Экономико‑политическая либерализация на фоне валютно‑финансовых проблем

Экономическая и политическая либерализация, и управление валютио‑финансовым кризисом – принципиально важные для судьбы СССР, но разные проблемы. Либерализация в образованной, урбанизированной стране неизбежна. Вопрос, который имеет смысл обсуждать – это ее время и формы.

Первый известный официальный документ, в котором ставится под сомнение возможность и необходимость сохранения не только экономической, но и политической системы, сложившейся в СССР – письмо А. Яковлева М. Горбачеву в декабре 1985 г. В нем сказано: «Сегодня вопрос упирается не только в экономику – это материальная основа процесса. Гвоздь – в политической системе […] Отсюда необходимость: […] Последовательного и полного (в соответствии с конкретно‑историческими возможностями на каждом этапе) демократизма. […] Демократия – это прежде всего свобода выбора. У нас же – отсутствие альтернативы, централизация. […] Сейчас мы в целом не понимаем Сутн уже идущего и исторически неизбежного перехода из времени, когда не было выбора или он был исторически невозможен, ко времени, когда без демократического выбора, в котором участвовал бы каждый человек, успешно развиваться нельзя».[396]

На заседании Политбюро ЦК КПСС 25 сентября 1986 г. Председатель КГБ В. Чебриков ставит вопрос о целесообразности освобождения сначала одной трети, а затем и половины политических заключенных.[397]Первые признаки того, что политическая ситуация в стране начинает изменяться, появились еще до внятно поданных властью сигналов, что она готова к подобным переменам. 13 мая 1986 г. Союз кинематографистов, вопреки устоявшейся традиции, переизбирает утвержденное КПСС руководство. То же самое делает Союз театральных деятелей. Затем следуют уже санкционированные властями кадровые перемены в литературных журналах, открывающие летом‑осенью 1986 г. дорогу публикации ранее запрещенной литературы.

Пленум ЦК КПСС 27–28 января 1987 г. Из доклада М. Горбачева: «…Вместе с тем мы видим, что изменения к лучшему происходят медленно, дело перестройки оказалось более трудным; причины накопившихся в обществе проблем – более глубокими, чем это представлялось нам с вами раньше. Чем больше мы углубляемся в работу по перестройке, тем яснее становится ее масштабность и значение, выявляются все новые нерешенные проблемы, оставшиеся в наследство от прошлого. […] В общем, товарищи, есть настоятельная необходимость вновь вернуться к анализу тех проблем, с которыми столкнулась партия и советское общество в последние годы, предшествовавшие апрельскому Пленуму ЦК КПСС».[398]Еще яснее на этом же Пленуме высказался Н. Рыжков: «… прошедшие после апрельского Пленума более чем полтора года показали: создавшееся положение в нашем обществе, особенно в экономике, оказалось гораздо сложнее и опаснее. Чем тогда представлялось».[399]

В. Медведев пишет о ключевой роли 1987 года в определении стратегии социально‑экономических изменений страны: «Широко распространенным и даже общепризнанным является представление о том, что перестройка началась с апреля 1985 года. Это, конечно, верно, если брать провозглашение идеи, декларации о намерениях. Фактическое же начало перестройки произошло позже – в 1987 году. Переломный характер 1987 года определяется тремя крупнейшими вехами в жизни партии н страны. Это январский Пленум ЦК КПСС, давший исходный импульс реформе политической системы. Это июньский Пленум ЦК, разработавший комплексную программу экономических преобразований. Это, наконец, 70‑летие Октябрьской революции, в связи с которым развернулась переоценка важнейших этапов советской истории, определившая в значительной мере идеологическую обстановку в стране».[400]

Неэффективность социалистической системы хозяйствования делает ее демонтаж стратегически неминуемым. Однако прямого отношения к краткосрочным н острым проблемам, порожденным падением цен на нефть, это не имеет. Регулирование кризиса платежного баланса не отменяет необходимости выбора курса в пользу глубоких экономических и политических реформ. Можно пытаться объединить решение этих проблем, но нельзя надеяться, что либерализация сама по себе позволит справиться с валютно‑финансовым кризисом. Принятый в 1987 г. советским руководством выбор линии на экономическую и политическую либерализацию, в условиях острого валютного и финансового кризиса, которым оно не было готово управлять, оказал серьезное влияние на тактику развития событий, на то, как рухнула советская экономика.

С политической точки зрения логику принятых тогда решений понять нетрудно. Если необходимые для стабилизации экономики меры крайне непопулярны, вызывают недовольство и общества и элиты, если растет неудовлетворенность результатами деятельности нового руководства, причем на фоне все большего расстройства потребительского рынка, то следует предложить набор популярных мер, демонстрирующих, что у властей есть видение перспективы, понимание того, куда надо вести страну. Отсюда формирующаяся в 1987–1988 гг. линия на экономическую и политическую либерализацию, призванная заменить тяжелые, непопулярные меры, создать новый источник легитимации режима.

Дискуссии о том, как усовершенствовать социалистическую» кономическую систему шли с начала 1960‑х годов. До середины 1980‑х годов шаги, направленные на ее радикальную перестройку, по политическим соображениям были под запретом. Словосочетание «рыночная экономика», даже социалистическая, применительно к СССР в открытой печати не упоминалось. Слово «реформа» с начала 1970‑х годов впервые употребляется в открытом документе в 1986 г. в выступлении М. Горбачева на XXV11 съезде ЦК КПСС, причем крайне осторожно. Когда идеологические шоры сняты, те идеи, которые прежде обсуждались лишь в кулуарных разговорах, становятся предметом открытой дискуссии. Что надо делать, большинству участников обсуждения представляется понятным: расширять самостоятельность предприятий, усиливать стимулы к труду, повышать роль прибыли, переходить от директивного планирования к системе государственных заказов. Этот набор идей пользуется широкой поддержкой во влиятельном директорском корпусе. Беда в том, что серьезное движение в направлении рынка, пусть даже социалистического, сочетающегося с сохранением власти коммунистической партии, предполагает переход к ценам, балансирующим спрос и предложение.[401]Без них рыночные механизмы в лучшем случае работают плохо, чаще не работают вовсе. Это продемонстрировал польский опыт 1970–1980 гг.: неудачные попытки сочетать стабильность цен с расширением самостоятельности предприятий. Развитие событий в крупнейшей стране восточноевропейской империи наглядно показало, если нет рыночных цен, нет и стимулов к повышению эффективности. В этом случае расширение прав предприятий ведет лишь к ослаблению финансовой политики, контроля за денежными доходами населения, а также к вымыванию товаров дешевого ассортимента, позволяет производителям, пользуясь дефицитностью продукции, навязывать потребителям неблагоприятные условия контрактов.

Первым признаком желания властей двигаться в направлении либерализации экономической деятельности, по‑своему повторить путь, на который Китай встал в конце 1970 – начале 1980‑х годов, был Закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», принятый 19 ноября 1986 г.[402]В том же направлении шло и решение о легализации индивидуальной фермерской деятельности, вступившее в силу 1 мая 1987 г. И здесь влияние китайского опыта было очевидным. Заметного воздействия на экономические процессы эти решения не оказали. Сказалась разница между тремя поколениями советских граждан, жившими вне рыночной экономики, и одним поколением – в Китае. Навыки ведения собственного хозяйства, не контролируемого государством, были почти утрачены. В Китае 1979 г. уже первые признаки готовности властей хотя бы в ограниченных формах разрешить самостоятельную хозяйственную деятельность крестьян, распустить коммуны, были поддержаны массовым народным движением. Однако в СССР ничего подобного не случилось.

В 1988 г. прокламированные изменения системы управления народным хозяйством оказывали лишь ограниченное влияние на реалии экономической жизни. Сохранялась сила инерции, убеждение в том, что провозглашенные реформы, как это уже бывало в СССР, являются показухой, не имеют отношения к жизни. Директора предприятий в откровенных разговорах утверждали, что предоставленные им права – формальность. С 1989 г. очевидные признаки ослабления центральной власти изменили ситуацию. Руководство предприятий, трудовые коллективы начинают понимать, что Москва не готова применять действенные репрессии В случае невыполнения направляемых на места указаний.

Несистемные меры, не предусматривающие ни финансовой стабилизации, нн либерализации цен, такие как расширение самостоятельности предприятий, прав министерств в области внешнеэкономической деятельности, быстрый рост числа кооперативных банков, лишь усугубляют проблемы, связанные с изменением конъюнктуры нефтяного рынка.

Заместитель Председателя Правительства СССР Л. Абалкин так описывает сложившуюся в это время ситуацию: «С одиой Стороны, все выступавшие требуют самостоятельности, отмены диктата министерств и ведомств, снижения доли госзаказа. И Одновременно в один голос настаивают на гарантированном материальном снабжении. После моего избрания заместителем Председателя Совета Министров я часто сидел рядом с Николаем Ивановичем Рыжковым и видел, в каком положении он оказался. К нему подходилн десятки депутатов с письменными и устными просьбами обеспечить поставки, гарантировать материально‑техническое снабжение и так далее и тому подобное. Хотя все должны бы ясно понять, что коль скоро вы отвоевали у правительства госзаказ, с помощью которого оно собирает ресурсы, то вы не имеете права требовать, чтобы оно вас снабжало. Ведь это связано напрямую».[403]

Идея привлечения рабочих к управлению предприятиями обсуждалась еще до прихода большевиков к власти в России. Она никогда окончательно не выходила из поля зрения советской политической элиты. Когда И. Тито вывел Югославию из‑под советского политического контроля, получил свободу действий, именно ее он противопоставил советской экономической модели. 5 ноября 1962 г. на заседании Президиума ЦК КПСС Н. Хрущев говорит: «Надо, видимо, иметь какой‑то совет на предприятии; разработать положение, по которому директор раз в месяц или раз в квартал должен делать доклад. Следует учредить и рабочую комиссию, которая могла бы исследовать бухгалтерию, финансовую часть, материальную часть и др. Что тут плохого? Я допускаю мысль, что, возможно, мы придем к тому, что директора завода, начальника цеха будут выставлять в кандидаты, а совет будет говорить свое слово, кому он отдаст предпочтение».[404]Принятое в 1986 г., а затем развитое в нормативных актах 1987–1988 гг. решение о создании советов трудовых коллективов, с точки зрения логики коммунистической идеологии, отнюдь не было столь экзотическим, каким оно представляется сегодня. Если советская власть приходит с лозунгом: «заводы рабочим», то почему бы, когда она столкнулась с серьезным кризисом, не попытаться воплотить его в жизнь?

Получившие самостоятельность предприятия быстро повышают заработную плату работников. В 1988 г. она выросла на 8 %, в 1989 г. – на 13 %. В декабре 1989 г. Начальник Главного управления информации при СМ СССР В. Коссов пишет Первому заместителю Председателя Совета Министров СССР Л. Воронину о том, что рост доходов населения в течение года может ускориться до 15 %.[405]Выборность директоров плохо сказывается на трудовой дисциплине, ослабляет возможности центральных органов власти регулировать экономику административными методами. При отсутствии рыночных цен и жестких финансовых ограничений это порождает все более острые проблемы.

В мае 1988 г. был принят Закон «О кооперации в СССР», де‑факто открывающий дорогу экспансии частного сектора в советской экономике. Большинство кооперативов создаются при государственных предприятиях. Они покупают продукцию по фиксированным государственным ценам, обрабатывают и продают (а часто и просто перепродают) ее – по рыночным. В условиях дефицита товаров и финансовой несбалансированности это позволяет и руководству предприятий, и тем, кто контролирует кооперативы, получать немалые доходы. Состояние многих россиян, присутствующих в списке долларовых миллиардеров – из этого периода.

К середине 1989 г. число работников кооперативов возросло до 4,9 млн человек. 4/5 действующих кооперативов было создано на государственных предприятиях. Оплата труда работников кооперативов в 1989 г. вдвое превысила среднюю заработную плату рабочих и служащих. В начале 1991 г. в кооперативах уже было занято 6 млн человек.[406]

В соответствии с принятым 23 ноября 1989 г. Законом «Об аренде» арендатор имел право полностью или частично выкупить арендованное имущество. Условия выкупа определялись договором аренды.[407]Этот закон открывал наиболее широкие возможности приватизации в пользу действующего управленческого персонала предприятий и аффилированных с ними лиц.

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 721 (0г6 июля 1988 г. «О расширении внешнеэкономической деятельности ВЛКСМ» и Постановление Совета Министров СССР 76956 от 4 августа 1988 г. «О содействии хозяйственной деятельности ВЛКСМ» открыли возможности доступа научно‑технических творческих центров молодежи, организаций, контролируемых выходцами из комсомольской элиты, к коммерческой, в том числе внешнеэкономической деятельности.[408]

Создание на протяжении беспрецедентно короткого срока более тысячи коммерческих банков, для которых нет квалифицированных кадров, при отсутствии традиций банковского надзора, делает их инструментом обналичивания денег, вывода средств предприятий из‑под контроля государства (см. табл. 5.22).

Таблица 5.22.