Несколько слов о прошлых мировоззрениях и о трудности их понимания для современного человека

Из всех трудных задач, представляющихся для нашего ума при изучении чуждой нам исторической эпохи, одна из самых труднейших – это необходимость ясно и отчётливо усвоить себе во всей их логической последовательности как чуждый для нас склад мышления, так и чуждые для нас основы миросозерцания её современников. Для того, чтобы войти в душу какого-либо из отдалённых поколений, нужно быть настолько отзывчивым человеком, чтобы под впечатлением нескольких разрозненных остатков, характеризующих его умственную жизнь и сохранившихся, подобно окаменелостям, в забытых старинных книгах, сделаться способным не только представить, но и временно почувствовать себя иным человеком, мыслящим совершенно иначе и верящим в то, во что он уже не может верить.

Очень многие из нас к этому совершенно неспособны. Да это и понятно. Как может человек, никогда не евший, например, плода хлебного дерева, представить себе вкус этих плодов, и никогда не куривший опия – представить себе вполне ярко и отчётливо душевное состояние тех, которые предаются этому куренью? Как может человек, привыкший смотреть с детства на камни, воздух, деревья и облака как на предметы «неодушевлённые», понять ощущения горячо и искренне молящихся им дикарей и представить себе наивное мировоззрение этих людей так же хорошо и верно, как если бы оно было его собственное?

Всё это для нас возможно и легко лишь в том случае, если в нашей собственной душе ещё звучат, в той или иной форме, отдалённые отголоски первобытного строя мысли наших предков, слабые отзвуки их давно исчезнувших для нашего сознания чувств и инстинктов. Тогда, под впечатлением живого рассказа какого-либо великого художника, мы можем сделаться способными на время отрешиться от нашего собственного Я, почувствовать в себе другую душу, мыслить другим умом, смотреть на мир другими, не нашими, глазами, любить и ненавидеть другим, непривычным для нас способом.

Но если в нашей душе уже совсем отсутствуют даже и следы каких-нибудь из прошлых мировоззрений, навсегда погребённых на неведомых для нас кладбищах исторической жизни, тогда всё кончено. Умершего не воскресишь…

Кому из нас не приходилось в более позднем возрасте перечитывать какую-либо повесть или роман, произведший на нас необычайно сильное впечатление в детстве, и с улыбкой спрашивать себя: как могла подобная пустая или прямо нелепая вещь подействовать на нас тогда таким ошеломляющим образом? То же самое и с прошлыми мировоззрениями. Большинство из них уже недоступно для нас в полной силе, мы смотрим на них бесстрастно, как чужие, и только спрашиваем себя: как могли когда-то люди волноваться и нередко жертвовать своею жизнью из-за подобных пустяков? – Открывающиеся перед нами исторические трагедии на почве борьбы за отжившие идеи уже не вызывают более у нас ничего, кроме чувства сожаления о человеческой глупости…

А между тем глупости здесь именно и не было. Всё это было только первое пробуждение человеческого ума, его первые блуждания в поисках за истиной!..

Вот почему наиболее способными хорошо понимать душу прошлых поколений оказываются именно те из образованных людей, чья голова с детства была переполнена рассказами суеверных, первобытных нянек. Если веяние современной науки о природе и изгонит, наконец, из их голов все эти призраки минувшего мрака, воспоминание о них всё же остаётся навсегда. Не разделяя более прошлого мировоззрения, они его будут вполне хорошо представлять.

Мне лично в этом отношении выпало на долю большое счастье. И старое и новое мировоззрения были лично пережиты мною. Под влиянием рассказов моей деревенской няньки, происходивших большею частью в длинные зимние вечера или при уединённых прогулках, весь мир начал представляться мне в раннем детстве в виде круглого диска – Земли, – прикрытого стеклянным колпаком-небом, на вершине которого стоял трон, а на троне бог, высокий седой старик с длинной белой бородой, всегда окружённый прославляющими его и преклоняющимися перед ним ангелами и святыми. Звёзды были восковыми свечами, горевшими по ночам на этом прозрачном своде, и каждая из них была человеческой жизнью. Звезда догорала и падала вниз с неба, когда соответствующая ей человеческая жизнь угасала на земле.

Неодушевлённых предметов не было совсем: каждое дерево, столб или камень обладали своею собственною жизнью и могли передавать друг другу свои мысли. Листья деревьев переговаривались друг с другом шелестом, волны – плесканьем, а облака, играя, гонялись друг за другом и неслись на крыльях ветра вдаль, к какой-то неведомой и им одним известной цели, принимая на своём пути формы всевозможных животных и их отдельных членов.

Каждое произнесённое слово или звук не были простыми сотрясениями воздуха, а особенными, быстро исчезающими невидимыми воздушными существами, которые зарождались в груди произносившего их человека, вылетали через его рот и, войдя через ухо в голову другого человека, принимали там формы тех предметов, о которых ему хотели сообщить, а затем таяли и исчезали навсегда…

Воспоминания об этом прежнем, давно пережитом, миросозерцании остались у меня настолько живы, что через много лет потом, когда я был уже навсегда заключён в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, мне пришла идея воспроизвести его в наиболее подходящей литературной форме, в поэме, где действующими лицами были различные срывавшиеся с человеческих уст и улетевшие в воздух слова и звуки. Поэме этой, как и большинству задуманных мною когда-то больших стихотворений, не суждено было никогда появиться на свет. Теперь я уже почти ничего не могу воспроизвести из неё, кроме нескольких отрывочных куплетов, вроде, например, печального рассказа Оха в ответ на вопрос случайно залетевшего к нему в беседку сада 3евка о причине его унылого вида:

«Ах, Зевок, мой друг любезный, отвечает бедный Ох,

Оттого я так печален, что здоровьем очень плох,

Поздней ночью я родился у старушки, у больной,

Весь измучен я ломотой и летаю сам не свой».

Однако раз этой поэме не суждено было целиком сохраниться в моей памяти, то зачем же и вспоминать о ней? Какое отношение может она иметь к предмету настоящего сочинения? Только то, что воспроизводившиеся в ней фантастические образы, вроде только что приведённого, составляли одну из деталей старинного миросозерцания, которое переживали все народы, находясь на заре своей умственной жизни. Мы никогда не должны забывать, что окружающая природа была для них не такой, как для большинства из наших современников. Многие из нас даже не способны представить себе, чтобы сознательные существа были составлены иначе, как из белковых веществ в виде человека и высших животных, да и то исключительно на земном шаре. Поверхности остальных светил кажутся им вечно безмолвными и необитаемыми пустынями.