Доктор Хьюго

Однако пора было повидаться с кем‑нибудь из руководства пансионата. Шульц рекомендовал побагровевшему Эшли обратиться непосредственно к доктору Океанопулосу, и Скрудж‑младший в сопровождении вездесущего тевтонца отправился в путь по просторам Хобби Холла. Пустынным и гулким.

В то время как престарелый джентльмен и фантастически богатый кот сотрясали своим храпом ветхие стены особняка, раскинувшись в изъеденных вековой молью викторианских креслах по обе стороны чуть живого столика времен ранней Реформации, вышеупомянутый доктор Океанопулос собирался, фигурально говоря, присоединиться к ним в путешествии по так называемому царству грез. Совершенно, кстати, не подозревая о грядущем несчастье в лице Эшли Скруджа.

Кабинет директора, где в данный момент шли последние приготовления ко сну, являл собой подлинный образец приюта учёного. В смысле пыли и грязи. Здесь‑то выдающийся геронтолог и повадился искать столь необходимые ему в последнее время покой и умиротворение, чтобы запить горсть‑другую какого‑нибудь лёгкого транквилизатора кружкой душистого валерианового настоя. Судя по всему, буйная старость его пациентов вынуждала доктора неустанно заботиться о собственном душевном здоровье.

Тепло простившись с Шульцем и переступив порог кабинета, Эшли Скрудж был приятно удивлён обстановкой аскетической учёности, представшей его разгорячённому взору. Особенно сильное впечатление производили полки морённого какими‑то неизвестными насекомыми дуба, от пола до потолка заставленные доброй дюжиной книг. Причём попадались и довольно упитанные экземпляры. Разумеется, Эшли Скрудж умел читать (за навыками чтения строго следили в его оксфордском колледже), но такую страсть к печатному слову ему ещё встречать не доводилось.

Продолжая свои исследования, молодой патриций неожиданно наткнулся взглядом на мирно дремавшее за письменным столом существо, которое показалось ему до омерзения знакомым. В первую минуту он даже принял его за своего одноклассника давних лет Роджера Титуса Бэрримора по кличке Ослиная Задница. Но, слегка поразмыслив, Эшли отказался от первоначальной гипотезы. Дело в том, что представить себе старину Бэрримора в окружении книг (пусть даже и спящим) было всё равно, что вообразить папу римского Иоанна‑Павла 2‑го участвующим в рэдингском рок‑фестивале в качестве барабанщика «Мотли Крю». А на это был неспособен даже Эшли Скрудж. Даже одухотворённый портвейном.

«Кто бы ни торчал там в углу, он может оказаться и Океанопулом», – сказал себе Скрудж‑младший и непринуждённейшей из своих походок направился в дальний угол.

Давненько (пожалуй, со времён падения Скруджа‑старшего) не раздавалось такого грохота под замшелыми сводами древнего Хобби Холла. Лишь только осела пыль, из дальнего угла донёсся приветливый голос:

– Последние триста лет эта статуя не привлекала, насколько помнится, особенного внимания. Стояла себе и стояла в сторонке.

Выбираясь из‑под обломков, Эшли смущённо поинтересовался:

– Мистер Океанопуло, я полагаю?

– Океанопулос. К вашим услугам. – В который раз доктор убеждался в незаменимости валерьянки как успокаивающего. – Давненько вас поджидаю. Надеюсь, ремонт не будет сложным.

– Увы, я не умею склеивать мраморные статуи, – печально улыбнулся Эшли, как будто заглянув на самое дно своей никчемности.

– Чепуха! – хихикнул доктор, кажется перебравший сегодня валерьянки. – Неизвестный молдаванский скульптор семнадцатого века. А вы неравнодушны к прекрасному, мой милый. Лично я предпочитаю японцев. Созерцательность, рисовая водка… (Эшли оживился.) Ну хорошо, вижу, вам не терпится взглянуть на унитаз.