Часть вторая 6 page. — Сергей уже не мальчик, мама, — сказала Аня

— Сергей уже не мальчик, мама, — сказала Аня.

И Сергей понял, что все будет хорошо.

Откуда ему было знать, что пройдет всего лишь несколько дней и его счастье окажется под угрозой.

повернулся к Ане — она опустила голову и, не поднимая глаз, смотрела на свои руки. Сергей осторожно поднял ее лицо за подбородок. И, когда их глаза встретились, она сказала шепотом:

— Сергей, что бы ни случилось, куда бы ты ни ехал, я от тебя ни на шаг.

Последние сомнения, которые еще были у Сергея, рассеялись окончательно — они поженятся, он станет ее мужем, и они уедут отсюда в Америку. Но только как же она сможет уехать без материнского благословения?

Сергей только тяжело вздохнул. Да, порой среди близких людей в семье бывает тяжелее, чем одному зимой в горах. Природа, по крайней мере, ничего не усложняет, а вот разобраться в движениях души куда сложнее.

— Мама не может ехать, — сказал Андрей, — и ты, Аня, знаешь почему. Она сама ведь не раз говорила, что смертельно боится даже подниматься на палубу, не то что плыть по океану.

Валерия наконец вернулась, и ее голос не оставлял и тени сомнения в том, что решение ее было окончательным.

— В Америку я не поеду, — сказала она. — Я родилась и умру на русской земле. Мой муж нашел в этой земле последний... — она вдруг всхлипнула, но совладала с собой. Взглянув на Аню, она сделала решительный жест рукой: — Хотя я и благословила мою дочь на брак, но ехать за море моего вам благословения не будет, и не просите... но разрешать — разрешаю, так и быть. Куда муж, туда и жена, так заведено, и так будет.

Только прошу вас, если вы меня хоть сколько-нибудь любите, не уезжайте сразу, поживите с нами хоть немного. Дайте мне немного пожить с моей замужней дочерью, чтобы я могла получше узнать, что за человек мой зять.

Сергей, у которого камень упал с души, не мог отказать Валерии в ее просьбе. Он согласился задержаться еще на несколько месяцев. И только тогда улыбка вернулась на лицо Валерии. Это была счастливая улыбка, улыбка матери, для которой главное в жизни — счастье дочери.

— Что ж, на том и порешим, — сказал Андрей и обнял Сергея, как брата.

Спустя несколько дней, когда уже в полном разгаре были хлопоты, связанные с приготовлениями к свадьбе, Валерия сказала Сергею:

— Вам с Аней придется повенчаться у отца Алексея в церкви, куда мы ходим, иначе этот брак будет считаться незаконным. Но от тебя, Сергей, потребуют свидетельство о крещении. Я так полагаю, что тебя крестили в военной школе и у них должны остаться соответствующие документы. Так что тебе нужно как можно скорее связаться со школой...

Школа... Словно волной, тяжелые воспоминания накрыли его, а он так хотел оставить их в прошлом. Впрочем, обращаться в школу было ни к чему, все документы, что были в его папке, он прихватил с собой. Среди них было и свидетельство о крещении. Просьба Валерии болезненным эхом отозвалась в нем, напомнив, что со школой никакой связи быть не может. Он бежал, он убил своего соученика- кадета, его по-прежнему разыскивают.

Но откуда Валерии было знать, ведь он никогда об этом не рассказывал. И никогда не расскажет ни ей, ни Андрею, ни даже Ане. Тем более Ане.

оженились они в пятницу вечером, 6 ноября 1891 года, в маленькой часовне. Случилось это шесть месяцев спустя после прибытия Сергея в Петербург. В этот день шел снег, и в мире царили холод, красота и радость. В этот день сбылась Сергеева детская мечта стать частью этой семьи.

Позже в этот день, уже почти под вечер, у них дома состоялась и еще одна брачная церемония. На этот раз уже в узком кругу и по еврейской традиции. Кроме жениха с невестой, ее матери и брата, присутствовали несколько ближайших друзей-евреев. Валерия не рискнула приглашать необходимый по талмудическим правилам миньян, минимум в десять свидетелей.

Свадебным подарком от Валерии и Андрея была подержанная двуколка, которую выкрасил собственноручно Андрей, и выглядела она как новая. Эта двуколка — а к ней и старая, но вполне надежная лошадка — были отличным подарком для загородных прогулок.

Когда гости разошлись, Валерия выставила молодых за дверь со словами:

— Надо же вам в первый раз прогуляться вместе, как муж и жена!

— Наверное, эта прогулка — тоже традиция? Я что-то про такую не слышал.

— Да, будет традицией... когда-нибудь. А мы будем ее зачинателями. Пойдите прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, — с шутливой строгостью распорядилась Валерия, словно ей не терпелось поскорее войти в новую для себя роль тещи.

Сергей с Аней не стали спорить и пошли рука об руку по заснеженной улице. Падающие снежинки по-праздничному сияли золотом в свете газовых ламп. Да и сама ночь с морозным воздухом, запахом снега и запахом дыма из множества очагов словно решила показать Сергею другой, незнакомый Санкт-Петербург, на который он смотрел теперь Аниными глазами.

— А знаешь, мама была права, — сказала Аня. — Она выставила нас, чтобы мы могли подышать свежим воздухом — а ты заметил, что сегодня воздух по-особенному свежий?

Они засмеялись. Затем она сняла рукавицу и сама стянула рукавицу с его руки.

— Я хочу держать тебя за руку, Сергей. Не хочу, чтобы какие-то перчатки мешали мне касаться тебя. Чтобы что-то мешало нам чувствовать друг друга...

Он заглянул ей в глаза.

— Давай будем возвращаться, — сказал он. — Пора ложиться спать.

Аня улыбнулась, и румянец, горевший на ее щеках, был не только от холода.

По возвращении они обнаружили, что Валерия и Андрей успели перенести вещи Валерии в прежнюю Анину комнату, а их вещи — в спальню Валерии, которая была больше.

— Вот так будет в самый раз, — объявила им Валерия вместе с пожеланиями спокойной ночи.

А еще раньше, днем, Андрей успел отвести Сергея в сторонку и напомнить ему о том, что по еврейским законам в пятничную ночь мужья обязаны доставить радость своим женам.

Никогда еще Сергею не хотелось так сильно исполнить предписания закона — до самой последней его буквы.

их брачную ночь Сергей показал своей невесте медальон и поведал Ане его историю. Затем он срезал пять волосков из ее медных локонов, свернул их в маленькое колечко и спрятал за фотографии родителей.

— Было время, когда этот медальон был моим единственным сокровищем, — сказал он ей. — Теперь ты мое сокровище, так что передаю его тебе. — Затем он заключил Аню в свои объятия и сказал: — Мы поженились в тот миг, когда встретились наши глаза.

— Когда тебе было восемь, а мне — пять? — насмешливо переспросила она.

— Именно так... и даже раньше, еще до этой жизни.

Затем, после того как ее первоначальное волнение растаяло, она полностью отдалась ему. Переполняемые страстью, Сергей и Аня обучались путям любви, проводя одну ночь за другой в объятиях друг друга.

Однажды ночью, лежа в кровати, Аня тихо засмеялась в ответ на его прикосновение, нежно прикоснулась к белому шраму на Сергеевой руке и проворковала:

— Давно я не видела нашу матушку такой счастливой.

— Счастливой? Наверное, потому, что мы поменялись комнатами?

— Нет, дурачок... Какие все-таки мужчины бесчувственные существа! Она счастлива потому, что все ее мысли теперь о ее первом внуке.

— Вот оно как... Тогда нам нужно делать все, что от нас зависит, чтобы не обмануть ее ожидания, — сказал он, целуя впадинку на ее горле.

Аня прижалась к нему, возбужденно прошептав ему на ухо:

— Да... начнем же работать над этим планом немедленно.

После их первой пятничной ночи в каждый последующий день Анино желание оказаться в его объятиях только возрастало. Так что у них появились, как и заведено у любящих, свои, понятные только им шуточки по этому поводу. Когда Сергей занимался чем-нибудь по дому, или читал в гостиной, или брился, Аня незаметно подкрадывалась и шептала ему на ухо:

— А скажи мне, муженек, какой сегодня у нас день?

И каждый день следовал один и тот же ответ:

— Похоже на то, что сегодня пятница.

И она отвечала:

— Так ведь это же мой любимый день... и моя любимая ночь.

Все дни и ночи, которые последовали за их свадьбой, будь то в спальне, или на кухне, или во время прогулок по улицам и вдоль каналов Петербурга, Сергей продолжал рассказывать Ане историю своей юной жизни. Она также делилась с ним своими прошлыми радостями и печалями. Они почти ничего не скрывали друг от друга. Почти ничего.

ем временем слухи о новых погромах на юге, а также об отдельных случаях, происходивших и вне черты оседлости, дошли и до них. Но не только они — еще сильнее беспокоили Сергея неясные предчувствия, которые говорят человеку о приближающейся буре, даже когда на небосклоне ни облачка. Будь его воля, он немедленно купил бы билеты на ближайший поезд до Гамбурга, а оттуда — первым кораблем в Америку. Он, как мог, старался обуздать свое беспокойство — к тому же жизнь в самом Петербурге была вполне размеренна и спокойна. Не стоит изводить себя из- за каких-то непонятных страхов, успокаивал себя Сергей. К тому же он решил для себя уважать просьбу Валерии, хотя понимал, что решительный разговор неотвратим.

В середине января он еще раз переговорил с Валерией, теперь уже с глазу на глаз, напомнив ей о своем намерении как можно скорее ехать в Америку.

— Мама, скоро у меня будет достаточно денег для этого — через месяц, от силы через два. Так что будьте готовы к тому, что мы с вами расстанемся.

— Я все понимаю, Сергей, — ответила она. — Но ведь все так хорошо устроилось, и мы так счастливы вместе. К чему вам мчаться куда-то за тридевять земель?

Всякая беседа на эту тему неизбежно заканчивалась одним и тем же — Валерия внезапно вспоминала, что нужно срочно починить то-то и то-то, и просила Сергея это сделать за свой счет. Соответственно, сбережения Сергея росли медленнее, чем ему хотелось бы. Но и отказать Валерии в ее просьбе он не мог. Ведь, в конце концов, он жил под их крышей и было в порядке вещей вносить свою долю в расходы семьи.

Но нежелание Валерии смириться с мыслью, что их расставание неизбежно, со временем привело к тому, что отношения между ними стали напряженней.

аждый новый день Грегор Стаккос начинал с ясной целью, и его мало беспокоило, насколько она согласуется с ничтожными убеждениями или нравственностью остальных людей — тех ничтожеств, которых он ни во что не ставил. Жилистый и мощный, он питал отвращение к тяжелой работе, и поэтому, если ему нужны были еда, деньги или лошадь получше, он просто крал или брал все нужное силой, не заботясь о том, что станется с ограбленными, покалеченными или убитыми владельцами. Ничуть не сомневаясь в своем праве даровать или отнимать жизнь, он уже привык думать о себе как об атамане, чья сила и власть недоступны обычным людям. Недалек тот час, говорил он себе, когда и другие увидят в нем того, кем он уже видел себя, — атамана, старшего среди казаков.

Такие люди, как Грегор Стаккос, нередко становятся вождями народов. Однако, чтобы быть впереди, им нужны еще и приближенные, преданные и умелые, которые стали бы глазами и руками предводителя. Скоро он соберет вокруг себя таких людей. У него все продумано. Пока что Стаккос наблюдал и задавал вопросы.

Однажды дорога привела Стаккоса в казацкую станицу у самого Дона. Это был своего рода казацкий форпост, ограждавший южные рубежи казацких поселений от набегов банд грабителей. После всего нескольких дней в этом селении ему пришлось иметь дело с одним юнцом, который во всеуслышание заявлял, будто Стаккос украл у него нож. Чтобы проучить клеветника, Стаккос избил того до полусмерти, едва не выбив ему глаз. А ножа так и не нашли.

Пару дней спустя одна девушка обвинила Стаккоса в том, что он взял ее силой. Она была дочерью деревенского атамана, так что Стаккосу ничего не оставалось, как поскорей уносить ноги и искать себе более спокойное селение.

«Пожалуй, все-таки не помешает на будущее держать себя в руках», — подумал Стаккос, оттачивая на досуге свое новое приобретение — охотничий нож.

Стаккос ехал своей дорогой, и следом за ним, куда бы он ни повернул коня, ехал однорукий всадник. Он был примерно одного со Стаккосом возраста. В этих краях его знали как Королёва. От Стаккоса также не укрылось, что у него появился незваный попутчик, и он стал расспрашивать людей об этом Королёве. Выяснилось, что многие слышали о нем разное, но мало кто знал, что он за человек. Королёв был на целую голову выше Стаккоса, с грубыми, словно вырубленными топором чертами, глубоко посаженными зелеными глазами и иссиня-черными волосами, связанными в косичку на спине. Пожалуй, этого силача можно было даже назвать красавцем, если бы не рваный шрам на щеке, слишком близко посаженные глаза и недостающая левая рука.

«Он держится особняком, — сказал про него один старый казак — одно время Королёв жил в их деревне. — Появился в наших краях примерно с полгода тому, но не прижился». А теперь этот гигант повсюду ездил следом за Стаккосом.

Наконец Стаккос решил поговорить с ним по душам.

— Чего за мной увязался?

— Повидал я на своем веку немало народу, но таких, как ты, не встречал. Хочу понять, стоит ли приставать к тебе в товарищи.

— В товарищах я не нуждаюсь. Но тот, кто пристанет ко мне, под мое начало, жалеть не будет.

— Тогда покажь, каков ты в деле, — сказал Королёв, слезая с коня и расстегивая единственной своей рукой ворот рубахи. Голос у него был необычно сипловатый, чем-то напоминавший змеиное шипение. Грегор Стаккос только кивнул в ответ. Он и бровью не повел в ответ на вызов гиганта, хотя все в нем кричало от восторга — вот оно, его единомышленники начинают собираться.

— Ну, коли просишь, — в свою очередь спешился и Стаккос. Хотя его противник выглядел внушительно, Стаккос хорошо знал, в чем крылась его собственная сила — в готовности скорее принять боль или даже смерть, чем поражение.

Королёва же, напротив, его неожиданное хладнокровие смутило. Он привык, что мужчины, словно трусливые псы с поджатым хвостом, спешат убраться подобру-поздорову, пока дело действительно не дошло до драки.

Они кружили друг против друга, не отводя глаз и испытывая противника, сверяли свою ярость и свою решимость победить с яростью и решимостью другого. Грегор первым рванул на себя противника, но Королёв дрался исключительно хорошо даже одной рукой. Он бы и вышел из боя победителем, если бы не ошибся в Стаккосе, недооценив его живучесть. Удары Стаккоса, обычно валившие людей с ног, на Королёва не оказывали видимого воздействия. Но пары ударов Королёва хватило, чтобы у того хлынула кровь горлом.

Королёв привык все свои схватки заканчивать, хватая сзади соперника своей единственной рукой за шею. Это его и подвело. Как только Королёв оказался сзади и его рука обвила шею Стаккоса, тот немедленно провел бросок, и Королёв тяжело, словно куль с мукой, грохнулся оземь. А Стаккос уже держал нож в руке.

Приставив колено к массивной груди гиганта и поигрывая ножом у его щеки, Стаккос спросил:

— Так чем мы закончим нашу встречу? Выбор за тобой — хочешь, еще одну щеку порежу, а хочешь — руку прочь, чтобы того... не кренило в другую сторону.

— Поступай как знаешь, — только и сказал однорукий гигант. — Но я все равно поеду следом за тобой, хочешь ты того или нет. И буду рядом, пока сам не решу уйти.

— Ух ты, слова-то какие нашел! Ты, гляжу, мастер не только кулаком махать. Что ж, рядом так рядом. Давай руку, раз уж я ее не отхватил.

И Стаккос протянул ему руку, чтобы помочь подняться с земли. Но Королёв, словно пружина, вскочил и уже был на коне. По дороге у них завязался разговор, не слишком похожий на дружескую беседу. Скорее это был сговор сообщников.

Стаккос спрашивал о его жизни напрямую, без околичностей, и так же просто отвечал ему Королёв. Откуда шрам? Пацаненком сам себя порезал, чтоб не звали мазунчиком. Когда руку потерял? Три года назад, повздорил с мужиком в трактире, а тот возьми да и схватись за топор.

— Я-то сам не душегуб, — просто сказал Королёв, — но пришлось его жизни лишить, уж больно топором размахался.

Но, прежде чем расстаться с жизнью, мужик так рубанул его топором, что Королёв посчитал бесполезной тратой времени возиться с раной. Того гляди, загноится. Чтобы этого не случилось, он взял тот самый топор — хозяин его к тому времени уже валялся под лавкой со сломанной шеей — и доделал то, с чем не справился мужик. После этого у него еще хватило сил подойти к жаровне и сунуть обрубок в горящие угли.

— Сам после этого чуть концы не отдал, — кивнул своим воспоминаниям Королёв, — но ничего, как видишь, жив остался.

Чем дольше они ехали, тем больше убеждался Стаккос, что у них с Королёвым много общего. И тот рано ушел из дому, но распространяться об этом не захотел, сказал только:

— Набедокурил я. Стали меня все бояться.

— И что, на порог указали?

— Не-а... — покачал головой тот. — Как-то просыпаюсь я утром, а дома никого... ушли. Во как.

Он потянул коня за узду и пристально взглянул на Стаккоса:

— Ты слушать — слушай, а болтать не моги. Так и порешим: кому сболтнешь лишнего про меня, оставлю без языка. Или ты меня без руки. Но теперь я уже умный. Знаю, как с тобой надо драться.

Стаккос так же спокойно ответил на его взгляд, не отводя глаз, и у Королёва все похолодело внутри. Впервые в своей жизни он узнал, что такое страх — чувство, неведомое ему до той поры. Он отвел глаза и добавил еще одно условие:

— С женщинами я не прочь... того... повозиться. Так что ежели будем кого брать в полон...

— А на что нам эти пленные, подумай сам?

— Раз так, тогда сначала женщин — мне, а потом можно и головы с плеч. Согласен?

— А отчего ж и нет? — ухмыльнулся Стаккос.

Королёв хочет женщин — будут ему женщины. Стаккосу нужна власть. И она будет принадлежать только ему.

Так они и договорились. Шло время, и к этим двоим, что заключили между собой соглашение на большой дороге, стали подтягиваться такие же, как они. Словно мухи на навоз, слетались они отовсюду, привлеченные невиданным прежде казачеством, во главе которого стояли некий атаман Стаккос и его «рука» — свирепого вида однорукий великан.

ришел февраль. В один из дождливых дней, которые иногда случаются в Петербурге в эту пору года, утром, когда они уже собирались вставать, Аня прошептала:

— Сергей, я должна тебе сказать что-то очень-очень важное.

— Моя дорогая, для меня важное все, что ты мне говоришь.

Она шутливо толкнула его локтем:

— Это важнее. Ты слушаешь? В самом деле слушаешь?

Он повернулся к ней, сквозь сон припоминая, что вчера,

после работы, руки так и не дошли починить раковину на кухне.

— А что, разве такое когда было, чтобы я тебя не...

Но она не дала ему договорить, прижав палец к его губам.

— Внутри меня началась новая жизнь. Я чувствую, что ношу ребенка.

Сергею показалось, что он ослышался. Для него это было так же неожиданно, как если бы Аня заявила, что может летать по воздуху.

— Ребенок? — переспросил он. — То есть наш с тобой ребенок?

Аня только засмеялась в ответ.

— Не припоминаю, чтобы кто-то еще принимал в этом участие!

— Когда ты это поняла?

— Я начала догадываться еще в январе, но решила пока не говорить... Мало ли что. Все произошло вскоре после того, как мы поженились. Может, даже в нашу первую ночь, — сказала она.

Потрясенный ее словами, он потянулся к ней, прикоснулся пальцами к ее животу.

— А он шевелится? Можно, я послушаю, как он шевелится?

Аня в притворном ужасе закатила глаза.

— Ах, Сергей Сергеевич, вы себя считаете таким умным, а на самом деле такой глупый! Дайте нам еще несколько месяцев, и тогда мы начнем брыкаться, как наш папочка... А пока... Пока что он не больше твоего кулака, вот так-то.

— Хм... ты сказала, он?

Аня наморщила лоб.

— А что, чем тебе мальчик...

— Да будет мальчик! — торжественно объявил Сергей, стараясь отогнать от себя мысль, каково ему придется в роли отца семейства. — Начнем с мальчика, а потом... потом... А твоя мама уже знает?

— Само собой — нет! Кто, по-твоему, о таком должен узнавать первым?

— Нужно и ей, и Андрею немедленно сообщить об этом. И о том, что наш сын должен родиться в Америке!

Аня прижалась к нему.

— Да, в Америке...

— Хорошо бы, если б это и в самом деле оказался мальчик. Я займусь его воспитанием, научу его всему, что знаю сам... Как выживать в дикой природе...

Аня тихонько засмеялась:

— Сергей, давай не будем бежать впереди паровоза. Не успело дитя родиться, а мы уже для него все распланировали. Вот представь себе, что это будет не он, а она?

Но его глаза еще больше расширились, когда он представил себе эту возможность:

— Дочь? Да еще такая грациозная, как ее мать? Тогда она точно будет балериной!

Аня с замиранием сердца слушала его. Она вся светилась от счастья:

— Сергей, а еще говорят, что чудес не бывает. Четыре месяца тому ты даже не знал, что я жива. А сейчас ты уже в своих планах видишь нашу дочь примой в Мариин- ском...

— Аня, — мягко перебил он ее. — Не будет никакого Мариинского — наша дочь вырастет в Америке...

— Конечно, Сергей, конечно. Это так, просто к слову пришлось. А в Америке, кстати, — там есть балет?

— Надо думать, есть. А еще горячая вода на кухне и туалет в квартире...

— Неужели мы скажем «прощай» походам за водой к колонке на углу? И больше не придется вниз по лестнице идти в туалет? Или греть воду на примусе, чтобы принять ванну? — спросила Аня. — Если так, то я готова хоть сейчас плыть за море! О Сергей, если это сон, то я не хочу просыпаться!

Он обнял Аню так нежно, что она засмеялась счастливым смехом:

— Можешь обнять меня сильнее, я не сломаюсь, — сказала она, крепко сжав его в объятиях прежде чем выскользнуть из постели.

Они сговорились, что Валерии обо всем расскажут только тогда, когда Сергей вернется с работы и они все соберутся вместе за обеденным столом.

Этим вечером, когда Валерия и Аня подавали на стол, Сергей сидел молча, но с такой счастливой улыбкой, что Андрей наконец не выдержал:

— Что-то ты сияешь сегодня, словно новый медный грошик! Случилось что-то хорошее? А ну давай, выкладывай!

Валерия, которая уже обо всем успела догадаться по Аниному выражению лица, затаив дыхание, ждала, чтобы они сами подтвердили ее догадки.

Услышав новость, она, не в силах сдержать чувств, выбежала на кухню.

Сергей непонимающими глазами посмотрел на Аню. Она тут же бросилась вслед за матерью. Вскоре она вышла к мужчинам со счастливой улыбкой и, смахнув нечаянную слезу, объяснила:

— Не волнуйтесь. Мама просто не хотела, чтобы мы видели слезы на ее глазах, пусть даже слезы радости. Она взялась готовить для нас медовый пирог — отпразднуем прямо сейчас.

С наступлением весны Сергей и Аня стали совершать прогулки на свежем воздухе, насколько позволяло ее положение. В первые недели ее беременность протекала тяжело, но на пятом месяце Анино здоровье значительно улучшилось. По воскресеньям они подолгу прогуливались, обсуждая свои планы на будущее.

В последнее воскресенье мая, когда Аня была на шестом месяце, Сергей в первый раз вывез ее на подаренной двуколке на тот луг, где он нашел дедовские часы.

Прогуливаясь по краю лужка в тени деревьев, Сергей то и дело озабоченно поглядывал на Аню, не устала ли она. Но его тревоги были напрасны — Аня блаженствовала на вольной природе, показывала ему птичек и даже, восхищенно ахнув, схватила его за руку, когда среди листвы на какое-то мгновение показались олениха с олененком.

Их ноги утопали в мягкой летней траве, что колыхалась под теплым летним ветерком, а красные, желтые и пурпурные цветочки не могли не радовать глаз.

— Здесь так красиво, — сказала Аня. — Давай, Сережа, здесь постелим покрывало и устроим пикник. Нам все равно не найти лучшего места.

Так они и сделали — расстелили покрывало, выложили продукты из корзинки, а когда наелись досыта, то решили не спешить с возвращением и остаток дня провести вдвоем. Если бы в этот день Сергей внезапно умер и оказался бы в раю, то он не заметил бы перемены — так ему было хорошо с Аней сейчас на этом лугу.

Единственное, что слегка подпортило ему настроение, так это облако на горизонте, напомнившее Сергею о всадниках, которые уже задерживали его здесь, почти год назад. Ему даже показалось, что он может различить на горизонте небольшой отряд всадников. Он присмотрелся получше, но всадники исчезли. Но то прежнее чувство беспокойства, что он испытал год назад, снова вернулось к нему, и он порадовался тому, что еще немного — и они уже будут на пути в Америку.

В этот же вечер, не откладывая, он объявил за обедом, что достаточно уже скопил денег и на билеты, и на первые расходы. Еще пара недель — и они будут собираться в дорогу. О своих тревогах он не стал говорить ничего, чтобы не беспокоить их своими, возможно беспочвенными, предчувствиями.

Когда Аня отнесла посуду на кухню, Валерия подсела к Сергею. Взяв его руки в свои, она мягко обратилась к нему:

— Сережа, скажи мне — разве я тебя не люблю? Или разве нехорошо к тебе отношусь?

— Нет, мама, что вы такое надумали?

Удовлетворенно кивнув головой, она продолжала дальше:

— Мне ли тебе объяснять, что жизнь такая штука, что мы с моей дочерью можем и не увидеться больше. Так позволь мне хотя бы дождаться моего внука?

Но Сергей предвидел такой поворот. Потом его попросят не торопиться с отъездом, ведь ребенку только-только сделали обрезание, а потом попросят задержаться еще на десяток лет, до бар-мицвы, и так далее. Поэтому у него уже заранее был приготовлен ответ:

— Так ведь Андрей остается с вами, — уверенно отвечал он. — Он женится, и у вас тут будет полно...

— Как знать, Сережа, как знать, — все тем же спокойным голосом вела свое Валерия. Очевидно, она тоже заблаговременно подготовилась к этому разговору. — Андрей пока не помышляет о женитьбе, тем более о том, чтобы обзаводиться детьми. И что, вы будете настолько бессердечны, чтобы не позволить своей матери, чтобы она вот этими своими руками приняла первого внука, да еще при родах своей единственной дочери? Неужели вы способны отказать в этой малюсенькой просьбе? Ведь я не прошу вас остаться здесь навсегда.

Она сжала Сергеевы ладони своими.

— Может, ты думаешь, что мне хочется про такое просить? Да будь у меня хоть малейшая надежда достучаться до ваших каменных сердец, я бы не то что просила, я б на коленях...

Сергей со страдальческим выражением лица обернулся к Ане, надеясь увидеть в ее лице поддержку. Аня стояла в дверях и молча слушала, ожидая, что он решит.

Его ответ удивил самого Сергея. Сердце его сжалось от тяжелого предчувствия, но он покорно произнес:

— Хорошо, мама, будь по-вашему. Вы увидите рождение своего первого внука. Но как только мы сможем отправиться в путь — мы отправимся в путь, я вам это говорю.

Валерия в радостном порыве заключила его в объятия:

— Ах, Сережа, ну надо же быть таким добрым человеком!

— И добрым мужем, — наконец-то улыбнувшись, кивнула и Аня.

тому времени, когда Грегор Стаккос и однорукий великан Королёв прибыли в казацкую станицу в предгорьях Кавказа, они уже стали куда более осмотрительны, стараясь говорить и действовать так, чтобы не оттолкнуть от себя и возможных хозяев, и возможных последователей. Впрочем, двум вооруженным всадникам, по одному виду которых было понятно, что им не впервой пускать в ход оружие, в этих неспокойных краях всюду были рады. Они за стол и кров присоединялись к местным казацким отрядам и ждали только своего часа, чтобы проявить себя.

Долго ждать не пришлось. Через пару недель после их появления из разведки в станицу вернулся казацкий разъезд. По их сведениям, абреки-чеченцы перешли реку, чтобы совершать нападения на русские селения. В первой же стычке они убили двух русских. И казаки выставили удвоенную стражу вокруг своей станицы, чтобы нападение чеченцев не застигло их врасплох. Постов решено было выставить вдвое больше обычного. Каждый отряд должен был одновременно держать в виду своих товарищей-казаков с обеих сторон, чтобы стражу не могли снять незаметно.

Стаккос понял, что удача сама идет к нему в руки. У него уже появились почитатели среди станичной молодежи, которых он заворожил рассказами о своих похождениях. Истории эти были по большей части не более чем плод его воображения. Но уже то, что в пути его неотступно сопровождает однорукий гигант внушительного вида, могло у кого угодно отбить охоту оспаривать их правдивость.

— Как по мне, так не стоит ждать, пока чечены первыми перейдут через Терек, — предложил он нескольким молодым парням, жадно ловившим каждое его слово. — Мы с Королёвым сами нападем на их стоянку, этой же ночью. Где они остановились, мы примерно знаем, а перебить всех чеченов нам по силам. И все, что в лагере, будет наше — и лошади, и оружие... а что еще у абреков взять? Разве что парочку ушей отрезать на память? — прибавил он, подбрасывая в руках вместительный кожаный кошель.

В ответ двое парней из тех, кто помоложе и нетерпеливей, сразу же вызвались идти с ними. Еще трое, не желавшие показаться трусами, после недолгих раздумий тоже согласились идти.

Еще не рассвело, когда Грегор Стаккос со своим отрядом неслышно приблизились к стоянке чеченцев. Стаккос дал последнее наставление своим людям — ружья и пистолеты пускать в ход только в случае крайней необходимости. В лагерь следовало войти неслышно, чтобы застать спящих абреков врасплох. Оставив лошадей неподалеку, Стаккос и его люди, крадучись, приблизились к самому лагерю чеченцев.