Исколесованная и распятая

После отъезда Андрея Таня еще долго пребывала в состоянии эйфории. Она смотрела на мир, неосознанно разрисовывая его в ослепительные солнечные краски. Все казалось ей добрым и хорошим, светлым и прекрасным. Татьяна была бесконечно благодарна "Акимычу" за его добрые советы и наставления. Но после того, как она рассказала ему о встрече с Андреем и о том, что между ними произошло, Вячеслав стал реже звонить ей.

Наступивший учебный год принес Танюшке немало забот и хлопот, но она все воспринимала как должное и легко справлялась с любыми трудностями. Галич доверила ей вести семинарские занятия по выразительному чтению, и однажды с целью проверки посетив ее занятие, не могла нахвалиться на Татьяну. Варвара Кондратьевна стала даже ставить ее в пример остальным молодым сотрудникам кафедры. Кое-кто из-за этого начал бросать на Таню косые недовольные взгляды, но она этого не замечала.

Оказаться на месте преподавателя было для нее сначала не совсем обычно, ведь еще совсем недавно Таня сама сидела за этими партами и с вожделением внимала каждому слову доцентов и профессоров. К студентам Таня относилась с уважением и пониманием. А когда наступила первая сессия и ей нужно было принимать зачеты, она старалась, не жалея своего времени, плохо усвоившим материал студентам прямо на зачете еще раз вкратце рассказать и объяснить непонятую тему.

Однажды одна из молодых преподавательниц кафедры Максимова подошла к Тане и с негодованием набросилась на нее:

— Татьяна Олеговна, как же вы могли поставить зачет Акуниной и Семенюк, они ведь плохо посещали лекции?

— Наталья Михайловна, я ставлю зачеты только тогда, когда убеждена, что студенты действительно знают материал, а не за посещение лекций. Если же у них есть какие-либо пробелы в знаниях, я еще раз даю им возможность подготовиться и подучить пропущенный материал, — спокойно отвечала Татьяна, ей не хотелось прослыть у студентов мегерой.

Какая разница, посещали студенты лекции или нет. Можно не пропускать ни одной лекции, но все же при этом отсутствовать. Для Тани посещение лекций не являлось критерием знаний. Из своего опыта она знала, что у некоторых студентов могут быть личные проблемы. Также бывали случаи, что от сильного волнения некоторые студенты забывали все, что учили. Как правило, это происходило на экзаменах тех преподавателей, кто слыл очень придирчивым и строгим.

— Так нельзя, Татьяна Олеговна. У студентов достаточно времени для подготовки на занятиях. Кто посещал лекции и занятия и вовремя выполнял все задания, тот должен прийти на зачет подготовленным, — не унималась Наталья Михайловна.

— Тому, кто регулярно посещал занятия и выполнял все письменные задания, я поставила зачет автоматом, — в свою очередь не сдавалась Татьяна.

— Да полно, вам, Наталья Михайловна, — вступилась за Таню Варвара Кондратьевна, — в Татьяне Олеговне просто еще говорит вчерашняя студентка. Со временем это пройдет.

Через некоторое время Танюшке случайно довелось услышать разговор Натальи Михайловны с другой преподавательницей их кафедры. По всей вероятности они как раз обсуждали Татьяну, так как до нее донеслись обрывки их фраз: "Теперь она любимчик Галич, заведующая позволяет ей буквально все". Таня со школьной скамьи частенько была любимчиком почти всех учителей, поэтому сразу поняла, что речь идет о ней. Она не понимала и не любила в людях такие черты как зависть, потому что сама была не завистлива. Да и чему завидовала Наталья Михайловна, Татьяна никак не могла взять в толк. Ведь Варвара Кондратьевна тоже уважала и ценила Наталью Михайловну. А в Тане она, наверное, просто увидела себя молодой.

Случай, произошедший через неделю, заставил всех остальных членов кафедры по-новому посмотреть на Таню. Как обычно после практических занятий Варвара Кондратьевна собиралась идти на лекцию к студентам — второкурсникам. Но на перемене к ним на кафедру пришел заместитель декана Марук и сообщил, что всех заведующих кафедрами срочно вызывает к себе на совещание ректор института. Варвара Кондратьевна недовольно нахмурила брови и поджала губы:

— Я не могу пойти к ректору, у меня сейчас лекция. Вместо меня пойдет Татьяна Олеговна, — вдруг заявила она, что привело всех собравшихся в немалое удивление.

— Но ректор просил прийти заведующих лично, — ничего не понимая, настаивал на своем замдекана.

— Татьяна Олеговна по сути является моей правой рукой. Она в курсе всего, что происходит на кафедре и, поэтому я посылаю ее вместо себя. Так и объясните, пожалуйста, ректору, — отрезала Варвара Кондратьевна и решительно отправилась читать лекцию.

Татьяне ничего не оставалось как вместе с Маруком отправиться к ректору, который, увидев Танюшку и услышав от Марука объяснение ее присутствия, сильно удивился. После этого случая к Тане на кафедре стали относиться с каким-то фальшивым уважением. Подспудно она почувствовала это, но очень надеялась, что вскоре все снова будет по-прежнему.

Татьяна все еще витала в облаках и жила последней прощальной встречей с Андреем, вспоминая его нежные слова и поцелуи. Но от Андрея вестей больше не было. Несколько раз Танюшка заходила к его матери, но тетя Зина тоже жаловалась на отсутствие от сына писем и звонков. Только к Новому году от него пришла поздравительная открытка, да и то, судя по почерку, поздравление было написано рукой его жены. Но Таня не унывала и не падала духом, она верила в то, что когда-нибудь они с Андреем будут вместе. А если Андрей не писал и не звонил, значит время еще не наступило. Надо было ждать.

Новый год Татьяна провела вместе с Зоей и Виктором, они ездили в деревню к его маме. Отец Виктора несколько лет тому назад ушел из семьи к другой женщине. Мать Виктора, Лидия Арсеньевна, была высокой стройной женщиной среднего возраста с основательно поседевшими волосами. Требовательная и строгая, она работала медсестрой в местной поликлинике. К Зое она с первых дней относилась с каким-то недоверием, наверное, ревновала к сыну. Хотя Зоя и изо всех сил старалась угодить своей свекрови. Поужинав и обновив стол для встречи Нового года, подруги остались одни. Зоя, убедившись в том, что их никто не слышит, призналась:

— Как хорошо, что я не послушала Виктора и не согласилась жить в доме его матери. Мне кажется, я бы дольше недели здесь не выдержала. Мы гостим у нее всего лишь каких-то два часа, а я чувствую на себе каждый ее недовольный взгляд.

— Да, ты права, взгляд у твоей свекрови тяжелый. Мне самой становится неловко, когда она смотрит на меня. Не переживай, Зоя, когда у вас появятся дети, она немного оттает, смягчится. Все будет хорошо. Все свекрови ревнуют своих сыновей к снохам. С твоим талантом ладить с людьми непременно все образуется, — Таня знала о беременности подруги, правда срок был совсем небольшой.

Весь последующий вечер тоже прошел в натянутой обстановке. Не зная, как спасти ситуацию, Таня с Зоей уткнулись в телевизор и старались не обращать внимания на зловредную свекровь. Виктор либо привык к тяжелому характеру своей матери, либо делал вид, что ничего не замечает.

На следующий день после встречи Нового года, наконец нарушив длительное молчание, позвонил "Акимыч". Он поздравил Таню с Новым годом, поинтересовался, где и как она его провела, признавшись, что весь вечер не мог к ней дозвониться. Затем Вячеслав осторожно завел разговор об Андрее. После того как Танюшка с сожалением сообщила, что от Андрея у нее никаких вестей, его голос заметно повеселел. Они вновь долго беседовали как в прежние времена, делясь своими проблемами и успехами.

Как-то в институте, выходя из аудитории, Татьяна случайно повстречала в коридоре профессора Щетинина. Увидев Таню, старичок очень обрадовался:

— Танечка, как ваши успехи? Я слышал, вы уже преподаете?

— Да, спасибо, у меня все хорошо, Алексей Ильич, — скромно отвечала Татьяна.

— Слышал, слышал, как вас расхваливала Варвара Кондратьевна. Что ж, у меня тоже хорошая новость. Я как раз собирался разыскать вас, а вы сами попались мне навстречу. Как говорится, на ловца и зверь бежит. Профессор Аросов уже прилетел из Москвы. Завтра часика в три приходите к нам на кафедру, он хочет лично с вами познакомиться, — сообщил Щетинин и, пожелав Тане успехов, ушел на свою кафедру.

Профессор Аросов оказался пожилым слащавым мужчиной, у которого по всему телу как сорняк росли густые черные волосы. Они торчали у него отовсюду: из ушей, из носа, на груди из-под воротничка и даже на спине можно было заметить, пробивающиеся сквозь ткань накрахмаленной голубой рубашки, мелкие черные волосики. Наслаждаясь оказанным ему почетом со стороны провинциальных преподавателей, он, то и дело покручивая на пальце солидный золотой перстень, вальяжно восседал на самом видном месте и вожделенно заглядывался на проходивших мимо студенток в коротких юбочках. Щетинин представил ему Татьяну, щедро рассыпаясь в похвале. Анатолий Арменович пристально посмотрел на Таню, пригласил ее сесть рядом и, задав несколько вопросов, многозначительно улыбнулся. Татьяне почему-то стало как-то неуютно и неприятно находиться в обществе профессора. Через некоторое время Танино предчувствие подтвердилось, рука профессора, скрытая длинной бирюзовой скатертью стола, незаметно для других легла на ее колено. Танюшка машинально отдернула ногу и постаралась поскорее улизнуть от назойливого старикашки. При первой же подвернувшейся возможности, сославшись на срочную работу, она наспех распрощалась с присутствующими.

В завершении рабочего дня к ним на кафедру заглянул Алексей Ильич и радостно сообщил Тане, что Аросов остановил свой выбор на ней.

— Поздравляю вас, Танечка. Вы очень понравились Анатолию Арменовичу, он решил руководить вашей научной работой. Зайдите, пожалуйста, завтра с утра еще раз к нам на кафедру, Аросов хочет обсудить с вами кое-какие детали. А теперь, разрешите откланяться, — и Щетинин ушел, весело насвистывая себе под нос какую-то веселую мелодию.

Прав был "Акимыч", говоря, чего ты меньше всего хочешь и всеми силами стараешься избежать, обязательно с тобой произойдет. Сообщение Щетинина вызвало у Татьяны желание провалиться сквозь землю, ей вовсе не хотелось иметь Аросова научным руководителем. Неужели Алексей Ильич не мог продолжать руководить ею, ведь он был теперь доктором наук. Спустившись в вестибюль, Татьяна увидела другую кандидатку в аспирантки по творчеству Маяковского, молодую преподавательницу кафедры русской литературы, которая тоже была представлена Аросову. Преподаватель Оловянникова, полноватая с мужскими манерами женщина, громким грубым голосом с кем-то возмущенно беседовала. Таня намерено замедлила шаг и до нее донеслись обрывки ее разговора:

— Без году неделя в институте, а уже все ей. Я тружусь, не покладая рук, обслуживаю и ублажаю его уже второй день, а он выбрал Иванову, кобель паршивый, — выругалась она в сердцах.

— Иванова? Это та самая лаборантка с кафедры методики? Так ничего удивительного, Маня, Аросов любит смазливых баб, он будет за них писать диссертацию, а они ласкать и ублажать его.

От этих слов у Танюшки подкатился ком к горлу, ей вовсе не нужно было, чтобы кто-то за нее писал диссертацию. Она привыкла всего добиваться сама. Всю ночь Татьяна не могла сомкнуть глаз, ворочалась, вспоминая разговор Оловянниковой. Наутро Таня приняла твердое решение. Вызвав Щетинина с кафедры, она на одном дыхании облегчила свою душу:

— Алексей Ильич, прошу на меня не обижаться, но я изменила свое решение писать диссертацию по литературе. По воле случая я попала на кафедру методики и уже втянулась и полюбила этот предмет. Поэтому, после поступления в аспирантуру, я буду защищаться по методике преподавания литературы. Простите меня за то, что я вам этого раньше не сказала. До вчерашнего дня меня все еще одолевали сомнения и я колебалась. Пусть Аросов руководит Оловянниковой.

Щетинин внимательно посмотрел на Татьяну и сказал:

— Ну что ж, вы взрослый человек, Иванова, и вправе сами сделать свой выбор. Но все же мне очень жаль, я так хвалил вас Аросову. Он просмотрел вашу дипломную работу и отметил высокий уровень проведенного вами анализа антивоенного творчество поэта. Значит, решили быть методистом? Ну что ж, желаю вам успехов на этом поприще, Татьяна Олеговна.

У Тани как будто камень с плеч упал, она была рада тому, что не будет работать вместе с неприятным ей Аросовым. Решение защищаться по методике пришло к ней совсем неожиданно, Варвара Кондратьевна не раз намекала ей и склоняла заняться наукой именно в этой открытой для широкого экспериментирования области.

Вечером они с Зоей договорились как в старые добрые времена вместе сходить в театр. Виктора от работы послали в командировку и Зоя приехала домой навестить своих родителей. Обрадованная Таня предложила Зое немного развлечься. Нарядившись в свое любимое красное платье, Танюшка поднялась за своей подругой. Зоя все еще наряжалась перед зеркалом, поэтому Татьяна, чтобы не вспотеть решила подождать ее на лестничной площадке.

За окном длинными косыми струйками лил слезы холодный зимний дождь. Порывистый северный ветер гнал по небосводу словно своих послушных воинов черные свинцовые тучи. Ветви деревьев словно уродливые корявые пальцы угрожающе раскачивались из стороны в сторону. Глядя на разыгравшуюся непогоду, Танюшка инстинктивно забеспокоилась, ей сделалось тревожно и неуютно на душе. На мгновение ей показалось, что она слышит чьи-то тихие заунывные стенания. Танюшка насторожилась:

— Зоя, ты слышишь? По-моему, это голос тети Зины? Пойдем скорее, — крикнула Таня и побежала наверх к Ереминым.

Стоны и в самом деле доносились из квартиры Ереминых. Таня не ошиблась, дверь им открыла, еле двигаясь, бледная как стена с красными и опухшими от слез глазами мать Андрея.

— Тетя Зина, что с вами? Что случилось? — начала расспрашивать взволнованная Татьяна.

— Вам плохо? — спросила в свою очередь подошедшая Зоя.

Но Зейнеп Абдуловна смотрела на девушек отсутствующим взглядом и причитала что-то непонятное на своем родном языке. Зоя решительно вошла к ней в квартиру, набрала стакан воды и поднесла его к губам тети Зины. Зейнеп Абдуловна, отпив немного воды, вновь перевела взгляд на подружек и разрыдалась горькими слезами, снова причитая, но уже на русском:

— Ай, Зоя-хан, Таня-хан, нет больше моего Андрея. Нет больше моего младшего сыночка… Ай-ай-ай…

У Татьяны после ее слов начало чернеть в глазах, гостиная Ереминых стала кружиться и расплываться в разные стороны: и тетя Зина, и Зоя и мебель все пошло кувырком…

Очнулась Танюшка уже у себя дома, лежа на кровати. Рядом с ней, печальная и заплаканная, сидела Зоя и соседка тетя Маша, одинокая добрая женщина, всегда готовая помочь людям в беде. Увидев, что Таня пришла в себя, тетя Маша начала поить ее крепкими отварами лекарственных трав.

— Зоя, как это произошло? — с трудом выдавила из себя Татьяна.

— Как я поняла из слов тети Зины, Андрей разбился на мотоцикле, — плача и поглаживая Таню, отвечала Зоя.

Услышав "Андрей разбился", Танюшка опять потеряла сознание. Так она пролежала больше недели. Танина мама вызывала участкового врача, но врач ограничилась лишь выпиской больничного и предложила в случае ухудшения состояния положить Татьяну в больницу. Тогда за лечение снова активно взялась тетя Маша. Она натирала Танюшку какими-то настойками, поила отваром зверобоя, череды и душицы, пеленала в простыни и шептала какие-то заклинания.

Когда Таня вновь очнулась из своего тяжелого забытья, был вечер, возле ее кровати сидели Софья Васильевна и "Акимыч". Увидев Вячеслава, Танюшка нахмурилась:

— Это все из-за вашей дурацкой теории, Вячеслав. Я прошу вас уйти и больше не звонить и не приходить ко мне, — упавшим голос произнесла она.

— Послушайте, Танечка, — пытался что-то сказать в свое оправдание "Акимыч".

— Я ничего больше не хочу слушать, уходите, — перебила его Татьяна и закрыла лицо подушкой. Ее снова начали душить слезы.

В этот момент "Акимыч" казался ей каким-то жалким и невыносимым. Попрощавшись, он виновато пошел к двери, многократно оглядываясь по пути на Татьяну, как бы надеясь, что она вот-вот остановит его. Но этого не произошло. Услышав звук закрывшейся входной двери, Таня дала волю своим слезам. Она плакала и вместе с ней плакала Софья Васильевна, сокрушаясь о горе дочери. Потом зазвонил телефон, это была Зоя. Софья Васильевна с облегчением в голосе сообщила ей, что Татьяне стало лучше. Через полчаса Зоя, бросив все дела, примчалась к Танюшке. Таня сидела в кровати и ела куриный бульон, приготовленный ее мамой.

— Слава богу, Танечка, тебе уже лучше. Давай доедай бульон и мы с тобой пойдем немного на балкон подышим воздухом, — предложила Зоя.

— Правильно, — подхватила Софья Васильевна, — пора уже потихоньку вставать. Вот, Танечка, надень халатик и штаны. На балконе прохладно.

Татьяна без особой радости делала все, что ей говорили. Она машинально надела предложенные ей вещи и пошла с Зоей на балкон. Свежий прохладный воздух немного взбодрил ее и Танюшка осторожно спросила у Зои:

— Его уже похоронили?

— Да, Таня, прошло уже две недели. Тетя Зина со всей своей многочисленной родней летала на похороны. Не плачь, подруга, уже ничего нельзя исправить. Надо жить дальше, — говорила Зоя, подавая плачущей Тане носовой платок.

"Жить дальше. А для чего и для кого"? — задавала себе Танюшка вопрос и не могла найти на него ответа. Она вспоминала двух девушек-студенток из их института, которые из-за несчастной любви покончили жизнь самоубийством. Было ли это выходом? Была ли возможность встретиться с Андреем на том свете? Но и на эти вопросы у Тани не было ответа. Она считала себя виновной в смерти Андрея, так как именно ее заметка из газеты сослужила Андрею плохую службу. Из-за этой злополучной заметки он начал заниматься этим ужасным видом спорта.

— Зоя, как мне теперь смотреть тете Зине в глаза. Ведь это я виновата в смерти Андрея, — вытирая слезы, спросила Татьяна подругу.

— Нет, Танечка, ты ни в чем не виновата. Свой выбор Андрей сделал сам, он все время мечтал гонять на мотоцикле. Его родители не разрешали ему покупать мотоцикл, так как тетя Зина боялась, что он разобьется. Как видишь ничего не помогло, он все равно купил себе мотоцикл. А когда и где ему суждено было погибнуть никто не мог знать, — решительно говорила Зоя.

Зоин тон немного успокоил и убедил Таню. Она была права, все могло случиться и не на гонках. Но все же Таня по-прежнему чувствовала себя виноватой.

— Зоечка, мне совсем не хочется жить без Андрея, — призналась она подруге и вновь заплакала.

— Ты что, прекрати даже думать об этом. А как же мы без тебя? Подумай о своей матери, об отце. К тете Зине наверное уже сто раз вызывали неотложку. Она сильно переживает смерть сына. А что я буду делать без тебя, Таня? — с ужасом в лице сказала Зоя.

— У тебя есть Виктор. А я совсем не знаю, как мне теперь дальше жить. Мне абсолютно ничего не хочется, Зоя, — равнодушным тоном сказала Татьяна.

— Я тебя понимаю, Таня. Но со временем все образуется, вот увидишь. Не зря же говорят, что время лечит. А пока просто делай все как раньше, через "не могу". Я же знаю, ты всегда могла себя заставить, если надо, у тебя большая сила воли. В понедельник снова выйдешь на работу и постепенно втянешься в свои институтские дела.

Но "институтские дела", как говорила Зоя, Таню уже совсем не волновали. Выйдя после длительной болезни на работу, на кафедре ее встретили враждебно. Заведующая, посмотрев на больничный лист, предъявленный Татьяной, недоверчиво спросила:

— И что же это вы, Иванова, так долго болели. Неужели можно целых две недели болеть гриппом?

Танюшке стало неловко, она понятия не имела, какой диагноз ей в бюллетне поставил врач. Ничего не ответив, Татьяна принялась за выполнение своих обязанностей.

— У нас столько работы, а вы прохлаждаетесь на больничных. Мы тоже часто болеем простудными заболеваниями, однако ходим на работу, — ехидно подхватила заведующую Наталья Михайловна.

— Да, Татьяна Олеговна, плохо две недели быть без лаборанта, всем сотрудникам пришлось выполнять вашу работу, — строго продолжала Варвара Кондратьевна и положила на стол Тане кипу папок и бумаг.

Танюшка вновь промолчала. Оправдываться и объяснять свое отсутствие, снова вспоминать об Андрее было для нее невыносимо. В конце рабочего дня она с заведующей начала переделывать расписание. От ее взгляда не ускользнуло, что ее фамилия больше не фигурировала в списке почасовиков. Варвара Кондратьевна, как бы читая Танины мысли, заявила:

— В этом семестре у нас нет выразительного чтения, поэтому я больше не могу доверить вам вести занятия. Ведь вы никогда не работали в школе, а методику могут преподавать только доценты, имеющие солидную школьную практику за плечами.

Таня и на этот раз ничего не ответила заведующей, для нее теперь не имело никакого значения, будет она преподавать или нет. Отсутствие желаний и полнейшее равнодушие к происходящему холодной ледяной корой болезненно стиснули ее сердце. Через несколько недель по дороге домой Татьяна случайно встретила одну из лаборанток соседней кафедры, жизнерадостную и очень болтливую Свету, которая всегда и про всех все знала и с удовольствием делилась своими знаниями с другими. Увидев Танюшку, она затараторила:

— Танька, представляешь, вчера у нас на кафедре Наталья Михайловна с вашей кафедры про тебя такое говорила. Якобы ты по просьбе Антонины Семеновны ставила зачеты студентам, которые плохо посещали лекции. И еще она сказала, что Галич из-за твоей долгой болезни в тебе очень разочаровалась, поэтому семинарские занятия ты больше вести не будешь. Это правда?

— Да, Света, я уже знаю об этом. Только при чем тут зачеты и Антонина Семеновна? — недоумевала Таня.

Она вспомнила, что во время сессии к ней несколько раз подходила Антонина Семеновна и просила за того или другого студента. Но так как Таня ко всем студентам относилась одинаково и ставила зачеты всем без исключения, стараясь еще раз чему-то научить, пополнить пробелы в их знаниях, то просьбы Антонины Семеновны не имели для нее никакого значения. "Что ж, — решила про себя Татьяна после разговора со Светой, — кажется в институте делать мне больше нечего. По литературе я защищаться отказалась, а по методике без стажа работы в школе не видать мне даже обыкновенных часов. Да и желание писать и защищать диссертацию у меня абсолютно пропало, пойду работать в школу". Она тайно надеялась на то, что смена места работы заставит ее хоть на время забыть о своем горе.

Через некоторое время Татьяна подала заявление об уходе. Варвара Кондратьевна сильно удивилась Таниному решению:

— И куда вы теперь пойдете работать, Татьяна Олеговна?

— В школу, — спокойно отвечала Танюшка.

— Откровенно говоря, мне очень жаль терять такого хорошего работника как вы. Но все же, на мой взгляд, вы приняли правильное решение, поработайте пару лет в школе, наберитесь опыта. Я тоже с этого начинала. Потом обязательно возвращайтесь к нам, я думаю, что из вас получится очень хороший методист, — подписывая заявление, сказала заведующая.

Но Танюшке было все равно, получится из нее методист или нет. Две недели она просидела дома, не зная куда ей устроиться. Наконец за дело взялась Зоя. Она обзвонила несколько школ и в одной из них оказалось вакантное место учителя русского языка и литературы. И Татьяна начала работать в школе: она учила детей, проверяла тетради, ставила отметки, но в душе у нее царила бескрайняя и безжизненная пустыня. Смена вида деятельности ничего не изменило в ее жизни и настроении.

Возвращаясь домой, Таня вновь вспоминала Андрея, плакала и сокрушалась по поводу злополучной газетной заметки. Иногда она видела во дворе сгорбившуюся и заметно состарившуюся мать Андрея, и ей становилось еще тоскливее и отвратительнее на душе. Особенно тоскливо было по выходным и праздникам, когда родные и подруги собирались со своими любимыми или друзьями. У Зои теперь была своя семья и Татьяне не хотелось на всех праздниках быть ее бесплатным приложением. Кроме этого Зоя с Виктором почти все праздники и выходные проводили в деревне у его матери. Поэтому звонившей в ее день рождения тете Даше с Украины и приглашавшей ее на время переехать к ней, Таня незамедлительно дала свое согласие. В этот момент Татьяна готова была бежать куда угодно, хоть на край света, только бы избавиться от своей беспросветной невыносимой тоски.

По завершении учебного года, она снова подала заявление об уходе. Попрощавшись с родителями и с Зоей, у которой скоро должен был родиться малыш, Татьяна села в самолет и, отыскивая через иллюминатор силуэты провожающих ее родных, загрустила. Где-то далеко в толпе провожающих она случайно встретилась с полными печали и одиночества глазами. Эти глаза почему-то ей очень запомнились, позже, будучи уже высоко в небе ей пришли в голову такие строки:

"Исколесованная и распятая,

Шагала я по дорогам большим,

И грусть моя неприпрятанная

Была непонятна другим.

Все молча скользили мимо,

Лишь где-то вдали толпы

Таких же два взгляда пронзили

Обнаженным пеплом души".