Общий взгляд

Наименее благоприятным условием для устройства управления в Московском государстве представляется отношение, в какое стал московский государь к главному своему правительственному орудию, к боярству. Этот класс был наиболее ревнивым и упрямым хранителем удельных преданий и предрассудков, принесенных им в Москву и столь здесь неприятных по многим еще свежим воспоминаниям. Эти предания и воспоминания не обещали дружной совместной работы в устройстве московского управления. Отношение, установившееся между обеими сторонами, как мы видели, если не было прямой и открытой борьбой, то может быть названо глухим антагонизмом или «нелюбьем», как говорили в старину. Московское государство строилось, когда это нелюбье укоренялось все глубже, превращалось с обеих сторон в дурную политическую привычку, а в царствование Грозного со стороны дурного царя грозило перейти в анархию. Отразилось ли столь неестественное отношение хозяина, главного государственного строителя, к его ближайшим сотрудникам на самом строении государства, на его ходе и характере? Этого не заметно. Государственное управление образовывалось, действовало и преобразовывалось; руководили этим делом государь и его бояре; но ни в образовании, ни в деятельности правительственных учреждений не уцелело явственных следов разлада, разделявшего строителей. От деятельности московского управления в XVI в. осталось значительное количество документов; изучая их, и не подумаешь, что политические силы, направлявшие эту деятельность, не всегда ладили друг с другом. Раздор шел где‑то за кулисами управления. В кремлевских дворцовых палатах, на московских боярских подворьях, в литературе раздавались обоюдные жалобы или обвинения противников, проповедовались различные политические теории, составлялись планы побега за границу, изучались родословные, чтобы тенями действительных или вымышленных предков вроде Августа Кесаря оправдать свои политические помыслы или притязания, — словом, спорили, сердились, размышляли, и доказывали. При царе Иване и московская площадь стала свидетельницей этой политической размолвки: много боярских голов, нередко целыми семьями, положено было здесь на плаху. Но на деловой правительственной сцене все оставалось тихо; в канцеляриях, в приказах, не спорили и не рассуждали, а распоряжались и писали, всего больше писали. Здесь шла ровная, бесшумная работа, направлявшаяся обычаем, а не идеями. Люди, которые составляли дошедшие до нас канцелярские документы, очевидно, обладали большим практическим навыком, знали дела, умели устанавливать порядок и формы делопроизводства и дорожили раз установленной формой, были люди рутины, а не теоретики, и их политические идеи и сочувствия, по‑видимому, не принимали никакого участия в выработке этой рутины, этих правительственных форм и порядков. Все делалось именем и по указу государя великого князя всея Руси; воля этого государя являлась высшим и бесспорным двигателем правительственного механизма, народный интерес этой всея Руси подразумевался, не проявляясь как высшая цель его движения, всеми одинаково признаваемая и одинаково понимаемая.