Ножки в крови

Как заблудшие овцы, разрозненные обломки московского антиквариата жертвенно блеют на модернистских пастбищах моей квартиры. Дореволюционные ромбики дубового паркета, двухстворчатые двери, бронзовые шпингалеты на окнах, похожие на оружейные затворы,— им постепенно возвращают отбитую память, но путь их долог, цель неясна. Глядя на мебельную амнезию, на сумасшедший дом вещей, я часто думаю о том, как у нас обычно бывает: выпьешь с утра вместо чая кофе или какао — так вечером выстрел «Авроры», штурм Зимнего и рабочий люд гадит в вазы. Если любой человеческий минимализм может легко обернуться макрокатастрофой, значит в стране еще не завершен мистический проект жизнеустройства: все горячо, лихо, опасно, все взаимозависимо, непредсказуемо.

Некоторые скажут, что в такой обстановке лучше всего собирать антикварную мебель. Однако, по-моему, русский народ в своем подавляющем большинстве к этому решению отнесется скептически. Разумно ли в холодной, но огнедышащей стране заниматься антикварной мебелью, если та имеет способность воспламеняться? Не лучше ли собирать старинные сервизы? По крайней мере, бить — не гореть. А, может быть, ничем не обзаводиться, ни на что не надеяться? Казалось бы, в России важно замереть, стать неприметным, вообще отменить понятие жизни. Однако, исходя из исторического опыта, видно, что скромность тоже ни к чему хорошему не приводит. Как бы русский человек ни таился во мраке коммунальных квартир, он все равно однажды случайно наступит на муравья — и тут же случится государственный дефолт.

Имея в виду парадоксальность русской жизни, все-таки лучше стать коллекционером. Кто как не коллекционер противостоит хаосу и собранием павловской мебели, ампира, арт-деко способствует успешному завершению мистического проекта в России, стабилизируя как домашнюю, так и общественную атмосферу? Пусть он эстет или просто богатый дурак, кем бы он ни был, коллекционер антикварной мебели бросает вызов варварской судьбе, и прогресс начинается именно с него.

Беда лишь в том, что вещи в России совсем не нейтральны, особенно старинные вещи. Они — свидетели обвинения. У каждого кресла вспорото брюхо. У каждого столика ножки в крови. Их не залачишь услугой ремесленника, не отмолишь у дворцовых фантомов. После реставрации они превращаются в зомбированные предметы, обладающие критическим запасом магии. Эзотерики говорили мне, что русский антиквариат злопамятен, замешан на мести. Кому не известны трагедии, случающиеся в домах, набитых избранным старьем,— жуткие, ни с чем не сравнимые трагедии? Я помню по детству, как крупный советский политик, желая подавить очаги домашнего сопротивления антиквариата, сознательно унижал его, ставя на инкрустацию алюминиевые кастрюльки с вареной картошкой, запуская к себе в ампирную кровать незрелых секретарш, колхозных домработниц. Не помогло: покалеченный антиквариат веселым скрипом проводил его в последний путь.

Виктор Ерофеев

Date: 2015-11-13; view: 281; Нарушение авторских прав