Партия войны» против капитулянтов

В конце 1937 г. майская коалиция могла наслаждаться ощущением политических и военных успехов. Однако уже в начале 1938 г. стало ясно, что Теруэльская операция обернулась поражением, и настало время «искать виноватых». В начале 1938 г. майская коалиция раскололась, и новым объектом атаки стал Прието.

Во второй половине 1937 г., как отмечали советские специалисты, Прието предпринимал усилия «по упрочению своего влияния: сначала соцпартия, где процесс вышибания кабальеристов из местных организаций почти закончен, затем профсоюзы, где после создания нового исполкома УГТ дело Кабальеро можно считать проигранным. Теперь – политическое руководство армии, которое он имеет основание рассматривать как кабальеровское наследство и потому он не доверяет»[1513]. Но Прието не мог подкрепить свои политические успехи военными. К тому же даже после победы над кабальеристами он не контролировал ИСРП из‑за противоречий с фракцией сторонников союза с коммунистами и СССР (Альварес дель Вайо и другие)[1514], за которыми стоял и сам Негрин.

«Действительным вопросом, стоявшим за полемикой между Негрином и Прието, который никто из них не затрагивал, была опека Советского Союза, выражавшаяся, помимо прочего, в огромном влиянии коммунистов. Будучи главным действующим лицом в деле отправки золота в Москву, Негрин оказался неисправимо связан последствиями этого и без колебаний последовал за политикой Сталина и коммунистов, в которых он видел, или хотел видеть, гарантию победы того, что он называл „основой свободы и демократии“. Загадка, созданная вокруг его поведения, в большой степени искусственна, как и другие, связанные с войной. Негрин просто вел себя последовательно в рамках создавшейся ситуации и в разных случаях выражал свою горячую приверженность Сталину и коммунистам…»[1515], – пишет испанский историк Л. Пио Моа. Эта распространенная точка зрения является несколько упрощенной. Между Негрином и коммунистами существовало небезосновательное недоверие. Тем более наивно считать, что Негрин был как‑то «повязан» передачей испанского золота – ведь золото передавалось официально в счет оплаты поставок вооружений и с ведома Ларго и Асаньи – вовсе не столь лояльных. Так что А. Виньяс прав, когда возмущается: «Негрина, в частности, изображают марионеткой КПИ, или, еще хуже, кремлевских деятелей»[1516]. Но и обратное – Негрин как самостоятельный, свободный от коммунистического влияния политик – тоже неверно. 4 июля 1938 г. Негрин писал Бланко: «Несмотря на то, что в качестве председателя Правительства я мог бы налагать вето на кандидатуры, предлагаемые моими коллегами, я привыкаю не делать замечаний, даже в том случае, когда это назначения в Совет министров»[1517]. Бланко, конечно, знал, что при его собственном назначении решающим был голос не НКТ, а Негрина. Однако высказывание Негрина не было простым кокетством, тем более, что дискуссия возникла из‑за назначения коммуниста Э. Кастро. Если кандидатуру предлагала КПИ, Негрин не мог возражать.

Как считает историк У. Гарсиа, «растущая изоляция Негрина постепенно усиливала его зависимость от „партии войны“, несмотря на его попытки освободиться от этого неудобного союзничества. Зная о том, что связь с Испанской коммунистической партией увеличивает его непопулярность, в начале декабря Негрин предложил слить все партии республиканского толка в некий „народный фронт“. Эта запоздалая попытка покончить на раз с пресловутой раздробленностью испанских левых провалилась в результате единодушного отказа партий»[1518]. Но мнение партий – дело поправимое. Собственно, нужно было согласие одной партии – КПИ, а от остальных можно было включить «прогрессивные крылья», как это делалось в Восточной Европе десятилетие спустя.

А. Виньяс считает союз Негрина и коммунистов ситуативным. Но без этого союза Негрин не мог оставаться у власти. «Коммунисты и Негрин (вместе с сектором ИСРП) шли вместе в течение долгого времени, веря в способность усиленной Народной армии к сопротивлению и в то… что обстоятельства на международной арене в последний момент помогут делу Республики. По мере ухудшения ситуации возрастала тенденция коммунистов к упорному сопротивлению. Когда разница в стратегии КПИ и Негрина стала очевидной, последний попытался главным образом спасти как можно больше республиканцев. То, что стратегия совпадала только временно, подтверждает, помимо прочего, намерение Негрина обойтись без коммунистических министров и командующих, если брешь будет заполнена демократиями»[1519].

В Москве замечали некоторую двойственность в поведении Негрина. Он дружил с коммунистами нехотя. В случае гипотетической победы республики Испания оказывалась в том же положении, что и «народные демократии», в том числе не занятые советскими войсками. При дальнейшем расширении власти коммунистов Негрину и Асанье пришлось бы выбирать между судьбами Э. Бенеша и П. Грозу. Однако под давлением Великобритании и Франции республика могла остаться в западном лагере. Вот это положило бы конец власти Негрина, который уже скомпрометировал себя в глазах Запада слишком тесным сотрудничеством с коммунистами. Аналогично, Негрин терял власть в случае компромисса с Франко, хотя и сохранялся как лидер прокоммунистического блока или одной из мелких социалистических фракций. Таким образом, в случае сохранения Республики Негрину снова пришлось бы выбирать между политической маргинализацией и прокоммунистической политикой. Судьба связала его политический успех с коммунистами. И только крах Республики освободил его от этих оков (впрочем, и от членства в ИСРП тоже – из своей партии Негрин был исключен в 1946 г. за прокоммунистическую политику периода Гражданской войны).

«Казалось, Испания обрела своего Шарля де Голля, но не сохранила и потеряла»[1520], – ищут место в истории для своего героя историки А. Виньяс и Ф. Эрнандес. Это – удачное сравнение, но не в связи с их государственной деятельность, а с обстоятельствами более важными для судеб Негрина и де Голля. Де Голль в 1944 г. вернулся во Францию в обозе союзников. У Негрина не нашлось союзников, которые побили бы за него Франко и вернули его на родину в 40‑е годы. Но известно, что после Второй мировой войны судьба Франко висела на волоске из‑за перипетий Мировой и «Холодной» войн. Так что у Негрина и в эмиграции оставался шанс стать де Голлем. Но зависело это уже не от испанцев.

Политическая судьба Негрина зависела от внешних обстоятельств – даже если бы Республика устояла до начала Второй мировой войны. От него самого зависело уже совсем мало, но это малое было важно – сколько месяцев в 1939 г. продержится Республика.

Негрин не был готов сражаться до последнего патрона, но собирался держаться, сколько получится. Прието решил, что сражаться дальше бессмысленно, и потому сам уже не держался за место в правительстве. Военный министр выступал за скорейшие мирные переговоры с противником. Его поддержал президент Асанья[1521]. Против выступили коммунисты и Негрин. На улице шли манифестации коммунистов, негринистской части ИСРП, ВСТ и НКТ против капитулянтов за «правительство войны». НКТ после колебаний сделала свой выбор, выступив против Прието вместе с коммунистами.

После очередной атаки на Прието на массовом коммунистическом митинге 27 февраля, где Д. Ибаррури прямо обвинила его в поражениях, 1 марта Прието написал заявление об отставке. Однако Негрин колебался. Казалось, Прието некем заменить, кроме коммунистов. А КПИ не была готова взять на себя всю ответственность за войну вместе с постом военного министра. 6 марта Диас заявил, что КПИ готова поддержать Негрина, если он сам готов разорвать с капитулянтами.

Начавшееся сражение за Арагон заставило отложить принятие решения, но лишь усугубило проблему. Новое поражение окончательно лишило Прието веры в успех дела, о чем он прямо говорил на заседании правительства 29 марта, после которого подал в отставку 30 марта.

Начался новый правительственный кризис. Асанья, собрав представителей партий для консультаций о новом правительстве, снова стал обсуждать возможность соглашения с Франко. Тогда Диас заявил президенту, что он начинает «злоупотреблять своей властью»[1522], обсуждая вопрос о заключении мира. Президенту указали его место – не он будет решать вопрос войны и мира, а будущее правительство.

В сложившихся условиях Сталин предпочитал отвести компартию в тень, сохранив за ее членами теневые посты (на уровне заместителей), сделав фасад Республики более социал‑демократическим. Но испанские коммунисты предпочитали остаться в правительстве, а Эрнандес, узнав об «основном совете» Москвы, разочарованно сказал: «Это означает потерять все»[1523]. 20 марта Сталин согласился на то, что коммунисты могут остаться в правительстве[1524].

* * *

В условиях наступления франкистов НКТ все же решила пойти на сближение со своими оппонентами. 15 марта было подписано соглашение о сотрудничестве НКТ и ВСТ и создан комитет связи (переговоры о его создании не прекращались все предыдущие месяцы[1525]). В апреле 1938 г. был заключен пакт о сотрудничестве между НКТ и ВСТ, который предполагал «признание, что коллективы должны получить законные формы и что, таким образом, узаконение вопроса необходимо, чтобы установить, какие из них могут продолжать существовать, условия их существования и работы, и в каких вопросах государство может иметь в них право слова». Согласие коллективов на дополнительную легализацию обусловливалось оказанием им государственной помощи. Предусматривалось планирование всего испанского хозяйства Национальным комитетом экономики, введение минимальной зарплаты, зависимость зарплаты от количества и качества труда[1526]. В обмен на признание НКТ государственного планирования промышленности ВСТ обязался поддерживать рабочий контроль и препятствовать насильственному роспуску коллективов[1527].

Объясняя необходимость соглашения со вчерашними противниками, газета НКТ «Земля и воля» писала: «Те, кто разделяет идеи Бакунина и те, кто разделяет идеи Маркса, объединились сегодня и будут объединены завтра, чтобы спасти народ Испании и его революцию… Но между диктатурой и свободой, между государственной централизацией и прямым объединением людей – огромная дистанция…»[1528].

Отношения с государственниками продолжали вызывать разногласия в руководстве НКТ. П. Тольятти относил к сторонникам единства М. Васкеса и О. Прието, а к противникам – каталонских лидеров НКТ, Гарсиа Оливера, Монтсени и Лопеса. По данным коммунистов ФАИ саботировала через свои ячейки работу «коллаборационистской» группы Васкеса. Но и Васкес не допускал проникновения коммунистов в НКТ[1529], так что разногласия двух крыльев либертарного движения были чисто тактическими.

В тяжелых условиях 1938 г. пакт с ВСТ стал все же успехом анархо‑синдикалистов. ВСТ, контролируемый марксистскими партиями, был вынужден признать коллективизированную собственность и необходимость оказания коллективизированным предприятиям финансовой помощи. Устами ВСТ режим признал синдикалистский сектор экономики, против которого несколько месяцев назад вел настоящую войну. Коммунистам нужен был союз с НКТ, поскольку анархо‑синдикалисты по‑прежнему пользовались большим влиянием на рабочих. П. Тольятти писал: «Профсоюзы, принадлежащие к Национальной конфедерации труда, в частности их низовые организации, были более активны, нежели профсоюз ВСР и больше интересовались нуждами масс»[1530].

Новый правительственный кризис поставил анархо‑синдикалистов в трудное положение – любая позиция в этом конфликте заставляла их поддержать вчерашнего противника. Среди лидеров НКТ и ФАИ все заметнее проявлялись разногласия по поводу перспектив войны. О. Прието и С. Бланко считали, что военным путем победить франкизм уже не удастся. Категорически против этой позиции выступили Х. Доменек и поддерживавший в это время политику Негрина М. Васкес. О. Прието заявил, что республика превратилась в игрушку СССР и что военное превосходство Франко скоро позволит ему диктовать свои условия. Поэтому мирные переговоры необходимы уже сейчас. Х. Доменек в ответ нарисовал романтическую картину: «война не закончится, пока живо древо Каталонии и хотя бы один член ФАИ, стоящий перед ним»[1531]. 1 апреля НКТ, ФАИ и Федерация либертарной молодежи вошли в Народный фронт и призвали к мобилизации 100000 новых добровольцев в республиканскую армию.

В апреле 1938 г. было создано Либертарное движение Испании (НКТ‑ФАИ), включившее в себя НКТ, ФАИ и Федерацию либертарной молодежи.

НКТ согласилась войти в правительство Негрина. Негрин выбрал в качестве министра образования и здравоохранения кандидатуру Сегундо Бланко из предложенного НКТ перечня (впоследствии министр НКТ тяготел скорее к Негрину, чем к Конфедерации[1532]). Но его присутствие в правительстве помогло ограничить репрессии против анархо‑синдикалистов[1533].

Право премьера выбирать, кто будет представлять либертарное движение в правительстве, возмутило лидеров ФАИ. Несмотря на это, сама ФАИ не отказывалась от теснейшего сотрудничества с правительством. 8 апреля Иберийский комитет ФАИ направил письмо министру юстиции, в котором говорилось: «После ее (федерации – А. Ш.) вступления в Народный фронт Испании и Народный фронт Каталонии считаем принципиальной обязательную необходимость нашего представительства во всех структурах, созданных жаром революции и войны»[1534]. За этой витиеватой формулировкой – стремление к усилению своего присутствия в государственных структурах республиканской Испании.

Теперь, после ослабления анархо‑синдикалистов и отставки Прието, коммунисты могли не скрывать своих стратегических намерений, во всяком случае внутри страны. 23 марта передовица «Мундо обреро» провозгласила перспективу борьбы вплоть до коммунистической революции[1535].

* * *

6 апреля было сформировано новое правительство Негрина без приетистов. Но на этот раз правительство формировали не партии и организации коалиции, а лично Негрин, подбиравший в свою команду политиков разной окраски. Негрин ушел с поста министра финансов и занял пост министра обороны. Близкий к нему П. Гомес возглавил министерство внутренних дел. Человеком Негрина давно стал и Альварес дель Вайо, близкий также к коммунистам – он занял важный пост министра иностранных дел. Республиканцы А. Велао и Б. Хинер де лос Риос заняли соответственно кресла министров общественных работ и связи и транспорта. Каталонский националист Айгуаде продолжил занимать пост министра труда, Ирухо и Хираль остались в правительстве без портфеля. В правительство вошел анархо‑синдикалист Бланко, который стал министром образования и здравоохранения. Представитель ВСТ Рамон Гонсалес Пенья занял пост министра юстиции. Министры этого кабинета, принадлежавшие к разным партиям и организациям, принадлежали на деле к «партии Негрина» – «последовательно проводили политику правительства, несмотря на пропасть, которая ширилась между последним и взглядами их соратников по партии»[1536]. Исключение составляли коммунист Урибе (сельское хозяйство) и представители национальных меньшинств, следовавшие политике своих организаций. Однако националисты потеряли реальное влияние – у басков не было территории, а Эскерра потеряла власть в Каталонии. Таким образом, формально коалиционное правительство Негрина, которое с виду опиралось на целую сеть структур Народного фронта, висело в воздухе (аналогичный процесс происходил с российским Временным правительством А. Керенского осенью 1917 г.). На определенных условиях Негрина поддерживала лишь одна влиятельная сила – КПИ.

В целом режим Негрина уже вполне можно характеризовать как мягкую форму авторитаризма, причем не только на уровне правительства, но и на местах. Как сообщал П. Тольятти, «в каждой провинции наблюдалась тенденция к созданию небольшого государства в государстве и к подчинению масс местным властям административными мероприятиями путем устранения всяких форм демократии»[1537]. Гражданское общество было ослаблено, хотя и не разрушено, но продолжало протестовать против каждого нового шага по усилению автократии. Власти уже могли игнорировать большинство таких протестов или характеризовать их как «капитулянтство» (универсальное клеймо тех дней).

16 августа 1938 г. правительство покинули Айгуаде и Ирухо – они не выдержали наступления Негрина на права автономий, прежде всего – установление центрального контроля над военной промышленностью Каталонии. Возмущение автономистов и даже Асаньи вызвали и другие меры, направленные на усиление власти военного министерства, а также намерения премьера провести казни диверсантов и шпионов (не было уверенности, что все подозреваемые были действительно виновны). Негрин угрожал отставкой, если его предложения не будут утверждены, Асанья склонялся к тому, чтобы поручить формирование правительства Бестейро, но под давлением коммунистов отказался от этого шага, означавшего курс на капитуляцию. Действительно, было уж совсем глупо менять курс в этот момент, когда был неясен исход сражения на Эбро и европейского кризиса вокруг Чехословакии.

С согласия Москвы коммунисты с апреля 1938 г. довольствовались одним местом в правительстве, чтобы не раздражать Запад. Правда, с августа Каталонию в кабинете представляла ОСПК. А вот в силовом блоке коммунисты продолжали удерживать важные позиции – в офицерском и комиссарском корпусе. Они фактически руководили военным министерством, коммунист М. Фернандес возглавлял корпус карабинеров. Однако Негрин заботился о том, чтобы СИМ осталась под его контролем. С середины 1938 г. «взаимодействие НКВД с испанскими службами… начало разлаживаться»[1538]. Это говорит о том, что Негрина волновали перспективы «народной демократии», что не значит, будто Негрин готовился именно к схватке с коммунистами. Его по‑прежнему устроило бы слияние КПИ и ИСРП в одну партию. Но он предпочитал возглавить эту партию, а не быть исключенным из нее после победы. А для этого не мешало иметь силовые козыри. Союз Негрина и коммунистов не был основан на доверии, но их стратегия была предельно близкой. Они стремились к созданию нового государства, где за демократическим фасадом выстраивается сильное правительство, опирающееся на силовые структуры. В то же время и «партия мира» пока сохраняла влияние. Негрин учитывал это, но его «мирные инициативы» в это время не были рассчитаны на отклик с другой стороны фронта.

1 мая 1938 г. Негрин выступил с 13 пунктами программы правительства. Документ уже не исходил из неизбежности военной победы и предлагал решить вопрос о послевоенном устройстве Испании путем плебисцита. Правительство гарантировало право частной собственности и обещало компенсации иностранному капиталу. Негрин предлагал отказаться после войны от репрессий. По существу эта позиция стала первым предложением компромисса Франко, сделанным в завуалированной форме. Впрочем, среди пунктов были заведомо неприемлемые для Франко: провозглашение Испании народно‑демократической республикой, аграрная реформа, свобода совести и др. Эту речь, как и дальнейшие инициативы подобного рода, Франко оставил без ответа. Он видел, что время работает на него. Так было всегда, кроме короткого периода Чехословацкого кризиса.

Date: 2015-11-15; view: 276; Нарушение авторских прав