III. Законодательная пропаганда

Государственное руководительство и церковное пастырство воспитали в древнерусском человеке две совести: публичную — для показа согражданам и приватную — для себя, для домашнего обихода. Первая требовала наблюдать честь и достоинство звания, в каком кому привелось состоять; вторая все разрешала и только требовала периодической покаянной очистки духовником хотя бы раз в год. Эта двойственность совести много затрудняла успехи промышленности в России. На посадских торгово‑промышленных людях лежало тяжелое тягло «по торгам и промыслам»; они оплачивали прямым налогом свои городские дворы и промысловые заведения, вносили пошлину в 5% с торгового оборота и несли ответственные безмездные службы по нарядам казны. По Уложению всякий, промышляющий в городе, обязан приписаться к городскому тягловому обществу или участвовать в городском тягле. Но привилегированные классы, служилые люди и духовенство, особенно богатые монастыри, вели беспошлинную торговлю, стесняя купеческий рынок, и без того тесный при господстве натурального хозяйства и бедности сельского населения. При своей гражданской недобросовестности эти классы, не стыдясь промысла, не гнушаясь званием, свысока, с пренебрежением смотрели на торгашей, как на «подлое всенародство», наклонное к обману, к обмеру и обвесу, порокам, помощью которых изворачивались в своем трудном положении многие из торгового люда. В записках иностранных наблюдателей плутовство московского купечества стало общим местом на тему: не обманешь — не продашь. Между тем на земских соборах XVII в., например, в 1642 г., как и в сословных совещаниях с правительством, видели мы, торгово‑промышленные люди в лице своих выборных представителей являются единственным классом русского общества, в котором еще светился политический смысл, пробивалось гражданское чувство, понимание общего блага. У Посошкова, крестьянина‑промышленника, успевшего подумать о многом, о чем не умели думать высшие классы, звучит заслуженное чувство профессиональной досады, когда он пишет, что торгуют дворяне, бояре и их дворовые, офицеры, церковные причетники, приказные люди, солдаты и крестьяне, и торгуют беспошлинно, отбивая хлеб у тяглого торговца. Русским купцам приходилось вести тяжелую конкуренцию с опытным и сплоченным иноземным купечеством, покровительствуемым подкупными московскими властями. Пора, желчно замечает Посошков об этих иноземных купцах в Москве, пора им отложить свою прежнюю гордость; хорошо им было над нами ломаться, когда наши монархи сами в купеческие дела не вступались, а управляли бояре. Иноземцы, приехав, «засунут сильным персонам подарок рублев во сто — другое, то за сто рублев сделают они, иноземцы, прибыли себе полмиллиону, потому что бояре не ставили купечество ни в яичную скорлупку; бывало на грош все купечество променяют». Петр был, вероятно, очень доволен этими строками, если читал сочинение Посошкова, для него и написанное. Все время своего царствования он проповедовал в России о достоинстве, «честности» и государственной пользе ремесленных и промышленных занятий, настойчиво провозглашал в своих указах, что такие занятия никого не бесчестят, что торги и ремесла столь же полезны для государства и почетны, как государственная служба и ученье. Вероятно, не один дворянин поморщился, прочитав в указе о единонаследии, что обделенные отцовской недвижимостью кадеты не будут праздны, а принуждены будут «хлеба своего искать службою, учением, торгами и прочим», и этого не ставить ни в какое бесчестие им и их фамилиям ни словесно, ни письменно. В кабинетный свой дневник законодательных предположений рядом с капитальными преобразовательными замыслами Петр заносил и меморию о посылке в Англию для учения делать сапоги, слесарные работы и пр. В 1703 г., когда основывался Петербург, он велел строить в Москве рабочий дом для праздношатающихся и при нем завести различные ремесла, а в 1724 г., когда он слыл уже одной из великих держав в Европе, он велел учить незаконнорожденных всяким художествам в устроенных специально для того домах в Москве и других городах. Мысль положить ни в чем неповинные плоды греха одною из основ русской буржуазии, очевидно, впервые пришла в голову не екатерининскому дельцу И.И. Бецкому, автору проекта о создании в России среднего чина людей из питомцев и питомок Воспитательного дома. При тогдашнем складе понятий и вкусов надобно было обладать известной силой мысли и гражданской смелостью, чтобы самодержавному солдату и мастеровому в законодательных актах пропагандировать буржуазные идеи, казавшиеся тогда столь мало достойными внимания серьезного законодателя. Промышленное предприятие, обдуманно начатое и умело поведенное, Петр признавал государственной заслугой, потому что оно увеличивало количество полезного народного труда и давало хлеб голодным людям. Здесь фискальный инстинкт Петра углублялся до понимания коренных основ гражданского общежития. После, в философское царствование Екатерины II, Петру много досталось от опрятных и изящных людей вроде княгини Дашковой за то, что он тратил свой державный досуг на ремесленные и торгово‑промышленные пустяки. Они были бы снисходительнее, если бы помнили, что Петру приходилось выписывать из‑за границы мастеров, которые научили бы его подданных лесовиков делать метелки и коробки, и что русское духовенство в своих 700‑летних заботах о спасении русских душ не завело школы дешевой, доступной для деревенского народа и пристойной иконописи. «Где надлежало голову, глаза да уста написать, то тут одни точечки наткнуты — да то и образ стал», — пишет Посошков про деревенских иконописцев своего времени.

Date: 2015-10-19; view: 289; Нарушение авторских прав