Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Двор среднестатистический. Итак, нескольким десяткам тысяч помещичьих хозяйств противостояло десятимиллионное море крестьянских дворов





 

Итак, нескольким десяткам тысяч помещичьих хозяйств противостояло десятимиллионное море крестьянских дворов, объединявшее 55 миллионов человек. Что собой представляла эта молекула аграрного сектора в первые двадцать лет после реформы?

Согласно переписи населения 1857–1859 годов, население России составляло 62,5 млн человек. Из них в крепостной зависимости у помещиков находилось 23,1 млн. 6,5 % этого числа, или 1,5 млн, составляли дворовые, которых освобождали вообще без средств к существованию. Остальные получали наделы земли, как правило, остававшиеся в общинной собственности. Несколько позже власти освободили и государственных крестьян – не упустив случая взять выкуп и с них.

Насколько велик надел, приходившийся на один крестьянский двор?

Если вспомнить, что к 1882 году было выкуплено крестьянами в собственность 47 735 душевых наделов (178 тыс. десятин), а к 1887 году – 101 413 наделов (394 504 десятины), то, совершив простые арифметические действия, мы получим, что размер одного душевого надела – 3,7–3,8 десятины. Правда, есть один момент: не только в разных губерниях, но и в разных поместьях наделы бывали разные – где‑то четыре, а где‑то и одна десятина. Ясно, что выкупали землю самые богатые крестьяне, т. е. те, у которых и при крепостном праве ее было много.

Далее. По данным тайного советника В. Ф. де Ливрона, издавшего в 1874 году эпохальный труд «Статистическое обозрение Российской империи»[104], в 1874 году в империи проживало 81 745 тыс. человек. Из них в Европейской России (без Польши и Финляндии) – 63 658 тысяч. 63 840 тысяч (78 %) жителей России относились к так называемым сельским сословиям, т. е. крестьянам. В Европейской России их был 81 %, или около 52 млн человек. Правда, крестьяне могли проживать и в городах, а дворяне, представители духовенства, военные – в деревнях. Сельское население Европейской части России также составляло 57 млн человек. В конце концов, нам важны не точные цифры, а оценка, так что примем за число крестьян Европейской России, для удобства подсчета, 54 млн человек и на этом успокоимся.

Из того же де Ливрона мы узнаем, что в Европейской России было 88,9 млн десятин пахотной земли и 52 млн десятин сенокосов. При самом грубом подсчете, допустив, что помещики еще свое хозяйство не распродали и им принадлежит половина всех земель, мы получим, что на одного крестьянина мужского пола приходится 1,6 дес. пахоты и чуть менее десятины лугов. В среднем.

Теперь посмотрим, как вел хозяйство и какие получал урожаи такой вот среднестатистический двор.

Как пишет де Ливрон, «способы пользования землей, встречающиеся в России, относятся к следующим четырем главным видам хозяйства: 1) подсечное, или огневое хозяйство; 2) переложная система; 3) система трехпольная и 4) система плодосменная».

Бог ты мой! Оказывается, в Российской империи в самый разгар промышленной революции еще существовало древнеславянское подсечно‑огневое земледелие! Впрочем, оно, как и переложное (когда землю возделывают до истощения почвы, а потом оставляют на несколько лет) – осталось лишь по глухим окраинам, где было много леса или степей. Плодосменная, когда земля последовательно засевается не только хлебом, но бобовыми и корнеплодами, или травопольная, когда хлеб чередуется с кормовыми травами, – эти способы существовали лишь в самых передовых хозяйствах и, по преимуществу, там и оставались до самой коллективизации. Основной же системой земледелия России было старое доброе (точнее, недоброе) трехполье: земля засевалась в один год озимым хлебом, другой год – яровым, а третий оставалась под паром: ее обрабатывали и унавоживали, но не засевали. Де Ливрон, впрочем, полон радужных надежд:

«Возникнув вместе с крепостным правом, эта система и держалась до сих пор благодаря преимущественно крепостному праву и недостатку знания. С уничтожением же крепостного права эта система неминуемо будет оставлена».

Мечты, мечты, где ваша сладость?! В середине 20‑х годов в большинстве крестьянских хозяйств основной системой по‑прежнему оставалось трехполье! Да и откуда бы прибавилось знаний? Помещики не рвались их приобретать по причине отсутствия интереса к сельскому хозяйству, а крестьяне не могли. В 1880‑х годах грамотных по 22 уездам Центральной России насчитывалось около 10 %, причем подавляющее большинство в объеме начальной школы. И как они стали бы читать сельскохозяйственную литературу?

«Главное требование трехпольной системы, – продолжает де Ливрон, – заключается в том, чтобы было достаточное количество скота для удобрения полей, а следовательно и достаточное количество лугов для прокормления скота. Для этого на каждую десятину пахоты нужно иметь до трех десятин луга …»


А у нас сколько? 52 поделить на 88… 0,6 десятины!

«… при том 1 десятина луга должна прокормить до 2‑х штук крупного рогатого скота и при всем этом на каждую десятину пара приходится менее 1 штук скота, тогда как для полного удобрения необходимо вдесятеро больше. Поэтому крестьянский скот питается зимою большей частью соломою, а поля часто вовсе не удобряются, а весь навоз свозится на конопляники и огороды …»

Так вот откуда взялась та «порча лугов», о которой писали дореформенные аграрники, жалуясь, как нелепо и бестолково губят луга в Центральной России.

«Огромный ущерб луговодству центральной России наносила традиционная крестьянская практика выпаса скота на лугах, производимая отнюдь не с целью их удобрения, а лишь для прокормления домашних рабочих животных. В результате весною луга нередко вытравливались до такой степени, что трава так и не успевала подрасти ко времени сенокоса. Научные же рекомендации российских и зарубежных специалистов, направленные на сбережение лугов нечерноземной полосы, при этом полностью игнорировались, а луга подвергались потраве нередко до июня. Подобная „порча лугов“ наблюдалась в регионе почти повсеместно. Последствия столь неразумного хозяйствования, разумеется, были вполне предсказуемы: зимой скот сильно страдал от недостатка сена, которое предназначалось в основном лошадям и овцам; коровам же доставалась лишь осока да солома. Нередко весь рабочий скот кормился исключительно ржаной соломой и соломой яровых хлебов, а сено крестьянин был вынужден продавать, чтобы получить деньги для уплаты повинностей»[105].

Можно подумать, крестьянин не знает всего этого и без научных рекомендаций! Однако что делать, если земля разверстана так, что, как говорили крестьяне, «куренка некуда выпустить»? Оно конечно, хорошо бы дать траве набрать силу – а где скот пасти? Кормов нет, полуживая скотина едва до первой травы дотянула, а ей ведь работать! Чтобы разомкнуть заколдованный круг, надо либо иметь лишние выпасы, либо лишние корма – ни того, ни другого у крестьян не было, а без них – как перейти от «неразумного» хозяйствования к «разумному»?

При таком положении стоит ли удивляться, что крестьянин держал только ту скотину, которая была ему абсолютно необходима. В пореформенной России было около 10 млн крестьянских дворов. По состоянию на 1871 год в стране насчитывалось около 15 млн голов лошадей – а ведь весь транспорт, кроме барж и пароходов, был тогда гужевым, да еще кавалерия… В среднем едва ли по лошади на двор приходилось. В среднем. А на деле где‑то было четыре лошади, а где‑то ни одной.

Правда, крестьянская лошадка – существо совершенно замечательное.

«Нет лошади, которая больше бы подходила под условия России, чем наша маленькая крестьянская лошадь, – пишет де Ливрон. – Зиму без церемонии хозяин кормит ее соломою на открытом дворе без всякого особенного ухода и присмотра; дает ей овес тогда только, когда едет в дорогу. Весною и летом она усердно пашет и боронует, возит снопы и не требует овса, а довольствуется подножным кормом; осенью и зимою на ней возят в город хлеб и тут начинают давать ей понемногу овса. Эта лошадка верный друг своего хозяина в трудах, не боится ни грязи, ни сырости, ни непогоды, идет и везет воз, купаясь иногда выше колен в грязи, но воз тащит из такой трясины, что если бы туда посадить породистого сильного коня, то он не только с возом, но и сам бы не вышел; у нее не делаются ни подседы, ни мокрецы, она не натирается в плечах, не набивает холку и спину, не простужается от дождей и холода. Кроме способности тащить воз на расстояния тысячи верст по отвратительной осенней погоде и тяжкой дороге, зимой по брюхо в снегу и катаясь с возом из ухаба в раскат, из раската опять в ухаб, она может хорошо скакать и бежать рысью, так что на ней легко можно сделать от 12 до 15 верст в час, делая упряжки без корма от 50 до 60 верст …»


Хорошая скотинка… вот только живет она при этом 10–12 лет, а не до двадцати и дольше, как в той же Англии, где лошадей хорошо кормят и хорошо содержат. Да и жалко ее, живое все же существо…

…Коров в Европейской России по состоянию на 1874 год было 21,6 млн голов, или примерно по две на хозяйство, или по одной на четырех жителей. Правда, еще в 20‑х годах XX века высокоудойной считалась корова, дававшая в сутки до 8 литров, а заморенные крестьянские коровенки давали по 3–4 литра, так что и не поймешь, что это за зверь такой: с виду корова, а доится, как коза, и ест всякую дрянь, как коза… Овец было 44 млн голов – немного, а свиней и вовсе 9 млн, меньше чем по одной на двор.

Прикинем теперь, сколько хлеба получал крестьянин со своей земли. Возьмем семью из четырех человек: крестьянин, его жена, сын и дочь. Скота у них – лошадь и корова. Надел на две души – около 3 десятин. Одна десятина под паром. Согласно разным, но сходящимся между собой данным, урожайность в хороший год – около 50 пудов с десятины, или сам‑четверт. Соответственно, собрали они сто пудов, из которых 24 пойдут на семена. Остается 76 пудов. Согласно «физиологическому минимуму потребления» образца 1906 года (каковой был зарегистрирован в тот год в 235 российских уездах), человеку в год требуется 12 пудов зерна и пуд крупы (которой пренебрежем) – от урожая остается 28 пудов, 18 – на лошадь (остается 10), 9 – на корову (остается пуд), на… впрочем, ни козу, ни поросенка уже не прокормить, разве что курам хватит. А ведь 50 пудов с десятины – урожай сильного середняцкого хозяйства, эти же почти бедняки, стало быть, еще десяток пудов с десятины долой. Зависимость тут простая: чем беднее хозяйство, тем хуже лошадь (а соответственно, и обработка земли), тем меньше скота (а значит, и навоза). А если неурожай?

Для сравнения: по данным 1874 года, в США с десятины получали около 125 пудов пшеницы или ржи, во Франции – 165 пудов, примерно столько же в Германии. В России же из года в год все оставалось без изменений, лишь земля еще больше истощалась, оттого‑то голод и наступал все чаще.

 







Date: 2015-11-13; view: 298; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.008 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию