Часть I. Граф Гленкерк 4 page

– Дай мне чистую рубашку и бриджи, Эллен. Хотя уже поздно, я поскачу на утреннюю прогулку.

Катриона перекинула ноги через край кровати. Эллея глубоко вздохнула.

– Не могу, госпожа, и не стоит трудиться изливать на меня свой гнев. Милорд отослал вашу Бану и мою Рыжуху домой в Гленкерк.

Катриона яростно выругалась.

– Похотливый ублюдок! Пусть знает, что, когда мне потребуется, я уйду пешком! Если он возвратится сюда, то я не останусь и на одну ночь!

– Он также приказал, – продолжила Эллен, – чтобы вы несколько дней не выходили из дома. Если вы ослушаетесь, сказал граф, можете уйти голой или в ночной рубашке. Мне приказано не давать вам другой одежды.

Катриону захлестнула волна ярости, но она подавила ее, ибо верная Эллен ни в чем не была виновата.

– Дай мне хоть что‑нибудь надеть, – устало проговорила пленница, – и особо не выбирай, потому что мне все равно. Он все с меня стащит, потому что от своей шлюхи он желает только одного.

– Госпожа Кат, – ласково упрекнула ее Эллен, – граф – ваш суженый, и вы скоро станете мужем и женой. Он уже и сейчас был бы вашим супругом, если бы вы не обманулись в нем и не убежали.

– Боже, Элли! Он, значит, и тебя переманил на свою сторону?

Служанка промолчала и вручила Катрионе ночную рубашку из бирюзового шелка.

– Принесу вам что‑нибудь поесть, – сказала Эллен и вышла из комнаты.

Устало и равнодушно Катриона натянула рубашку на свое пышное тело. Затем, взяв щетку, снова опустилась на кровать и стала медленно расчесывать пряди золотистых волос. Итак, он решил, что, отобрав у нее лошадь и одежду, сможет держать ее пленницей. Что ж, возможно, какое‑то время он ее действительно продержит. Она выждет.

Но в конце концов откроется же какая‑нибудь из дверей, и тогда она снова убежит от него. Уже больше не имело значения, спал он с Фионой или не спал – хотя Катриона и была рада, что нет. Сейчас значило только то, что она не могла позволить ему завладеть Катрионой Хэй и не позволит. Никто не был над ней властелином. Пока Патрик Лесли не поймет, что она – личность, а не просто его продолжение, придется бороться с ним изо всех сил.

Неся поднос, вошла Эллен.

– Свежий хлеб, только что из печи! Полкролика поджарила на огне. Медовые соты и коричневый эль.

Катриона почувствовала голод.

– Ну, если вы так кушаете, то с вами все в порядке, – обрадовалась Эллен.

– В трудный час отказывается от еды только помешанный, – ответила Катриона. – Если мне надо придумать, как убежать от его сиятельства, то я должна поддерживать свои силы.

– Госпожа Кат! Я не знаю, почему граф терпит вас, если только вас не любит!

– Любит? Чепуха, Элли! Он полагает, что владеет мной, и ему приятно показывать свое превосходство, насмехаясь над моим телом.

Эллен пожала плечами. Она не могла взять в толк, почему Катриона так говорит. Забрав пустой поднос, она вышла из спальни, покачивая головой.

Катриона начала расхаживать по комнате. Еще вчера это было просто место, где она спала. Теперь спальня становилась ее тюрьмой. Возле дверей располагался небольшой камин, слева от него – ряд оконных переплетов, а справа находилось еще одно маленькое круглое окошечко, комната была небольшой и вмещала лишь просторную кровать с балдахином и занавесками напротив двери, низенький платяной шкафчик, стоявший возле кровати, небольшой столик у стены справа да стул у камина. На стене, неподалеку от двери, висело зеркало.

Катриона стояла у окна. Ее взору открывались часть долины, убегавшей вниз, и лес, в окружении которого стоял дом. Она увидела, что из этого леса показался Патрик.

Он ехал верхом, и через седло был перекинут олень‑самец.

Конолл выбежал навстречу и, взвалив добычу себе на плечи, пошагал в конюшню. Граф двинулся следом. Катриона открыла дверь и позвала Эллен.

– Приготовь на кухне ванну для графа, Элли. Он только что привез оленя и вместе с Коноллом сейчас разделывает тушу. Я не хочу, чтобы он капал потом кровью по всей моей спальне.

Когда час спустя вошел Патрик, обернутый одним лишь толстым полотенцем, Катриона не смогла сдержать улыбку. Он усмехнулся в ответ.

– Видите, мадам, я исполнил ваше повеление. Подойдите же и поцелуйте меня.

Катриона робко приблизилась и, обвив шею графа руками, поцеловала его.

– Господи, сладкая ты моя, – пробормотал он, пробежав своими большими ладонями по ее телу, обтянутому шелком, и спрятав лицо на груди у любимой.

– Пожалуйста, Патрик… – прошептала она.

– Пожалуйста… что? – хрипло спросил граф.

Он увлек Катриону к зеркалу и, встав позади, нежно потянул с нее рубашку. Сильными руками он накрыл ее прелестные груди, и соски немедленно восстали.

– Посмотри на себя. Кат! Я еще только прикасаюсь к тебе, а ты уже меня жаждешь!

– Нет! Нет! – возмутилась она, крепко зажмурив глаза, чтобы не смотреть в зеркало.

Патрик ласково засмеялся и, встав к ней лицом, принялся нежно гладить ее шею, губы, веки своими губами.

Потом его губы начали спускаться к груди. Граф встал на колени и, нежно, но твердо удерживая Катриону за талию, стал целовать ее живот, и чем ниже опускались его губы, тем крепче они целовали и, найдя, наконец, маленькую родинку, нежно прикоснулись к ней.

Катриона начала тихо всхлипывать.

– Не надо, голубка, – ласково сказал граф. – Не надо стыдиться, что ты женщина и наслаждаешься этим.

– И ты с самого начала знал это? – удивилась Кат.

– Да, – ответил он, увлекая ее на пол и укладывая перед потрескивающим пламенем камина. – Знал. У меня было достаточно много женщин, и я научился безошибочно распознавать, когда им это нравится, даже если они отбиваются, словно демоны, и клянутся, что ненавидят меня.

– Ненавижу тебя, – не унималась Катриона.

Он засмеялся.

– Тогда в ближайшее время у тебя будет повод ненавидеть меня еще больше.

Граф проворно раздвинул ей ноги и всунул свой налитой мужской орган в мягкую женскую плоть. Катриона вздрогнула и попыталась вывернуться.

– Ну нет, голубка! Прошлой ночью я сказал, что ты принадлежишь мне. А что я говорю, моя сладкая Кат, от того не отступаю.

Промчалась весна, пришел и ушел день святого Иоанна. А граф Гленкерк все еще не выпускал свою прекрасную пленницу. Сам он часто велел седлать кобылу и уезжал в Гленкерк, куда спускаться было целых два часа, и там занимался делами своего поместья. Часто Патрик охотился. добывая пропитание для обитателей маленького дома. Но ни одной ночи он не проводил без Катрионы.

Хотя Катриона никогда бы в этом не призналась будущему мужу, она теперь жила в ожидании его ночных объятий. Ведь эта юная женщина была здоровой и сильной, и что бы ни говорила, она любила своего красавца жениха. Что же до графа, то он пылал к ней неистовой страстью. И не раздумывая убил бы любого мужчину, который осмелился бы взглянуть на его суженую хотя бы с малейшим любопытством.

Дни становились теплее и длиннее. Патрик стал часто сажать невесту на свою лошадь и пускался вскачь по лесам и высоким луговым травам. Несколько раз они предавались любовным утехам среди свежего вереска, пронизанного солнечными лучами. Катриона была горяча, как вино, и сладка, как мед. Патрик все больше удивлялся – как это он, никогда ранее не остававшийся верным одной женщине больше чем неделю или две, теперь испытывал страх при одной только мысли, что придется возвращаться в Гленкерк и делить невесту пусть даже со своей семьей.

Но возвращение близилось. Катриона еще не догадывалась о том, что месячные у нее прекратились в связи с предстоящим материнством. А Эллен уже подумывала о том, как поделикатнее обратить внимание своей молодой госпожи на это обстоятельство. Однажды утром такая возможность представилась.

Граф поднялся спозаранку и по делам отправился в Гленкерк. Эллен весело вошла в комнату Катрионы, неся на подносе небольшой пирог с дичью, который только что вынула из печи.

– Ваш любимый, госпожа Кат. Разве не чудесно пахнет, – ликовала она, поводя подносом перед Катрионой.

Но та вдруг изменилась в лице и побледнела. Спрыгнув с кровати, она схватила со стола тазик и нагнулась над ним; ее вырвало.

– Ox, – сочувственно произнесла Эллен, поставив поднос и вытирая влажный лоб девушки льняным полотенцем. – Ложитесь‑ка вы обратно в постель, моя дорогая госпожа. – И она поплотнее закутала Катриону. – Что за скверный мальчуган так докучает маме!

Катриона уставилась на служанку, словно на полоумную.

– И что ты там бормочешь, Элли? Убери ты этот проклятый пирог, а не то меня снова вырвет! Принеси попить коричневого эля, а к нему лепешек.

Эллен убрала злополучный пирог и вернулась через несколько минут с тем, что велели. Она наблюдала, как Катриона медленно и осторожно тянула эль, а затем, очевидно, оправившись, с волчьим аппетитом съела лепешки.

– Как вы теперь себя чувствуете?

– Уже лучше. Ума не приложу, что это вызвало у меня такую рвоту? И это ведь уже третий раз за последнюю неделю. Как ты думаешь, Элли, не могло в кладовке что‑нибудь испортиться?

– Госпожа Кат! – Эллен уже теряла терпение. – Вы же беременны! Он засадил вам в живот своего ребенка, и теперь мы можем отправляться домой!

Зеленые глаза Катрионы широко раскрылись.

– Нет, – прошептала она. – Нет, нет, нет!

– Да! И он у вас растет! В этом нет никаких сомнений.

Граф будет так счастлив!

Катриона в ярости накинулась на Эллен:

– Если ты осмелишься сказать ему, то я вырежу твой подлый язык! Понимаешь?

– Миледи!..

На миг Катриона закрыла глаза. Открыв их снова, она заговорила спокойно и тихо:

– Я сама извещу лорда о своем положении, но не сейчас.

Как только он узнает, то тотчас же отправит меня в Гленкерк.

А я пока не хочу оставлять А‑Куил. Ну, пожалуйста, Эллен.

Ведь пока дело зашло недалеко. Время еще есть.

У Эллен от природы было мягкое сердце. А мысль о том, что молодая госпожа хочет еще немного побыть наедине с графом, привела ее в восторг.

– Когда кровь была в последний раз? – спросила она.

Катриона на мгновение задумалась.

– В начале мая.

– Ах, моя милая, уже истекли добрых три месяца! – воскликнула Эллен. – И ничего, с неделю или около того еще можно подождать, а потом известим его светлость. Наследник будет зимним ребенком.

– Никаких намеков, Элли. Никаких лукавых взглядов.

Я преподнесу графу сюрприз.

И она, быть может, сама обо всем сказала бы Патрику, а потом покорно отправилась в Гленкерк, если бы он сам все не испортил. Задержавшись в поместье на три дня и три ночи из‑за какого‑то незначительного обстоятельства, граф вернулся обратно в А‑Куил похотливым, словно молодой жеребец.

Катриона совсем уже было собралась открыться будущему супругу и радостно побежала приветствовать его. Но, не говоря ни слова, он просто схватил ее в объятия и понес в спальню. Без предваряющих комплиментов или любезностей граф сорвал с нее одежду и жестом приказал ложиться на кровать. Грубо задрав ночную рубашку, он вонзил в нежную плоть свой член. Катриона была возмущена.

Удовлетворившись на какое‑то время, граф сел, опершись на подушки, и властно притянул ее к себе. Патрик всегда любил трогать у Кат груди и теперь принялся жадно ласкать их. Но они уже начали набухать из‑за беременности, прикосновения были болезненными и рассердили ее. Еще больше граф обидел девушку своим хихиканьем.

– По‑моему, эти сладкие сосочки все растут и растут, Кат. – Он игриво сжал их. – Любовь и нежность мужчины творят чудеса, а, голубка?

Патрика должно было насторожить напряженное молчание невесты, но его голова была занята другими заботами, а тело снова жаждало ее. Он взял Катриону еще раз, а затем столкнул с постели и, похлопав по ягодицам, попросил подать обед.

Девушка спустилась на кухню. Эллен давно уже отошла ко сну, так что Катрионе самой пришлось собрать поднос, положив туда половину жареной курицы, холодный пирог с дичью, хлеб, масло, медовые соты, кувшин пенистого коричневого эля, в который она бросила щепотку ароматных сушеных трав. У графа сегодня будет прекрасный сон.

Все это она подала жениху с нежной заботливостью и даже почувствовала себя виноватой, когда он сказал:

– Ты станешь самой красивой графиней, какую когда‑либо видел Гленкерк. Боже милостивый, моя голубка! Как же я люблю тебя!

Сонное травяное зелье уже начинало действовать, Патрик уснул.

С раннего детства она умела просыпаться, когда того хотела. Было еще темно. Поднявшись с постели, Катриона надела льняную рубашку и штаны для верховой езды. Наскоро собрав небольшой тюк и прихватив теплый плат Гленкерка, девушка выскользнула из комнаты и спустилась по лестнице.

До рассвета оставалось еще целых три часа. Она прокралась в конюшню. Наверху, в комнатке на чердаке, громко храпела Эллен. Ее брат Конолл, как было известно всем, спал сейчас примерно в полумиле отсюда у своей любовницы. Катриона тихо оседлала Дерга. Надев поводья на конолловского Фаина, она вывела обеих лошадей из конюшни.

Прошагав добрую четверть мили, Катриона села на Дерга и, ведя за собой на поводу Фаина, поскакала галопом в сторону Грейхевена. Она рассчитывала попасть туда прежде, чем проснутся слуги. Дома она заберет свою одежду, драгоценности и немного золота из тайника отца.

Осуществив эти намерения, Катриона поспешила на большую дорогу, не забыв перед этим ударом уздечки отослать Фаина – Катриона знала, что лошадь тотчас отправится в свою конюшню в Гленкерке.

Беглянка ехала, пожевывая овсяные лепешки и посмеиваясь про себя. Она таки перехитрила Патрика! В последние недели граф был таким добрым и любящим, что, казалось, принял ее как равную. Той памятной ночью, однако, он сказал, как это обстоит на самом деле. И сомневаться уже не приходилось. Она была его собственностью, нужной только для того, чтобы выводить сыновей. Что ж, скоро Патрик увидит, как сильно ошибся, выдав желаемое за должное. Она не рабыня.

Катриона пришпорила Дерга, пустив его галопом.

Неужели Патрик и в самом деле полагал, что, отобрав у нее Бану, помешает ей убежать?.. Если бы он столько же времени уделял тому, чтобы узнать женщину Катриону Хэй, сколько тратил на познание ее тела, то очень быстро обнаружил бы, что не существовало лошади, с которой она не могла бы совладать. Катрионе доставило бы огромное удовольствие узнать, что именно это и обнаружил в тот самый миг Патрик Лесли…

Граф проснулся поутру с головной болью и странным привкусом во рту. Протянув руку, он понял, что Катрионы в постели нет. Чьи‑то бешеные удары в дверь мучительно отозвались в его голове.

– Войдите, черт возьми, – закричал Патрик. В комнату ввалились Эллен и Конолл и разом запричитали.

– Тихо! – приказал граф. – По одному! Эллен, ты первой.

– Она сбежала, милорд. Госпожа Катриона сбежала.

Забрала обеих лошадей и сбежала.

– Когда?

– Ночью. Мне очень жаль, милорд. Я всегда сплю как убитая до шести утра и ничего не слышу.

– А ты где был? – спросил Патрик, повернувшись к Коноллу. – Нет, не отвечай, я и так знаю. Умчался кидать палки своей пастушке. Проклятие! – выругался граф. – Когда я поймаю ее, она целый месяц у меня не сможет сидеть!

Но Эллен набросилась на него:

– Вы и пальцем госпожу Катриону не тронете! Моя бедная девочка! Уже больше трех месяцев, как она беременна вашим ребенком. И деточка уже собралась сообщить вам об этом, когда вы вернетесь из Гленкерка. Что вы сделали для того, чтобы Кат убежала? Моя бедная Кат! Что‑то такое вы наверняка уж сделали!

Патрик покраснел.

– Так! – поняла Эллен. – И что же это было?

– Только любовь, – возразил Патрик. – Я целых три дня ее не видел!

– Если бы вы, мужчины Лесли, больше думали головой и меньше членом! Итак, значит, любовь? Понятно.

Эллен окинула спальню рассерженным взглядом. – Приехав домой и даже ни о чем не расспросив свою невесту, вы завалили ее. Один раз или два? А затем, держу пари, вы попросили ужин.

Лицо графа залила краска стыда.

Эллен презрительно фыркнула.

– Боже мой! Куда девался ваш рассудок? – продолжала она горестно. – Если бы вы были англичанином или французом, тогда можно было бы ожидать таких глупостей. Но каждый шотландец знает, что шотландская женщина – самое независимое существо на свете! Что ж, теперь у нее над вами хорошая фора, и так просто на этот раз вы ее не отыщете.

– Она не могла уйти далеко, – сказал Патрик. – Поскакала наверняка домой к матери.

Эллен печально покачала головой.

– Не думаю, милорд. Если она и поскакала в Грейхевен, то лишь затем, чтобы забрать свои драгоценности и, возможно, украсть у отца немного золота. Но куда она скроется дальше, милорд, я не знаю. Прежде она ни разу не выезжала за границы округа.

– Я полагал, что ее драгоценности в Гленкерке, – удивился граф.

– Нет, милорд. Когда госпожа Катриона убежала от вас в феврале, я отвезла их обратно в Грейхевен, и она знала об этом.

Какое‑то мгновение Патрик Лесли выглядел подавленным. Затем он спустил ноги с кровати и поднялся. Не говоря ни слова, Эллен подала ему бриджи и вышла из комнаты.

Граф обратился к Коноллу:

– Где здесь поблизости есть лошади?

– В долине. Самая ближняя ферма –; Гэвина Шоу.

– Иди, – велел граф. – Встретимся там.

Конолл кивнул и вышел. Одевшись, Патрик спустился на кухню. Эллен подала ему большой кусок хлеба с беконом.

– Пожуйте на ходу.

Граф поблагодарил кивком.

– Собери здесь все мои вещи, Эллен. Я пришлю за ними кого‑нибудь самое позднее пополудни. Не останешься ли ты в Гленкерке, пока я разыскиваю Кат? Теперь ты потребуешься ей больше, чем когда‑либо.

– Останусь, милорд. Ее покои все еще не подновили как следует, да надо к тому же приготовить и детскую.

Просияв, Гленкерк вышел из дома и стал спускаться в долину на ферму Шоу.

Несколько часов спустя Патрик Лесли убедился в правоте Эллен. Катрионы в Грейхевене не оказалось, и проверка показала, что отсутствуют ее драгоценности вместе с доброй порцией фамильного золота.

Патрик поскакал в Сайтен, а позже заехал в поместье к Рут. Ни там, ни там Катрионы не было. В Гленкерке его прелестная мать обругала сына за глупость таким голосом, какого он никогда в жизни у родительницы не слышал, она потребовала найти Катриону и ее будущего внука.

– Джеймс управится с поместьем, пока тебя не будет, – сказала она. – К сожалению, Адам и Фиона уехали в Эдинбург. Они собираются во Францию навестить наших кузенов.

– Мама, я не знаю, где искать Кат.

Она взглянула на него с жалостью.

– У тебя меньше шести месяцев, сын мой. И если не найдешь, то следующий законный Гленкерк родится вне брака.

Застонав от отчаяния, он покинул комнату. Если бы в этот момент Катриона Хэй увидела расстроенное лицо графа, то она была бы довольна.

Фиона Лесли прикрыла капюшоном свое привлекательное лицо. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за ней не следят, она тихонько проскользнула в таверну «Роза и чертополох».

– Я ищу госпожу Абернети, – сказала она хозяину.

– Наверх по лестнице и направо.

Фиона поднялась по ступенькам. Она совсем не представляла, кто была эта Абернети, но, когда на улице какой‑то мальчишка сунул ей в руку записку, любопытство взяло верх над осмотрительностью. Она постучала в дверь и, услышав приглашение, вошла в комнату. Стоявшая возле окна женщина обернулась.

– Кат! – охнула Фиона.

– Закрой дверь, дорогая, и садись.

Гостья расправила свои черные бархатные юбки и посмотрела на красавицу кузину.

– А я‑то думала, что Гленкерк заточил тебя в А‑Куиле.

Что ты здесь делаешь?

– Я снова убежала от него и прошу твоей помощи.

– Боже мой! Глупая ты. Кат! – вздохнула Фиона. – Я обещала Адаму, что если мы снова встретимся, то скажу тебе правду. Я никогда не спала с Гленкерком, хотя прежде, чем его брат взял меня, я прямо сгорала от страсти. – Она жалобно усмехнулась. – На самом‑то деле он меня не захотел. Я тогда лежала у него на кровати в чем мать родила, а он не захотел взять меня! Только тебя хотел. Такова правда.

Катриона улыбнулась.

– Спасибо, Фиона. Спасибо, что сказала. Патрик говорил, что не спал с тобой, и хотя мне хотелось ему поверить, только теперь я верю по‑настоящему.

– Но тогда что ты делаешь здесь, в Эдинбурге? Уверена, что бедный Гленкерк не знает, где ты.

– Нет, не знает. Он, вероятно, меня сейчас ищет, но я не вернусь к нему. Не вернусь, пока он не признает меня за человеческое существо, а не за племенную кобылу. Помоги мне, Фиона! Я знаю, кузина, мы никогда не были близки, но я надеюсь, что ты поймешь. Эллен сказала, что вы с Адамом скоро отправитесь во Францию. Позволь мне остановиться в вашем доме. Никто не должен об этом знать, даже Адам. Там мне будет спокойнее, чем где‑нибудь в другом месте. Патрику не придет в голову искать меня в Эдинбурге, а тем более в вашем доме.

Фиона прикусила губу и задумалась. Катриона вскоре станет графиней Гленкерк, а такую подругу иметь не помешает. И однако, если Адам узнает, что они с Катрионой объединились против его брата, то снова накажет ее тем ужасным способом, какой применял уже дважды.

Смотреть в бессилии, как собственный муж предается любви с другой женщиной, оказалось самым страшным мучением, какое только существует на свете. А с кузиной, рассказав ей правду, она уже полностью расквиталась.

Катриона встала и умоляюще протянула руки:

– Пожалуйста, Фиона.

Опытный глаз Фионы подметил, что живот у Катрионы несколько округлился, чего, конечно же, никогда раньше не наблюдалось.

– Боже мой, кузина! Ты беременна!

– Да, – с горечью призналась Кат. – И знаешь, что он мне сказал, Фиона? Что я та «штука», на которой он будет строгать своих сыновей. Ненавижу его!

Фиона усомнилась в последних словах кузины, но поняла ее чувства. Уж больно горды эти мужчины Лесли! Ведь Катриона только‑то и хотела, чтобы Гленкерк признал в ней личность. Через несколько месяцев он совсем обезумеет и будет готов согласиться на все, лишь бы сын родился законным.

Фиона поняла, что временная разлука принесет пользу и жениху, и невесте. К тому же она решила отомстить человеку, который пренебрег ею. Повернувшись к Катрионе, она сказала:

– Дом твой, дорогая. Только я уже отпустила слуг.

– Мне никого не надо.

– Не глупи, цыпочка. Кого‑то обязательно надо. Я пошлю записку миссис Керр. Она обычно присматривает за домом, когда меня нет. Я расскажу ей о своей кузине – госпоже Кэйт Абернети, которая овдовела и приезжает пожить в моем доме. Я попрошу ее позаботиться о бедняжке. У тебя хватит денег?

– Думаю, что да. И к тому же я привезла свои драгоценности.

– Если деньги кончатся или понадобится что‑нибудь заложить, то отправляйся к Кира на улицу Голдсмитс‑лейн.

И немедленно сходи к доктору Роберту Рамсею. Он живет тут рядом, через несколько домов, за углом на Хай‑стрит.

Помни, что ты носишь наследника Гленкерков.

– Спасибо, Фиона, – нежно сказала Кат. Внезапно она наклонилась и поцеловала кузину.

– Мы выезжаем завтра утром, – сердито продолжала Фиона, – а ты приходи в полдень. Миссис Керр откроет тебе и передаст ключи.

Она поднялась и, надвинув капюшон, сказала:

– Поскорее помирись с Патриком, Кат. Лесли бывают надменны, но, клянусь Богом, это мужчины.

На следующий день Катриона переехала из таверны «Роза и чертополох» в дом Фионы. Первоначально этот дом принадлежал их общей бабушке – Фионе Абернети, жене первого графа Сайтена. И прабабка кузин посчитала, что особняк должен отойти Фионе. Воля Мэм была исполнена.

Сам по себе дом оказался невелик. Построенный лет семьдесят назад, он был сложен из красного кирпича, обильно увитого с трех сторон плющом. В подвальном помещении размещались удобная кухня, кладовая, буфетная и умывальня с несколькими большими чанами для стирки. Первый этаж занимали прелестная столовая, салон, небольшая семейная гостиная, окна которой открывались в сад, и еще библиотека, полная книг. На втором этаже располагались четыре спальни, каждая со своей гардеробной. Мансарда была отведена под комнаты для служанок. При доме имелась небольшая конюшня, куда Катриона поставила Дерга, и чудный сад, деревья которого давали тень в жаркие дни, где было полно цветов и душистых трав. Поскольку особняк стоял немного в стороне от модной Хай‑стрит, движения было мало, все дышало тишиной и спокойствием.

Миссис Керр, пухлая вдовушка средних лет, мягкая и доброжелательная, выразила Катрионе свое сочувствие. Она доверительно поведала, что и сама оказалась когда‑то в подобном положении: ее мужа застрелили на границе в схватке с англичанами, а она в это время была уже на шестом месяце беременности. Ребенка пришлось растить одной. Однако каким славным парнем он стал! Теперь проходит обучение у мясника.

– Моя кузина леди Лесли рассказала вам, как умер мой муж? – спросила Катриона.

Миссис Керр покачала головой.

– Тоже в пограничном бою, – печально продолжила Катриона. – В Чиовио, всего два месяца назад.

– Да, – сочувственно кивнула женщина, – я помню об этом случае. Но англичане потеряли тогда больше парней, чем мы.

Снова оставшись одна, Катриона довольно посмеивалась. В Кэйт Абернети скоро поверят все. Она угадала в миссис Керр сплетницу – добрую душу, но большую любительницу посудачить о чужих делах.

На следующий день Катриона последовала совету Фионы и посетила доктора Рамсея. Тот осмотрел ее и сказал:

– Если только не случится чего‑то непредвиденного, я вряд ли вам понадоблюсь, дорогая. Там растет славный здоровый парнишка, и ваша миссис Керр, должно быть, сумеет его принять безо всяких затруднений. Но если я вам все‑таки потребуюсь, то посылайте за мной без колебаний.

Устроившись в доме кузины, Кат, к своему удивлению, обнаружила, что не перестала радоваться жизни. Ее больше не тошнило по утрам, прежний аппетит восстанавливался. За всю свою жизнь она ни разу не оказывалась так далеко от дома. Ни матери. Ни отца. Ни Гленкерка. Ни Эллен. Ни; перед кем не надо отчитываться, кроме как перед самой собой. Правда, каждое утро приходила миссис Керр. Она прибирала в доме и смотрела за тем, чтобы ее подопечная была накормлена. Но каждый вечер женщина уходила еще до наступления темноты.

Стояла осень, и Катриона, изучая город, подолгу бродила по самым богатым улицам Эдинбурга. Беременную женщину со скромными манерами, одетую в простое, хотя и дорогое платье, никто не беспокоил. По мере того как дни становились холоднее, она ограничила свои прогулки садом и короткими походами на рынок с миссис Керр.

Эти вылазки приводили Катриону в восторг. Сопровождая свою экономку, она открыла для себя новый удивительный мир. Позже миссис Керр расширила границы этого мира: она взяла молодую женщину покупать ткань на одежду будущему младенцу. И вскоре уже сама Катриона говорила:

– Миссис Керр, мне нужно сходить в галантерейную лавку. Кажется, у меня кончается этот прелестный голубой шелк для детских чепчиков. Нужно ли что‑нибудь от мясника, раз уж я прохожу мимо?

Миссис Керр вовсе не казалось странным, что ее молодая госпожа была столь несведуща в повседневных делах. Катриона объяснила славной женщине, что рано осталась сиротой и росла в сельском монастыре. Тогда это была обычная история.

Дни становились все короче, и, решив, что молодая дама не должна по вечерам оставаться одна, миссис Керр привела за ней ухаживать свою двадцатилетнюю племянницу по имени Салли. Эта девушка была похожа на свою тетку – такая же пухлая и жизнерадостная. Ее присутствие скрашивало одиночество Катрионы. Молодые женщины вместе шили, или Катриона читала вслух, уютно устроившись перед камином.

Будущая мать настолько привязалась к новой подруге, что спросила, не останется ли та и потом, когда придется смотреть за ребенком. Салли с радостью согласилась.

Фиона и Адам отпраздновали Рождество в Париже со своими кузенами Лесли. На Новый год пришли поздравления из Гленкерка. В них, среди прочего, сообщалось, что Патрик до сих пор не сумел отыскать Катриону. Девка словно сквозь землю провалилась. Адам покачал головой и внимательно посмотрел на жену.

– Ты тоже мне когда‑нибудь такое устроишь, дорогая?

– Нет, – ответила Фиона, стрельнув глазами.

Адам посмотрел внимательнее.

– Боже мой! – закричал он. – Ведь ты знаешь, где она! Знаешь! Так ли?

Его взгляд был ужасен, и Фиона перетрусила.

– Кат в нашем эдинбургском доме. Она взяла с меня обещание никому не говорить об этом! Я думала, что она уже давно вернулась домой и вышла замуж за Гленкерка, – зачастила Фиона. Потом она рассмеялась. – Ей не занимать мужества, этой Кат! Что за молодчина!

– Ты ведь знаешь, – свирепо начал Адам, – как я тебя накажу, Фиона.

И тут Фиона вспылила. Если нашлась управа на Патрика, то, значит, найдется и на Адама. Попытка не пытка.

– Да, Лесли! – закричала она в ответ. – И я раздвину ноги перед первым мужчиной, который войдет в эту дверь.

Я не позволю тебе больше обращаться со мной, как со скверным ребенком!

Какой‑то миг они сверкали друг на друга глазами, а потом Адам засмеялся.

– А я и не предполагал, что вы с Кат так дружны.

Date: 2015-11-13; view: 296; Нарушение авторских прав