Из письма Рихарда Вагнера Матильде Везендонк

9 июля 1859 года

По крайней мере каждый второй день, который я провожу за работой, приносит мне глубокое удовлетворение тем, чем я занимаюсь. Между двумя удачными днями нет‑нет да случается один менее удачный, поскольку, работая без сна и отдыха, я трачу почти все свои силы. В этот раз я не боюсь, что вдохновение покинет меня на последней ноте… Вчера на прогулке я написал песню по этому поводу. Вот она:

В Швейцерхофе, Люцерна,

вдали от родного очага,

умерли Тристан и Изольда –

так печален он и так она прекрасна:

они умерли свободными, умерли,

вкусив яд блаженства,

в Швейцерхофе, Люцерна.

Слухи о несравненном теноре из Мюнхена разлетелись по Карлсруэ еще до моего приезда. После нескольких сольных концертов директор театра решил, что я достоин большего, и поручил мне петь партию Фиделио в опере Бетховена. Я никогда не забуду день моего дебюта. Мой голос поднимался ввысь и парил под сводами театра.

Критики восхищенно перешептывались после каждого моего выхода.

Когда в зале зажглись свечи, слушатели вскочили с мест и почти двадцать минут купали меня в овациях. Премьера закончилась тем, что весь зал начал произносить хором мое имя. Невероятный успех! С тех пор он преследовал меня повсюду. На следующий день публика толпилась у билетных касс. Первоначально мы намеревались дать двадцать спектаклей, но потом их количество увеличили до сорока, испугавшись, что толпа поклонников разнесет театр по кирпичикам. Мое жалованье утроилось.

Оказавшись в Карлсруэ, я продолжил охоту на женщин. Но Карлсруэ был несравненно меньше Мюнхена, поэтому мне стало сложнее убивать не возбуждая подозрений жителей. Телесное сладострастие усилилось чревоугодием. После ужасного поста в доме тети Констанции в дни, предшествовавшие попытке самоубийства, я получал все больше наслаждения от еды и поглощал пищу в огромных количествах. Я был ненасытен во всех отношениях. Вскоре я начал полнеть: казалось, будто каждая женщина, которую я убивал, отдавала мне частицу своего тела.

Начинался 1856 год. В это время я, девятнадцатилетний юноша, стал одним из самых знаменитых певцов в одном из самых известных театров Германского союза. Дирекция театра решила доверить мне партию первого тенора в «Лоэнгрине», бессмертном произведении непревзойденного гения, творца немецкой оперы. Мне хватило двух недель, чтобы выучить партитуру. Пианист придворного театра, с которым я репетировал, не верил своим ушам. Его бесхитростная восторженная лесть мигом разнеслась за кулисами и послужила упрочению моей репутации.

Через два месяца начались репетиции на сцене. Сначала шла драматическая часть, без музыки: каждый шаг певца на сцене, жесты, мимика, распорядок выходов были расписаны с точностью швейцарских часов. Потом мы провели четыре репетиции с оркестром, с которым нам предстояло появиться на премьере.

Мои коллеги, исполнявшие роли короля Энрике, Эльзы Брабантской или герцога Годофредо, не могли сдержать изумления – мой голос был самым совершенным из тех, что они когда‑либо слышали. Критики написали в газетах Карлсруэ что после Фиделио опера с моим участием просто обречена на успех. В статьях меня превозносили как гения оперы. «Лоэнгрин», писали они, превзошел самого себя.

Наступил день премьеры. День моей славы. Я мог почувствовать ее, мог прикоснуться к ней. Свет в зале погас, и я ощутил невероятное умиротворение. Я вступил в первой сцене, потом еще один выход, и другая ария, завершившая второй акт, потом третья… Дворяне и коммерсанты откинулись на спинках кресел. В их взглядах кроме восторга сквозило самодовольство. Завтра, раздуваясь, как индюки, они расскажут, что слышали самого Людвига Шмидта фон Карлсбурга, великого Людвига Шмидта фон Карлсбурга, и его голос был прекрасен как никогда. Флюиды обожания распространялись в воздухе. Я слышал нетерпеливое трение рук о поручни кресел и знал, что вскоре они взорвутся в неистовых овациях. Я наполнил театр звуками земли, прошедшими через горнило моего голоса.

Когда опустился занавес, публика поднялась с мест и хлопала не переставая. Мой голос сообщал их невежественным душам, что ощущает певец, лишенный сердца. За многообразием звуков таилась бездна. Все актеры, один за другим, срывали овации, каждый выход сопровождался новой бурей аплодисментов, но, когда я, исполнитель роли Лоэнгрина, последним появился на сцене, неистовый шквал оваций перехлестнул через край, вырвался из окон придворного театра Карлсруэ и наводнил город. Невозможно представить себе высшего признания моего таланта!

Я смотрел на публику, отец, и изображал благодарность. Но на самом деле в тот момент мной владело иное чувство – гордыня падшего ангела, дьявольская гордыня.

Я смотрел в их радостные лица и думал: «Да, сегодня вы поклоняетесь мне как божеству… Невежды! Вы рукоплещете убийце ваших дочерей, наследнику Тристана, пожирающему жизни ваших жен и дочерей. Вы возносите на пьедестал голос, который перемелет ваши тела в муку. В этом голосе вечно живет звук, который отберет у вас ваши жалкие жизни, как только я этого пожелаю… Глупцы! Профаны! Так падите передо мной, падите перед Господом, который даст вам жизнь вечную!»

Date: 2015-10-19; view: 385; Нарушение авторских прав