Составные части летописи

I. Повесть временных лет. Читая первые листы летописного свода, замечаем, что это связная и цельная повесть, лишённая летописных приёмов. Она рассказывает о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя с перечнем стран, доставшихся каждому, о расселении народов после столпотворения, о поселении славян на Дунае и расселении их оттуда, о славянах восточных и их расселении в пределах России, о хождении апостола Андрея на Русь, об основании Киева с новым очерком расселения восточных славян и соседних с ними финских племён, о нашествии разных народов на славян с третьим очерком расселения славян восточных и с описанием их нравов, о нашествии на них хозар, о дани, которую одни из них платили варягам, а другие хозарам, об изгнании первых, о призвании Рюрика с братьями из‑за моря, об Аскольде и Дире и об утверждении Олега в Киеве в 882 г. Повесть составлена по образцу византийских хронографов, обыкновенно начинающих свой рассказ ветхозаветной историей. Один из этих хронографов — Георгий Амартола (IX в. с продолжением до 948 г.) стал рано известен на Руси в славянском, именно в болгарском, переводе. Его даже прямо называет Повесть как один из своих источников; отсюда, между прочим, заимствован рассказ о походе Аскольда и Дира на греков под 866 г. Но вместе с выдержками из Георгия она передает о восточных славянах ряд преданий, в которых, несмотря на прозаическое изложение, уцелели еще черты исторической народной песни, например предание о нашествии аваров на славян‑дулебов. В начале Повесть представляет сплошной рассказ без хронологических пометок. Хронологические указания являются только с 852 г. но не потому, что Повесть имеет что‑нибудь сказать о славянах под этим годом: она не помнит ни одного события, касавшегося славян в этом году, и мы увидим, что вся статья под этим годом вставлена в Повесть позднее чужой рукой. Далее, первое русское известие, помеченное в Повести годом, таково, что его нельзя приурочить к какому‑либо одному году: именно под 859 г. Повесть рассказывает о том, что варяги брали дань с северных племен, а хозары с южных. Когда началась та и другая дань, когда и как варяги покорили северные племена, о чём здесь узнаём впервые, — об этом Повесть ничего не помнит. Еще более неловко поставлен 862 г. Под этим годом мы читаем длинный ряд известий: об изгнании варягов и усобице между славянскими родами, о призвании князей из‑за моря, о прибытии Рюрика с братьями и о смерти последних, об уходе двух бояр Рюрика, Аскольда и Дира, в Киев из Новгорода. Здесь под одним годом, очевидно, соединены события нескольких лет: сама Повесть оговаривается, что братья Рюриковы умерли спустя два года после их прихода. Рассказ о 862 г. кончается такими словами: «Рюрику же княжащу в Новегороде, — в лето 6371, 6372, 6373, 6374 — иде Аскольд и Дир на греки», т.е. вставка пустых годов оторвала главное предложение от придаточного. Очевидно, хронологические пометки, встречающиеся в Повести при событиях IX в „не принадлежат автору рассказа, а механически вставлены позднейшею рукой. В этой Повести находим указание на время, когда она была составлена. Рассказывая, как Олег утвердился в Киеве и начал устанавливать дани с подвластных племен, повествователь добавляет, что и на новгородцев была наложена дань в пользу варягов по триста гривен в год, «еже до смерти Ярославле даяше варягом». Так написано в Лаврентьевском списке; но в одном из позднейших сводов, Никоновском, встречаем это известие в другом изложении: Олег указал Новгороду давать дань варягам, «еже и ныне дают». Очевидно, это первоначальная, подлинная форма известия. Следовательно, Повесть составлена до смерти Ярослава, т.е. раньше 1054 г. Если это так, то автором ее не мог быть начальный киевский летописец. Трудно сказать, чем оканчивалась эта Повесть, на каком событии прерывался ее рассказ. Пересчитывая народы, нападавшие на славян, повествователь говорит, что после страшных обров, так мучивших славянское племя дулебов, пришли печенеги, а потом, уже при Олеге, прошли мимо Киева угры. Действительно, в самом рассказе Повести это событие отнесено ко времени Олега и поставлено под 898 г. Итак, печенеги по Повести предшествовали венграм. Но далее в своде мы читаем, что только при Игоре в 915 г., т.е. после прохода угров мимо Киева, печенеги впервые пришли на Русскую землю. Итак, повествователь о временах Игоря имел несколько иные исторические представления, чем повествователь о временах, предшествовавших княжению Игоря, т.е. события 915 г. и следующих лет описаны уже не автором Повести. Эта Повесть носит в своде такое заглавие: «Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть». Итак, автор обещает рассказать, как началась Русская земля. Рассказывая об утверждении Олега в Киеве в 882 г., повествователь замечает: «…беша у него варязи и словени и прочи, прозвашася Русью». Вот и начало Руси, Русской земли — исполнение обещания, данного повествователем. Итак, Повесть временных лет есть заглавие, относящееся не к целому своду, а только к рассказу, составляющему его начало и прерывавшемуся, по‑видимому, на княжении Олега. Эта Повесть составлена не позже смерти Ярослава; призвание князей и утверждение Олега в Киеве — ее главные моменты.

II. Сказание о крещении Руси при Владимире. Оно разбито на три года: 986, 987 и 988. Но это также не летописный рассказ: он лишен летописных приемов, отличается полемической окраской, желанием охулить все веры, кроме православной. И это сказание, очевидно, не принадлежит начальному летописцу, а вставлено в свод его составителем. В нем уцелел намек на время его составления. Когда ко Владимиру пришли евреи с предложением своей веры, князь спросил их: «Где земля ваша?» Миссионеры отвечали: «В Иерусалиме». — «Полно, так ли?» — переспросил их князь. Тогда миссионеры сказали напрямки: «Разгневался бог на отцов наших и расточил нас по странам грехов ради наших, и предана была земля наша христианам». Если бы повествователь разумел первых, кто покорил землю евреев, он должен был бы назвать язычников римлян; если бы он разумел властителей Иерусалима, современных Владимиру, то он должен был бы назвать магометан; если же он говорит о христианах, ясно, что он писал после завоевания Иерусалима крестоносцами, т.е. в начале XII столетия (после 1099 г.). Основным источником Сказания о крещении Руси и о христианской деятельности князя Владимира служило рядом с не успевшим еще завянуть народным преданием древнее житие святого князя, написанное неизвестно кем немного лет спустя после его смерти, судя по выражению жития о времени его княжения: «Сице убо бысть малым прежде сих лет». Это житие — один из самых ранних памятников русской литературы, если только оно написано русским, а не греком, жившим в России.

III. Киево‑Печерская летопись. Ее писал в конце XI и в начале XII в. монах Печерского монастыря Нестор, как гласит раннее монастырское предание, отвергать которое нет достаточных оснований. Летопись прервалась на 1110 г. Но каким годом она начиналась? Можно только догадываться, что летописец повел свою повесть с событий, совершившихся задолго до его вступления в монастырь, куда он поступил не ранее 1074 г. Так, ему, по‑видимому, принадлежит помещенный в своде рассказ о событиях 1044 г. Говоря о вступлении князя Всеслава полоцкого на отцовский стол, летописец упоминает о повязке, которой этот князь прикрывал язву на своей голове. Об этой повязке летописец замечает: «…еже носит Всеслав и до сего дне на собе», — а он умер в 1101 г. Если так, то можно предполагать, что летопись Нестора начиналась временами Ярослава 1. С большей уверенностью можно думать, что летопись прервалась именно на 1110 г. и что заключительная приписка Сильвестра не случайно помещена под этим годом. На это указывает самое описание 1110 г. в Лаврентьевском списке, сохранившем Сильвестрову приписку. Потому ли, что весть о случившемся не всегда скоро доходила до летописца, или по другим причинам, ему иногда приходилось записывать события известного года уже в следующем году, когда становились известны их следствия или дальнейшее развитие, о чем он и предуведомлял при описании предыдущего года как будто ante factum. Он, впрочем, иногда оговаривался, что это не предвидение, а только опоздание записи: «еже и бысть, якоже скажем после в пришедшее лето», т.е. когда будем описывать наступивший год. То же случилось и с 1110 г. Над Печерским монастырем явилось знамение, столп огненный, который «весь мир виде». Печерский летописец истолковал явление так: огненный столп — это вид ангела, посылаемого волею божией вести людей путями промысла, как во дни Моисея огненный столп ночью вел Израиля. Так и это явление, заключает летописец, предзнаменовало, «ему же бе быти», чему предстояло сбыться и что сбылось: на следующее лето не этот ли ангел был (нашим) вождем на иноплеменников и супостатов? Летописец писал это уже в 1111 г., после страшного мартовского поражения, нанесенного русскими половцам, и слышал рассказ победителей об ангелах, видимо помогавших им в бою, но почему‑то, вероятно за смертию, не успел описать этих событий 1111 г., на которые намекал в описании 1110 г. В Ипатьевском списке то же знамение изображено, как в Лаврентьевском, лишь с некоторыми отступлениями в изложении. Но под 1111 г. в рассказе о чудесной победе русских то же знамение описано вторично и иначе, другими словами и с новыми подробностями, хотя и со ссылкой на описание предыдущего года, и притом приурочено к лицу Владимира Мономаха, являющегося главным деятелем подвига, в котором участвовало 9 князей. Этот 1111 г. описан, очевидно, другим летописцем и, может быть, уже по смерти Святополка, когда великим князем стал Мономах. Итак, летопись Нестора была дописана в 1111 г. и кончалась 1110 г. Как мог летописец вести свою летопись? Так же, как он писал житие преподобного Феодосия, которого не знал при его жизни, — по рассказам знающих людей, очевидцев и участников событий. Печерский монастырь был средоточием, куда притекало все властное и влиятельное в тогдашнем русском обществе, все, что делало тогда историю Русской земли: князья, бояре, епископы, съезжавшиеся на собор к киевскому митрополиту, купцы, ежегодно проходившие по Днепру мимо Киева в Грецию и обратно. Ян, боярин, бывший киевским тысяцким, друг и чтитель преподобного Феодосия и добрый знакомый летописца, сын Вышаты, которому Ярослав I поручал большие дела, — один этот Ян Вышатич, умерший в 1106 г. 90 лет от роду, был для летописца живой столетней летописью, от которой он слышал «многа словеса», записанные им в своей летописи. Все эти люди приходили в монастырь преподобного Феодосия за благословением перед началом дела, для благодарственной молитвы по окончании, молились, просили иноческих молитв, жертвовали «от имений своих на утешение братии и на строение монастырю», рассказывали, размышляли вслух, исповедуя игумену и братии свои помыслы. Печерский монастырь был собирательным фокусом, объединявшим рассеянные лучи русской жизни, и при этом сосредоточенном освещении наблюдательный инок мог видеть тогдашний русский мир многостороннее, чем кто‑либо из мирян.

Date: 2015-10-19; view: 296; Нарушение авторских прав