Глава 7. Революция «Солидарности» в Польше

Общественный строй, который принято называть социализмом, был установлен в Польше вследствие поражения гитлеровской Германии в 1945 г. Пользуясь присутствием Советской Армии, левые партии взяли власть и стали вводить принципы социалистической экономики и политической системы советского типа.

Историк этого периода Н.Коровицына пишет: «Восточноевропейский путь развития больше соответствовал экономическим и культурным реалиям именно Польши. Общество крестьянского типа являлось своеобразным исходным пунктом трансформационных процессов второй половины прошлого века в нынешних посткоммунистических странах. Крестьянским трудом занимались от 40 до 48% дедов нынешних польских горожан. И в самом конце ХХ в. крестьянское происхождение в этой стране, как в других странах бывшей социалистической системы, оставалось доминирующим для всех социальных групп — от высших госслужащих до неквалифицированных рабочих»72.

Плановая экономика в Польше быстро показала осязаемые результаты. В 1951—1972 гг. ежегодный рост национального дохода составлял в среднем 7%. Быстро складывалась новая интеллигенция из трудящихся — в Польше начала 1950‑х годов свыше 70% всей интеллигенции составляли выходцы из крестьян и рабочих. Но именно эта страна первой осуществила «бегство из социализма». Польский опыт этого «бегства» раскрывает общую логику, модель изменений в восточноевропейских странах, которые привел к «бархатным» революциям.

Главную роль в политической системе играла Польская объединенная рабочая партия. ПОРП возникла в 1948 в результате слияния Польской рабочей партии (образована в 1942 вместо Коммунистической партии Польши, распущенной в 1938 Коминтерном) и Польской социалистической партии. Ее партнерами являлись Демократическая партия и Объединенная крестьянская партия (последняя играла реальную роль в защите интересов польских крестьян, большинство которых не подвергалось коллективизации).

Владислав Гомулка, возглавлявший Польскую рабочую партию до ее объединения с Польской социалистической партией, в 1948 подвергся гонениям за «национальный уклон», председателем ПОРП и премьер‑министром в декабре 1948 г. стал Болеслав Берут. После смерти Сталина режим в ПНР стал либеральнее, в прессе в 1955 г. были опубликованы многочисленные статьи с критикой в адрес власти. Ситуация в стране радикализовалась.

«Десталинизация» оказала ошеломляюший эффект на страны Восточной Европы. В ПОРП ситуация усугубилась в связи со смертью ее руководителя Берута и обострением конфликта «в верхах». 15 марта 1956 г. в Польшу прибыла советская делегация во главе с Хрущевым. Хрущеву предстояло участвовать в обсуждении кандидатуры нового первого секретаря ПОРП. Он занял осторожную позицию и заверял участников пленума, что не намерен вмешиваться в кадровые решения ПОРП. На Пленуме был найден временный компромисс, и руководителем партии избран Э.Охаб — сторонник центристской линии.

Было также принято решение ознакомить парторганизации Польши с «секретным докладом» Хрущева на ХХ съезде. Доклад вызвал шок, отдаленные последствия которого оказались даже более тяжелыми, чем первоначальное действие. Реакция на него была очень острой. В ПОРП стали обсуждать вопросы о пересмотре оценки Варшавского восстания, о расстреле польских офицеров в Катыни, о правомерности пребывания советских войск в Польше, о цене польско‑советских отношений, о Сталине и сталинистах. Началось брожение в других партиях Польши — в Объединенной крестьянской и в Демократической. Напряженность в стране нарастала.

28 июня 1956 г. в Познани начались беспорядки. Поводом было повышение производственных норм и сокращение зарплаты на 3,5%. Рабочие начали забастовку и прошли маршем к ратуше. Поначалу процессия протекала мирно, но при подходе к центру города к ней присоединилось большое количество молодежи (согласно советским источникам — студентов). Они кричали: «Свободу, хлеб и справедливость! Долой Советский Союз! Долой советскую оккупацию! Свободу кардиналу Вышинскому! Отдайте нам нашу религию!» Они пели патриотические, религиозные и социалистические песни. Одна группа штурмовала здание полиции и захватила оружие, другие захватили радиостанцию и здание суда, открыли тюрьмы. В полдень появились армейские танки, подразделения госбезопасности и полиции. К вечеру восстание было подавлено, погибло 54 человека, 300 было ранено. Вероятно, быстрое подавление восстания предотвратило более тяжелую катастрофу.

Демонстрации привели к политической реабилитации Гомулки, он был восстановлен в ПОРП, его поддержка населением непрерывно росла. 12 октября он стал членом политбюро ЦК ПОРП, а затем и первым секретарем ПОРП. 19 октября в Варшаву прибыли Хрущев, Молотов, Микоян и Каганович. В результате острых переговоров советское руководство получило заверения В. Гомулки о том, что Польша не намерена выходить из Варшавского договора. К концу 1950‑х годов этот цикл либерализации сошел на нет73.

В 1968 г. под влиянием событий во Франции произошли студенческие манифестации под лозунгом “больше социализма”. Беспорядки были подавлены, а в университетах проведены чистки. В конце 1970 г. в Польше возник экономический и политический кризис, рабочие Балтийского побережья выступили против повышения цен на продукты питания, требуя права создавать независимые профсоюзы. Забастовки были подавлены — Гомулка приказал полиции в Щецине стрелять в рабочих.

Ответственность за эти события возложили на Гомулку, и он был снят с поста первого секретаря ЦК ПОРП. Его сменил Эдвард Герек, который стал ориентироваться на западные кредиты и импорт. Некоторый подъем жизненного уровня в 1971—1973 на основе резкого увеличения импорта лишь оттягивал развязку. В момент мирового спада 1974 г. экспорт Польши резко упал, а долг вырос. В середине 70‑х годов 60% доходов от экспорта шли на оплату процентов по долгу, а в середине 80‑х Польша уже тратила на это 10 млрд. долларов в год. Рост внешнего долга привел к резкому снижению поступления иностранных финансовых средств в экономику страны. Правительство безуспешно пыталось использовать идеи «рабочего самоуправления», чтобы стимулировать производство.

Среди внешних факторов, ускоривших начало политического кризиса, было избрание в 1978 г. на папский престол поляка и в 1979 г. его визит в Польшу. Это укрепило стремление «католических масс» к самоорганизации вне легальных общественно‑политических структур. К тому же сильно изменились социокультурные характеристики польского общества. Н.Коровицына пишет: «В 1970‑е годы рабочий класс испытал мощный прилив образованной, нонконформистски настроенной, воспитанной в духе идей равенства и справедливости, молодежи… Он как правило не ограничивался материальными интересами и потребностями. Ему были близки идеалы демократии, свободы, индивидуального успеха, в которых он не усматривал противоречия с принципами эгалитаризма и коллективизма. Во многих отношениях (по способу мышления, жизненным проблемам, даже внешнему виду) молодой квалифицированный рабочий и молодой интеллигент 1970‑х годов очень близки друг к другу».

Выйти из экономического кризиса власть пыталась, подняв цены на продовольствие. Повышение цен 1 июля 1980 г. вызвало лавину забастовок, самые серьезные из которых начались в Варшаве на тракторном и металлургическом заводе, а также на верфи им. Ленина в Гданьске. Правительство отступило, подняв зарплату рабочим, но волна недовольства стала быстро распространяться. 14 августа остановилась судоверфь в Гданьске, на другой день забастовка охватила все предприятия Гданьска и Гдыни. Межзаводской забастовочный комитет, который объединил 304 предприятия, издал документ под названием «21 пункт», в котором, помимо завышенных экономических требований увеличения зарплат и социальной поддержки, были и политические требования: создания независимых профсоюзов, права на забастовки, свободы слова, печати и публикаций, освобождения политических заключенных и др.

В этой политической борьбе широко применялись ненасильственные методы. Дж.Шарп пишет: «Польша 1970‑х и 1980‑х годов являет собой яркий пример перехода функций общества и институтов под контроль участников сопротивления. Католическая церковь подвергалась преследованиям, но никогда не была полностью подчинена коммунистическому контролю. В 1976 г. представители интеллигенции и рабочих образовали небольшие группы, такие как КОР (комитет защиты рабочих), для продвижения своих политических идей».

Экономика Польши уже несколько лет находилась в состоянии застоя, но спад производства и продовольственный кризис пришлись именно на 1980‑1981 гг. В конце 1981 г. эти процессы приняли обвальный характер, коснувшись буквально всех. Дефицит товаров первой необходимости дестабилизировал общество, повлек значительные изменения в массовом сознании. Социологи отмечают и усугубивший этот кризис важный момент — смену поколений с наличием мировоззренческого разрыва между ними: «Снижение жизненного уровня еще могло бы быть принято старшим поколением, которое в Восточной Европе составляли преимущественно выходцы из малообеспеченных слоев крестьянства, или „эмигранты из бедности“, потенциально готовые к лишениям. Однако падение благосостояния было неприемлемо для второго поколения образованных горожан, ориентированного на западные стандарты потребления. Они уже не ощущали „поступательности развития“ и жизненной перспективы, которую в свое время давало „отцам“ участие в восходящих социальных перемещениях. К 1980 г. в Польше количество людей неудовлетворенных втрое превосходило средний западноевропейский уровень»74.

Надо отметить, что до этого момента в сознании поляков не наблюдалось отхода от принципов того социализма, на котором основывалось послевоенное жизнеустройство страны. Одним из главных его мировоззренческих принципов был эгалитаризм — ценность равенства людей, которая в социальном плане проявлялась в уравнительности доходов. Социологи регулярно вели «измерение» этого показателя в польском обществе. Выводы их таковы: «До середины 1970‑х годов преобладало мнение, что социальные различия слишком велики, и многие (58% рабочих и 38% интеллигенции) даже заявляли о необходимости их полного „стирания“. Неудивительно поэтому, что сама идея национализированной экономики и централизованного планирования оставалась глубоко укорененной в сознании населения.

В 1977‑1979 гг. 70% опрошенных заявили, что «социальные различия в Польше велики и их необходимо сократить»… Существовало мнение, что шкала оценки труда нуждается в изменении и что высшие заработки должны быть сокращены и даже ликвидированы. Максимальные оклады, выплачиваемые в исключительных случаях, особенно возмущали людей. Эгалитарная идеология господствовала в Польше в 1950‑1960‑е годы. В революционном 1980 г. она вновь неожиданно пережила кратковременный, но интенсивный подъем, который вскоре сменился спадом, продолжавшимся до конца десятилетия»75.

«21 требование» были записаны на кассеты и разосланы по другим фабрикам по всей Польше. В конце августа был достигнут компромисс с правительством, которое уступило всем требованиям рабочих, явно превышавшим реальные возможности экономики. Все оппозиционные группировки поддержали эти забастовки единым фронтом. Регистрация Верховным судом в ноябре 1980 г. независимого самоуправляемого профсоюза «Солидарность», который возглавил Лех Валенса, стала первой брешью в политической системе ПНР. «Солидарность» объединяла в своих рядах всех, кто выступал за смену системы. Количество членов ее быстро достигло 9‑10 млн. После выхода «Солидарности» на политическую арену Демократическая партия и Объединенная крестьянская партия отказались от своего подчинения ПОРП и объединились с «Солидарностью».

В стране наступила эйфория свободы, растущих надежд на дальнейшие перемены. Этому всплеску утопического сознания и тяготению к революции постмодерна способствовали культурные особенности тех социальных групп, который составляли ядро польского общества. Н.Коровицына так резюмирует выводы польских социологов 90‑х годов: «Образованную восточноевропейскую молодежь 1970‑х годов, выросшую в условиях государственного и семейного патернализма, отличало и от всех предшествующих, и от последующего поколения ощущение финансово‑экономической и физической безопасности, близкое к абсолютному… Одновременный подъем уровня образования и уровня жизни, характерный для позднесоветского периода, окончательно подрывал основы ортодоксальной идеологии, формируя систему ценностей, обращенную внутрь человеческой личности… Марксизм‑ленинизм и построенный на его основе соцреализм превратились в социалистический гуманизм и базирующийся на нем «социдеализм»… Причем жители крупных польских городов, «передовая» часть общества, обладали наиболее нематериалистическим складом мировоззрения… Господствовало ощущение преддверия новых грандиозных перемен, атмосфера нарастающего праздника».

Одновременно с этим росло и напряжение. Как писал впоследствии В.Ярузельский, «взаимная подозрительность была характерной чертой того времени… Экстремизм и с одной, и с другой стороны терроризировал уже всех, затруднял возможность компромиссных решений».

Центром польского рабочего движения стал, таким образом, профсоюз «Солидарность». Фактически «Солидарность» стала массовой оппозиционной партией, оспаривавшей главенствующую роль ПОРП в политической жизни Польши. КОС‑КОР и «Солидарность» теоретически могли бы считаться левыми движениями, однако большинство их участников считали себя противниками левых76. В то же время присвоение «Солидарности» квалификации в плане «левые‑правые» было бы неверным в принципе. Это движение — продукт специфической польской культуры. Вот что говорит социолог: «Этос романтического героизма и мессианства, сочетание религиозных мотивов и патриотических целей составляют политическую традицию Польши. Программа „Солидарности“ производна от нее, как и от национальных и христианских ценностей, которые польское общество воспроизвело в современных условиях, в основном подсознательно». Это никак не вписывается в систему координат гражданского общества, в которой только и имеет смысл различение правых и левых.

Если говорить о «правых и левых», о «капитализме и социализме», то мы заведомо исказим реальную картину развития противоречий польского общества, которое и привело к «бархатной» революции. Все эти понятия приходится применять условно, в качестве метафор. Если же толковать их буквально, то получится, что католики были левыми, а члены ПОРП — правыми. Применим к ним надежный критерий — приверженность к эгалитаризму, к социалистическому уравнительному принципу. Н.Коровицына приводит данные польских социологов: «Самое любопытное, что принципов эгалитаризма чаще придерживались верующие (78,4%), чем неверующие (50,4%) и, напротив, реже члены ПОРП, чем беспартийные или члены других партий. В рядах „руководящей силы общества“, официально провозглашавшей необходимость роста эффективности производства, в среднем ниже была и ориентация на политику полной занятости. Кроме того, более высокопоставленные группы населения, к которым принадлежали многие члены ПОРП, вообще имели меньшую склонность ориентироваться на ценности равенства и справедливости, близкие людям с низким социально‑образовательным статусом».

Польский католицизм исторически был одним из центров сопротивления и в Российской империи, и во время нацистской оккупации. Значит, это был важный центр консолидации общества. Режим вынужден был искать соглашение с церковью. В критические дни Церковь использовалась как посредник в отношениях с «Солидарностью». В целом же Церковь, усилившая свое влияние после избрания Войтылы папой римским, поддерживала «Солидарность».

В январе 1981 года напряженность в польском обществе усилилась. Быстро росли цены, с прилавков магазинов исчезли товары. Началась новая волна забастовочного движения. Поскольку «Солидарность» возникла как движение за повышение зарплаты, ее победа повлекла за собой резкое нарушение сбалансированности рынка. Это положило начало углубляющемуся расколу польского общества. Первым его признаком стали нарастающие «антикрестьянские» настроения. Социологи пишут: «Большинство крестьян — не только польских — считало 1970‑е годы лучшим периодом своей жизни. 1980‑е годы в корне изменили эту ситуацию, что выразилось в появлении и широком распространении в обществе „синдрома антикрестьянского мышления“. Еще в исследовании „Поляки‑80“ социологи констатировали существование „рабоче‑крестьянского союза“. Но уже в 1981 г. ситуация радикально изменилась. В 1980 г. 36,8% горожан и 52,2% жителей села считало, что первые находятся в лучшем положении, а в 1981 г. — соответственно уже всего 4,1 и 14,9%».

В начале 1981 г. «Солидарность» стала по сути параллельной властью в стране и взяла курс на конфронтацию с властью официальной. Она вела и подпольную деятельность по бойкоту всех организаций и институтов, которые поддерживали существовавший строй. Это ускоряло деградацию системы, и Л.Валенса назвал это «одной из крупных заслуг движения». Существенную роль играла также независимая издательская и культурная деятельность, проводившаяся вне официальных структур. Эта деятельность стала работать не только на противостояние с властью, но и на раскол общества по многим линиям раздела.

Н.Коровицына пишет: «В 1980 г. все группы общества обладали схожими взглядами и представлениями. А уже в 1981 г. началось расхождение. Первой его жертвой пал базисный для социалистического строя „союз рабочих и крестьян“. Духовное единство общества, существовавшее в 1980 г. на волне политизации массового сознания, исчезло с переходом к следующему этапу развития в условиях включения людей на „индивидуальной основе“ в формирующиеся рыночные отношения. Менялись не только ценностные ориентации населения, но и социальная структура общества, характеристики, интересы, положение отдельных его групп: культурная дезинтеграция влекла дезинтеграцию социальную. Группы, наиболее преданные общественной системе на начальном этапе ее существования, переходили в категорию ее главных противников. Это относится в первую очередь к „народной“ интеллигенции».

Ситуация еще больше осложнялась отсутствием единства в ПОРП, а также расхождением во взглядах представителей самой «Солидарности». По словам М.Раковского, «ядро программы „Солидарности“ — отрицание почти всего, что связано с существующим положением вещей». Говорилось, что «Солидарность» превращается в «мегапартию с отрицательным идейно‑политическим знаком».

В своем отношении к общественно‑политической системе массовая социальная база «Солидарности» делилась так: «По степени несогласия с официальной политикой к студентам примыкали молодые рабочие. Следующие за ними в этом ряду — рабочие старшего поколения с крупных промышленных предприятий — новостроек первых пятилеток. Рабочие старшего возраста с небольших предприятий, напротив, демонстрировали наиболее высокий уровень поддержки власти. Таким образом, противостояние системе определялось степенью интегрированности в нее или зависимости от нее: чем они были выше (а квалифицированное рабочее место требует высокоразвитой государственной системы), тем — вопреки здравому рассудку — большее недовольство она вызывала». Из этого видно, что в Польше назревала именно революция постмодерна — радикальными противниками общественного строя становились как раз социальные группы, занимавшие при этом строе привилегированное положение. Как сказал польский социолог, «парадокс заключался лишь в том, что речь шла о генерации „питомцев“ социалистической системы, превратившихся в генерацию „бунтарей“ против ее порядков».

В течение всего 1981 г. власть предпринимала попытки организовать «круглый стол» для переговоров с профсоюзами, но каждый раз «Солидарность» отклоняла эту инициативу из опасения, что трудящиеся будут настаивать на компромиссе. В августе обострилась ситуация на потребительском рынке из‑за резкого спада промышленного производства и усиления общего хаоса.

Осложнилось и международное положение — нарастание хаоса в Польше все больше беспокоило советское руководство. Первым секретарем ЦК ПОРП, сохранив за собой посты премьер‑министра и министра национальной обороны, стал генерал Войцех Ярузельский. По его словам, «поздней осенью 1981 г. уровень предубежденности и недоверия достиг апогея. Трезвый рассудок отходил на второй план. Верх брали эмоции».

Оппозиция становилась все более жесткой и получала все более ощутимую поддержку извне. Социологические опросы свидетельствовали, что в начале 80‑х годов к оппозиции примыкало 20‑25% взрослого населения Польши. По своим политическим установкам это была антисоветская, ориентированная на Запад оппозиция. С Запада она получала и поддержку — финансовую и техническую. В 1982‑1985 гг. в подполье издавалось 1,7 тыс. газет и журналов (часть из них — короткоживущие); было опубликовано 1,8 тыс. наименований книг и брошюр, тиражи некоторых из них составляли 5‑6 тыс. экземпляров. По данным МВД, в некоторые моменты производственные мощности подпольной полиграфии составляли 1 млн. страниц формата А‑4 в день77.

Но самое главное было в том, что у оппозиции не было конструктивного проекта, она консолидировалась отрицанием. Н.Коровицына приводит такую оценку: «В 1980‑е годы созидательный потенциал образованного класса был канализирован в „разрушительное русло“ — на борьбу с утратившим былую мощь коммунистическим режимом». Далее она дает более развернутую трактовку этой оценки, связывая движение «Солидарность» с традицией старого польского национализма: «Борьба за национальное самоопределение одновременно с коллективной оппозицией компартии послужила мощным мобилизующим фактором. Как и в „классических“ национальных движениях ХIХ в., дух самопожертвования во имя патриотических и гражданских символов объединил общество, независимо от различия интересов составляющих его групп. Требование „Солидарности“ „мы хотим, чтобы Польша стала Польшей“, оказывало большое эмоциональное воздействие. Но непонятным оставался ответ на вопрос: о какой именно Польше идет речь? Легко было заявить в 1981 г., что коммунистический режим „чужд устремлениям и ценностям польского народа“, и гораздо трудней было по завершении революционных перемен в 1989 г. определить реальное содержание этих устремлений и ценностей».

Осознав невозможность остановить сползание к катастрофе политическими средствами и опасность вооруженного вмешательства в рамках Варшавского договора, В.Ярузельский и его окружение признали оптимальным выходом из ситуации введение в стране военного положения. Позже Ярузельский отмечал, что военное положение, хотя это и звучит парадоксально, расчистило путь к диалогу. «В определенном смысле, — подчеркивал Ярузельский, — оно заморозило общественно‑политический уклад, сформировавшийся на рубеже 1980‑81 гг., перенесло его в другое историческое время и геополитическое положение, в условия, в которых идея национального согласия стала единственной дорогой решения польских дел». А 1981 г., по его словам, была другая эпоха, когда общество еще не дозрело до исторического компромиссa. Надо сказать, что опасность эскалации кризиса осознавала и Церковь, почему и произошло ее сближение с позицией власти осенью 1981 г. Церковь стала оказывать влияние на решения властей без формального вовлечения в политику, выступая в роли посредника в кризисные моменты.

События развивались так. 28 ноября началась всеобщая забастовка. Ярузельский как глава Совета министров, поддержанный «Военным Советом национального спасения», в ночь с 12 на 13 декабря 1981 года ввел военное положение. Были взяты под контроль телевидение и радио. Внутренние войска и полиция получили приказ разгонять любое неразрешенное сборище людей. Была запрещена деятельность «Солидарности» и арестовано 6647 ее активных участников. Военные трибуналы приговорили тысячи участников профсоюзного движения к различным срокам заключения. Лидеры оппозиции были или интернированы или выдворены из страны78.

Население не оказывало сопротивления введению военного положения. Несмотря на арест тысяч лидеров «Солидарности», включая самых популярных из них, рабочие только кое‑где вышли на демонстрации и начали забастовки. В Гданьске, Варшаве и Лодзи демонстрации были разогнаны полицией. На фабриках сидячие забастовки продолжались 2 дня, пока полиция не применила репрессии. На шахтах забастовки под землей кое‑где продолжались до трех недель (по некоторым данным, при наведении порядка были убиты 9 шахтеров). Поднявшись на поверхность, шахтеры узнали, что никто не поддержал их, до всеобщей забастовки дело не дошло.

В 90‑е годы Конституционная комиссия Сейма в течение пяти лет изучала вопрос об ответственности лиц, вводивших военное положение. Наконец, по предложению комиссии 24 октября 1996 г. Сейм прекратил дело и признал, что введение военного положения имело основания. Знаменательно, что, несмотря на непрерывную пропаганду правых, большинство польского общества придерживается этой же точки зрения79.

В 1983 военное положение в Польше было отменено. Леху Валенсе Запад оказал важную моральную поддержку — он стал лауреатом Нобелевской премии мира 1983 г. В 1985 году начались быстрые перемены в СССР, и было ясно, что они повлияют на ситуацию в Польше. 17 сентября 1986 были освобождены все политические заключенные (вышли на свободу 225 человек), а 29 ноября начал легально действовать Временный совет «Солидарности». Была начата экономическая реформа по либерализации системы. Возник переходный, гибридный хозяйственный механизм, в котором сосуществовали структуры и процедуры, нередко противоречившие друг другу. В целом, однако, доминировали механизмы, типичные для централизованной нерыночной экономики.

Именно в Польше после отмены военного положения 22 июля 1983 г. впервые стали культивироваться элементы «гласности». Правительство и ПОРП оповещали население через СМИ о своих программах и планах работы, о ходе их реализации. Стенограммы пленумов ЦК ПОРП и заседаний сейма начали печататься в доступных широкому читателю изданиях. Пресс‑секретарь правительства еженедельно организовывал брифинги для иностранных и польских журналистов. В Польше были созданы новые для социалистических стран институты — Главный административный суд, Государственный и Конституционный суды, институт общественного представителя по гражданским правам. Возросла роль союзнических партий — Объединенной крестьянской и Демократической. Эти изменения получили название коалиционного способа осуществления власти.

Военное положение «заморозило» кризис, а после его отмены раскол общества резко ускорился, и вектор общественного сознания изменился. Н.Коровицына дает такой обзор этого процесса: «Экономический кризис и спад уровня жизни остановили распространение антиэгалитарных взглядов среди квалифицированных рабочих, сблизив их с малоквалифицированной частью этого класса и, напротив, отдалив от интеллигенции. За „потолок“ заработков выступало в 1981 г. почти одинаковое количество специалистов (68,8%) и квалифицированных рабочих (71,6%), а уже в 1984 г. — соответственно 41,1 и 57,4%, в 1988 г. — 37,0 и 63,0%. В 1990 г. сторонников эгалитарных взглядов среди квалифицированных (60,0%) и неквалифицированных (59,0%) рабочих уже почти вдвое больше, чем среди специалистов (33,0%)… Распадался альянс квалифицированных рабочих и интеллигенции — движущая сила революции „Солидарности“. Основу их единства составляли тогда общие эгалитарные устремления. Однако с 1984 г. — польская социология может датировать этот перелом с точностью до года — взгляды и интересы интеллигенции и рабочего класса эволюционировали в противоположном направлении. Динамика их материального и социального положения уже тогда значительно различалась… Расхождение позиций двух „социальных столпов“ восточноевропейского общества, происходившее на протяжении всех 1980‑х годов, подготовило бархатную революцию. Специалисты пришли к ней с выраженными либеральными взглядами, основанными на радикальном антикоммунизме. В 1988—1990 гг. доля сторонников безграничной приватизации среди польской интеллигенции удвоилась… Совершался отказ от предпринятой „Солидарностью“ попытки создания гражданского общества чисто политическими методами, не связанными с введением института частного предпринимательства. Итогом этого отказа было сближение интеллигенции с нарождающимся слоем предпринимателей. Другой его итог — прогрессирующая деградация социального и морального статуса рабочего, повлекшая падение его политической активности».

Кроме политической апатии, в среде молодежи стал нарастать пессимизм. Сами ценности сопротивления политическому режиму потеряли мобилизующую силу. Об этом состоянии сказано так: «Уже в середине 1980‑х годов (!) наиболее молодая часть польского общества не отождествляла себя с целями коренных преобразований политической и экономической систем, с демократическими переменами. Недоверие к ним нередко проявлялось в агрессивной форме… Для молодежи преобладающим стало желание покинуть страну».

В 1986 г. социально‑экономическая ситуация в стране стала ухудшаться. Партийные реформаторы заговорили о «новом этапе социалистического обновления», «втором этапе экономической реформы». Элита ПОРП сама сдвигалась к экономическому либерализму. Вывод наблюдателей таков: «Вплоть до конца 1980‑х годов, как свидетельствуют результаты социологических исследований, эгалитаризм терял свои позиции. В ответ на вопрос, нужно ли устанавливать максимальный предел заработной платы, в 1980 г. 90% ответили позитивно, в 1981 г. — 78%, в 1984 г. — 56%… Принадлежность к партии не означала предпочтения той или иной хозяйственной системы. Как установили польские социологи, члены ПОРП — наравне с наиболее „продвинутыми“ высокообразованными контингентами — ждали неэгалитарных последствий реформ, предвидя в результате их дифференциацию доходов. На рыночные механизмы, которые должны сделать распределение материальных благ более справедливым, коммунисты‑реформаторы возлагали большие надежды».

Весь 1987 г. прошел под знаком подготовки этого «второго этапа реформы». Риторика его мало чем отличается от горбачевской риторики 1988‑1990 гг. Чтобы сбалансировать внутренний рынок и госбюджет, правительство предложило повысить цены: на потребительские товары и услуги на 40%, на продовольствие — на 110%, квартплату и тарифы на коммунальные услуги — на 140‑200%. В обществе нарастала апатия. По словам Н.Коровицыной, «само участие в политической деятельности шло у поляков после революции „Солидарности“ 1980 г. на спад. По данным 1985 г., всего около 15‑17% взрослых граждан Польши вообще интересовались политикой, причем около половины их составляли члены ПОРП. Рост интереса к политической сфере не отмечался польскими социологами даже в решающий исторический период — 1988—1989 гг.».

Чтобы предотвратить резкое усиление социальной напряженности, было решено вынести вопрос о ценах на референдум. Было задано два вопроса: «1. Выступаешь ли ты за полную реализацию внесенной сеймом программы радикального оздоровления экономики с трудным двух‑трехлетним периодом быстрых перемен? 2. Поддерживаешь ли ты польскую модель глубокой демократизации политической жизни, целью которой является укрепление самоуправления, расширение прав граждан и увеличение их участия в управлении страной?» Несмотря на призывы Л. Валенсы к бойкоту референдума, явка составила 67,3%. Позитивно на первый вопрос ответили 66% проголосовавших, на второй — 69%. Другими словами, более половины населения Польши еще не хотели слома социальной системы.

Вслед за Горбачевым и номенклатура ПОРП начала стимулировать появление новых и новых оппозиционных структур. В течение 1987 г. легализовались и создавались различные клубы, организации, журналы и др. Это поощрялось из Москвы: Горбачев заявил, что «новое руководство СССР не будет вмешиваться во внутренние дела других социалистических стран».

В начале 1988 г. правительство повысило розничные цены в среднем на 36%. В ответ, в условиях резкого ослабления планового контроля, предприятия увеличивали зарплату вне зависимости от эффективности их работы. В результате доходы существенно превысили динамику роста цен и поставок на рынок. Потребительский рынок был подорван, начались забастовки, а в ответ — действия полиции. Летом прошла очередная встреча за «круглым столом», ПОРП согласилась на создание коалиционного правительства с участием оппозиции. После августовских стачек, охвативших 14 шахт, Щецин, Гданьск и Гуту, состоялась первая встреча Л.Валенсы и министра внутренних дел. Валенса обязался прекратить забастовки, и это ему удалось (хотя и с трудом).

В самой ПОРП назревал раскол. Перед властью стоял выбор: либо отвергнуть политические требования оппозиции с риском дойти до применения насилия; либо отступать с неопределенным исходом. В 1981 г. руководство ПОРП решилось на первый вариант, теперь ему ничего не оставалось, как пойти по второму пути. Причина в том, что хотя силовые структуры Польши еще вполне подчинялись руководству ПОРП, принципиально вопрос о демонтаже социалистического лагеря уже был решен между Москвой и Вашингтоном. Обострять противостояние в Польше не имело смысла.

Правительство М.Раковского, ставшего премьер‑министром в сентябре 1988 г., предприняло следующую попытку либерализации экономики. Предполагались стандартные меры «программы стабилизации» МВФ (приватизация, отказ от центрального планирования, либерализация цен, свобода для частного предпринимательства и иностранного капитала, легализация хождения иностранной валюты). При этом ликвидировались основные стабилизационные механизмы прежней системы.

Только теперь в сознании поляков произошел сдвиг — они «отказались от социализма». Вот какова динамика этого сдвига в зеркале социологов: «Дестабилизация системы ценностей социалистического общества произошла в Польше в конце 1970‑х годов, но отказ от идеи социализма — только десятилетие спустя, в 1989 г. Даже среди молодежи в 1987 г. 58% в целом одобрительно относилось к социалистической модели развития. Противоположного мнения придерживалось 28,9%. И лишь два года спустя взгляды зеркально трансформировались; соотношение сторонников и противников социализма составило 28,8% и 60,4%».

На сотнях предприятий уже открыто действовали комиссии «Солидарности», 17 апреля 1989 г. она была полностью легализована. 5 апреля были подписаны соглашения «круглого стола», 7 апреля согласованные положения об изменении политической системы принимаются Сеймом. Согласно договоренностям, 65% мест (т.е. 299 мандатов) в Сейме гарантировались для членов ПОРП, ОКП, ДП и еще трех проправительственных христианских организаций. Борьбу за эти мандаты могли вести только кандидаты, назначенные руководством этих партий. Оставшиеся 35% мандатов подлежали прямым свободным выборам. Верхняя палата парламента, Сенат из 100 человек, избиралась прямым голосованием. Был учрежден пост президента, избираемого Сеймом и Сенатом. На выборах в июне 35% мест в Сейме и 99% мест в Сенате завоевала «Солидарность», что было воспринято как поражение правящей коалиции.

19 июня 1989 г. президентом Польши был избран В.Ярузельский, а место премьер‑министра отдано кандидату «Солидарности» Т.Мазовецкому. Но политическая система стала рассыпаться. Соглашение «ваш президент, наш премьер» продержалось только до декабря 1990 г., когда состоялись всеобщие президентские выборы, на которых победил Л. Валенса. ПОРП начала рассыпаться и в 1990 г. была распущена. Из ее остатков было образовано несколько партий левой ориентации. Руководители «Солидарности», выполнив свою задачу, перестали ”бороться за интересы рабочего класса” и интегрировались в новую систему.

Такова фактология польской «бархатной» революции, которая, в отличие от других стран советского блока, растянулась более чем на 30 лет. Из этой истории можно сделать следующие краткие выводы.

В 1989 г. произошла смена общественной системы. Вместе с ней, по словам польского социолога Т.Бодио, «завершилась драматическая и красивая глава польской романтической психо‑истории борьбы за независимость». Польша включается в Евросоюз и НАТО, в ней проводится форсированная деиндустриализация и демонтаж важных структур — носителей цивилизационных черт (например, науки). Проблема национальной идентичности отпадает сама собой.

Что произошло непосредственно после победы этой самой крупномасштабной «бархатной» революции? Выберем некоторые краткие выводы, сформулированные Н.Коровицыной на основе изучения выводов польских социологов, историков и культурологов, сделанных в ходе интенсивных дискуссий в течение всех 90‑х годов.

Уже в 1989 г. был начат первый этап «шоковой терапии. Как и культурный, или культурно‑политический шок (прообраз советской перестройки), вызванный революцией „Солидарности“, экономический шок, который повлекла реализация программы Бальцеровича, первыми среди народов региона испытали поляки. 1992‑1993 гг. в Польше называют „долиной слез“, а сам переход к свободному рынку „терапией потрясения“, сравнимой с „холодным душем на горячие головы“ сторонников этого перехода (Т.Бодио).

В иерархии условий жизненного благополучия «материальная ситуация» передвинулась в Польше в 1995 г. на первое место по частоте упоминания. Лидировавшая прежде «семья» сдвинулась соответственно на третье место. В 1982 г. «материальная ситуация» вообще не входила в число 6 важнейших целей и жизненных устремлений поляков.

Ожидания рабочего класса оказались несбывшимися. Для него вопрос «а есть ли жизнь после перехода?» стоял в буквальном смысле. Капитализм, конечно, не мог дать ему желанной социальной справедливости, но принес реальную угрозу безработицы. Менее половины польских рабочих по состоянию на 1988 г. сохранили свой социально‑профессиональный статус в 1993 г. Наиболее распространенной формой дезинтеграции рабочего класса служил переход его представителей в категорию незанятых, т.е. прекращение экономической активности.

В ином свете видится теперь прежнее жизнеустройство. Так, оказалось, что привязанность польского крестьянина самой идее и реальности социализма, которым он решительно противопоставлял себя в период его становления, после краха этой системы «не имеет себе равных в обществе». Однако если социальное положение и самочувствие крестьянства или рабочего класса в результате либерализации, особенно на начальных ее этапах, действительно серьезно ухудшилось, то традиционная интеллигенция фактически прекратила свое существование в прежнем виде, характерном не только для периода социализма, но и для досоциалистического периода.

На этапе радикального развития «бархатной» революции (вторая половина 80‑х годов) в сознании людей смешались все понятия и представления об обществе, о капитализме и социализме. С капитализмом отождествлялось все позитивное, с социализмом — только негативное. Они воспринимались как аналоги рая земного и ада. Неравенство считалось характерным только для социализма, а забота о благе людей — только для капитализма. Уже к середине следующего десятилетия картина действительности стала реалистичной. Если в 1991 г. неравенство ассоциировалось в Польше с экономикой капиталистического типа всего для 28,3% опрошенных, то в 1994 г. — уже для 83,9%. Справедливость связывали с социалистической экономикой в 1994 г. уже не 9,7%, а 42,2%, также как заботу о благе людей — соответственно 11,6 и 66,7%. По этим двум позициям преимущества социализма перед капитализмом, отрицавшиеся поляками в 1991 г., были признаны ими, как и немцами, в 1994 г.

Исчезло утопическое представление о капитализме как обществе равных возможностей. Условием жизненного успеха считали «связи и фаворитизм» в 1997 г. 74%, а в 1999 г. уже 90% поляков, «хитрость и ловкость» — соответственно 53 и 71%. Иссякла и романтическая иллюзия западной демократии. Почти половина опрошенных в Польше считали теперь демократию полезной только если она ведет к росту благосостояния, материальному изобилию, и всего 18% — если она предоставляет гражданам свободу.

Потерпел поражение весь мессианский проект польской интеллигенции, которая видела в себе носителя национальных ценностей, духовную наследницу польской аристократии. «Рынок» затоптал этот цветок. Взаимосвязанные процессы вестернизации и перехода к капитализму наиболее сильно отозвались в судьбах интеллигенции. Как пишет М.Жюлковский, значительная часть польской интеллигенции впервые за свою полуторавековую историю, начала ориентироваться прежде всего на индивидуальный финансовый успех. Она отказалась от традиционно выполняемой роли носителя национальной культуры, ее образца и духовного лидера нации. Интеллигенция утрачивала не только свои позиции в обществе, но и своеобразие своего стиля жизни, функцию создателя «высокой» культуры, что особенно важно, — чувство общности, возникавшее в процессе выполнения этой функции.

Отступить перед рынком пришлось и католической церкви. В новой политической системе Церковь открыто вышла на общественную сцену и внешне заняла на ней важное место, но реальное влияние ее на общественное сознание в Польше — стране с самым высоким в регионе уровнем религиозности, где религиозная традиция не прерывалась в период социализма — сократилось. Отношение человека к труду, к семье теперь стало все больше регулироваться не религиозными нормами, а соображениями экономической выгоды. Более того, разрушилась всякая нематериалистическая мотивация жизнедеятельности.

Кто же духовно уцелел? Те, кто обитал в социальных нишах, менее подверженных воздействию нового уклада. Социологи сообщают, что в 1990‑е годы в Польше верили, что они счастливы, люди старше 40 лет, состоящие в браке, специалисты или служащие, но живущие за пределами крупных городов — в сельской местности или малых городах. Они довольствовались своим материальным положением, состоянием своего жилища. «Успех» в их представлении — это счастливая семейная жизнь, эмоциональная общность с близкими. Волна меркантильных ожиданий, догоняющего Запад потребления, монетаризации сознания, прокатившаяся по посткоммунистическому обществу, не задела их. По возрасту, месту жительства и профессии они остались в стороне от шоковых преобразований, продолжая жить органичными их духовному миру ценностями, усвоенными в молодости — времени расцвета неотрадиционализма.

На первом этапе реформ в Польше возник конфликт ценностей между большой частью общества и новой господствующей элитой. Как он будет решаться в ходе интеграции Польши в европейское сообщество — другой вопрос. Для нас важно, что результаты «бархатной» революции оказались настолько несовместимы с глубинными установками массового сознания, что вызвали пересмотр уже, казалось бы, устоявшихся взглядов. Вот резюме, данное Н.Коровицыной:

Экспансия рыночных структур так и не дала ожидаемого роста индивидуализма в Восточной Европе. Склонность полагаться на себя оставалась, по подсчетам польских социологов, на одном уровне и в 1984 г., и в 1998 г. В период рыночных преобразований первой половины 1990‑х годов наблюдался, как ни странно, даже некоторый спад индивидуалистических наклонностей. Их «золотой век» пришелся на завершающий этап существования коммунистического режима. Желание работать в частном секторе начало снижаться в Польше уже с 1991 г., в других странах — на 1‑2 года позже. «Увлечение» капитализмом оказалось в Восточной Европе непродолжительным, а предпринимательская активность прочно ассоциируется теперь с необходимостью нарушения закона и моральных норм.

Уже вторая половина 1990‑х годов вернула привычное для восточноевропейца отношение к государству, его роли в общественной и экономической жизни, как и к проблемам социального равенства. Проэтатистский, антилиберальный сдвиг массового сознания, зафиксированный польскими социологами, сопровождался сдвигом проэгалитарным. Эгалитаризм, чрезвычайно сильный в начальный период революционных преобразований в Польше в 1980‑1981 гг., понижался вплоть до 1990 г., чтобы еще через десятилетие вновь вернуться к исходному высокому уровню. В период всплеска либерализма рубежа 1980‑1990‑х годов было трудно поверить, что труд наемного работника в госсекторе опять станет более предпочтительным по сравнению с аналогичной деятельностью в частном секторе.

Признаком наличия фундаментальной исторической ошибки, положенной в основу всей доктрины польской «бархатной» революции, стал сдвиг в сознании самой революционной элиты. Сразу после крушения коммунистического режима «предмет общественного противостояния был исчерпан», и обнаружилась близость позиций двух совсем недавно непримиримых «антагонистов» — «Солидарности» и ПОРП, как и самих национально ориентированных демократов и коммунистов‑реформаторов в Польше. «Отцы» бархатной революции из категории «мы» перешли в категорию «они», но «победители» вместе с «побежденными» оказались, по выражению З.Баумана, «бездомными». О двух персонофицированных символах революции он написал так: «Прошлые битвы сплотили Михника и Ярузельского между собой теснее, чем победа Михника связала его с теми, кто пришел позже разделить плоды этой победы». Путь, приведший к разрушению социалистической системы, оказался бесперспективным с точки зрения «новой реальности».

Социальные силы, участвовавшие в разрушении коммунистического режима, совершенно не были заинтересованы в такого рода развитии событий. Ни рабочие крупных предприятий, составлявшие костяк польской «Солидарности», ни находившиеся под опекой государства крестьяне, ни обладавшая в прошлой общественной системе высоким социальным статусом интеллигенция не ожидали столь радикальных перемен. Все они стремились лишь к улучшению существовавшего строя, превращению его в более справедливый, более материально благополучный, но такой же близкий и узнаваемый, с теми же правилами поведения, нормами жизни, нравственными принципами… В 1993 г. социологи регистрировали наибольшее (75%) количество людей, считающих, что ситуация в стране развивается в неверном направлении.

По сути, можно говорить о национальной трагедии, которая смягчается и маскируется только тем, что Запад спешно раскрыл свои двери для Польши. Речь идет о чрезвычайной сложности всего проекта форсированной модернизации обществ, исторически находившихся на периферии Запада. Ведь «бархатная» революция, которая велась под знаменем либерализма, оказалась взрывом коллективного бессознательного людей традиционного общества, испытывающих стресс модернизации. То, что Польша первой в восточном блоке отказалась от системы советского типа, М.Жюлковский связывает не столько с приверженностью ее граждан так называемым современным ценностям, сколько, напротив, со всплеском ценностей традиционных.

Обществоведение, вся методология которого была настроена на изучение равновесных или «процессирующих» социальных систем, не могло предвидеть и понять подобных срывов: группы общества, наиболее преданные системе на начальных этапах ее существования, перешли в категорию наиболее выраженных ее оппонентов. При этом, как подчеркивают польские социологи, социокультурные истоки радикальных преобразований рубежа 1980‑1990‑х годов относятся к событию, произошедшему за 20 лет до этого. Ими стала образовательная революция рубежа 1960‑1970‑х годов, к которой восточноевропейское общество пришло в свою очередь в результате цепи перемен, начатых на рубеже 1940‑1950‑х годов.

История революции «Солидарности» — важнейший урок для российского общества, которое втягивается в «оранжевую» революцию без малейшего шанса быть после нее, в отличие от Польши, принятым в лоно «общего европейского дома».

Date: 2015-11-13; view: 364; Нарушение авторских прав