Луна была почти полная

Мы с Юлькой ночевали в одной пушке. В мортире. Потому что нам не хотелось расставаться ни днем, ни ночью. Ни на минутку. Мы сразу прикипели друг к другу.

Юлька все вспомнил.

Его история была похожа на мою, только проще. Когда он купался в нашем озере, к нему подошла рыбацкая лодка и незнакомый человек сказал:

– Мальчик, ты так хорошо плаваешь. Помоги распутать сеть, она зацепилась за корягу…

Он усадил Юльку в лодку и повез на середину озера. Скоро Юлька забеспокоился: какие коряги вдали от берега, на глубине? Тогда человек начал говорить об острове Двид, о Ящере, о легенде про Юного Рыцаря… Юлька, недолго думая, махнул за борт, но человек перехватил его на лету и замотал в глухой черный плащ…

Потом была темница, и этот же человек уговаривал Юльку сразиться с Ящером. Юлька не верил ни в Ящера, ни в остров Двид, скандалил и требовал отправить его домой. Тогда человек пригрозил Юльке судом и расправой за трусость. Сначала, мол, пообещал сражаться, а потом испугался. Пусть все видят, какой Юлька трус. В конце концов, это и нужно было властям острова.

– Подумай до утра, – сказал человек и ушел.

Юлька не стал думать до утра, ночью он бежал. Тогда в камере стояла деревянная табуретка, а лежанка была укрыта одеялом, и Юлька этим воспользовался. Он разорвал одеяло на полосы и связал, а табуретку разбил. К отломанной ножке примотал конец самодельного каната с узлами. Ножку зашвырнул вверх – так, что она легла поперек оконца в потолке. Вылез на крышу, пробрался ночными улицами на край города. А там заросшие тропинки привели его в Заколдованный лес…

…Я долго рассказывал Юльке про наш город, про ребят, про наши игры. Про то, какие фильмы теперь идут в кинотеатре “Спутник” и какие марки продают в киоске на углу Первомайской и Пушкинской… А он слушал, слушал – по многу раз одно и то же. И конечно, все время спрашивал про своих родителей.

Что я мог сказать? Я говорил, что они живы и здоровы, только сильно горюют. Зато как они обрадуются, когда Юлька вернется!

Больше всего мы разговаривали про это по вечерам, когда наше каменное гнездо затихало. Мы с Юлькой лежали рядышком на упругом настиле, который сплели из веток, и смотрели из жерла мортиры на ясное ночное небо. Оно было синевато-зеленым с небольшими редкими звездами. И набухала в этом небе яркая луна. Еще не круглая. Где-то глубоко внизу, в лесной чаще под утесом, вскрикивали ночные птицы, а поблизости неутомимо трещал кузнечик…

– Когда вернемся, никто не поверит, что есть на свете остров Двид, – задумчиво сказал Юлька. – Будут допытываться: где же вы в самом деле пропадали столько времени?

– Ничего. Главное, чтобы вернуться… – откликнулся я.

Эти слова, кажется, встревожили Юльку. Он спросил с беспокойством:

– А ты уверен, что Птица донесет нас обоих до дому?

– Конечно. Мы же летали вдвоем.

– Мы недалеко летали. А этот путь будет, наверно, очень длинный…

– Донесет, – успокоил я Юльку и себя. – Она вон какая сильная. И верная…

Юлька помолчал. Зябко повел плечами. Прошептал:

– Даже страшно подумать, как там мама… Она всегда за меня беспокоилась…

Я подумал про свою маму, про то, что сердце у нее неважное, побаливает. И сказал:

– Нам как-нибудь поосторожнее надо будет появиться, не сразу. Чтобы с ними ничего не случилось от радости…

– Я уже думал про это, – отозвался Юлька. – Но знаешь, по-моему, от радости ничего плохого быть не может… Женя…

– Что?

Юлька вздохнул, повозился и сказал совсем негромко:

– Мама меня называла знаешь как? “Сокровище”… Иногда хорошо так, ласково, а иногда: “Ну-ка, сокровище, покажи дневник…” Но все равно хорошо…

Он, кажется, улыбнулся в темноте и снова заговорил:

– А я, когда маленький был, не знал, что такое “сокровище”. Маму спросил, а она говорит: “Это разные драгоценности, которые сперва спрятали, а потом откопали…” Я говорю: “А где ты меня откопала?” Она как начала хохотать… А потом я спросил: “Значит, я драгоценность?” А мама: “Конечно, драгоценность. Цена – одна полушка…” А я не знал, что такое полушка…

– Это денежка старинная. Полкопейки, да?

– Меньше. Полкопейки – это грош, а полушка – половинка гроша… Только я тогда думал, что полушка – значит “пол-ушка”. Ну, половина уха. И давай придумывать: “А почему не полноса? Почему не ползуба?” А мама говорит: “Красная цена – полхвоста”… Мы тогда с ней так хохотали…

Я засмеялся. И мне показалось, что Юлька тоже смеется. Но почти сразу я понял, что он вздрагивает и всхлипывает от слез.

– Да ты что, Юлька… Ну, не надо. Мы же скоро вернемся, честное слово!

Потом я замолчал, чтобы не разреветься самому. Закусил губу и слушал, как Юлька постепенно успокаивается.

Юлька вздохнул, и вздох этот был очень длинный и какой-то прерывистый, словно мы ехали в тряской тележке.

Наконец Юлька сказал:

– У меня всегда так: если слезы подкатят, ничего не могу поделать… У меня такой характер слабосильный. Наверно, потому, что имя девчоночье.

– Какое же оно девчоночье, – возразил я, чтобы хоть чуточку его успокоить.

– Конечно. Ю-у-у-лечка… Так у меня двоюродную сестру зовут.

– При чем тут сестра! А Юлий Цезарь? Он, по-твоему, тоже девчонкой был?

– Так это же Цезарь. А я кто? Просто Юлька…

– А я просто Женька… У нас в классе три Жени – я и две девочки. Но я же не говорю, что я девчонка!

– Ты – другое дело. У тебя характер крепкий…

“У меня-то?!” – хотел заспорить я и уже собрался рассказать, сколько раз отчаянно трусил и пускал слезы на этом острове. Но Юлька опять заговорил (и кажется, опять улыбнулся):

– А мою маму тоже зовут Женя… Евгения Степановна… Она в музыкальной школе работает… Я ее иногда до школы провожал, и, как подойдем к школе, все ребята сразу кричат: “Здравствуйте, Евгения Степановна!”

Он как-то вдруг, очень резко замолчал. Может быть, опять подступили слезы?

Чтобы отвлечь его, я быстро спросил:

– А ты тоже учился в музыкальной школе?

– Не… мне медведь на ухо наступил. Я только иногда слова для песенок придумывал, а мама к ним музыку сочиняла… Мы с ней много песенок написали…

Юлька вдруг рывком повернулся ко мне, и я в скользящих лучах луны увидел его тоскливое и встревоженное лицо. Он сказал глуховато и совсем другим голосом. По-взрослому:

– Если мы не вернемся, она же ни одну песню не сможет вспомнить без слез…

– Вернемся, Юлька, – быстро ответил я, чтобы и его успокоить, и себя. – Вернемся. Скоро уже будет юго-западный ветер. Смотри, луна почти полная.

Он опять лег на живот и уперся подбородком в кулаки.

– Женя… А похоже, будто луна в иллюминатор светит, да?

– Похоже…

– Мы однажды с мамой и папой плыли на теплоходе по морю. Из Одессы в Батуми. Иллюминатор в каюте был круглый, и в него вот такая же луна заглядывала… Тихо было, и совсем не качало. Я полночи не спал, все смотрел. Я люблю на луну смотреть… Может, я лунатик?

Я засмеялся:

– Ты же не бегаешь ночью по крышам…

– Не… – сказал Юлька уже повеселевшим голосом. – Я только стихи про луну сочинил. Хочешь, расскажу?

– Конечно, хочу.

Он видимо, застеснялся, сбивчиво пробормотал:

– Ну… они, наверно, не очень складные… Ты не смейся, ладно?

– Да что ты, Юлька! Рассказывай давай.

Он переглотнул и заговорил…

По-моему, это были хорошие стихи. Я их сразу запомнил, хотя вообще-то запоминаю стихотворения с трудом.

И вот теперь я пишу их, как слышал: с разными остановками и ступеньками – как Юлька говорил. И будто снова слышу Юлькин голос:

Я не сплю…

Лежу я и не сплю

(Только вы не говорите маме)…

Звезды, словно замерший салют,

Гроздьями повисли над домами.

Только я на звезды не смотрю,

Я от нетерпения горю:

Жду,

когда от краешка окна

Круглая появится Луна.

На Луне так много лунных сказок:

Там

над золотистою водой

Желтые растут дубы и вязы

И сидит волшебник с бородой.

Я к нему

по лунному лучу

Побегу сквозь голубую даль.

От него

в подарок получу

Золотую лунную медаль.

Я ее повешу на стене.

И она

ночами

со стены

Будет часто улыбаться мне,

Как сестренка

той

большой Луны.

Юлька замолчал и потом проговорил неловко:

– Ну вот… все.

– Это же замечательные стихи! – от всей души сказал я. – А ты еще говорил: нескладные!

– Мама тоже сказала, что хорошие, – признался Юлька. – Я их ей на день рожденья подарил… Хоть там и написано: “Только вы не говорите маме”, но это же так, почти что в шутку…

“Ничего, Юлька, скоро будет юго-западный ветер”, – снова хотел сказать я, но в горле скребло, потому что я тоже думал о маме. Да и сколько можно говорить одно и то же? Я просто положил свою ладонь на горячее Юлькино плечо и стал смотреть на луну. А она расплывалась, разбивалась на брызги. Потому что характер у меня ничуть не крепче Юлькиного и на ресницы выдавились большие капли.

“Ничего, Юлька, скоро будет полнолуние…”

Я проморгался. Луна опять сделалась четкой. Она висела теперь точно в середине пушечного жерла. Значит, наша мортира была нацелена прямо на нее… Вот если бы сейчас грянул выстрел!

Наверно, мысли все-таки могут передаваться от человека к человеку. Юлька спросил:

– Ты читал книжку Жюль Верна “Из пушки на Луну”?

– Конечно! Я как раз об этом думал!

– И я думал… Вот если бы по правде так было можно: набить пороху – трах! – и полетели…

– А что нам делать на Луне?

– Да не на Луне. Я чтобы домой…

Его плечо приподнялось и опустилось под моей ладонью. “Домой… – подумал я. – Сделать бы снаряд вроде бочки, а к нему парашют для приземления, как у космонавтов… И ка-ак грохнуть!.. Только что от нас останется? Да и разве долетел бы снаряд в такую даль? Плюхнулся бы где-нибудь на острове среди леса. Или в озеро…”

В озеро?

Я представил, как грохается в воду снаряд. Не бочка с пассажирами, а громадное каменное ядро… А у Ящера слабая башка. Щупальца могучие, а темя…

– Юлька… – шепотом сказал я. Но он не ответил. Он быстро и незаметно уснул.

А я не мог уснуть до самого утра. Все думал: если сохранились на бастионах ядра, то, может быть, где-то в подвалах сохранился и порох?

Порох

Если бы он сохранился!

С той минуты, как я попал на бастионы, ни разу не приходила мне мысль о войне с Ящером. Бесполезно было об этом думать. Что могли бы сделать мы – Дуг и несколько мальчишек – со стальным исполинским чудовищем?

Но если есть порох и ядра…

Меня просто жгло от этих мыслей. Теперь, когда появилась надежда на могучее оружие, мне очень хотелось отомстить. За обман, за унижение, за страх, за кровь… за того мальчишку на розовом помосте… за свое бегство…

Но главное даже не в этом. Главное, что остров будет свободен. Кто такой Тахомир Тихо без Ящера? Толстенький лысоватый человечек без власти и силы. Кем станут слуги Ящера, если чудовище превратится в металлолом? Да они и воевать-то не умеют, привыкли помыкать беззащитными людьми.

Может быть, все же не случайно появился я на этом острове? И Юлька? Может быть, в конце концов посчитаемся с Ящером?

…На рассвете я разбудил и вытащил из пушки Дуга. Я выпалил ему все, что передумал за ночь. Он сперва ничего не сообразил и решил, что я увидел страшный сон. Даже заворчал: сам не спишь и другим не даешь. Но вдруг замолчал. Он стал очень спокойный, только сжал губы, а ноздри у него задрожали.

Он спросил:

– А какой он, этот порох?

– Ну неужели ты не знаешь, что это такое? Им стреляют из пушек и ружей!

– Я знаю, что им стреляют, – с нетерпеливой досадой сказал Дуг. – Но какой он? Мы же никогда его не видели. Чтобы искать, надо знать…

– Если есть, найдем!

На поиски пошли Дуг, я, Юлька и Галь. Дуг объяснил, что от коридора, который ведет вниз, отходят небольшие ответвления. В них есть погреба, ниши, тайники. Никто их как следует не разведывал. Вполне может быть, что есть там и пороховой склад.

Мы искали долго. Облазили много узких проходов и сводчатых камер. Ободрались о камни и закоптились от факелов, как черти. Ничего не нашли и вернулись в главный коридор.

– Посмотрим ниже, – сказал Дуг.

Мы спустились на два десятка ступеней. Хотели опять свернуть в коридорчик, но я обратил внимание, что стена слева от нас какая-то странная – не плоская, а будто сложенная из цилиндрических камней. Я пригляделся. Это была не стена. Это была высокая ниша, и от низу до верху ее заполняли бочонки. На одном бочонке не было верхнего обруча. Я потянул за край клепку. Дернул. Дощечка отошла, и щекочущим потоком на ноги мне хлынула черная крупа.

– Назад! – заорал я. – Назад, кто с огнем! Быстро вы, идиоты!!

Кажется, Галь и Дуг обиделись на меня за этот крик. Но мне было не до того. Даже наверху, когда мы выбрались, у меня дрожали ноги. Я посмотрел на Галя и Дуга, на их сердитые лица и молча выгреб из кармашков порох, который прихватил с собой. Попросил Уголька принести старую жестяную кружку, засыпал ее порохом до половины, а сверху сплющил камнем и загнул расплющенный край. Сказал Юльке:

– Разожги костерчик…

Огонь разгорелся, и я скомандовал:

– Ну-ка, все за башню…

Кинул кружку в пламя.

Грянуло крепко. Дым и огонь взметнулись метров на пять, а ветки раскидало по всей площадке. Стрелка и Точка завизжали.

– Ясно? – спросил я, когда мы поднялись после взрыва. – Ясно, где бы мы сейчас летали, если бы грохнули бочонки?

Но тут я посмотрел на Галя и Дуга и спохватился:

– Ребята, простите… Я же там перепугался так, что просто без памяти…

Дуг потер веснушчатой лапой побледневший лоб. Тихо сказал:

– Это ты прости… А мы-то каждый день ходили там с факелами…

Мы все обсудили на общем совете. Мы объявляли Ящеру войну!

Интересно, как понравятся ему каменные шарики в тонну весом, когда они посыплются на башку?

Только долетят ли?

Озеро блестело очень далеко. Но калибр у мортиры был раза в три больше, чем у самых крупных орудий на линкорах, про которые я читал в морских книжках. А линкоры стреляли на сорок километров!

Конечно, старая мортира – не то что современное нарезное орудие. Но мы набьем пороху до отказа, подожжем фитиль, а сами скроемся в каземате. Если даже разорвет ствол, никто не пострадает. Зато, если не разорвет, ядро наверняка достанет до цели. А может быть, на первый раз и перелет будет…

Притащить из погреба порох было нетрудно. Зато предстояла долгая возня с ядрами. И мы решили сперва заняться этим тяжелым делом.

Работали мы несколько часов. Руками, плечами, рычагами все вместе толкали ядра к каменному желобу, а по нему подкатывали поближе к дулу мортиры. Мы срывали с плеч и ладоней кожу, растягивали сухожилия, хрипли от криков… Мы измотались так, что даже не хотелось обедать. Зато пять громадных шаров улеглись в желоб, и я вспомнил тиражи спортлото, которые видел по телевизору. Ладно, мой милый Ящер, посмотрим, чей номер счастливее!

Часа два мы отдыхали. Потом Дуг принес очень ценную вещь: стеклянный фонарь со свечкой. Не соваться же опять к пороху с открытым огнем.

Каждый взял котелок или сделал мешочек из тряпок и одежды. Направились к спуску. Впереди всех шел Дуг с фонарем, а за ним ковылял маленький Лук. Он смешно торопился. Нога у него зацепилась за камень. Лук покатился в траву, засмеялся и вдруг негромко вскрикнул.

Мы подбежали. Лук держался за щиколотку: оказалось, что в ногу ему воткнулась обглоданная рыбья кость, черная от грязи.

Откуда она здесь взялась, проклятая? Мы после еды всегда аккуратно собирали мусор и кидали вниз. Может быть, она валялась здесь с древних времен?

Ранка была небольшая, но я увидел, каким сумрачным стало лицо у Дуга. И сразу вспомнил про малыша, который пять лет назад погиб здесь от такой же царапины.

Соти сбегала за своими лекарствами, сделала перевязку, а потом что-то озабоченно объяснила Дугу.

– Надо идти в деревню, – сказал нам Дуг. – У старухи есть отвар белого корня. Надо смазать ногу, иначе может быть худо.

Мы приуныли. Все шло так хорошо – и вот… Но Юлька быстро встряхнулся.

– Ладно, я пошел…

Кроме него идти было некому. Я не знал дороги, а остальные выглядели такими оборванцами, что в деревню не сунешься. Старуха-знахарка была молчаливая и добрая, давала лекарства и ни о чем не спрашивала, но жила она рядом с деревенской площадью. Незаметно подобраться к ней было невозможно.

– Только вы без меня не стреляйте, – попросил Юлька.

Дуг озабоченно сказал, что стрелять не будем: Ящер никуда не денется, а с лекарством надо поспешить.

Я предложил позвать Птицу, чтобы доставить Юльку ближе к деревне, но Юлька возразил:

– Пока она прилетит, я уже внизу буду.

И прыгнул в черный лаз прохода…

Маленький Лук ни о чем не беспокоился. Нога болела не сильно, и он лишь косолапил больше обычного, когда бегал по площадке. Зато остальные были встревожены, хотя и скрывали.

Я понимал, что при таком настроении лучше не браться за подготовку к стрельбе. Работа эта важная и сложная, надо выполнять ее со спокойной душой. Все разбрелись, и каждый занимался своим делом. Соти время от времени покрикивала на Лука, чтобы не бегал, подзывала и проверяла, не распухает ли нога. Нога потихоньку распухала…

Я сидел на краю каменного желоба и поглаживал теплый шероховатый бок ядра. Подошел Дуг.

– Ничего, – сказал он. – Малыш принесет отвар, и все наладится… А как будем стрелять? Озера-то отсюда не видать…

В самом деле, из центра площадки не было видно горизонта. Его закрывали каменные барьеры и обломки стен. Но я объяснил Дугу, что это не страшно. Мортиры для того и придуманы, чтобы стрелять по врагу из укрытий. Мы набьем в орудие пороху, закатим ядро, потом поднимем ствол повыше, выпалим, и снаряд помчится к озеру по крутой дуге – сначала вверх, затем вниз. А чтобы направление было точным, надо прочертить линию стрельбы: от орудия вон туда, к самому краю, который отгорожен от обрыва гранитным парапетом…

Подошли ребята и вместе с Дугом слушали мои артиллерийские рассуждения. Медлительный коренастый Тун поскреб в затылке и сказал с неторопливым удивлением:

– Ох ты, Женька… Все знаешь… Разве вас учат в школе из пушек стрелять?

– Да это же простая математика! Никто не учит, я сам в разных книжках читал…

Тут мне стало неловко: получалось, будто хвастаюсь. И я быстро сказал:

– Пошли, посмотрим укрытие…

Мы спустились в нижний каземат бастиона, который одним краем примыкал к орудийной площадке. Решили, что здесь спрячемся, когда подожжем фитиль. Из маленьких бойниц мортира видна отлично, а могучие стены защитят нас от опасности.

И все получится, как задумано, только бы не было беды с Луком.

Юлька долго не возвращался. Может, не застал дома старуху или она долго готовит отвар? Все молчали, но я знал, что каждый думает одно и то же: “Ну, поскорее бы он вернулся!”

И Юлька вернулся.

Но как!

Я увидел его в бойницу. Юлька выскочил на площадку – оборванный, встрепанный, с мокрым от слез лицом.

– Ребята! – кричал он. – Уходите, прячьтесь! Они идут!

Мы рванулись к нему из каземата. Но Юлька бросился нам навстречу, раскинув руки, и налетел так, что просто впихнул всех обратно.

– Не ходите! Они… там… сюда идут!

– Кто? – крикнул Дуг. – Что с тобой, Малыш?

– Они…

В этот миг пол ударил нас по ногам, светлые щели бойниц захлестнуло темнотой, и тугой грохот встряхнул стены. Меня бросило на плиты. Сверху посыпалась каменная крошка.

Она сыпалась мне на затылок, а я лежал и ничего не понимал. Но тут заплакала Точка. Отплевываясь от каменной пыли, я стал пробираться к ней в темноте…

Щели бойниц постепенно светлели, стало в них просачиваться солнце. Я увидел, что хнычущую Точку держит на руках Тун. С ней ничего не случилось. С остальными, кажется, тоже.

Мы стали по одному выбираться наружу.

Над бастионами висели клубы дыма и белесой пыли.

Пыль оседала на траву. У главной орудийной площадки был обрушен один край, по квадратной башне прошли снизу доверху трещины. Многие орудия оказались опрокинуты, ствол одного из них валялся у входа в каземат.

Только мортира стояла по-прежнему. Как уцелевший памятник среди разбомбленного города. Но мы уже начинали понимать, что теперь она ни к чему.

Наверно, мы долго стояли и молчали.

– Порох… – сказал Дуг. Пыль оседала на его ярко-медные кудри, и он будто седел на глазах.

Кто-то негромко и совсем безнадежно заплакал. Я оглянулся – Юлька. Он стоял позади всех и смотрел прямо перед собой полными слез глазами. Рот у него был в крови. По усыпанным пылью щекам протянулись мокрые темные полоски.

– Это они его взорвали, – плача, проговорил Юлька.

– Кто? – крикнул Галь.

– Слуги Ящера… Я от них убежал…

– А! – жестко сказал Дуг. – Они погнались за Малышом и сами взорвались!

Юлька замотал головой так, что капли со щек полетели по сторонам.

– Нет! Они не взорвались! У них не было открытого огня! Не было!

Значит, они нарочно!

– Откуда ты знаешь? – почти испуганно спросил Дуг.

Юлька перестал плакать и замер.

– Малыш… – в тишине позвал его Дуг.

Юлька беспомощно посмотрел на него, а потом на меня.

– Потому что это я виноват, – еле слышно сказал он. Закусил окровавленную губу и уронил голову.

Юлька

– Ты? – очень удивился Дуг. И шагнул к Юльке.

Юлька быстро сел на корточки, почему-то прикрыл растопыренными ладошками затылок и затрясся, просто заколотился от нарастающего плача. И сквозь отчаянные слезы прокричал:

– Потому что я трус и предатель! Это я рассказал им про порох и про тайный ход! Они меня поймали, и я рассказал!..

Он захлебнулся слезами, совсем сжался в комок и привалился к низким ступеням. Я видел, как безнадежное горе скручивает и бьет его, будто ударами тока. Грубый камень расцарапал голое Юлькино плечо. Хотел я броситься к Юльке, поднять его, но в эту минуту почему-то не смог. Посмотрел на ребят. Они с непонятными лицами обступали рыдающего Малыша, придвигались к нему мелкими шагами.

На миг я испугался. Подумал, что они будут бить его. И понял, что сразу кинусь на защиту, стану драться, как тысяча тигров! Потому что все равно это был Юлька! Не смейте!

Как по-идиотски я ошибся, когда подумал такое про ребят. Даже стыдно вспоминать… Они подошли совсем близко, и Соти села рядом с Юлькой. Погладила его исцарапанное плечо и тихонько спросила:

– Сильно мучили?

От неожиданной ласки Юлька замер. Медленно поднял мокрое лицо. Посмотрел на Соти, на всех на нас, глотнул и сказал как-то удивленно:

– Совсем не мучили. Только пообещали… А я все выдал. Вот ведь какой я трус. – И опять заколотился в рыданиях.

Дуг нагнулся, взял Юльку за локти и тряхнул. Строго потребовал:

– Ну-ка перестань. Слышишь?

Юлька опять притих. Через плечо посмотрел на Дуга. И со всхлипами проговорил:

– Теперь вы должны судить меня как изменника. Да?

Дуг взял его на руки и медленно выпрямился. Сумрачно сказал:

– Эх ты, Малыш… Это вон тех надо судить. – Он кивнул в ту сторону, где маячил под вечерним солнцем город.

Юлька протестующе дернулся, но Дуг прижал его к груди и понес в казарму. Драный башмак упал с Юлькиной ноги. Я поднял его и пошел за Дугом.

В казарме Дуг положил Юльку на покрытую дерюгой лежанку. Юлька вздрагивал и молчал. Мы встретились взглядами.

Такая тоска была в его глазах, такая боль, что я чуть не закричал. Но сдержался и не отвел взгляда. Однако смотреть так и молчать было невозможно. И я глупо спросил:

– Как же ты им попался, Юлька?

Он резко приподнялся. Заговорил, глотая слова:

– А как… Сам не знаю… Шел по деревне, а двое откуда-то подскочили. Сразу хвать… Говорят: “Ты из крепости спустился?” Я притворился, будто ничего не понимаю, а они опять: “Не отпирайся, все равно ваших всех уже поймали”. Я испугался и говорю: “Как поймали?” Они тогда засмеялись и потащили меня… А там такой подвал…

Юлька опять дернулся, глянул на Дуга и прошептал:

– Все равно вы должны меня судить. Так надо…

– За что? – печально спросил Дуг. – За то, что не смог стать героем? А кто из нас герой? Кто из нас смог бы?

– Никто не герой, но никто и не предатель, – горько возразил Юлька.

Дуг хотел ответить ему, но пришла Соти. С кувшином и чистыми тряпицами. Она молча отодвинула меня и Дуга от лежанки и стала смывать кровь с Юлькиных губ и подбородка.

Дуг взял меня за локоть.

– Пойдем пока…

Обрушенный край площадки еще дымился. Трава была белесая от осевшей пыли. Ребята молча ждали нас. Галь поманил Дуга и меня к обрыву и сделал знак, чтобы укрылись за парапетом.

– Смотрите.

Мы осторожно глянули вниз. Леса были освещены закатом. Среди деревьев уходили от скал слуги Ящера.

Они шли не оглядываясь. Видимо, были уверены, что мы или погибли от взрыва, или наглухо заперты в крепости и никуда не денемся…

А мы и в самом деле были заперты. Взрыв разрушил спуск, и мы не могли теперь попасть ни в лес, ни к морю. И колодец, где мы добывали воду, завалило (это был глубоченный колодец, и мы таскали из него воду котелками на чудовищно длинной веревке). Запас воды хранился в каменной бадье глубоко в подвале. Бадья не пострадала и была почти полная. “Но это на три дня, – подумал я. – А потом что? И надолго ли хватит еды?”

Дуг собрал нас у мортиры. Всех собрал, даже самых маленьких, только Соти и Юлька оставались в казарме.

– Что будем делать, люди? – спросил Дуг.

Все молчали. Мои мысли разрывались: надо было думать, как выбраться из западни, а я думал о Юльке. Как он там?

Ну ладно, мы с Юлькой скоро улетим, а что будет с остальными?

“А как же вы улетите? – словно спросил меня кто-то. – Бросите ребят в беде?”

В самом деле, разве бросим? Не бывать нам с Юлькой дома, пока не отыщется для всех путь к спасению.

Только где он, этот путь?

– Уходить нам отсюда некуда, – сказал Галь. – Внизу нас переловят, как цыплят…

– А здесь помрем с голоду, – хмуро заметил Дуг.

– Птица поможет, – неуверенно сказал я.

– Сколько можно гонять Птицу? – откликнулся Дуг. – И за хлебом, и за рыбой, и за водой… Измучаем ее, и она нас бросит.

Я был уверен, что Птица нас не бросит. Но что измучается – это точно. Ответ Дуга прозвучал сердито, и я смущенно умолк. Опять подумал о Юльке. Сильно он виноват или не сильно, я не мог решить. Однако врагов к тайному ходу привел все-таки он. А мы с ним были до сих пор как один человек. Значит, и на мне лежала вина. Никто мне так не говорил и, наверно, даже не думал, но я опустил голову и отошел.

В это время Дуг сказал:

– Нам нельзя спускаться отсюда что с Птицей, что без Птицы. Слуги Ящера, наверно, следят за всей округой. Нам вообще нельзя показываться в здешних местах.

Тун спросил неторопливо:

– А куда деваться-то?

– Только в Синюю долину…

Все непонятно замолчали.

Потом Галь тонко и жалобно крикнул:

– Сумасшедший ты! Хочешь сгинуть со света?

– Как же теперь? Пусть из-за меня все сгинут? – тихо спросил Дуг.

Он еще что-то сказал, но его заглушили сердитыми возгласами. Все на него накинулись. За что? Я ничего не понимал.

Подошла Соти и негромко сказала:

– Ну чего раскричались? Не шумите. Где Лук?

Она вывела Лука из толпы, усадила на лафет и стала разматывать на его ноге грязную повязку. В левой руке Соти держала блестящий пузырек.

– Что это у тебя? – спросил Галь.

– Лекарство. Малыш принес…

Принес все-таки! Значит, схватили Юльку, когда он уже побывал у старухи. И он прятал у себя пузырек – не разбил, не потерял, сберег…

Мы обступили Лука. После взрыва мы совсем забыли о его ране, а теперь забеспокоились.

Ранка подсохла, но щиколотка распухла. Дуг покачал головой. Соти сказала:

– Ничего. Теперь скоро пройдет.

Она развернула свежий бинт, смочила его лекарством.

– Отойдите-ка, свет загородили…

Но мы не загораживали свет. Просто зашло солнце, и быстро темнело.

Тун принес фонарь.

Потом от этого фонаря мы зажгли небольшой костер. Все, молчаливые и невеселые, сели у огня. Меня грызла тревога за Юльку, и я пошел в казарму. Но Юлька сам вышел навстречу.

Даже в сумерках было видно, какой он осунувшийся и несчастный. Просто убитый.

– Пойдем, Юлька, к огню, – осторожно сказал я и взял его за ладонь. Но он освободил руку и качнул головой.

– Ну чего ты… Пойдем, – повторил я и от жалости к нему чуть не заревел.

Юлька опять мотнул головой и сел в чахлую траву у подножия башни. Я неловко взял его за плечо. Оно было холодное, как у неживого.

– Продрогнешь весь… – пробормотал я.

– Нет, – прошептал Юлька и шевельнул плечом.

Подошел Галь. Укрыл Юльку своей изодранной курткой, а меня отвел в сторону. И сказал мне ласково и твердо:

– Пускай посидит один, если хочет. Ему сейчас плохо.

Я послушался. Мы с Галем сели у огня в кругу ребят. Но я не мог не думать о Юльке. Я просто чувствовал спиной, как он в темноте, в двадцати шагах от меня, сидит, скорчившись, и тихо глотает слезы. Глотает свое горе, свою вину, свой стыд…

У костра все молчали. Всех придавила беда, и к тому же устали за день. И все будто договорились: не спорить сегодня, не ломать головы и не решать никаких вопросов. В конце концов, пока нам ничего не угрожало. Мы в западне, но и враги сюда не доберутся. Рыбы и хлеба на пару дней хватит. А дальше будет видно…

Все молчали и смотрели на пламя. Лук сидел, прижавшись к Соти, нога уже не болела, опухоль спадала прямо на глазах. И свежий бинт ярко светился от огня.

У Дуга золотились веснушки.

Я вспомнил недавний разговор и спросил Галя:

– А что за Синяя долина?

Галь шепотом рассказал, что в южной оконечности острова, среди отвесных гор, есть место, где растет множество плодов, гнездится множество птиц и водится множество животных. Там бьют чистые родники и никогда не бывает палящей жары. Но люди там не живут. Лишь развалины темнеют на месте брошенных деревень. По утрам, едва упадут на землю рассветные лучи, там выползает из расщелин тонкий голубой туман и наполняет собой воздух. Для детей этот воздух безвреден, а для взрослых смертельно опасен. Ни один взрослый человек не решается заходить в Синюю долину. Он знает, что, если подышит там хоть немного, через несколько недель погибнет от непонятной болезни, похожей на малярию… С помощью Птицы можно было бы добраться до Синей долины. Лучшего убежища для ребят не придумать… Но Дуг… Он ведь уже большой…

Выкатилась яркая луна. Огонь догорал, и больше уже никто не подбрасывал сучьев.

– Спать давайте, – уронил Дуг и медленно встал.

Стали подниматься и ребята.

Я сразу пошел к Юльке. Он уже не сидел, а лежал у стены, среди чахлых стеблей. Съежился и укрылся с головой. Только ноги торчали из-под куртки. Одна в башмаке, другая босая…

– Юлька…

– Что? – бормотнул он из-под куртки и не пошевелился.

– Пойдем спать, Юлька.

– Я и так… – сипло проговорил он.

– Так не надо, Юлька. Пошли в пушку.

Он откинул с лица лохмотья. Лицо при лунном свете казалось очень белым.

– А ты разве… – прошептал он. – Ты… тебе не противно?

– Ну и дурак же ты! – почти со слезами сказал я. – Вставай, пошли!

Он послушно пошел и забрался в мортиру. И как раньше, мы легли рядом на упругую подстилку. И снова светила в круглое жерло белая луна. Юлька уткнулся лицом в сухую траву.

А я… Не знаю, правильно ли это, но я почувствовал, что сейчас нельзя его больше жалеть. Ему только хуже от этого. Я сердито сказал:

– А теперь все рассказывай.

Он будто даже обрадовался. Приподнялся на локтях.

– Я расскажу, сейчас… Это так быстро случилось… Они меня затащили в подвал, а там говорят: “Покажешь, где проход?” Я говорю: “Какой проход?” “На бастионы”. Я говорю: “Не знаю”. А они смеются: “Все знаешь и все покажешь. Вместе пойдем…” Я сказал, что не пойду, а они опять смеются: “Все покажешь и расскажешь…” Если бы кричали и ругались, а то все со смехом. Еще страшнее от этого смеха… Кинули меня на скамейку, я затылком брякнулся так, что искры из глаз. Руки и ноги привязали… Я думал: “Пускай хоть как бьют, зубы сцеплю, умру, а не скажу. Только жаль, что маму с папой не увижу, но пускай… Ни словечка не выговорю…” А они бить не стали…

По Юльке вдруг прошла такая дрожь, что показалось, будто мортира затряслась. Потом он замер и шепотом сказал:

– Там над скамейкой балка, а на балке колесо висит, громадное, а из него гвозди торчат. Много-много гвоздей, и все ржавые. Длинные… Один стражник надавил какую-то палку, а оно заскрипело и прямо на меня. Будто накатывает… А другой, не стражник, а в простой одежде, длинный такой, с гнилыми зубами, ухмыляется: “Будешь говорить, мальчик?” И тоже что-то нажал… Я хотел зажмуриться, а глаза не закрываются. А гвозди все ближе, прямо совсем… Ну, я не выдержал, как закричу:

“Пустите!”

…Я сам не помню, Женька, что дальше получилось. В общем, я, кажется, все выдал. И где проход, и где порох… И про нас рассказал про всех…

Он опять лег лицом в траву. Видно, больше нечего ему было говорить. А я представил это колесо с гвоздями: будто оно надвигается на меня. Медленно и неумолимо. И это было еще страшнее, чем Ящер. “А кто из нас герой? – вспомнил я слова Дуга. – Кто из нас смог бы?”

Дуг смог бы, я это понимал. А мы, мальчишки?..

– Юлька, почему у тебя рот был в крови? – прошептал я.

Он опять приподнялся.

– Это уже потом… когда я лампочку раскусил…

– Какую лампочку?

– Ну, понимаешь, они меня повели на веревке, чтобы я проход показал, и фонарики взяли. Вроде палочек с электрическими лампочками на конце… Толпа стражников за мной пошла, а я впереди. Иду и думаю: “Что же я наделал!..” Когда в коридор пролезли, я говорю: “Дайте фонарик, а то темно, тут ямы”. Они дали. А я решил: как доберемся до склада, стекло раскушу и горящей ниточкой в порох… Только не вышло. Я зубы стиснул, ниточка сразу погасла. Тогда я веревку вырвал и побежал. Они там закричали что-то, запутались и отстали…

– Юлька… Слушай, Юлька! А если бы получилось? Ты бы первый…

Он тихо сказал:

– Если сразу, то, наверно, не больно…

Не помню, что мы говорили после этого. Видимо, я уснул внезапно и глухо. Но даже в этом сне, похожем на плотную черную вату, мне чудился Юлькин горький шепот:

“Если сразу, то, наверно, не больно…”

Проснулся я от озноба. И увидел в жерле мортиры синий круг утреннего неба.

Юлька с открытыми глазами лежал на спине. Лицо у него было острое, серое, с высохшими полосками слез.

– Ты что, совсем не спал? – спросил я.

Юлька не пошевелился, но ответил.

– Нет, я спал. Я даже сон видел, – печально сказал он. – Будто ничего не случилось и будто я такой, как раньше.

Я вдруг очень испугался. Мне показалось, что он может умереть от своих мучительных мыслей.

– Перестань ты, наконец! – крикнул я. – Ты и сейчас такой же!

– Неправда, – жестко ответил он. – Ты меня презираешь, только сказать не хочешь. А чего меня жалеть?

Разве я его презирал? Я мучился вместе с ним. Чувствовал себя таким же виноватым, потому что был ничуть не лучше. Даже трусливее. Я бежал от Ящера, испугавшись гибели. А Юлька не боялся смерти, он только испугался боли, не выдержал надвигавшегося ужаса.

– У тебя не хватило сил, вот и все, – сказал я. – Ты же еще не Юлий Цезарь. Ты просто Юлька.

– Я не просто Юлька, – возразил он. – Я Юлька-предатель. И я теперь не знаю, как жить.

Тогда, чтобы утешить и его и себя, я сказал:

– Но ведь по-всякому случается в жизни. Каждый может не выдержать… один раз. С непривычки… Я вот тоже: бросил меч и убежал от Ящера. Что же теперь? Умирать?

Юлька печально усмехнулся:

– Сравнил… Это была не измена, а просто отступление. От этого никто не пострадал.

– Но и от тебя никто! Наоборот, ты даже лекарство принес Луку!

– А проход…

– Ну что проход? Ты же сам хотел его взорвать. Получилось даже лучше, чем хотел: ты живой остался.

– И враги остались живые, – устало сказал Юлька. – А мы в капкане… Глупая это была мысль – взорвать. Могло и вам достаться. Это уж я от отчаянья… Ничего не соображал.

– Ладно, Юлька… – начал я и замолчал. Потому что говори не говори, а все было как было: он испугался и выдал врагам наши тайны. Куда от этого денешься?

Можно было понять и пожалеть Юльку: не взрослый же он, а маленький слабый пацаненок. Можно было простить. Но вина все равно висела на нем, тяжелая, как ядро мортиры…

– Эй, люди! А ну, скачите на солнышко! – раздался веселый голос Дуга. – Давайте, давайте! Выкатывайтесь! Из пушки – как из пушки!

Я прыгнул на землю и сказал Юльке:

– Пошли. Хватит тебе прятаться.

Утро было ясное, но зябкое. Все ребята ежились и дрожали, выбираясь из пушечных стволов.

– Живей, живей! – торопил Дуг. – Подходите сюда поближе!

Он смеялся. Может быть, он что-то придумал за ночь, а может быть, просто хотел подбодрить нас. Ребята подходили к нему со всех сторон. Мы с Юлькой тоже подошли, но Юлька не смотрел на Дуга, смотрел в землю.

– Веселей шевелись! – покрикивал Дуг. – Лук, не хромай, твоя нога уже не болит! Малыш, не кисни, все еще можно поправить! Всем держать носы выше горизонта! Сегодня много дел!.. Что дрожите? Ночка была прохладная? Сейчас погреемся. А ну, встали в круг! Подняли руки! Прогнулись вот так! – Он вскочил на парапет у края площадки, тоже вскинул руки и выгнулся назад. Тело его блестело на утреннем солнце как медь, волосы горели. За ним в голубой дали синели туманные леса. Дуг смеялся.

– Приготовились! – крикнул он. И как-то странно замер. Наступила непонятная тишина. В этой тишине я услышал щелчок, будто лопнул воздушный шарик.

Дуг медленно-медленно стал падать вниз лицом.

Date: 2015-12-10; view: 391; Нарушение авторских прав