сообщила журналисту: «Несмотря на необычные ситуации, возникающие в нашей жизни, я совершенно счастлива быть же­ной Джерри. Я не меньше его увлечена его коллекцией диких животных, экспонатом которой он порой считает и меня». Но теперь все изменилось. Несмотря на организацию Фонда, Джеральд занимался делами еще боль­ше, чем прежде. «Я редко видела его одного. Нам не удавалось поговорить ни о чем, кроме проблем зоопарка, — вспоминала Джеки. — Я начала не­навидеть зоопарк и все, что было с ним связано. Квартира наша стала вто­рым офисом, где постоянно толпились какие-то люди. В конце концов я взбунтовалась и заставила Даррелла пообещать, что все проблемы, связан­ные с Фондом и зоопарком, будут обсуждаться только внизу, а в своей квартире мы должны иметь возможность расслабиться и побыть наедине. Но эта борьба успехом не увенчалась. У меня возникало ощущение, что я вышла замуж за зоопарк, а не за живого человека».

Но даже перед лицом таких трудностей Джеральд ни на минуту не усомнился в правильности выбранного пути. Он был одним из величайших писателей, писавших о природе на английском языке — впрочем, как и на любом другом. Его имя встало в один ряд с именами великих писателей прошлого — Торо, Ричарда Джеффриса, В. Г. Хадсона, Джона Беррруза, Вильяма Биба — и настоящего — Генри Вильямсона, Джима Корбетта, Конрада Лоренца, Гэвина Максвелла, Джой Адамсон, Джорджа Шахтера. Он стал признанным мастером юмористической прозы. Его книги издава­лись миллионными тиражами. Он мог вести спокойную и размеренную жизнь на юге Франции, как это делал его брат, и писать по книге в год. Но он предпочел трудный путь. Джеральд Даррелл не стал делать то, что ему нравилось, а стал делать то, что считал правильным.

Весной 1964 года Джеральд и Джеки отправились вместе с Лоуренсом и Клод на Корфу. Вернувшись на Джерси, они снова погрузились в обыч­ную суету. «С момента возвращения, — писал Джеральд Алану и Элле То­мас 2 мая, — у нас творится нечто невообразимое. Мы пытаемся спасти нашу львицу, но она все еще больна, хотя надежды на выздоровление есть. Помимо этого, нам приходится решать массу проблем, связанных с Фон­дом. Мы живем в настоящем сумасшедшем доме!»

В попытке сохранить хотя бы видимость личной жизни, Джеки пере­стала активно работать в Фонде и зоопарке. Она считала, что Джеральд намеренно отстраняет ее от повседневных забот зоопарка, но на самом деле основной причиной ее поступка стало лишение иллюзий относительно того образа жизни, который она вела. Хотя Джеки продолжала заниматься делами, они с Джеральдом более не составляли пары, занимающейся об­щим делом. До этого дня он целиком и полностью полагался на ее энергию и мог рассчитывать на поддержку. Именно она помогла ему сделать карье­ру писателя, она помогла ему создать собственный зоопарк, она предложи­ла остров Джерси, она следила за созданием и развитием зоопарка в самые критические первые годы его существования. Теперь же делами Фонда и зоопарка занимался один Джеральд. С этого момента его жизнь кардиналь­но изменилась. Главным для него стала профессиональная карьера, личная жизнь отошла на второй план. Джерсийский зоопарк и Фонд охраны ди­кой природы процветали, брак же Джеральда рушился прямо на глазах.

Признаки разрыва очень скоро стали очевидными. Джеки хотела, что­бы они вдвоем уехали с Джерси. В этот критический момент появился Крис Парсонс и предложил отправиться в новую киноэкспедицию, «пока успех «Двоих в буше» еще свеж в памяти зрителей». Джеральд отнесся к идее благосклонно, но никак не мог решить, куда бы им поехать. Аргенти­на, Гвиана и Индия были отвергнуты. Путешествие по островам Вест-Ин­дии, заканчивающееся на маленьком Лебедином острове, где обитали уни­кальные грызуны — хутии, оказалось слишком дорогим.

— Что ж, — сказал Парсонсу Джеральд, — остается только Западная Африка. Но я уже написал три книги об этом регионе.

— Может быть, стоит подумать о Сьерра-Леоне, — предложил Пар­сонс.

Итак, место было выбрано. Даррелл собирался снять шесть фильмов об экспедиции звероловов в африканских джунглях от отправления до воз­вращения в Англию. Джеральд считал, что в подобном плане есть масса преимуществ. Он сможет получить дополнительную рекламу для себя, сво­его зоопарка и будущей книги, поймает интересных животных, а Би-би-си возьмет на себя часть расходов. Но Джеки категорически отказалась ехать в Африку.

— Я не люблю Западную Африку, — заявила она. — В тропических лесах слишком душно, к тому же я на дух не переношу африканцев. Так что, если ты не возражаешь, эту поездку я пропущу.

Джеральд был готов к такому повороту событий, но все же слова жены его больно уязвили. «Сьерра-Леоне стала причиной серьезного кризиса в наших отношениях, — вспоминала Джеки. — Джерри и не ожидал, что я поеду с ним. Мне не хотелось преувеличивать проблемы, но я начала ду­мать, что вообще не нужна ему. Он был полностью поглощен своим зоо­парком. Я для него превратилась в секретаря, домоправительницу, эконом­ку — и не более того. Больше я не занимала в его жизни важного места».

Джеральд и Джеки пошли своими путями — на этот раз в буквальном смысле слова. Джеки решила, пока Джеральд снимает фильм для Би-би-си в Западной Африке, поехать в Аргентину со своими старинными подруга­ми — Хоуп Платт и Энн Питерс. Она должна была разведать обстановку в стране, чтобы подготовиться к очередной экспедиции. На несколько меся­цев Джеральд и Джеки разошлись. Теперь их разделял океан.

В середине января 1965 года Джеральд со своим молодым помощни­ком Джоном Хартли отправились в Сьерра-Леоне. Джон чувствовал, что между Джеральдом и Джеки что-то произошло. На прощальном ужине пе­ред отплытием Джеральд долго беседовал с матерью Джона. На следующее утро она пришла проводить сына и сказала ему, чтобы он присматривал за Джеральдом в Африке, поскольку тот переживает тяжелое время и может впасть в депрессию. «Я подумал, что так оно и есть, — вспоминал Джон. — Несмотря на то что мне было всего двадцать два года и я никогда не бывал в Африке прежде, я был уверен в том, что именно мне придется поддерживать его».

По странному совпадению корабли, на которых плыли Джеральд и Джеки, встретились в Лас-Пальмасе на Канарских островах. С палубы Джеральд увидел свою жену с Энн Питерс и Хоуп Платт. Он был очень об­радован, кричал, махал руками и хотел немедленно распить с ними бутыл­ку шампанского. Когда пограничники его остановили, он впал в бешенство и скандалил до тех пор, пока ему наконец не разрешили подняться на борт корабля, на котором плыла Джеки. Муж и жена встретились на четверть часа, а затем их корабли разошлись в противоположные стороны.

Измученный страхами относительно судьбы своего брака, Джеральд стал писать Джеки с первого же дня после прибытия в Африку. Он писал о том, что любит ее и нуждается в ней. Но лишь некоторые из этих писем дошли до адресата, большая часть их потерялась в пути. Первое из дошед­ших писем было написано в столице Сьерра-Леоне, Фритауне, сразу же после прибытия.

«Дорогая!

Наконец-то мы добрались. Корабль вошел в порт на рассвете (а мы страшно мучились от похмелья). Фритаун — замечательный город. Более всего он напоминает раскрашенный Джорджтаун. В нем соседствуют уродливые современные здания и очаровательные старинные деревянные доми­ки на сваях. Тебя бы очень поразило отличие местных жителей от каме­рунцев. Девяносто процентов здешних африканцев поразительно красивы, особенно женщины... очень утонченные и изысканные. Представь себе ры­нок или улицу, по которой ходят сплошные Гарри Белафонте мужского и женского пола. Их кожа имеет оттенок светлой бронзы, а смотреть на жен­щин не менее приятно, чем наблюдать за колонией морских котиков. У них красивые лица и длинные, изящные шейки. Более всего они напоминают мне изысканных косуль».

Как только Даррелл прибыл в Африку, ему сразу же стали предлагать помощь. Алмазная компания Сьерра-Леоне предоставила в его распоря­жение лимузин и роскошную квартиру в голливудском стиле на окраине города! «Они провезли нас по прекрасным, пестрым улицам, заполненным красивыми женщинами, — писал Джеки Джеральд. — Мы выехали из Фритауна и стали подниматься на холм. Здесь и располагался очень про­стой дом, из которого я тебе и пишу. Нам предоставили квартиру с двумя спальнями, ванной, туалетом, гостиной или столовой размером семьдесят футов на сорок, кондиционерами в спальнях и холодильником, наполнен­ным пивом. В нашем распоряжении есть стюард. А с балкона открывается великолепный вид на Ламли-Бич». Экспедиции пришлось несколько дней ожидать прибытия «Лендровера», на котором они должны были отправиться в джунгли. Из-за шторма грузовой корабль запоздал.

«Наконец все было готово, — писал Джеральд. — Мы наняли двух обаятельнейших головорезов, Саду и Ламина. Примерно через час мы от­правились в путешествие. Я собирался добраться до Кенемы (и это вполне можно было сделать), но, добравшись до Бо-Джона, мы почувствовали себя настолько уставшими, что остановились в гостинице Южно-Африкан­ской компании и заночевали. На следующий день мы поехали дальше. До­рога настолько пыльная, что я чувствую себя пропылившимся насквозь».

В Кенеме Джеральду сообщили, что лагерь можно будет разбить на за­брошенной хромовой шахте в четырнадцати милях от города. Его завери­ли, что место подходит для этой цели как нельзя лучше.

«Рассказывая Хартли о тех ужасных условиях, в которых мы жили раньше, я был просто поражен тем, что увидел. Шахты располагаются У подножия горного хребта высотой примерно футов восемьсот. К ним ве­дет узкая, извилистая дорога. Возле шахт стоит десять-пятнадцать домов в отличном состоянии. С тех пор как шахты закрылись, здесь никто не жи­вет. Наш дом по своим размерам приближается к дому Джона Хендерсона (в Мамфе). Большая гостиная, огромная спальня, ванная и туалет, кла­довка и кухня в прекрасном состоянии. Есть вода и электричество. На ок­нах спален натянута москитная сетка. С веранды открывается вид на прекрасную равнину, а вдали виднеются холмы. Мы поднялись до восхода солнца, когда равнину укутывал густой туман, из которого поднимались только вершины холмов. Затем прямо перед нами встало солнце, похожее на огромный золотой апельсин. Мы выпили чай под огромным деревом, на котором резвились пять красных колобусов. Когда солнце поднялось выше, оно залило своим светом дерево. Можешь себе представить эту картину: живое зеленое дерево с розовыми плодами, на котором резвятся обезьянки с черными спинками и ярко-рыжими брюшками и лапками. Обезьянки эти издают странные звуки. Такое впечатление, словно на дереве обитают ги­гантские пчелы... Кажется, что здесь обитают ведьмы и волшебники. Мы чувствуем себя, словно остались последними людьми на планете...

Дорогая, как жалко, что ты не поехала со мной! Я понимаю, что у тебя были веские причины, но уверен, что тебе здесь понравилось бы. Наше жи­лище — настоящая «Уолдорф Астория» во всех отношениях. В спальнях работают кондиционеры, на Ламли-Бич отличное купание, у нас есть соб­ственный шофер, а в этом доме нас никто не беспокоит. Климат здесь со­вершенно не похож на Камерун, он скорее ближе к Корфу. В доме доволь­но прохладно. Вечерами мне даже приходится надевать свитер. Леса здесь не такие густые и девственные, как в Камеруне. Тебе бы точно здесь по­нравилось! Я никогда не видел такого количества цветов самых разнооб­разных оттенков. Куда ни посмотришь, всюду видишь пятна розового, пур­пурного, малинового, белого или желтого. Это сказочная страна! Полагаю, ты изменила бы свое мнение о Западной Африке, если бы все это уви­дела...

Если экспедиция не увенчается успехом, это произойдет не потому, что нам не будут помогать. Представляешь, я только что разговаривал с пре­мьер-министром, и он согласился принять участие в нашем фильме! Порой меня даже пугает это безграничное гостеприимство.

После нашей короткой встречи в Лас-Пальмасе я рассчитывал полу­чить от тебя письмо с сообщением о разводе. Я бы не упрекнул тебя. Не слишком я похож на идеального мужа, но все же мысль об этом меня угне­тает.

Дорогая, жизнь так коротка, давай не будем расставаться — ни эмо­ционально, ни физически. Я знаю, что жить со мной трудно, я слишком многого требую, но я постараюсь измениться. Проблема в том, что, когда я далеко от тебя, мне так плохо, что я начинаю сердиться и раздражаться, а это еще сильнее отдаляет тебя от меня. Давай попробуем любить друг друга и попытаемся вернуться в ту сказочную страну, где мы с тобой встре­тились.

Я страшно скучаю по тебе. Мне пора заканчивать письмо. Я люблю тебя. Береги себя и поскорее возвращайся. Надеюсь, ты хорошо отдохнешь и вернешься ко мне посвежевшей и веселой. Пожалуйста, не рискуй и пиши мне. Бог даст, мы еще увидим светлые времена.

Люблю тебя сейчас и всегда».

Джеральд собирался начать с ловли зверей, чтобы к моменту прибытия съемочной группы Би-би-си (через две недели) коллекция была сформиро­вана и он мог бы заняться только фильмом. 25 февраля Джеральд снова написал Джеки. На этот раз он называет хромовые шахты, где они посели­лись, «Шахтами Патоки». Впоследствии он станет называть их «Шахтами Добычи».

«Дорогая!

...У нас все в порядке, надеюсь, что и у тебя тоже. Мы наконец-то мо­жем сказать, что начали формировать коллекцию. На данный момент у нас имеются два детеныша шимпанзе, оба самцы. Я назвал их Флаффи Фрогсботтом и Эймос Таттлпенни. Кроме этого, мы обзавелись парой редких че­репах (к огромному удовольствию Джона), голубым зимородком, молодой совой, мангустой и замечательным детенышем генеты, который, несмотря на свои скромные размеры, обладает замечательным характером. Тебе бы он понравился. Если захочешь, его можно будет держать дома. Мы назвали его Пикином. Теперь веранда нашего дома напоминает небольшой звери­нец. Женщины из пригородов принесли нам пару ручных белок и питона...

Джон Хартли отлично справляется со своими обязанностями. Он пре­красно ориентируется в местных дорогах и никогда не жалуется, хотя у него воспалился глаз от пыли. Джон умеет обращаться с животными и от­лично ладит с африканцами... Он прекрасный спутник, очень спокойный и уравновешенный, с чувством юмора и безграничным терпением. Полагаю, что лучшего спутника мне было бы не найти.

Дорогая, похоже, путешествие пошло тебе на пользу — я получил два теплых письма от тебя за довольно короткое время. Не успел я обрадовать­ся первому, как тут же получил второе. Я читал твое первое письмо, как влюбленный школьник, носил его с собой и постоянно перечитывал. К со­жалению, наши помощники питают нездоровую страсть к стирке. Я оста­вил твое письмо в кармане пижамы (чтобы можно было перечитать его но­чью), а наш бой выстирал пижаму вместе с письмом. Когда я застал его за этим занятием, все чернила уже расплылись. Я был в ярости! К счастью, я уже прочел его столько раз, что помню наизусть.

Дорогая, я чертовски по тебе скучаю. Больше всего меня злит невоз­можность поговорить с тобой... Надеюсь, что когда Крис и все остальные приедут, у нас будет столько работы, что у меня не останется времени ску­чать по тебе, хотя и сильно в этом сомневаюсь. Мне так хочется, чтобы ты была рядом со мной. Сейчас десять вечера: синее небо, солнце, дует про­хладный ветерок, я пишу тебе письмо и пью пиво. Мне слышно, как афри­канцы над чем-то смеются, плотник сколачивает клетки, а шимпанзе вос­торженно обмениваются впечатлениями от прошедшего дня. Прямо передо мной раскинулся роскошный куст малиновой бугенвиллеи, по которому порхают пурпурные и зеленые колибри. Здесь очень красиво, но здесь нет тебя, поэтому все звуки и краски теряют свою яркость. Я чувствую себя так, словно смотрю на закат через темные очки...

Я очень люблю тебя и не могу дождаться, когда же смогу обнять и по­целовать тебя. Пожалуйста, береги себя и не совершай глупостей. Помни, что одинокая женщина — это легкая добыча. Возвращайся ко мне в цело­сти и сохранности и люби меня хоть немножко. Ты пишешь, что я тебе ну­жен: удвой эти чувства, и ты поймешь, как я нуждаюсь в тебе. Ты — вся моя жизнь!»

Постепенно коллекция животных росла. Начались съемки фильма. Од­нако звероловам не хватало двух главных зверей — леопарда и обезьянки колобуса. Чтобы поймать колобусов, нужно было организовать охоту с по­мощью местного населения. Но поймать колобусов было не так трудно, как трудно потом довезти их живыми до Англии. Джеральд писал Джеки:

«Дорогая!

У нас все хорошо, правда, нам приходится вести отчаянную борьбу против времени и африканской медлительности. Местные африканцы по своей лени и инертности могут дать сто очков вперед жителям Мамфе. Приведу пример. Мы отправляемся в деревню. Примерно сорок черных и рыжих колобусов резвятся на деревьях примерно в сотне ярдов от деревни». Мы их снимаем. Все замечательно. В деревне старейшины бьют в бараба­ны. Мы просим их поймать обезьян. Ребята, отвечают они нам, сейчас мы не можем ловить обезьян. Но если эти обезьяны так уж вам нужны, мы по­пробуем поймать их ко вторнику. А почему бы не поймать вот этих? — ин­тересуемся мы. Мы не можем ловить этих обезьян, отвечают нам старей­шины, потому что мы не договаривались ловить их. Хорошо, соглашаемся мы, мы приедем во вторник, рано утром. Африканцы с важностью кивают. Во вторник рано утром мы возвращаемся и застаем старейшин за бараба­нами. Когда же мы пойдем ловить обезьян? — интересуемся мы. О-о-о, — отвечают старейшины. — У нас маленькая деревня, у нас нет молодые охотников, которые могли бы ловить обезьян. Если бы вы привезли не­сколько человек из Кенемы, мы бы поймали для вас обезьян... Целый день уходит на пустые разговоры, мы возвращаемся домой ни с чем. Я сказал операторам, что мне нужно время, чтобы организовать ловлю обезьян. Больше никогда не стану связываться с Би-би-си, только на собственных условиях. Они платят деньги и ожидают получить от нас некое подобие голливудской эпопеи. Я уже не молод для подобных штучек.

Прерываюсь, потому что мы все же идем ловить обезьян.

В тот же день, позже. Поздравь меня! После всех моих жалоб нас нако­нец-то ждал успех. Мы организовали облаву в деревне и поймали то, что хотели. Пятьдесят три африканца (представляешь, какой это был шум?!) выследили нам несколько рыжих и черных колобусов, загнали их на дере­во, а потом развели у подножия дерева костер, закидали его зелеными ли­стьями, чтобы было побольше дыма, и переловили всех обезьян сетями. Шум стоял невероятный (отличные кадры для фильма!). Обезьяны вели себя идеально. Они скакали в нескольких футах от камеры. Каждый раз, когда кому-то удавалось схватить очередную обезьяну, все пятьдесят три африканца издавали торжествующий вопль... Кадры получились замеча­тельные, так что если мы даже не поймаем карликового гиппопотама (а я не думаю, что это нам удастся), Крис будет полностью удовлетворен. По­хоже, я всыпал Дэвиду (Эттенборо) по первое число! А звукозапись филь­ма получается вообще первоклассной. Вчера мы снимали, как мы с Джо­ном ловили крупного крокодила. Стоило мне зайти в воду, как моя нога за­стряла между камнями. Я крепко выругался, а Крис собирается сохранить эти кадры в фильме, чтобы придать программе естественность...

Похоже, все мы подцепили что-то вроде песчаной лихорадки. Первым заболел Хартли, за ним Крис, а теперь и я. Поэтому я пишу это письмо в постели, куда меня уложили. Но все же Сьерра-Леоне — гораздо более здо­ровое место, чем Камерун. Нам всем здесь очень нравится. Должен ска­зать, что нанятые нами африканцы (раздражительные, неумелые, растя­пы, умственно неполноценные и очень красивые) прекрасно справляются со своей работой. Они с радостью встречают каждое новое животное, вни­мательно слушают наши записи и удивительно естественно делают то, о чем мы их просим. Фильм должен получиться отличным.

А теперь перейду к более важным вещам. Дорогая, я так сильно тебя люблю! Ничто не приносит мне радости, потому что тебя нет со мной. А те­перь еще я узнал, что ты не получила моих чертовых писем! Я постоянно Думаю о тебе. Никогда еще я не хотел, чтобы ты была рядом со мной, так сильно. Я так хочу лежать рядом с тобой в теплой постели, и целовать тебя, и ощущать рядом с собой твое шелковистое тело. Я хочу видеть тебя в гневе, когда ты бледнеешь и задыхаешься. Я хочу видеть тебя в душе, всю в мыльной пене, с мокрыми волосами, как у пятилетней девочки. Я так хочу тебя...

Я люблю тебя. Дж.

P.S....Я грязный, наглый и бессовестный. Но я люблю тебя! Если один человек может владеть другим, то тебе удалось завладеть мною полностью. Я так хочу, чтобы ты была здесь.

Говорить, что я скучаю по тебе, глупо. Это все равно что сказать: «Как странно, что солнце зашло. Вы не находите, что стало темновато?» Я чув­ствую себя так, словно лишился обеих рук и обоих глаз. Если ты дашь мне шанс, у нас все станет по-другому. Ты пишешь, что я изменился и что наша жизнь стала другой. Единственное, что изменяется в правильном направ­лении, это моя любовь к тебе. Она возрастает настолько, что становится уже не эмоциональным ощущением, а чисто физической болью. Мне ка­жется, что кто-то засунул мне между ребер раскаленный уголь. Мы живем не вечно. Пока я жив, мне никто не нужен, кроме тебя. Если завтра ты уй­дешь от меня и тебе от этого станет лучше, я не стану тебя удерживать... С тобой — и без всего остального — у меня есть целый мир. Без тебя я — ничто.

Спокойной ночи. Как мне хотелось бы сейчас быть с тобой.

Я люблю тебя. Дж».

Затем экспедиция занялась съемками. Хотя черно-белые колобусы были уже пойманы, нужно было ловить рыжих. А когда экспедиция собрала, всех необходимых животных, выяснилось, что столь желанные обезьяны категорически отказываются что-нибудь есть. Стало очевидно, что их при­дется выпустить, что, с глубочайшим сожалением, Джеральд и сделал. Примерно в то же время произошел инцидент, который поставил участие Джеральда в фильме под угрозу. Он ехал на заднем сиденье «Лендровера». Машина наехала на кочку, и ее так сильно подбросило, что Джеральд по­вредил (может быть, даже сломал) основание позвоночника и сломал два ребра. Ему было больно садиться, ходить, даже просто дышать. Он не мог сниматься и ухаживать за животными. Боль усиливалась. Джеральд по­нял, что ему придется вернуться домой. Он послал телеграмму Джеки с просьбой приехать в Сьерра-Леоне и доставить его домой, что она и сде­лала.

Джеральд не успел встретить ее во Фритауне. Он подъехал, когда она уже сошла с корабля и мрачно дожидалась его на берегу. Воссоединение супругов оказалось очень натянутым. Вот как он описывал его позднее в своих мемуарах.

«— Где ты был? — вместо приветствия сказала она, как и подобает хо­рошей жене.

— Пытался разобраться в этом чертовом порту, — ответил я. Она подошла, чтобы поцеловать меня, и я честно предупредил:

— Не обнимай меня слишком крепко, потому что у меня сломаны ребра.

— Чем, черт побери, ты здесь занимался? — раздраженно спросила Джеки. — У врача ты был? Повязку носишь?

После демонстративных объятий мужа и жены, которые не виделись четыре месяца, мы погрузились в «Лендровер» и поехали домой».

На армейских грузовиках зверей доставили в порт и погрузили клетки на борт судна. Джеральд, Джеки, Джон Хартли, Эин Питере («бодрая и энергичная блондинка», согласившаяся помочь), Крис Парсоис, оператор и звукооператор погрузились на корабль и отплыли в Англию. Путешест­вие прошло без приключений, но вот перелет из Ливерпуля на Джерси превратился в настоящий кошмар. «Как Джеральд со сломанными ребрами сумел все это выдержать, я до сих пор не могу понять, — вспоминала Дже­ки. — Я чувствовала, что он вот-вот лишится сил». Животные же, напро­тив, чувствовали себя прекрасно и, казалось, совершенно не пострадали. Их разместили в зоопарке.

«Даррелл был счастлив, счастливы были и мы все, — вспоминала Дже­ки. — Теперь он наконец мог отдохнуть — что и сделал в течение после­дующих двадцати четырех часов!»

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ВУЛКАНИЧЕСКИЕ КРОЛИКИ И КОРОЛЬ КОРФУ:

1965-1968

Хотя Дарреллу и не все удалось, в целом экспедиция оказалась успеш­ной. «Только что вернулся из Сьерра-Леоне, — писал Джеральд своему приятелю из Новой Зеландии 2 июня 1965 года. — Мы собрали хорошую коллекцию. У нас 90 редких животных, самыми редкими из которых явля­ются черно-белые обезьяны колобусы и пара молодых леопардов». Возвра­щение было триумфальным. «Самая приятная новость, которую я получил по возвращении, — продолжал Джеральд, — это то, что наша пара туатар впала в спячку. Мы все держим пальцы крестиком, чтобы в один прекрас­ный день войти в их клетку и обнаружить там массу маленьких туатарочек...»

■

Джеральд начал писать книгу об экспедиции к антиподам и на Дальний Восток, которую он совершил четыре года назад. Он назвал ее так же, как и телевизионный фильм об этом путешествии — «Двое в буше» («Путь кенгуренка» в русском переводе.) Пока он занимался книгой, Джеки решала тоже попробовать себя в писательском деле и написала историю своей жиз­ни с Джеральдом, его семьей и другими зверями. Ее книга называлась «Звери в моей постели». Она разместила в местной газете объявление о том, что ей нужна секретарша, умеющая печатать и стенографировать. Среди претендентов была и привлекательная молодая блондинка, Дорин Эванс, недавно вместе с родителями переехавшая на Джерси. Придя на со­беседование в поместье, она встретилась не с Джеки, а с Джеральдом и с Кэт Уэллер. В ходе собеседования Джеральд спросил у нее:

— Вы готовы, если потребуется, выкармливать грудью детеныша ежа?

Голос Даррелла был совершенно серьезен, но по выражению его глаз Дорин поняла, что он шутит. «Я сразу же поняла, что между нами много общего, — вспоминала она. — Мы оба любили природу и животных».

В начале 1966 года Дорин принялась перепечатывать книгу Джеки, расположившись в маленькой комнатке на чердаке главного дома. Чтобы ей не было скучно, в комнату поставили клетку с двумя неразлучниками. Закончив работу над книгой Джеки, Дорин спросила, не может ли она стать секретарем Джеральда и поработать над его книгой тоже.

Эта книга давалась Джеральду с трудом. Он столкнулся с дилеммой, которая рано или поздно встает перед каждым писателем, работающим в жанре нехудожественной литературы и рассказывающим о собственных приключениях. В определенный момент свежесть и новизна исчезают. Пу­тешествие сорокалетнего Даррелла по Сьерра-Леоне со съемочной группой Би-би-си было совсем не таким, как странствия по джунглям Камеруна двадцатидвухлетнего новичка. Можно было изменить жанр, перейти от ли­тературы нехудожественной к художественной, писать не о том, что было перед глазами, а о том, что было в голове. Джеральд не был уверен в том, что ему хватит на это таланта, но попробовать было можно. Следующая за­думанная им книга должна была стать чисто художественной. Действие детской книжки «Ослокрады» разворачивалось на Корфу. Задача оказалась не слишком сложной. Даррелл в душе оставался ребенком, к тому же он обладал замечательным даром рассказчика. На этот раз он стал работать по-новому — Джеральд решил диктовать книгу новой секретарше.

«Мы начинали работать в десять часов в его кабинете, — вспоминала Дорин Эванс. — Сначала он разработал план книги. Затем продумал рас­положение глав. Джеральд решил писать по целой главе в день. У него не было никаких заметок, он почти ничего не исправлял. Он просто ходил по комнате и рассказывал мне эту историю, а когда я начинала смеяться, сме­ялся вместе со мной. После обеда я перепечатывала то, что он мне расска­зал, а он прочитывал напечатанное в гостиной, расхаживая по комнате и выкуривая бесконечное количество сигарет «Голуаз». Работая с ним, я за­метила, что лучше всего ему пишется, когда он ходит по комнате».

Дорин взяла на себя и задачу отвечать на письма поклонников. Дже­ральд не мог отвечать на каждое письмо, но обязательно подписывал все письма, рассылаемые от его имени. Особенно внимательно он относился к письмам от детей и молодежи. Книгу «Моя семья и другие звери» в Англии включили в школьную программу, поэтому стало приходить много писем от школьников. «Как стать смотрителем зоопарка? — спрашивали дети. — Мой волнистый попугайчик что-то захандрил, что мне делать?» «Джеральд относился к письмам от детей с огромным вниманием, словно речь шла о редких животных, представляющих для него научный интерес, — вспо­минала Дорин. — Дети были для него следующим поколением, в котором он стремился пробудить любовь к природе и животным. В нем самом эта любовь пробудилась в детстве, и он знал, как важно вовремя помочь ре­бенку».

В феврале 1966 года Би-би-си показала фильм «Поймайте мне колобу­са». Шесть серий фильма рассказывали об экспедиции в Сьерра-Леоне. Публика встретила фильм с огромным энтузиазмом. «Лучше Джеральда Даррелла никто не может рассказать о жизни зверолова, — писал критик «Тайме Эдьюкейшенл Сапплемент». — Колобус — это неуловимая афри­канская обезьянка, с удивительной ловкостью перелетающая с одного де­рена на другое и легко одурачивающая самых опытных охотников. Доку­ментальный фильм Джеральда Даррелла о ловле этих удивительных созда­ний доставляет зрителю истинное наслаждение. Зрителя подкупает не только азарт охоты, но и любовное, замечательное отношение автора к аф­риканцам, помогавшим Дарреллу ловить колобусов. Джеральд Даррелл никогда не обманывает, никогда не жертвует достоверностью ради прихоти оператора. Ему удалось создать захватывающий и искренний текст, ком­ментирующий фильм. «Поймайте мне колобуса» — настоящая классика жанра!»

Телевизионные программы вызвали столь широкий отклик, что «Дейли мейл» даже послала на Джерси журналиста, чтобы тот написал статью о Джеральда Даррелле. В жизни Даррелл оказался совсем не похожим на писателя-юмориста. Перед репортером предстал человек, доведенный до крайности чувством вины человечества перед живой природой. «Можно за­ставить людей посмотреть «Колобуса», — сказал Джеральд журналисту, — но они не хотят знать ничего о действительном положении вещей. Они не считают себя виновными в том, что целые леса вырубаются ради того, что­бы наделать бумажных салфеток, что овцы вытаптывают пастбища, что целые виды животных вымирают. Так трудно донести до человечества мысль о том, что природу нужно охранять. Даже натуралисты часто спра­шивают меня: «О чем это вы твердите, Даррелл? Это неизбежный про­цесс». Но уничтожение природы нужно остановить! Половина животных, собранных в моем зоопарке, находится на грани исчезновения или окажет­ся на ней в ближайшее время».

Джеральд показал журналисту рогатую лягушку, держа ее так береж­но, словно это была этрусская ваза. «Посмотрите, как она прекрасна, — сказал он. — Люди часто спрашивают, какой в ней прок. Но они никогда не задумываются о том, какой прок в них самих. Почему кто-то должен ис­чезать с лица планеты, потому что он не нужен человеку? Право на жизнь есть у всех! Иногда мне кажется, что я делаю полезное дело. А затем при­ходит письмо от телезрителя, который ни черта не понял. Один из моих корреспондентов назвал меня самым злым и жестоким человеком на Зем­ле. Держать животных в клетках противно воле господа, по его мнению. Если бы он мог, то запер бы в клетку меня. Хороший довод в споре, не правда ли?»

16 мая 1966 года Джеральд, Джеки и Дорин Эванс отправились в дол­гое и неспешное путешествие по Франции и Италии в Венецию, а оттуда с комфортом отплыли на Корфу. Джеральд преследовал сразу четыре цели. Он хотел снова увидеть свой обожаемый остров, продиктовать новую книгу, подыскать место для натурных съемок фильма о своем детстве, за­пускаемого на Би-би-си, и купить старинную виллу или участок земли для постройки дома. Они остановились в квартире Филиппы Сансон, сестры Тео Стефанидеса. Огромная квартира занимала почти весь верхний этаж старинного венецианского особняка. Из окон открывался вид на порт. Квартира была полностью обставлена, так что в ней можно было жить со всеми удобствами.

Распорядок дня Джеральда не изменился. Дорин вспоминала:

«Он поднимался на рассвете, где-то около пяти часов. Я заваривала ему чай с концентрированным молоком в большой зеленой чашке. Затем я оде­валась, и он начинал диктовать, расхаживая по огромной гостиной, откуда открывался прекрасный вид на море и мелкие островки. Он диктовал до полудня, потом я все перепечатывала, пока Джеки ходила за продуктами к обеду. Она покупала цыплят, помидоры, свежий хлеб, сметану... А потом мы все отправлялись на море. Больше всего нам нравилось в Барбати. Длинный чистый пляж раскинулся к северу от города. В те дни там совер­шенно не было людей, только сторож оливковой плантации. Мы плавали, а потом устраивали пикник под оливами и миндальными деревьями. Джер­ри читал то, что я напечатала, что-то исправлял, а мы отдыхали. Когда солнце начинало клониться к закату, мы собирались домой. Порой мы ос­танавливались в маленькой деревушке Луциола на Ипсосе, которая в те времена не была так застроена, как сегодня. Там был маленький ресторан­чик, где подавали восхитительные пирожки с курицей. В кустах кричали древесные лягушки, мы сидели за столом, ужинали и пили местное вино. Ужин на Корфу — дело серьезное, требующее времени. Иногда мы устраи­вали пикники в южной части острова. Это было довольно далеко. Возвра­щаясь оттуда, мы обычно ужинали в любимом ресторане Джерри «Темис», возле центральной площади. Хозяином «Темиса» был приятель Джеральда, Василий. Дома мы ели довольно редко. Готовил всегда Джерри. Его пи­рожки с рыбой были восхитительны, а креветки по-провансальски с пря­ностями невозможно забыть. Мы усаживались вокруг большого обеденного стола, пили вино, а Джеки ставила записи своих любимых классических произведений. Воздух был теплым, и за окнами поблескивало море».

Однажды они ходили на крикетный матч между командами острова и Британского флота (британцам было приказано проиграть!). В другой день отправились на ночную рыбалку. Море фосфоресцировало. Стоило опус­тить в воду руку, как на ней загорались тысячи бриллиантов. Так прошло лето.

В начале сентября они вернулись на Джерси. Лоуренс и Клод в конце сентября перебрались в дом побольше. Джеки и Джеральд решили арендо­вать их бывший дом на два года. Так началась связь Джеральда с Франци­ей, которая не прекращалась до конца его жизни.

В сентябре была опубликована книга о шести месяцах, проведенных в Новой Зеландии, Австралии и Малайзии. Джеральд сменил издателя. По­сле долгих и мучительных раздумий по настоянию Джеки он покинул изда­тельство «Харт-Дэвис», с которым было связано начало его писательской карьеры, и согласился на более выгодные предложения Уильяма Коллинза, владевшего более крупным и доходным издательством. Рецензии на пер­вую книгу Даррелла в издательстве «Коллинз» были весьма благоприятны­ми. «Дейли мейл» назвала «Двоих в буше» «интересной для чтения и очень веселой книгой», а «Ивнинг стандарт» заявляла, что Даррелл «в очередной раз порадовал своих поклонников и натуралистов-любителей во всем мире». Морис Уиггин в «Санди таймс» писал, что книгу Даррелла «легко чи­тать, трудно отложить в сторону, а экспедиция в ней описана удивительно интересно и захватывающе. Это увлекательное повествование раскрывает перед читателем те трудности, сложности, радости и чудеса организации, которые стоят за каждым из фильмов мистера Даррелла о природе».

В конце 1966 года Фонд охраны дикой природы организовал грандиоз­ный благотворительный бал для своих членов и высшего света острова. Мероприятие прошло с огромным успехом. Среди присутствующих выде­лялся высокий темнокожий чисто выбритый мужчина, облаченный не в обычный смокинг, а в роскошное одеяние королевства Бафут. Сначала его приняли за самого Фона, но при ближайшем рассмотрении заметили весе­лые, голубые, чисто европейские глаза и бархатный голос, говоривший на исковерканном английском с неисправимым культурным акцентом. Загадка раскрылась очень скоро — Джерри прибыл на Бал в Черно-белом стиле в виде черного Фона. Ради этого он даже сбрил свою бороду — единствен­ный раз в жизни.

Дело сбора средств для Фонда взяла в свои руки леди Саранна Кал­торп, молодая женщина, близко подружившаяся с Джеральдом и Джеки. Она появилась в их жизни примерно год назад. Джеральд случайно позна­комился с ней в аэропорту, где она продавала флажки для местного благо­творительного общества, и был поражен ее красотой, интеллигентностью и поистине ирландским шармом. Она родилась в Ирландии, работала стюар­дессой, затем вышла замуж за летчика, ирландского аристократа Пите­ра Сомерсета, лорда Калторпа. По приглашению Джеральда и Джеки, Са­ранна Калторп вместе с леди Джерси организовала множество благотвори­тельных мероприятий Фонда на острове — балы, концерты и тому подобное, — чтобы собрать пожертвования у богатых жителей Джерси.

Но средства, собранные подобным образом, были лишь каплей в море. Денег требовалось гораздо больше. Зимой 1966/67 года в жизни зоопарка разразился самый страшный кризис. Не было денег, чтобы плат

Date: 2015-11-13; view: 326; Нарушение авторских прав