Глава 4. Толпы и либидо

I.

Замечания предыдущей главы носят предваряющий характер. Они означают, что большинство изменений, красочно описанных различными наблюдателями, сводятся к одному и тому же: упадку психической жизни в толпе. Я напоминаю некоторые его проявления. Сознательная личность каждого стирается, верх берет эмоциональность. Толпа имеет тенденцию переходить к действию, в действиях выражать идею, овладевшую умами. Идеи и чувства всех ориентированы в одном направлении: толпа обладает психическим единством.

Примем это. Теперь речь идет о том, чтобы это объяснить. Каковы причины, побуждающие людей претерпевать глубокие изменения, когда они окружены другими людьми или составляют часть группы? Почему мы делаем своими, не желая и не зная этого, мнения и чувства наших друзей, соседей, вождей, сограждан? Почему, будучи людьми, разными и несхожими, собравшись вместе, мы стремимся стать людьми-массой, единообразными и похожими?

До сих пор психология толп объясняла эти различные проявления регрессии внушением:

"Как только массы образовались. - пишет русский психолог Бехтерев. - как только общий психический импульс их всех объединил, тогда внушение и взаимное внушение становятся решающим фактором для всех последующих событий."

Но является ли внушение объясняющим понятием? Представляет ли оно собой явление первичное, ни к чему не сводимое, причину психических реакций любого человека? Мы с уверенностью можем сказать, что оно является определяющим фактором гипноза. Почему? Просто потому, что большинство людей более или менее внушаемы. Отсюда со всей очевидностью вытекает их естественная склонность к тому, чтобы позволять на себя влиять, выполнять данный им приказ и переходить от состояния бодрствования в состояние сна. Факты остаются фактами, о них говорят клинические наблюдения, лабораторные опыты или статистика. И эти факты позволяют нам утверждать одно: внушаемость - это свойство всех социальных существ, так же как тенденция падать вниз - это свойство тел, имеющих вес, или воспроизводство - это свойство живых существ.

Установить, что какое-то качество имеет общий характер - значит сделать важное открытие. Однако это означает лишь описать его, а не объяснить. Открыть, что все тела имеют тенденцию опускаться, а не подниматься или ориентироваться влево или вправо - значит определить природу тел как имеющих вес. Это не объясняет, ни почему они падают, ни согласно какому закону. Нужно еще понять силу гравитации и сформулировать закон Ньютона. Приступая к разрешению загадки внушения, Фрейд верно замечает, что к этому моменту внушение уже было описано и показан его всеобщий характер.

"Но мы все еще не располагаем объяснением относительно природы внушения, то есть условий, при которых можно подвергнуться воздействию без всякой логической причины."

Я процитировал этот отрывок, чтобы напомнить, что с того времени, когда внушение было точно описано и доказана его эффективность, до той поры, когда Фрейд заинтересовался психологией масс, его применяли понемногу повсюду, не понимая механизма. Короче говоря, не было продвижения ни на йоту. А в научной сфере повторять одни и те же вещи - значит отступать. В этом случае внушение остается просто словом, скрытым свойством, как бы снотворным действием наркотика. Этого можно избежать. И для того, чтобы объяснить то, что связывает людей, составляющих толпу, а также те психические изменения, которым они подвергаются, Фрейд без лишних оговорок предлагает понятие "либидо".

В более конкретном варианте это понятие лучше известно в качестве ядра сексуальной любви. Оно охватывает и синтезирует все разновидности любви - любовь к самому себе, к детям, своим близким, своим идеям и так далее. Это слово, как и сам предмет, внушает страх. Особенно когда речь идет об определении природы связей, объединяющих людей в толпе, и цемента этих социальных отношений. Тард, как известно, тоже предчувствовал это. Он признавал, что в основе любой ассоциации лежит любовь, сексуальная или нет, симпатия одного человека к другому. Но Фрейд подходит к этому систематически. Он делает из либидо объяснительный принцип коллективной психологии.

Он не намерен отступать перед противодействием, которое он ожидает встретить. Тем более он не принимает сомнительного компромисса, заменяющего те откровенные слова, которые обозначают это явление, на слова "с душком" или, наоборот, изящные. В этом и состоит установка других ученых, избегающих подлинного термина и ему советующих поступать также:

"Я и сам мог бы с самого начала делать то же самое, - поясняет он, - благодаря чему избежал бы немалого числа возражений. Но я не сделал этого, так как не люблю малодушно отступать: сначала поступаются словами, а кончают тем, что поступаются делами... и, наконец, тому, кто умеет ждать, не надо идти на уступки."

Приходится думать, что большинство не умеет ждать, когда видишь, с какой стремительностью слово "либидо" испарилось из языка сегодняшнего психоанализа, потерявшись и растворившись в облаке парафраз, от латинских до математических.

Продолжим мысль Фрейда: именно под воздействием импульса любви образуются связи между людьми. В любых отношениях, с виду нейтральных, абстрактных и безличных, как те, что связывают солдата и офицера, верующего и священника, студента и преподавателя, одного работника с другим, кроются сильные и, разумеется, очень смутные эмоции, действующие без нашего ведома. Они наиболее могущественны там, где мы меньше всего это осознаем. Либидо образует суть души толп. Это сила, поддерживающая единство толпы и укрепляющая ее сплоченность, поскольку необходимо, чтобы такая сила существовала.

Именно либидо действует и в отношениях между гипнотизером и гипнотизируемым как причина внушения. Врачи и психологи предпочитают ее игнорировать, стыдливо прикрывать вуалью науки.

"То, что могло бы соответствовать любовным отношениям, скрыто у них за ширмой внушения."

Мы и в самом деле присутствуем здесь при очень странном повороте. На протяжении целого века, начиная с Месмера, вначале враги животного магнетизма и затем гипноза уверяли, что в действительности существуют лишь ловкие трюки, фокусы, шарлатанство. И что под прикрытием терапии пытаются скрыть сексуальные отношения между врачами и пациентами или пациентками. Что это злоупотребление влюбленной доверчивостью женщин. Тогда как сами приемы гипноза ничуть не эффективны. Магнитизеры и гипнотизеры яростно опровергали эти обвинения. Они, напротив, подчеркивали безличный, объективный и несексуальный характер своих методов.

Вот что, с одной стороны, говорит Фрейд: противники животного магнетизма и гипноза правы. Внушение не играет никакой роли, любовные отношения - это все. Пусть же спадут маски и прикрытия. Прекратим подвергать цензуре действительность, чтобы узнать ее немного лучше, чем прежде. А с другой стороны, сам Фрейд возражает своим противникам, заявляя: вместо того, чтобы подвергать цензуре либидо или просить меня сделать это, признайте лучше, что это вещь необходимая, фундаментальная и имеющая научное значение. И только благодаря ему врач или психолог могут действовать. В этом отношении, как и в любых других, оно позволяет устанавливать социальную связь.

II.

Чтобы понять действие либидо, нужно переместиться в строгий научный контекст. Обычно допускается, что человек по сути своей - существо общественное. Ему приписывают естественную склонность объединяться с другими людьми, чтобы удовлетворять свои нужды, работать и созидать. Но психология толп так не считает. Согласно ей, люди, напротив, имеют антисоциальные наклонности, которые препятствуют объединению. Любая группа или любая толпа, чтобы установить длительную социальную связь, должна преодолеть эти наклонности. Существуют две антисоциальные тенденции.

Во-первых, нарциссизм, привязанность к себе, исключительная любовь к собственному телу и к собственному "Я". Он делает человека нечувствительным к желаниям других, нетерпимым ко всему, что не есть он сам. Как это можно интерпретировать? Индивидуум хранит свое либидо для себя. Он отказывается делить его, переносить на другой объект. Самовосхищение и самоуважение не прекращают раздуваться и превращаются в тщеславие. В широком смысле этот культ тела и собственного "Я" становится исключительной любовью жителей к своему городу, членов футбольной команды к своему клубу, граждан к своей стране, французов к Франции, активистов к их партии и вождю и т.п. Действенная и восторженная симпатия к своим соотечественникам, к своему классу или к приверженцам одной идеи может обернуться антипатией, не менее действенной и восторженной по отношению к национальностям других стран, обитателям другого города, к тем, кто исповедует другую религию. Или к иностранцам, неграм, евреям.

Соединение симпатий к тем, кто составляет часть одной массы, нашей, и антипатий к чужакам имеет определенные следствия: мы считаем себя лучшими, в чем-то превосходящими других. Почему так часто мы согласны обращаться, как с людьми, лишь с теми индивидами, которые принадлежат к нашей группе, этносу, языковому сообществу, нации? Того, кто к ним не принадлежит, мы считаем меньше, чем человеком. Названия, которые дают себе многочисленные индейские племена Америки, означают лишь люди, тело, народ (навайос, апачи, юты). А греки награждали всех неэллинов именем варвары.

Безмерная гордость, с одной стороны, местничество, расизм, враждебность к чужому, классовые предрассудки, с другой, суть отравленные плоды, которые дает дерево нарциссизма. Эти плоды, имеющие вкус неприязни и презрения, мешают нам завязывать социальные отношения. Если любишь что-то с исключительной силой, уже не можешь не отбросить все отличающееся:

"Это объясняет неприязнь галлов к германцам, арийцев к семитам, белых к цветным."

Там, где любовь останавливается на себе, находит себе место ненависть к другому.

Немедленное удовлетворение желаний и инстинктов, особенно сексуальных, является вторым препятствием на пути создания общественных связей. В самом деле, эротическое влечение привлекает одних людей к другим и соединяет их. Но, как только желание удовлетворено, они снова разделяются. А, разделившись, они меняют партнера. Проблема вам ясна. Если менять объект, то есть мужчину или женщину, каждый раз, когда желание удовлетворено, то никакая стабильная связь не была бы возможной. Толпа, получившаяся в результате этого, имела бы лишь недолгое существование:

"Непосредственные сексуальные стремления, - отмечает Фрейд, - испытывают значительное понижение уровня после каждого удовлетворения и требуют нового накопления сексуального либидо, а объект, который ранее привлекал, может быть заменен другим."

Колебания желания мешают стабильности, которой требуют социальные установления и коллективная жизнь. Лишь поворот от этих тенденций, отказ от их удовлетворения могут уменьшить амплитуду колебаний. И, стало быть, побудить людей создать постоянную толпу, базирующуюся на организации и высшем идеале. Таково логическое заключение, которое можно вывести из этих наблюдений.

III.

Нарциссизм и прямое удовлетворение влечений являются двумя главными помехами при рождении коллектива, достойного этого наименования. Попытаемся понять, как они могут быть преодолены, начиная с первого. Для этого вспомним вкратце природу либидо. Гипотеза о его главенствующей роли заставляет думать о двойственности, которая обнаруживается почти повсеместно. Очевидно, что, с одной стороны, мы обладаем нарциссическим либидо, направленным полностью на нас самих, привязанным к одному объекту - нашему телу и нашему "Я", как к нашей тени, не имея возможности от него избавиться. Оно возникает посреди либидо эротического. Второе либидо находится в беспрестанных поисках другого человека, оно постоянно меняет объект, чтобы самоудовлетвориться. Любовь оплачивается любовью, говорит испанская поговорка. Таково и его правило. Оно развивается только благодаря последовательной смене объектов, то есть партнеров. Ему случается перейти границы конкретного и распространиться на всех женщин и всех мужчин, на кинозвезду, фанатиками которой становятся, или на вождя, за которым следуют. Человек, объявляющий, что готов отдать свою жизнь за кого-то другого, пожертвовать собой ради своего руководителя, декларирует и выполняет акт любви. Много признаков указывают на эту способность отдавать себя все время меняющимся объектам. Они составляют часть любовного потока, первоначалом которого является сексуальное ядро.

Если просыпается желание соединяться, эротическое либидо побеждает либидо нарциссическое. Здесь, как и при многих других обстоятельствах, любовь позволяет преодолеть препятствие нарциссизма, подавить антисоциальные, эгоистические тенденции индивидуумов:

"При добавлении эротических элементов. - пишет Фрейд, - эгоистические наклонности преобразуются в наклонности социальные. Незамедлительно устанавливается, что быть любимым - это преимущество, ради которого можно и нужно пожертвовать множеством других."

Впрочем, для него любовь - это не то чувство, которое переживается просто и естественно. Любовь не может быть так легко разделяемой, как здравый смысл. Мы очень живо сопротивляемся чувствам другого человека. Мы или презираем тех, кто свидетельствует нам свою привязанность, или презираем себя, считая недостойными их любви. Большинство человеческих существ требует от подобных им того, чего они не умеют и не могут получить. Эта неспособность делает отношения между ними очень хрупкими. Однако другого решения не существует. Любовное стремление обязывает людей преодолевать самих себя. Она формирует первую частицу способности жить в обществе:

"В развитии человечества, как и в развитии одного индивида, именно любовь раскрылась как основной, если не единственный, фактор цивилизации, определяя переход от эгоизма к альтруизму. И это верно как для сексуальной любви к женщине, с вытекающей отсюда необходимостью заботиться о том, кто дорог, так и для любви несексуальной, гомосексуальной и сублимированной на других людей, рождающейся в процессе общего труда. Также и в толпе мы наблюдаем ограничения нарциссического эгоизма, которые не проявляются вне толпы, и это настойчивое указание на то, что сущность формирования массы заключается в либидозных связях нового типа между членами массы."

Вот заявление, достаточно странное под пером Фрейда, поскольку известно, как мало он доверял спонтанному великодушию, "молоку человеческой нежности". Но не нужно обманываться словами: в конечном итоге любовь означает сексуальность. Все изменения, которые происходят внутри человека и в отношениях между людьми, носят печать сексуальности. Они не связаны, как это полагали ранее, с таинственным и ни к чему не сводимым внушением, причина их - в состоянии влюбленности, которое отрывает нас от одинокого созерцания собственной персоны в зеркале, к которому нас склоняют наше тело и наше "Я". Это же состояние определяет и толпу:

"Когда человек, поглощенный толпой, отказывается от личного и особенного в себе и позволяет воздействовать на себя другим, создается впечатление, что он делает это потому, что испытывает необходимость в согласии с другими членами толпы больше, чем в разногласии с ними: следовательно, он, возможно, делает это "из любви к другим"."

Мораль истории проста: люди живут в обществе не потому, что они сомнамбулы, а потому, что они влюблены. В обоих этих случаях, однако, они теряют голову. Мы хорошо видели результаты. Но до сих пор мы ошибались в причине.

IV.

Наблюдения, которыми мы располагаем, больше подходят для выявления роли либидо в искусственных толпах, в церкви и армии, например, чем в естественных. Существует, однако, некоторая сложность в составлении окончательного суждения о важности этой роли. Другие факторы материального порядка, власть и интерес - вмешиваются сюда, и ими не следовало бы пренебрегать. Но прелесть исследования, психологического, в частности, состоит в том, что не существует ничего окончательного. Речь идет лишь о воображаемой реконструкции на основе относительно небольшого количества фактов, подобно тому, как это делают палеонтологи, воскрешая доисторическую цивилизацию на основе анализа нескольких костей, орудий и стратиграфического обзора местности.

Искусственные толпы предстают перед нами как дисциплинированные человеческие сообщества. На одном полюсе - глава (или группа предводителей), на другом полюсе - масса. Они обнаруживают то, что нас здесь интересует,- распределение, согласно иерархии, двух категорий любовных чувств: любви к себе и любви к другим. Предводитель, согласно намечающемуся здесь объяснению, - это человек, который не любит и до определенного предела не может любить никого, кроме самого себя. Причиной этого может быть исключительная вера в свои способности, идеи и чувство превосходства. Нарциссизм у него не сдает позиций перед любыми трудностями. Его огромная любовь к самому себе, если она не проявляется явно, может даже сойти за любовь к другим. То, что Фрейд писал о вожде архаических толп, верно и для вождя в целом:

"Даже в одиночестве его интеллектуальные действия были сильны и независимы, его воля не нуждалась в подкреплении волей других. И кажется вполне логичным, что его "Я" не было слишком ограничено либидозными связями, что он никого не любил, кроме себя, и уважал других в той мере, в какой они служили удовлетворению его потребностей."

Независимый индивид, существо особенное, предводитель не нуждается ни в одобрении других, чтобы действовать, ни в их оценках, чтобы восхищаться собой. Он не нуждается в подстраховке, которую мы постоянно ждем от своих близких. Если нам нужно принять важное решение или мы просто колеблемся, выбирая фильм, чтобы провести вечер, то нам очень трудно обойтись без мнения другого человека. Вождь не пребывает в страхе потерять любовь других: друзей, коллег, сограждан. Перефразируя выражение поэта Раймона Радпге, можно сказать, что вожди - это "нарциссы, любящие и ненавидящие свой образ, а любой другой им безразличен".

Толпа, напротив, теоретически формируется из индивидов, для которых привязанность себе подобных и необходимость чувствовать себя любимыми так же, как и любить самим, - это главное. По правде говоря, они восхищаются собой и ладят с собой лишь в той мере, в какой ими восхищаются и с ними ладят. Они постоянно зависят от проявлений эротического либидо, общего для них. Если же довести это противопоставление до предельного выражения, то можно сказать, что вожди любят себя, не любя других, а люди-масса любят других, не имея возможности любить себя.

Когда государственные деятели говорят с другими о трагическом одиночестве власти, о необходимой дистанции с народом, они приподносят это как жертву, совершенную во имя всеобщего блага. Но они опрокидывают порядок вещей. Ведь именно потому, что они обладали этой способностью самодовольствоваться, обходиться без других, даже презирать их, они и достигли вершины пирамиды. И там они самоизолируются, сохраняют дистанцию в любых обстоятельствах - все это для того, чтобы еще больше насладиться этим эмоциональным изобилием в своем привилегированном положении. Югославский писатель Джилас, бывший соратник Тито, близко наблюдал его отношения со своим окружением. Они весьма показательны:

"И, однако, в опасных ситуациях, как и в моменты передышки - в опасности даже меньше, чем в моменты отдыха - Тито оставался сдержанным, непроницаемым, отстраненным. Между ним и его товарищами, и даже между ним и его супругами, особенно последними, присутствовал непреодолимый барьер. Не ров, а барьер. Он устанавливал этот барьер, существовавший у него на инстинктивном уровне и о сознании, и когда кто-нибудь приближался или угрожал ему. барьер становился заметным в немного более жестком выражении лица, в изменении глаз, выражавших презрение или раздражение, в резком ответе."

Мы знаем или думаем, что знаем, почему Тито отказывался от разделенности эмоций, от любых взаимных чувств, от риска видеть других приближающимися к нему. Его собственный нарциссизм требовал этого. В самом деле, как поставить себя на их уровень, как их любить? Ведь он был способен любить только самого себя. В этом барьере нет ничего исключительного. Мы сталкиваемся с этим каждый день, когда имеем дело с людьми нарциссического типа, или, как их называют в обыденной речи, с эгоцентриками, эгоистами.

Мы возвращаемся к идее распространенной, но следствия которой, по-видимому, остаются непризнанными. Потому что, если эта идея приемлема, мы сталкиваемся со следующим парадоксом. В принципе толпы формируются из индивидов, которые, чтобы участвовать в толпе, победили свои антисоциальные наклонности или пожертвовали любовью к себе. Однако в центре находится единственная личность, сохранившая эти наклонности даже в преувеличенном виде. По странному, но объяснимому воздействию связи, которая их объединяет, массы не расположены признавать, что они отказались от того, что их предводитель сохраняет нетронутым и что становится центром их внимания, то есть любовь к себе.

Одним словом, они не хотят признать, что здесь находится источник их зависимости, который иссяк бы, если бы они умели сохранять то, в чем привыкли себе отказывать. Не правда ли, есть глубокий смысл в следующем утверждении Робеспьера: "Чтобы любить справедливость и равенство, народ не нуждается в великой добродетели, ему достаточно полюбить самого себя!". Все вожди символизируют собой этот парадокс присутствия антиобщественной личности на вершине общества - так как, у кого нет нарциссизма, у того нет и власти.

V.

Все эти замечания дополняют то, что мы уже знаем из психологии масс: вождь - основа искусственных толп. Члены этих толп влюбленно относятся к нему. Согласно Фрейду, в армии и церкви каждый индивид связан либидозными отношениями с руководителем: Христос, высший руководитель, с одной стороны, и все члены группы- с другой. Но эти отношения находятся под постоянной угрозой, и мы знаем почему. Во-первых, из-за риска, что будет раскрыт парадокс, на который мы только что указали, из-за разоблачения того, что эти связи не взаимны. Во-вторых, среди членов толпы распространяется подозрение, что вождь благосклонен к одним в ущерб другим, что он любит одних больше других. Мораль, которая является сладкой помадкой, вылитой на реальность, недостаточна, чтобы успокоить эти страхи. Люди считают себя равными между собой и хотят, чтобы с ними обращались, как с равными. Это разделяемое всеми стремление порождает иллюзию, что их будут любить взаимно, не делая различий.

Каждый любит вождя, вождь любит их всех и не покровительствует никому в особенности:

"В церкви (мы берем в качестве модели прежде всего католическую церковь) как и в армии, имеющих, впрочем, некоторые различия, царит одна и та же иллюзия, иллюзия присутствия. видимого или невидимого, лидера (Христос в католической церкви, главнокомандующий в армии), который любит равным образом всех членов этого сообщества. Все остальное увязывается с этой иллюзией; если бы она исчезла, армия и церковь не замедлили бы распасться в той мере, в какой это допускалось бы внешними ограничениями"

Любовь, либидозная связь - это их цемент, фактор их соединения и жизнеспособности. Церковь сознает это. Она представляет христианскую общность как обширную семью. Верующие в ней - братья в любви, оживляющей Христа, и взамен он сам или его представители свидетельствуют им эту любовь. По отношению к каждому христианину, составляющему толпу, он находится в позиции старшего брата: он заменяет им отца. Именно это объединяет верующих между собой. В армии также предполагается, что командир представляет собой отца, который одинаково любит всех своих солдат. Так оправдываются их товарищеские отношения. То же, бесспорно, можно сказать и о партии: связь, которая соединяет каждого ее члена с вождем, с Лениным или с Де Голлем, например, служит, для связи этих членов между собой.

Итак, можно утверждать, что либидо указывает путь для объяснения великих феноменов психологии толп. Мы его проследили. Это, во-первых, единство, объединяющее и удерживающее людей вместе. Единство эротического порядка, существующее на разных уровнях. Во-вторых, подчинение толпы вождю, вызванное тем фактом, что она отказывается от любви к себе и обнаруживает преобладание любви к другим. Но это подчинение остается хрупким и подверженным угрозе, так как вождь даром получает от толпы ту привязанность, в которой он ей отказывает или которую неспособен дать взамен. Чтобы сгладить это несоответствие, действительную невзаимность между обоими полюсами социальной иерархии превращают в иллюзорную взаимность. Тогда люди воображают себе, что получают взамен эквивалент того, что отдают. В эмоциональной экономике общества, как и просто в экономике, неравный обмен приобретает видимость равного. Каждый думает, что получает плату за свои чувства, что ему платят за его любовь, тогда как на деле ничего этого нет. Но иллюзия справедливого распределения эмоций поддерживается самой природой либидо, которое имеет этот взаимный характер:

"И сегодня людям, составляющим толпу, необходимо знать, что самому вождю нет нужды никого любить - он наделен природой властелина, его нарциссизм абсолютен, но он полон уверенности в себе и независим. Мы знаем, что любовь сдерживает нарциссизм, и нам было бы легко показать, что благодаря этому она способствует прогрессу цивилизации."

Двойная и единая природа либидо, то есть любви, бесконечно увеличивает ее возможности. В толпе люди, можно сказать, переполнены обилием эмоциональных связей между собой и своим вождем. Когда они в одиночестве наслаждаются спокойствием и безопасностью, распоряжаясь своими чувствами, они могут рассуждать, доказывая независимость суждения. Как только кто-то захватывает их эмоции, их интеллектуальная деятельность снижается. Тогда наблюдаются чрезмерная доверчивость, экстремальные порывы. Их переменчивость материализует интенсивный и заразительный характер любовных импульсов. Всякое неуместное излияние этих последних приобретает вид насилия. Оно пугает. И толпы внушают страх, в этом нет почти ничего удивительного, так как они вновь воскрешают перед нами архаическое прошлое.

"Все эти свойства, - пишет Фрейд, - и другие, аналогичные им, которым господин Ле Бон дал столь впечатляющее описание, представляют собой, без сомнения, регрессию психической деятельности к предшествующей фазе, которая не удивляет нас, когда мы ее находим у ребенка или у дикаря."

Явно наметилось продвижение вперед. Чтобы понять это описание, мы располагаем теперь объяснением. После того, как мы узнали "как", мы получили представление о "почему", как бы приблизительно оно ни было. Сексуальность, более или менее непосредственная, кажется причиной, которая легко затмевает сознание, играет с его засовами, открывает дверь самым древним и самым антисоциальным импульсам. Но в конечном итоге она также оказывается единственной силой, способной победить эгоизм, намагнитить противостоящих друг другу индивидов. Она собирает их в толпу, где, как в ссоре влюбленных, все кончается объятием.

Date: 2015-10-19; view: 300; Нарушение авторских прав