Миф о Каине и Авеле

Мы уже указывали, что цель, ради которой яхвист собрал мифы, относящиеся к истории его народа, и расположил их так, чтобы они представляли собой связное повествование, заключалась в том, чтобы представить историю человечества и народа Израиля как «историю спасения». Порядок, установленный Яхве в ходе творения мира, был разрушен из‑за непослушания человека, и еврейский писатель поставил перед собой задачу: во‑первых, зафиксировать катастрофические последствия нарушения человеком его договоренностей с Создателем; а во‑вторых, показать, что настойчивая деятельность Яхве была направлена на восстановление нарушенного порядка. Именно имея в виду эту цель, яхвист выбрал миф, который демонстрирует первые последствия первоначальной катастрофы, а именно – разрыв семейных связей, братоубийство.

Когда анализируешь эту историю, становится ясно, что рассказ о Каине и Авеле относится к другому источнику и происходит из другого цикла древней традиции, нежели мифы о творении и о рае. Легко увидеть, что миф о Каине и Авеле искусно связан с мифом о рае и что яхвист соединил в нем, казалось бы, не имеющие ничего общего пласты истории.

В повествовании яхвиста Каин и Авель – дети Адама и Евы, рожденные после их изгнания из Эдема. Каин – земледелец, Авель – скотовод.

Братья приносят подношения Яхве. Каин приносит богу плоды своего труда на земле, а Авель приносит первенцев своего стада. Яхве отвергает дары Каина, а вот дары его брата с удовольствием принимает. В ярости оттого, что его дары отвергнуты, и зависти оттого, что дары брата приняты, Каин убивает брата. Далее рассказывается о том, как Яхве проклинает Каина, о его бегстве с места преступления и защитном «знамении», которым Яхве помечает беглеца. Затем Каин поселяется на земле Нод, строит город и становится предком людей, которые якобы заложили основы цивилизации.

Тщательное изучение мифа в том виде, в котором он помещен в библейское повествование, показывает, что в нем есть черты и мифа, и саги, которые изначально представляли собой независимый литературный материал и которые никогда не имели ничего общего с мифом о рае. Согласно тексту этого мифа, Адам и Ева и их дети, Каин и Авель, являются единственными жителями земли. Однако миф предполагает, что после содеянного Каин бежит прочь, боясь возмездия людей; он говорит: «Тот, кто найдет меня, покарает меня». Предполагается, что в это время уже существовал ритуал жертвоприношения, а уровень развития цивилизации был достаточно высок: существовали города, обрабатывались металлы и даже имелись музыкальные инструменты. Все это абсолютно несовместимо с состоянием начала жизни на земле после изгнания Адама и Евы из рая. Анализ мифа позволяет понять, что в нем переплелись три разных исторических направления. Либо это было сделано обработчиком мифа – яхвистом, либо они уже были сплетены воедино в источниках, которыми он пользовался.

Первый из этих пластов отражает существовавшее издревле противостояние между пустыней и пашней, между оседлыми крестьянами и кочевниками‑скотоводами. Мы уже знаем, что эта тема возникала в шумерском мифе о Думузи и Энкимду, где Думузи – это бог‑пастух, а Энкимду – бог‑крестьянин, приносящий свои дары Иштар. Однако, как мы помним, конец этого мифа далек от трагического.

Второй пласт содержит сюжет обрядового мифа, которому ученые уделяют особое внимание. Он никак не связан с мифом о рае, но подразумевает существование достаточно развитого общества с устоявшимся церковным институтом. Каин и Авель представляют два разных типа общин, каждая из которых соблюдает собственные ритуалы жертвоприношения. Если отвергаются подношения земледельческой общины, то это знак грядущего неурожая, естественно, это влечет за собой выполнение еще одного обряда – обряда задабривания богов. Необходимость такого обряда становится ясна из разговора между Каином и Яхве. С течением времени еврейский текст подвергся значительным изменениям. Его содержание подразумевает, что члены земледельческой общины, чьи подношения были отвергнуты и, соответственно, не достигли цели, посоветовались с оракулом и получили от него ответ. Оракул сказал, что он знает, какой именно обряд нужно совершить и что существует некий враждебный им демон, которого нужно задобрить.

Следующая часть начинается с многозначительной фразы, которой нет в еврейском тексте. Она гласит: «И сказал Каин брату своему Авелю: «Пойдем с тобой в поле». Эта деталь присутствует и в шумерском мифе как некое упоминание, где бог‑крестьянин приглашает бога‑пастуха привести своих овец и пустить их пастись на его лугах. Именно на этом поле, обработанной почве, чье бесплодие, собственно, и стало причиной этой ситуации, и происходит убийство пастуха: тем самым предполагается, что убийство было ритуальным, а не импульсивным действием, вызванным завистью. Это было обычное ритуальное убийство, совершенное, чтобы сделать землю плодородной, пропитав ее кровью жертвы. Говоря словами мифа, «земля раскрыла рот, чтобы принять кровь брата».

Затем следует проклятие Каина, его побег с места убийства и защитное клеймо, которое он получает от Яхве. Здесь мы видим две существенные трудности. Яхве проклинает убийцу и в то же время берет его под свое покровительство; кстати, защитное «знамение» было предметом самых разных предположений.

Сэр Джеймс Фрезер полагает, что Бог, возможно, раскрасил Каина черной, красной или белой краской или, возможно, использовал сочетание этих цветов, как это делали многие племена дикарей. Фрезер завершает свое исследование мифа следующим ироническим замечанием: «Разукрашенный таким образом, первый господин Смит – поскольку Каин означает смит, «кузнец» – без малейшего страха обошел все пустоши земли, ведь он не боялся быть узнанным и преследуемым призраком своей жертвы. Это объяснение появления у Каина защитного «знамения» имеет то преимущество, что избавляет библейский текст от бросающегося в глаза абсурда. Ведь в общепринятой интерпретации Бог сделал Каину «знамение», чтобы спасти его от потенциальных убийц, очевидно забыв, что покушаться на него было просто некому, поскольку на земле жили лишь сам Каин (убийца) и его родители. Поэтому, предположив, что врагом, от которого убийца бежал в страхе, был призрак, а не живой человек, мы избегаем обвинения божества в элементарном склерозе и не лишаем его «божественного величия».

Как бы ни изящно было объяснение, все же существует еще одно, и гораздо лучшее – стоит лишь провести параллели между некоторыми сезонными ритуалами, такими, как праздник вавилонского Нового года и аналогичный афинский праздник.

Во время праздника вавилонского Нового года, смысл которого был исключительно прагматическим (сельскохозяйственным), ответственный за жертвоприношение священнослужитель и непосредственный исполнитель очищали алтарь бога Набу, сына Мардука, шкурой убитой овцы, забрызгивая стены храма ее кровью; после этого они должны были удалиться в пустыню, пока не закончится праздник, поскольку акт жертвоприношения делал их нечистыми. В еврейском празднике Вознесения, который изначально был частью осеннего праздника Нового года, мы находим сходную комбинацию ритуального убийства и дальнейшего бегства, но здесь люди заменены жертвенными животными, а именно двумя козами, одну из которых убивают, а вторую отпускают в пустыню. В афинском празднике жертвенным животным был бык. А два его главных врага, совершив убийство, бежали.

Таким образом, предполагается, что побег Каина воплощал в себе обрядовый побег. Совершивший жертвоприношение считался опозоренным и «нечистым» и изгонялся из общины до тех пор, пока не очистится. При этом его вина была общей виной, а не только отдельного человека. Это объясняет, почему убийца получил защитную метку. Он был не простым, обычным убийцей, он был человеком, освященным печатью Божьей, – он совершил это деяние на благо всей общины. Совершенное повлекло за собой обрядовое покаяние и временное бегство убийцы, однако личность его была неприкосновенной. Более того, объяснение этой защитной метки – это то, что она представляла собой некую татуировку или какой‑то другой символический знак, указывающий на принадлежность беглеца к священной группе. Мы имеем подтверждение тому в Ветхом Завете, где говорится, что у пророков были подобные метки, и объясняется, что эти метки использовались как отличительный знак принадлежности к храму как собственности Бога.

Таким образом, оригинальная форма первой части яхвистской истории о Каине и Авеле была, вероятно, обрядовым мифом, описывающим ритуал жертвенного убийства, который должен был обеспечить богатый урожай; после жертвоприношения исполнитель спасался бегством, но у него имелась защитная метка, указывающая на его принадлежность к священной группе людей.

Однако, подобно другим мифам, этот миф прошел долгий путь трансформаций, приобретая новое значение и использование: лишь после этого он попал в руки яхвиста и был использован им в религиозных целях. Он говорит о вражде, которая существовала между оседлыми крестьянами, обрабатывавшими землю, и кочевыми племенами, которые жили на границе плодородных земель и неоднократно пытались вторгнуться в них. Миф также приобрел этиологический характер, объясняя происхождение кровной мести. Иногда высказывается предположение, что миф призван объяснить предпочтение, которое Яхве отдавал жертвоприношениям животных. Однако это предположение не является удовлетворительным, поскольку в Левитском кодексе нет упоминания о подобных предпочтениях: одинаково ценились и подношения в виде овощей, и жертвоприношения животных.

Вторая часть мифа, которая в ее нынешнем виде повествует о дальнейших приключениях Каина, берет свое начало в других источниках и представляет собой совершенно определенную традицию. Вероятно, это фрагмент древней истории кенитского клана, о котором в истории евреев содержится довольно много информации. Однако очевидно, что фрагмент истории Кенитов, который лежит в основе второй части мифа о Каине и Авеле, переплелся с другими элементами, чуждыми кенитской истории. Кениты всегда были кочевым (или полукочевым) народом и в основном жили в палатках. Однако предок Кенитов в этой части мифа выступает как строитель городов, обитатель земли, географическое местонахождение которой определить невозможно. Он предстает основателем рода, который дал начало всем росткам цивилизованной жизни. Если мы сравним генеалогию Каина, представленную яхвистом в 4: 17–18, с генеалогией варианта Ж, приведенной в 5: 1‑30, то станет ясно, что эти две генеалогии идут параллельно истории о предках первого человека. Это видно из следующей таблицы.

Если сравнить эти два списка, то мы увидим, насколько близко их сходство. Во‑первых, отцом Каинана в списке Ж является Энос, но это всего лишь еще одно еврейское слово для обозначения слова «мужчина» и синоним Адаму, первому человеку. Каинан – это еще одно еврейское имя Каина, так что в первоначальной форме обоих списков первый человек был отцом Каина. Далее, Ирад – это то же самое, что и Иаред; Энох появляется в обоих списках; Мехиаэлю соответствует Малелеил, а Мафусаилу Мафусала, или Мефулселах; и, наконец, Ламех появляется в обоих списках. Поэтому не подвергается сомнению тот факт, что мы имеем дело с двумя вариантами одного и того же списка и что список потомков Каина в списке Я‑Э, по сути, является генеалогией первых обитателей земли, а вторая часть мифа является рассказом об истоках различных элементов ранней цивилизации.

Поэтому мы имеем дело с тремя линиями, которые последователь Яхве либо сплел воедино в связное повествование и объединил историей о рае, либо обнаружил уже соединенными в истории клана Кенитов и использовал их в собственных религиозных целях. Связи Кенитов с евреями установились, еще когда Моисей (согласно саге) женился на девушке из рода Кенитов (Книга Судей, 4: 11, где «зять» должен стать «тестем»), и это может дать объяснение, почему последователь Яхве смог найти и использовать в своем повествовании о корнях Израиля элементы кенитской истории. Следует также добавить, что фрагмент древней поэмы, помещенный в 4: 23‑4, где усиливается элемент кровной мести как части законов пустыни и где говорится, что он берет свое начало в истории предков Кенитов, укрепляет нас во мнении, что именно в кенитской истории яхвист черпал материал для своего варианта мифа. Три линии, которые были таким образом сохранены, трансформированы и соединены в связное повествование, это – обрядовый миф, описывающий ритуал жертвоприношения и обрядовое наказание; этиологический миф, объясняющий происхождение кровной вражды, существующей у кочевых народов, и древнее генеалогическое древо, являющееся воплощением одного из многих вариантов происхождения цивилизации у древних семитов. Этот миф о Каине и Авеле иллюстрирует, какие изменения, возможно, претерпевает миф, такой, как, например, шумерский миф о крестьянине и пастухе, в ходе своих странствий по свету.

Следующим мифом, который последователь Яхве вплетает в свою «историю спасения», является, возможно, самый распространенный из всех мифов – миф о потопе. Мы уже рассмотрели формы этого мифа, распространенные среди шумерских, а потом и семитских завоевателей, и выяснили, что у египтян его не было, хотя у них и был миф об уничтожении человечества. Мы еще увидим, что миф о потопе не был единственной формой мифа об уничтожении человечества, известной еврейским писателям. Однако прежде, чем мы приступим к рассмотрению еврейского варианта мифа о потопе, следует упомянуть весьма важный мифологический вариант, который был использован в качестве связующего звена между мифом о Каине и Авеле и мифом о потопе.

Мы уже указывали, что генеалогическое древо десяти поколений от Адама до Ноя является вариантом списка потомков Каина, приведенного в главе 4. Однако в первом списке имеются две отличительные черты, на которые стоит обратить внимание. Мы видели, как жреческий автор использует в окончательном варианте Книги Бытия то, что мы называем версией Я‑Э, добавляя к ней собственные детали. Здесь он добавляет к истории о Каине и Авеле генеалогический список, который содержит десять имен вместо восьми (в списке Я‑Э) и приписывает десяти именам чрезвычайно длинную жизнь, за исключением Эноха, у всех них была жизнь длиной в тысячу лет. Чтобы объяснить этот феномен, мы должны обратиться к тем ранним шумерским источникам, которые были известны редакторам еврейских мифов о творении.

Вавилонский жрец по имени Бероз, который жил при правлении Александра Великого, написал на очень плохом греческом пересказ древней истории Вавилона. При этом доказано, что он пользовался древними списками шумерских царей. Было обнаружено два таких списка в шумерском городе Ларса, в одном из которых восемь имен, а в другом – десять. Оба заканчиваются именем Зиусудры (или Утнапиштима в аккадской версии), героя мифа о потопе. Судя по обоим спискам, цари, правившие до потопа, находились у власти невероятное количество лет – от двадцати до семидесяти. В конце списка царей Ларса писец приписал следующее: «Наступил потоп. После потопа царство спустилось с небес. После того как Зиусудра и его жена стали бессмертными и переселились в Дилмун, царство оказалось без законного наследника престола, и поскольку нормальная жизнь не представлялась возможной без царской власти, то она была ниспослана с самих небес». Вполне возможно, что за этими странными цифрами стоят некие астрологические или культовые причины, однако в данном случае они не являются предметом нашего исследования. Нас интересует связь между списками шумерских царей и генеалогическим древом, приведенным в Книге Бытия. Во‑первых, и в том и в другом случае мы имеем дело со списками, в которых упомянуто десять имен (до потопа); во‑вторых, в каждом списке упомянутым в них правителям отведена ненормально долгая жизнь; в‑третьих, седьмой человек в каждом списке отмечен схожими качествами. Седьмой царь в шумерской истории считался обладающим особой мудростью во всем, что касалось отношений с богами и первым человеком на земле, которого обожествили. Седьмое имя в списке Ж – Энох, о котором сказано, что «он шел с Богом», и которого, как сказано в более поздней еврейской истории, взяли на небеса до того, как он закончил свой земной путь. Возможно, это чистое совпадение, что в одном из списков Ларсы – восемь имен, а во втором – десять, точно так же, как в списке Я‑Э восемь имен, а в списке Ж – десять. Однако остальные совпадающие элементы слишком бросаются в глаза, чтобы быть случайными. Трудно не предположить, что служитель церкви предварил свой рассказ о потопе списком десяти патриархов, проживших небывало длинные жизни, потому что к тому времени этот элемент вавилонской мифологии уже стал частью истории его собственного народа.

Было высказано предположение, что невероятные числа и даты, приведенные в списках шумерских царей, являются продуктом астрологических расчетов, чего не было в еврейской литературе до появления апокалиптических текстов. Однако более правдоподобной причиной появления столь невероятных цифр в церковной генеалогии представляется то, что они должны полностью соответствовать церковной хронологии, которая отвела определенное количество лет периоду от сотворения мира до основания Храма Соломонова. Этот период был разделен на эпохи, первая из которых, от сотворения до потопа, составляла 1656 лет.

В вавилонском мифе о потопе боги решили уничтожить человечество по довольно абсурдной причине: якобы люди стали производить столько шума, что мешали богам спать по ночам. Древним мифотворцам даже в голову не пришло изобрести сколько бы то ни было нравственный повод для такого сурового решения. Однако для еврейского писателя миф о потопе, созданный в традициях его народа, как показывают различные поэтические и пророческие элементы, стал ужасным событием, катастрофой, вызванной восстанием человека против Бога. Он стал эпизодом «истории о спасении», потому что спасенному предстояло выполнить божественный план воссоздания жизни на земле. По этой причине любой другой мифологический материал используется как некое вступление к мифу о потопе, чтобы показать, насколько испорченным стало к тому моменту человечество. В главе 6: 1–4 мы видим фрагмент мифологического материала, изначально никак не связанного с мифом о потопе, но использованного яхвистом, чтобы показать растущее неповиновение законам и агрессивность человечества, что и заставило Яхве уничтожить его. Миф о союзе между божественными существами и смертными, в результате которого на свет появились полубоги или герои, мы находим в древних шумерских и вавилонских источниках, чье влияние на ханаанскую мифологию проявляется в угаритских текстах. Мы уже заметили это влияние на примере еврейских мифов о творении, а греческая мифология является доказательством его распространения уже на раннем этапе.

За короткими и несколько туманными фразами в Книге Бытия (6: 1–4) скрывается гораздо более известный миф о роде полубогов, которые восстали против богов и были низвергнуты в преисподнюю. Существа, которые в стихе 4 названы нефалимами, и великаны из Шестикнижия, считавшиеся детьми союза между «сыновьями Господа» и дочерьми людей, упомянуты в стихе 1. Собрание меньших по значимости богов, о которых часто говорится в шумерских, вавилонских и угаритских мифах, а также в еврейской мифологии и поэзии, трансформировалось в своего рода божественный совет «сынов Господа», на котором председательствовал Яхве. Вспомните, например, сцену в главе 1 Книги Иова, где сыны Господа приходят представиться Яхве (Иов, 1: 6). Элементы этого мифа можно также найти в Числах, 13: 33, где нефалимы предстают в качестве спасшихся представителей рода великанов, которых евреи обнаружили в Ханаане, когда пришли в эту страну. Еще одно возможное упоминание о них имеется в Книге Иезекииля, 32: 27, где содержится лишь аллегорическое упоминание о великанах. В апокалиптической литературе и Новом Завете миф подвергся дальнейшей трансформации и превратился в миф о падших ангелах, столь превосходно воссозданный Мильтоном. Фрагмент этого мифа, сохраненный яхвистом, первоначально был этиологическим мифом, объясняющим веру в существование исчезнувшей расы великанов. Однако яхвист использует его, чтобы поддержать идею о постоянной деградации человеческой расы, и таким образом соединяет его с целью Яхве стереть человечество с лица земли.