Куда молдаванину податься.

Костин – юрист, его специальность государственное право. Поэтому хотелось вызнать мнение доки по поводу скандальных слухов о скором воссоединении территорий по обе стороны Прута. Вопрос будоражил мирян: им пугали, им играли, им засерали мозги.

В начале девяностых неопределенность будущего тревожила не только «русскоговорящих», но и коренное население. Особенно тех, кто помышлял или уже занимался предпринимательской деятельностью. Сказано: хозяйство вести – не штанами трясти. Людям от бизнеса важно наперед знать, с кем придется иметь дело: то ли со стабильным государством, готовым постоять за своих сограждан в любой точке земного шара, то ли быть гражданами второго сорта в стране, которая сама еще в раздумье – не знает куда идти.

Николаю Харитоновичу тоже не дает покоя эта занозистая проблема.

– Тут только два пути, – говорил Костин, потирая висок. – Первый – аннексия, отторжение. Второй – плебисцит по поводу добровольного слияния земель. Но я уже говорил и повторяю снова, – борясь с головной болью, молвил мэр, – этот вопрос не будет иметь в народе положительного мнения. Молдаване будут за свою независимость стоять насмерть.

Так рассуждают здравомыслящие. И, разумеется, те, кого всерьез беспокоит судьба родины, а не корысть и не рвачество. Всенародный опрос – реальный шанс сохранить целостность Молдовы, причем в первозданных границах. Опасение оказаться в стальных объятиях Румынии отпугивало, с одной стороны, гагаузов, с другой – жителей Приднестровья. Никто, даже самые оголтелые радикалы из стана НФМ не сомневались, что 87–90 процентов населения проголосует за полную независимость «царэ» (страны, царства), но отнюдь не в пользу лукавой идеи «всерумынского» союза. Вот чего боялась фронда, присвоившая себе титул «соль земли».

Известно намерение президента Снегура подтвердить независимость республики не большинством голосов скандального депутатского корпуса, а всем народом – поголовно. И потому умолял парламент «как можно скорее принять закон о референдуме». И таким образом определиться окончательно: жить ли Молдове самой по себе или же под протекторатом старшего брата, живущего на правой стороне Прута?

Впрочем, вопрос о старшинстве достаточно спорный. Стаж государственности Молдовы в несколько раз превосходит румынский показатель. Дело не только в примате первородства. У народа крепкая память. Старшее поколение молдаван еще не забыло довоенные годы, прошедшие под эгидой румынской короны. Тяжкое было времечко, не приведи Господи! Попрание гражданских прав, унижение человеческого достоинства было делом обыденным. Полномочными представителями «королевского двора» выступали жандармы всех чинов. Их аргументы стали даже достоянием фольклора. В народных песнях запечатлен бармалейский образ начальника (примаря), которого боялись даже бешеные собаки. Действительно, королевские назначенцы имели власть неограниченную и пользовались оною безотчетно, как заблагорассудится. Как правило, это обретало форму дикого самодурства. Палка, зуботычина, разорительный штраф, холодная камера и взятка, – вот символы румынской административной машины.

Коренной комратчанин (отец моего друга и соклассника Кости Пеева) бадя (дядя) Костакэ под настроением бывало рассказывал о том, как жилось при румынах. Уличным начальником был у них некто Избындэ – дуролом, солдафон. Он не выносил не только пререканий, но даже рассуждений из уст своих подопечных. Примарь требовал, чтобы жители околотка при встречах отдавали честь. А на любой вопрос отвечали по‑армейски: «Так точно!» или «Никак нет!» К рассуждающим, а тем более к спорщикам Избындэ применял меры административного воздействия, вплоть до ареста или крупного денежного штрафа.

Вот так «по‑братски» правили своей провинцией «братья» с правого берега Прута. Продолжалось это до сорок четвертого года включительно. Под сокрушительной мощью советских войск вся эта шушера вместе с гитлеровцами ретировалась на свою сторону. Но, похоже, наследникам примаря Избындэ неймется. В более поздние времена мне приходилось общаться с гражданами Румынии. У многих осталось представление о Молдове как о чем‑то среднем: между сказочным Эльдорадо и страной дураков, где цивилизованным господам можно жить не только безбедно, но и от души потешаться (дурачиться) над туземцами.

А молдаване не так и просты. Старшее поколение не забыло старых обид. Колхозников помоложе беспокоит другое: не возвратятся ли в их край те, кто когда‑то присвоили себе лучшие земли? Поговаривают, вроде бы те хозяева сохранили старые документы с королевскими символами, которые по сей день не утратили юридической силы. Тревожатся и горожане. Вызывает отвращение жизнь с ощущением гражданской второсортности.

Все это разговорчики на обывательском уровне. С высоких трибун об этом помалкивают. А в душе простолюдинов свербит: «Куда же молдаванину податься?» Ответ может дать только всеобщий плебисцит. Однако мнением народа – с кем и как жить? – никто не интересовался ни в 1918 (когда Бесарабию «подарили» Румынии), ни в 1940‑м, когда произошла рокировка в обратную сторону. Все решали политики – не одна кучка, так другая. Между тем, уже летом девяностого года в воздухе носилось предчувствие надвигающей беды. И мой собеседник, ученый‑юрист Н. Костин сказал на прощанье:

– Наши политики‑невидимки скоро выйдут из подполья. И тогда при свете дня вы узрите многих своих знакомых.

Через день утром я ехал на работу в свой офис (в Доме профсоюзов) и услышал от уличного торговца газетами о гвоздевом материале свежего номера «Коммерсанта»:

– Наш Мирча Друк обещает молдаванам Ольстер и Карабах!

Я купил бульварное чтиво. Бросилось в глаза залихватское интервью премьер‑министра. Читаю: «Наши русские братья напоминают мне аосовцев в Алжире или белое меньшинство в Южной Африке. Мой им совет: не играть с огнем! Эти люди должны считать за честь для себя здесь жить и работать, а не защищать такие символы, как „серп и молот“. Мы не хотим ливанизации Молдовы и бейрутизации Кишинева. Но молдаване готовы идти до последнего и не отступить. Если же наших объяснений не примут, тогда будет Ольстер или Карабах».

Так вот он, кто исподтишка подхлестывал страсти уличной толпы. От ультиматума к терроризму был один шаг. Сигнал прозвучал (после переговоров с Москвой, о которых говорил Пушкаш). И начались бурные кишиневские страсти.

Погожим майским утром определенного сорта молодежь – только‑только тогда входило в обиход слово «боевик» – околачивалась около памятника господаря Молдовы Стефана Великого. Полупьяные, развязные хулиганы задирали прохожих. На площадь вышла из театра группа ребят. Они живо обсуждали спектакль, не подозревая, что своим поведением раздражают демократически настроенных бойцов. Особенно не понравился их компании Д. Матюшкин – рослый, симпатичный паренек, студент технологического техникума бытового обслуживания. На нем и решили молодчики испытать свою силу. Налетели, как коршуны. Били чем попало. Когда поняли, что жертва уже не шевелится, мгновенно исчезли. Несчастного подобрала военная «скорая помощь».

Дмитрий Матюшкин скончался в больнице. Убийц не нашли. Хотя на этом горячем пятачке милиция дежурит круглосуточно. А кого караулят и кого защищают? Горожане уже догадывались, что стражи порядка заодно с боевиками. Этот печальный случай у памятника был тому подтверждением.

Гибель невинного подростка всколыхнула стольный град. В трудовых коллективах, в микрорайонах, во дворах прошли стихийные митинги. Горожане гневно требовали от властей остановить вал преступности. Даже наивные люди понимали, что криминал имел национальную окраску и определенную политическую подоплеку. Об этом уже не шептались по углам и на кухнях, кричали во весь голос с импровизированных трибун. Но чиновники продолжали свою игру: изображали из себя непонятливых, делали вид, будто вокруг ничего особенного не происходит. Короче, придуривались, тянули резину. Тем самым давали подпольщикам, деструктивным силам время, чтобы организоваться и как следует вооружиться. Меньше чем через год «люди Друка» перешли от лозунгов и криков к делу: захватили командные высоты во властных структурах и прямо сходу обрушили боевую мощь на упрямое Приднестровье. Немного погодя пошли «крестовым походом» против ершистых гагаузов. Кровищи с обеих сторон пролито было немерено. А чего добились? Только народ ожесточили.

А казалось, никто не хотел воевать. Но неведомые силы сталкивали мирных людей лбами, и они начинали бычиться. В то же время по эфиру, в печати распространялась оголтелая деза (дезинформация): все зло исходит от «коммуняк». Они‑де под сурдинку настраивают массы против демократов, которые хлопочут о благе народа.

В это время как раз и нагрянул в Вулканешты Федор Саркисян со своими присными. Бедолаги еле ноги унесли.

Date: 2015-11-15; view: 282; Нарушение авторских прав