Глава 7. Лорд Стокли, один из адъютантов Веллингтона, задал ему вопрос, следует ли подать вино испанским офицерам

Лорд Стокли, один из адъютантов Веллингтона, задал ему вопрос, следует ли подать вино испанским офицерам, которые приехали, чтобы наблюдать казнь.

Веллингтон уставился на него холодными синими глазами:

— Это — казнь, Стокли, а не проклятые крестины.

Стокли решил, что будет лучше не упоминать, что в его семье завтрак подается и в том, и в другом случае.

— Очень хорошо, милорд.

Он решил, что никогда не видел своего начальника в таком плохом настроении.

Так оно и было на самом деле. Ущерб, который мог быть причинен ненадежному союзу между британцами и испанцами, был огромен. Ни один испанский солдат, насколько знал Веллингтон, не испытывал любви к маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба, но убийство превратило его в мученика. Проклятые церковники поспешили, как обычно, высказать свое мнение, произнося резкие антипротестантские проповеди, но Веллингтон гордился тем, что он был быстрее. Преступника осудили и повесят прежде, чем зайдет солнце в день убийства. Испанцы, готовые вносить тщательно разработанные протесты, нашли, что у их парусов украли ветер. Они объявили, что считают себя удовлетворенными быстрым возмездием его Светлости.

Испанские солдаты, которых пригнали на площадь маленького города, были рады перерыву в рутинных делах. Их жестоко муштровали, они совершали длительные марши и просыпались с болью в мышцах, чтобы подвергнуться еще более жестокой муштре. Так что этот день был для них подобием фиесты. Они двигались к площади батальон за батальоном, чтобы наблюдать смерть англичанина.

Виселица была сделана из армейского фургона, который был поставлен возле побеленной известью стены дома священника. Высоко в стене имелся подходящий крюк. Английский сержант, потеющий в жандармском мундире, поднялся по лестнице с веревкой, которую он закрепил петлей на крюке. Площадь была окружена жандармами. Прошел слух, что солдаты Южного Эссекса вместе с некоторыми стрелками запланировали попытаться спасти Ричарда Шарпа от виселицы. Это казалось маловероятной угрозой, но к ней отнеслись серьезно. Жандармы были вооружены короткими мушкетами с примкнутыми штыками и наблюдали за переулками и улицами, которые вливались в площадь.

Первые испанские офицеры прибыли в штаб. Они казались подавленными. Большинство тактично избегали окон, которые выходили на площадь, но майор Мендора в сверкающем белом мундире с черной траурной повязкой на правом рукаве, наблюдал, как сержант крепит веревку. Лорд Стокли спросил, не желает ли майор чашку чая? Майор не пожелал.

Жандармский сержант, стоя на лестнице, потянул за петлю, чтобы удостовериться, что крюк надежен. Крюк выдержал его вес. Веревка, выпущенная из рук, чуть покачивалась на легком ветру.

Отец Ача в черных одеяниях священника, запятнанных белой пылью с площади, протолкался через группу офицеров к Мендоре.

— Они должны были отдать его нам для наказания.

Майор посмотрел в жестокое лицо священника.

— Señor?

— Повешение — это слишком быстро. — Его низкий голос заполнял всю комнату. — Испания не будет счастлива, господа, пока эти язычники не ушли от нас.

Некоторые вполголоса выразили согласие, но немногие. Большинство присутствующих испанцев были рады служить под началом Generalissimo Веллингтона. Они научились у него, как организовать армию, и новые полки Испании были войсками, которыми мог гордиться любой офицер. Но никто, даже самый пылкий сторонник британского альянса, не хотел перечить инквизитору. Хунта, возможно, отменила испанскую инквизицию, но пока она окончательно не исчезнет, ни один человек не хотел, чтобы его имя попало в их секретные учетные книги. Инквизитор уставился на веревку.

— Они должны были воспользоваться гарротой.

Некоторые из испанских солдат на площади согласились бы с инквизитором. Повешение, говорили они, это слишком быстро. Они должны были привезти одну из гаррот, которые имелись в испанской армии, посадить англичанина на стул и медленно, медленно закручивать винт, который сломает ему шею. Хороший палач мог растянуть удавление гарротой на целый час, иногда ослабляя давление, чтобы дать жертве ложную надежду, прежде чем наконец повернуть винт и сломать шею осужденного, так что его голова откинется назад.

Другие утверждали, что повешение может тянуться так же долго. Все это зависит, говорили они, от способа. Если человека просто повесить, не дернув дополнительно за ноги, он будет болтаться и дергаться полдня. В любом случае, лучше стоять на этой пыльной площади в ожидании повешения, чем тренироваться в горах.

— La Puta Dorada, — заметил испанский полковник, — теперь очень богатая вдова.

Эта мысль вызвала смех.

— Насколько богатая? — спросил артиллерийский майор.

— Христос знает, сколько он стоил! Миллионы.

— Она не получит землю, — заметил кто-то. — Она не посмеет показываться в Испании, как только французы уйдут.

— Даже в этом случае, — полковник пожал плечами, — она должна стоить несколько сотен тысяч золотом и серебром. Что будет с титулом?

Майор Мендора, смущенный темой разговора, холодно назвал герцога — кузена, к которому вернется титул. Он отказался дать оценку состояния его мертвого хозяина.

Инквизитор слушал разговор и чувствовал жадность и ревность. Он повернулся к окну и смотрел на кустарную виселицу, на которой должен умереть невинный человек. Это было прискорбно, но инквизитор был удовлетворен тем, что англичанин Шарп — грешник, смерть которого не обеспокоит Всевышнего. Свисавшая веревка отбрасывала тонкую черную тень на белую известку стены.

Смерть маркиза беспокоила больше. Маркиз по крайней мере был христианином, хотя и слабым человеком. Зато теперь он на небесах, где слабость — достоинство.

Он умер быстро, лишь едва заметная дрожь прошла по лицу, когда Палач сильной рукой перерезал ему горло. Инквизитор молился, пока брат убивал, его негромкие слова передавали душу небесам, в то время как нож перерубал сухожилия, трахею и мышцы — вниз к большой артерии, из которой фонтаном ударила кровь, когда тело маркиза отчаянно дернулось. Человек едва проснулся — и тут же умер. El Matarife жадно глянул на золотое распятие и поспешил из комнаты.

Смерть маркиза спасет Испанию. Она сделала бесхозным его состояние, которое отойдет церкви. Эти офицеры, которые обсуждают его завещание, делают это впотьмах, потому что теперь, после этой смерти, инквизитор получит юридические права на богатство, загруженное в фургоны маркизы. Там ценностей на триста тысяч долларов, а еще миллионы в землях и недвижимости. Он улыбнулся.

Семья инквизитора обеднела из-за войны, и теперь, с этим состоянием, он встанет вровень с верхушкой испанской знати, как и должно человеку, который намеревался править в тени слабого короля Испании. С состоянием де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба, понимал инквизитор, он станет епископом, затем архиепископом, и наконец кардиналом. Он будет стоять за троном и перед главным престолом. Он будет силен, и Испания станет могучей. Его амбиции — не ради себя, но ради церкви и инквизиции, осуществятся — и все ценой одной смерти.

И теперь, когда маркиз мертв, инквизитор даст майору Дюко гарантии поддержки, которая убедит Фердинанда VII подписаться под тайным договором. Британцев выгонят из Испании, французы уйдут мирно, и Испания станет сильной снова. Его империя будет восстановлена, его король будет великолепен на троне, и церковь получит назад свою власть. И все за одну маленькую смерть. Одна смерть, чтобы дать его семье деньги, которые означают власть — власть, которая будет использована во славу Бога. Инквизитор простил себе смерть — это было угодно Богу.

Ропот донесся из толпы солдат, которые заполнили площадь. Он усилился, сменился взволнованными криками, и шум совпал со звуком открывающейся двери. В большую комнату, где собрались испанские офицеры, вошел с мрачным лицом лорд Веллингтон. Он нахмурившись оглядел собравшихся мужчин, холодно кивнул, затем посмотрел в одно из окон. Его помощники вошли следом за ним. Мендора видел, что пальцы сложенных за спиной рук генерала сжимаются от волнения. Испанские офицеры затихли, смущенные холодным выражением лица их командующего.

Осужденный — без шапки, так что ветер ерошил его длинные черные волосы, — шел через узкий коридор, который образовался в толпе. Его подтолкнули к ступенькам лестницы, прислоненной к фургону. Он был выше его конвоиров в красных мундирах.

Он был одет в грязную белую рубашку и мешковатые белые брюки английского пехотинца, так что испанцам, наблюдающим из штаба, он напоминал кающегося грешника. Инквизитор читал молитву, его низкий голос резко отдавался в комнате. Веллингтон раздраженно посмотрел на священника, но ничего не сказал. Некоторые испанские офицеры знали, что Ричард Шарп когда-то спас генералу жизнь — спас его от штыков индийских солдат несколько лет назад, и теперь генерал наблюдал, как вешают этого человеком. Однако лицо Веллингтона с его крючковатым орлиным носом не выказывало и следа эмоций.

Руки осужденного были связаны. Он, казалось, безразлично смотрел на огромную толпу. Он был слишком далеко от испанских офицеров, чтобы они могли ясно видеть его лицо, и все же им казалось, будто он усмехается им с вызовом. Наблюдающие солдаты стояли тихо.

Вторая, более короткая лестница была приставлена к побеленной стене, и охранники подтолкнули осужденного к ней. Ему было трудно подниматься по ступенькам со связанными руками, но солдаты поддерживали его. Жандармский сержант поднялся по более длинной лестнице, дотянулся до петли и продел в нее темноволосую голову приговоренного. Он затянул узел, затем спустился вниз к фургону.

Некоторые испанские офицеры наблюдали за улицами, которые вели на площадь. Они думали о слухах, что люди Шарпа могут попытаться спасти их офицера, но не видели разозленных солдат вне кольца часовых. Не лаяли собаки, не раздавалось топота ног, только солнечный свет на красной черепице и столбы дыма из кухонных очагов поднимались над городом.

Осужденный человек стоял, покачиваясь, на лестнице, веревка с его перетянутой шеи свисала вниз. Сержант посмотрел на своего офицера.

Лейтенант жандармов не любил делать это, но приказ есть приказ. Майор Шарп должен был быть повешен на виду у испанских войск. Он посмотрел вверх на человека, стоящего на лестнице и опирающегося спиной о стену, и встретил последний взгляд его темных глаз, задаваясь вопросом, что он за человек, если может усмехаться в такой момент; потом лейтенант отдал приказ.

— Продолжайте, сержант. — Слова прозвучали как воронье карканье.

Толпа вздохнула, потом довольно закричала.

Жандармы выбили лестницу из-под ног осужденного.

В течение секунды ноги пытались устоять на ускользающей опоре, потом он соскользнул, упал и веревка рывком натянулась. Он подпрыгнул, опустился снова, и начал раскачиваться, поворачиваясь на высоком крюке. Его тело изогнулось дугой. Ноги дергались, пинали стену, и он развернулся так, что его незакрытое лицо смотрело на заполненную людьми площадь.

Глаза выпучены, язык вывалился изо рта, шея уродливо свернута набок. Испанцы наблюдали заворожено. Повешенный задергался снова, рвался вверх, словно хотел набрать воздуха, и тогда английский сержант подпрыгнул, поймал одну из лодыжек человека и повис на ней.

Дополнительный вес сломал ему шею. Сержант отпустил лодыжку человека, и медленно, поскольку тело качалось, ноги подтянулись вверх на несколько дюймов. Он был мертв.

Гроб ждал на платформе фургона: сосновые доски, грубо оструганные и сбитые вместе. Тело было снято. Волосы запачкались белой известью, когда тело дергалось, умирая.

Они сняли с трупа сапоги — остальное ничего не стоило. Они уложили его в гроб, но он был слишком высокого роста для короткого ящика, поэтому сержант взял мушкет одного из жандармов и стал бить прикладом — потея и ворча, он бил снова и снова, пока сломанные кости не позволили ногам уместиться внутри. После этого забили крышку.

Веллингтон смотрел на все это с отвращением. Когда дело было сделано, когда испанские батальоны ушли с площади и сосновый гроб увезли, он обратил свой холодный взгляд на собравшихся офицеров:

— С этим покончено, господа. Надеюсь, мы можем теперь продолжить эту войну?

Они тихо вышли из комнаты. Убийство маркиза не смогло расколоть британцев и испанцев. Generalissimo принес человеческую жертву, чтобы поддержать союз, и теперь их ждала война.

У обочины, возле высоких гор, где волки бродили между серыми скалами, они похоронили труп со сломанными ногами. Жандармы навалили камней на неглубокую могилу, чтобы помешать хищникам выкопать тело, и не оставили на могиле никакого знака. Той же ночью крестьяне поставили на могиле грубо сколоченный крест — не из почтения, но чтобы напугать протестантский дух и удержать его под землей. Инквизитор и El Matarife по дороге на северо-восток, миновали могилу. Палач остановил коня:

— Я должен был посмотреть, как он умирает.

— Лучше, чтобы никто не видел тебя, Хуан.

Палач пожал плечами:

— Я никогда не видел, как вешают человека.

Инквизитор посмотрел недоверчиво:

— Никогда?

— Никогда. — El Matarife казался смущенным.

— Тогда найди кого-нибудь и повесь.

— Так и сделаю.

— Но сначала позаботься о нашем следующем деле. — Священник пришпорил коня. — И поспеши!

У них были пропуска для прохода через британские и французские линии, и у них были известия, которые закончат эту войну и восстановят Испанию в ее прежней славе. Инквизитор благодарил Бога и погонял коня.

Date: 2015-11-13; view: 265; Нарушение авторских прав