Материнство

— Ты присутствовал при родах?!

— Да. В общем, так получилось.

Я почти что оправдываюсь. Чувствую недоверие. В Москве почему-то надо давать объяснения по каждому поводу своей жизни. Тем более присутствие при родах! Иначе подумают, что мы из родов сделали хеппининг, фотосессию. А это, естественно, не хорошо, не красиво. Но на самом деле это было случайно. Не запланировано. Доктор заранее спросил меня:

— Вы будете присутствовать?

Мы с Женькой переглянулись.

— Не знаю. Я не уверен.

Где-то рядом, да, но за дверью.

Это было в Париже. В кабинете доктора Марка Лялё. Он сменил тему:

— Как хотите назвать?

— Не скажем.

Девятый месяц беременности. Мы жили в гостинице возле Елисейских Полей. Начало июля. Поздно вечером собрались посмотреть фильм на DVD. Женька выходит из ванной комнаты:

— У меня другое предложение.

— Какое?

— Поехали в клинику.

Взяли такси и поехали. «Никакой паники!» — молча сказали друг другу. Только таксист слегка нервничал. Ехать недалеко. Все случилось на следующий вечер. Сижу в баре. Жду французского писателя, чтобы вместе поужинать. Мне звонят из клиники Мюэт. Прямо в бар. Скорее. Сейчас начнутся роды. Я схватил в номере пакет с детскими вещичками. Приехал. Куда идти? «В родильный зал». Мне выдали что-то похожее на тонкий синий фартук и синие бахилы. Вошел. Смотрю: Женька (за день неравномерные схватки, неопределенность ее достали) ходит по залу, пританцовывает.

— Ты чего?

— Сильные схватки. Немножко больно.— По ее дыханию чувствуется, что больно!

Акушерка Мишель спокойно готовит «перидюральную» анестезию. Да какая она акушерка! Живая, смешливая, сообразительная, будто актриса из хорошего французского фильма. Разговорились. Пришел Марк Лялё. Из того же фильма.

— Ну что? Будем рожать?

Включили, как на съемках, яркий свет. Уходить было уже неловко. Вроде бы все только собрались, а я ухожу. Мне предложили стул. Сбоку. Еще немного пошутили, а потом они втроем взялись за дело. Рожать по-французски — это и есть «работать».

— Русские девушки — крепкие. Они хорошо рожают,— улыбнулся доктор Лялё. Он сплел пальцы в прозрачных перчатках, сосредоточился.

Женька не подвела. Она легко, безболезненно рожала. Как будто не в первый раз. Даже очки не сняла с носа. Через двадцать минут высунулась головка нашей дочки.

— Смотрите,— позвал меня доктор.— Она — вылитый отец.

— Да.— Я встал, улыбнулся и только тогда почувствовал, что мускулы лица напряжены, что ужасно волнуюсь. Материнство — девальвация сексуальности, муки терпения: не справится!

— Как ее зовут?— Первый вопрос Мишель, как только она взяла Майю на руки.

— Красивое имя,— кивнули французы.

— Какие у нее длинные пальцы!— с гордостью сказал я.

Майя уже лежала у Женьки на груди. Я услышал, как она чихнула.

— Будь здорова!— пожелала ей Женька.

— Худая и длинная,— не унимался я.— Спортивная девчонка!

Французы расхохотались. Майя цепко ухватилась пальцами за кольцо ножниц, которыми перерезали пуповину, и не выпускала его.

Через час мы с доктором и французским писателем пили шампанское в баре моей гостиницы. Доктор оказался любителем этого писателя. Они быстро нашли общий язык. А я, выпив шампанского, все-таки, даже счастливый, немного подумал о Льве Толстом. Я вспомнил, как он в конце романа обидел Наташу Ростову, иронизируя над подробностями ее материнства. Зачем? Почему мы никогда не встали на ее защиту, а записали «мещанкой»? Что получается: ребенок написал, накакал, как полагается, мать этому рада, а за эту радость отвечай на брезгливом суде русского гения? Физиология ему не понравилась! Может быть, отсюда все наши беды? Ведь эта толстовская оторопь при виде младенческих зеленых какашек и есть остановка жизни, разрыв ее цикла. И еще я подумал: почему Пушкин не упомянул, были ли у Татьяны Лариной дети с генералом? Почему «наше все» не написал стихов на рождение своих детей? Почему не воспел Наталью Николаевну как мать? Постеснялся? А Натали обиделась и потянулась к французу… У нас с каких таких пор роды считаются стыдобой? Дети, видите ли, рождаются из неприличного места! (А французы, представьте себе, даже не велят брить роженицам лобок — рожай волосатой!) И еще. В большинстве наших волшебных сказок все кончается тем, что «они стали жить-поживать и добра наживать». Про детей при этом тоже не сообщается. А в советские времена материнство было нацелено на то, чтобы рожать солдат и других строителей коммунизма. Мы сделали все для того, чтобы превратить материнство в дурное пафосное состояние… Вот и возникла идея родить Майю там, где младенцам улыбаются в родильных домах и на улицах просто так.

Через три дня после родов Женька вышла из клиники Мюэт. Нянечки разного цвета кожи, белые, желтые, черные, как на плакате о дружбе народов, проводили ее опять-таки своими молодыми добрыми улыбками. Майю ждала зеленая спортивная коляска, сделанная в Норвегии. Мы положили ее в коляску, зашли в магазин «Natalys» купить ей розовую трикотажную шапочку и пошли, поехали втроем ужинать в маленький ресторан на площади Терн.

Виктор Ерофеев