XV. Принятие решений. Процесс выбора. 9 page

Постепенно начали появляться описания многочисленных частных разновидностей навязчивых состояний, характеризовавшиеся различными терминами: idees fixes (неподвижные, закрепившиеся идеи), obsessions (одержимость), impulsions conscienties (сознаваемые влечения), idees imperatives (повелительные идеи) и др. В 1867 году Krafft-Ebing^385-386)*) предложил для обозначения навязчивых явлений в форме представлений, идей, влечений и поступков термин, Zwangsvorstellungen, а позднее - Zwangishandlungen - насильственные представления, идеи, поступки; термин навязчивых представлений или идей был предложен Балинским**) и сразу укрепился в русской психиатрической литературе, удержавшись в ней до настоящего времени, подобно тому, как во французской литературе удержался, преимущественно, термин obsession, а в германской Zwangsvorstellunigen.

Основываясь на литературе вопроса и на собственных исследованиях, Westphal³⁸⁷) первый дал точное определение понятия о навязчивых представлениях; по его мнению, "под именем навязчивых следует подразумевать такие представления, которые появляются в содержании сознания страдающего ими человека против и вопреки его желанию, при незатронутом в других отношениях интеллекте и не будучи обусловленными особым эмоциональным или аффективным состоянием; их не удается устранить, они препятствуют нормальному течению представлений и нарушают его, больной; с постоянством признает их за нездоровые, чуждые ему мысли, и сопротивляется им в своем здоровом сознании; содержание этих представлений, может быть очень сложным, часто, даже большей частью, оно бессмысленно, не находится ни в каком очевидном соотношении с прежними содержаниями сознания, но даже самому больному оно кажется непонятным, как бы прилетевшим к нему из воздуха". Определение Westphal'я приведено в дословном переводе, так как оно представляется первой попыткой точного определения рассматриваемого явления, и несмотря на то, что в настоящее время его правильность в заметной степени пострадала, тем не менее оно имело весьма существенное значение в развитии учения о навязчивых состояниях, не утратившееся и до сих пор.

Прежде чем отнестись критически к определению Westphаl'я и выяснить, как оно должно быть изменено сообразно современным воззрениям, обратимся к тому клиническому материалу, который послужил для обоснования учения о навязчивых состояниях; основным материалом в этом отношении явились описания Falret, Legrand du Saulle и Griesinger'a³⁸⁸).

Из описания состояний навязчивого сомнения, выражающегося в том, что больного преследуют мысли о правильности его поступков, напр., мысли о том, запер ли он дверь, выходя из своей квартиры, запер ли он свой письменный стол, не перепутал ли он писем, вкладывая их в конверты с надписанными адресами и т. д., видно, что подобные состояния постоянных сомнений связаны с мучительными переживаниями и волнениями, с состоянием страха, обусловленного известными положениями и обстоятельствами, с рядом поступков, вызванных навязчивыми мыслями, и иногда с развитием сильных, с трудом преодолимых и даже непреодолимых влечений. Таким образом, они не должны рассматриваться, как явления, происходящие исключительно в области интеллектуальных процессов, потому что их развитие и течение с очевидностью соединены и с поражением эмоциональных и волевых процессов душевной жизни.

Болезненное состояние, описанное Griesinger'ом, находится в весьма близком соотношении к навязчивому сомнению³⁹¹) и отмечено автором под названием Grubelsucht, т. е., стремление к мудрствованию или бесплодное мудрствование; выражение grubeln (мудрствовать) было применено для характеристики своего состояния одним из больных Griesinger'a; Janet пользуется термином умственной жвачки; термин душевной жвачки принадлежит Legrand du Saulle; явление заключается в возникновении в сознании больного одного за другим ряда вопросов нередко случайного происхождения, не имеющих практического и целесообразного значения и часто неразрешимых; вопросы возникают навязчивым образом, и больной, несмотря на все усилия, не в состоянии от них освободиться; по выражению Меschede ³⁸⁹), вопросы проникают в сознание подобно ввинчиванию бесконечного винта.

Напр.: почему земля вертится в определенном направлении, а не в противоположном? Что было бы, если бы она вертелась в обратном? Так же жили бы на ней люди? Не были бы они другими? Как бы они выглядели? и т. д. Или: почему этот дом четырехэтажный? Если бы он имел три этажа, жили бы в нем те же самые жильцы или другие? Принадлежал ли бы он тому же самому хозяину? Был ли бы он того же самого цвета? Стоял ли бы он на той же самой улице? и т. д. Одна молодая дама в наблюдении Legrand du Saulle спрашивала себя, проходя по улице: не упадет ли кто-нибудь из окна к моим ногам? будет ли это мужчина или женщина? Не убьется ли этот человек? Расшибет он голову или ноги? Будет ли кровь на тротуаре?......Не обвинят ли меня в этом и не оставят ли меня мои ученицы? и т. д.

Развитие и течение подобных состояний иногда сопровождается сильным волнением больных, особенно при безуспешных стараниях избавиться от навязчивых вопросов; иногда эти непрерывные вопросы, которых они не в силах остановить, доводят их до изнеможения, они краснеют, обливаются потом. Нередко такие состояния повторяются приступами, пароксизмами; по миновании приступа больной на некоторое время освобождается от навязчивых мыслей.

Иными овладевает навязчивое стремление к точности, они вспоминают имена своих знакомых, государственных людей, артистов, лошадей, взявших призы на скачках, - ономатомания (Сharcot et Magnan), считают окна домов, ступеньки лестниц, перекладины перил, складывают цифры номеров трамвайных билетов, считают книги на столе, число пуговиц на платье - аритмомания. Иногда в сознание больных врываются назойливые ассоциации по контрасту (см. гл. XVIII), что бывает особенно тяжело, когда это приводит к хульным мыслям, к оскорблению священных предметов не только мысленному, но и бранными словами, сильными ругательствами - копролалия. Навязчивые представления могут быть неожиданного и крайне неприятного содержания: напр., одного больного преследовало и доводило до отчаяния навязчивое представление человеческого испражнения; другого, наряду с довольно невинными представлениями, - что ему мешает лежащая на столе ниточка, что засорился у него зуб, что если он встанет, то непременно заденет головою висящую на стене картину, сильно и мучительно преследовала мысль о том, что в его мозг врезались осколки разбитой бутылки, которую он видел на улице.

Для иллюстрации переживаний человека, страдающего навязчивыми идеями, и отношения его к ним приведу описание, представленное мне больным, которого мучила мысль о неправильном развитии его тела (dysmorphophobia); в этом описании заслуживает внимание и вызывающий момент, с которым связывается начало болезни.

Еще мальчиком во время борьбы я повредил себе в паху или, как говорят, надорвался. Внешние признаки болезни у меня совершенно прошли, но мысль о повреждении осталась. Когда я стал приходить в зрелый возраст, и пробудились во мне инстинкты, я стал думать, что левый пах у меня не отправляет своих функций в половом отношении, а от этого у меня может развиваться только одна правая половина организма. Сама по себе эта мысль меня не пугала, но пугало то, что у меня нарушится симметрия лица и всякий будет замечать это. Когда такая мысль засела в голове, я действительно стал чувствовать боль в правой половине лица, а потом и всей головы. Пришлось обратиться к докторам. Там меня убедили, что паховое повреждение никоим образом не может отразиться на голове; значит, это от мнительности. На время я успокоился и стал надеяться, что все пройдет, раз я не буду думать уже о болезни. Но следы болезни уже остались на моем лице. Не думать я не мог, так как замечал это, а болезнь от думы. Я стал бояться и избегать мысли о ней, но чем сильнее я отгонял ее, тем более приходилось думать о ней. Я попал в заколдованный круг; одно и то же является причиной, и следствием другого; боюсь мнительности, а мнительность сильнее от боязни. Итог - увеличивающееся повреждение лица*).

Я вижу, что неправильность лица замечают некоторые как бы с удивлением, некоторые - с невинной улыбкой; если кто и не различает, то я думаю, что вот сейчас заметит, и боюсь прямо смотреть на него. Почти ни одной минуты без гнетущей мысли и тяжелого чувства. Замечаю, что ко всему охладеваю, как яд, мысль отравляет каждое дело, все делаю механически, ко всему апатия. Люблю быть в обществе, а общество заставляет меня мучиться. Одно бы гнетущее чувство ничего, но вместе с ним появляется в правой половине лица и головы боль, а мысль перестает работать; соображение притупляется, особенно его быстрота, память, особенно механическая, сильно ослабевает. Что раньше давалось легко, теперь приобретаю с трудом и то не так надолго. Иногда с трудом вспоминаю самую простую вещь. Я боюсь опуститься совсем и превратиться в глупца.

И все от мучительной мысли, что следы болезни существуют, заметны, и от этой же мысли развиваются.

Думаю, чтобы выйти из этого круга и освободиться от его последствий, мне нужно уничтожить больную мысль, а ее возможно уничтожить лишь в том случае, когда у меня явится чувство безразличия к виду моего лица и к замечаниям и усмешкам посторонних.

Нужно сделать, чтобы это меня нисколько не трогало, как бы меня не касалось и пропускалось мной без внимания. Нужно уничтожить чувство досады, но не нужно, чтобы индифферентизм обратился в неряшливость во всем.

Уверениями же в самообмане ничего, думаю, достигнуть нельзя, так как на каждом шагу встречаю подтверждения своей болезни; для этого нужно быть бессознательным.

Из этого описания ясно видно, что временами больной совершенно критически относится к своим навязчивым мыслям, а временами эта критика страдает, мысли всецело овладевают больным; также сам больной отмечает, что ему не удается прогнать навязчивые мысли, что чем сильнее он борется с ними, тем больше они им овладевают.

Насколько сильно навязчивые мысли могут овладевать сознанием больных и даже управлять их поступками, видно из рассказа одного 17-ти летнего юноши, страдавшего многочисленными навязчивыми мыслями.

Однажды он сел в трамвай на одной из людных улиц Петрограда; когда он проехал уже довольно большое расстояние, ему пришла в голову мысль, что, садясь в вагон, он толкнул под вагон даму, которая вследствие этого погибла; он хорошо помнил, что этого не было, тем не менее навязчивая мысль так овладела им, что он вышел из трамвая, вернулся назад и здесь подробно расспросил стрелочника, не был ли он свидетелем происшествия; отрицательный ответ последнего не успокоил больного, в течение нескольких дней он следил за газетной хроникой несчастных случаев и, только не найдя в газетах ничего похожего, успокоился. С больным бывало не мало аналогичных происшествий.

Навязчивые представления и навязчивые идеи настолько многочисленны и разнообразны, что было бы совершенно невозможным перечислить их во всех их разновидностях; кроме того, попытки таких перечислений, а также подробных классификаций, в значительной степени бесполезны. Из всего сказанного достаточно выясняются характерные черты и свойства навязчивых представлений и идей в тесном смысле слова, поэтому обратим теперь внимание на мало затронутую нами сторону явления: если отдельные навязчивые представления нередко возникают без существенной аффективной реакции, то в значительном большинстве случаев эмоциональная реакция, их сопровождающая, бывает выражена чрезвычайно отчетливо; это сочетание поражения интеллектуального процесса с чувственным было отмечено еще старыми наблюдателями, и Falret и Legrand du Saulle, описавшие состояние навязчивого сомнения, подчеркнули сочетание этого состояния с боязнью прикосновения к внешним предметам. Такие состояния боязни, или страха, развивающиеся вместе с навязчивыми представлениями и идеями, то неожиданно, то неизменно при определенной обстановке или даже при одной мысли об этой обстановке, носят название фобий. Фобии бывают выражены с различной силой, то сообщая навязчивым состояниям незначительную эмоциональную окраску, то достигают настолько резкой степени развития, что аффект страха выступает на первое место, поглощая связанное с ним навязчивое представление. Приведем пример, из которого видно сочетание навязчивых идей с состояниями боязни и страха, свойственное также и бесплодному мудрствованию Griesinger'a ³⁹⁰).

Больная 28 лет, замужняя женщина, имеющая ребенка; обременена психопатической наследственностью; в возрасте 13-ти и 25-ти лет страдала навязчивыми сомнениями; второй раз заболела после тяжелой драмы в семье, когда ее брат убил мать; очень религиозная особа; настоящее заболевание началось после исповеди и причащения; больная сильно волновалась; перед причащением видела во сне, что идет по грязной лестнице; после причастия стала вспоминать подробно, как она причащалась; при этом ей пришла в голову мысль, что часть св. даров могла застрять в испорченном зубе, а оттуда во время сморкания, чихания, при обтирании рта салфеткою могла попасть на платье и тем оскверниться; отсюда мысль о возможном кощунстве; особенно плохо, если это случилось при помощи зубочистки: тогда частицы св. даров могли упасть на пол, попасть на разные предметы, неизвестно на какие. Они могут с пола подолом юбки разноситься всюду, тем самым усиливая кощунство. Больная встряхивает свое платье, все свои одежды; она боится прикосновения к различным предметам, так как ей кажется, что вместе с пылью, их покрывающей, к ней прилипнут частицы св. даров; она постоянно моет руки, кожа которых огрубела и начинает трескаться; она стоит в комнате с приподнятыми руками и засученными рукавами, прикасается к предметам, лишь обтерев руки чистым полотенцем; она ни с кем не здоровается, с трудом ест; случайно прикоснувшись к чему-нибудь, обтирается одеколоном. Больная критически относится к своему состоянию, считает его болезненным; больные мысли вторгаются в ее сознание помимо ее воли, она не может никак от них отделаться, временами она доходит до отчаяния и даже думает о самоубийстве; борьба с навязчивыми мыслями в высшей степени мучительна: больная сильно горюет и много плачет; она не в состоянии видеть семью, мужа и других близких людей. Больная была помещена в лечебницу и через несколько месяцев поправилась; уже в периоде выздоровления наступила легкая вспышка прежних мыслей после того, как одна из больных лечебницы ей сообщила, что она только что причастилась; через несколько месяцев после выздоровления однажды ей попались на глаза ноты, на которых были красные пятна; ей тотчас же пришла в голову мысль, что это вырвало ребенка после причастия, но дальнейшего развития эта мысль не получила.

Фобии бывают очень разнообразными по своему содержанию и проявлению; разновидностей их так много, что их невозможно перечислить все, да и необходимости в этом не ощущается. Однако, много фобий обозначаются специальными названиями ^392-394), и с этими терминами следует познакомиться.

Одна из самых старых фобий, описанных в литературе еще в тридцатых годах XVIII ст. (Leuret), есть боязнь пространства, известная под общим названием agoraphobia; сюда относится боязнь площадей, улиц, зал, вообще более или менее значительных пространств, которые больному приходится переходить; при одной мысли, что ему нужно перейти площадь, им овладевает страх, что это ему не удастся, что он упадет, что он умрет, что его переедет экипаж, трамвай; нередко больной безуспешно борется с этим состоянием, хотя и понимает несостоятельность своего страха, тем более, что за руку с ребенком, являющимся скорее психическою, нежели физическою опорою, или даже вслед за кем-нибудь ему удается хорошо перейти площадь ^395-399). Один из других видов боязни пространства есть боязнь высоты, hypsophobia; сюда относится то иногда непреодолимое состояние, которое овладевает человеком, очутившимся на значительной высоте, напр., на берегу крутого обрыва, на высокой колокольне или даже перед пролетом лестницы; человек сознает, что под ним имеется твердая опора, но вместе с тем им овладевает страх перед возможностью падения, и даже развивается головокружение; нередко он не в состоянии сделать ни шага, чтобы освободиться от этого положения. Своеобразная разновидность боязни пространства встречается у обитателей Гренландии и выражается в виде страха, связанного с головокружением и иногда рвотой, когда гренландец попадает один в своем каяке в океан, особенно при спокойной водной поверхности, освещенной солнцем (Meldorf, Pontopidan, Вertelsen) ⁷⁷²).

Боязнь замкнутых пространств известна под названием claustrophobia; больным овладевает страх, связанный с мыслью, что он может провалиться, что на него могут обрушиться потолок и стены помещения; иногда страх развивается при езде в вагоне поезда, страх крушения и мысль, что не удастся выскочить из вагона; больной старается занять место ближе к выходу, известны случаи, что люди, испытавшие такое состояние, должны были выходить из вагона на каждой станции и ожидать следующего поезда; конечно, в таких случаях дело идет не только о боязни замкнутого пространства, но и о страхе, развивающемся при мысли о быстром движении поезда и возможном крушении или только о последнем без боязни замкнутого пространства, как такового; в некоторых случаях страх развивается в связи с нарастанием скорости поезда⁴⁰⁰) (siderodromophоbiа). Страх, связанный с навязчивыми мыслями о возможности заболеть, заразиться - nosophobia; c развитием учения о бактериях, как заразном начале, - страх перед проникновением бактерий в рот, нос, страх заражения через воздух, через прикосновение, ради предупреждения чего одержимые припадками такого страха нередко предпринимают ряд мероприятий, избавляющих их, по их мнению, от заражения - моют руки, не здороваются за руку, избегают посещений и т. д. - bacteriophobiа. Одна из разновидностей нозофобии - syphilорhоbia, боязнь заражения сифилисом, развившаяся особенно с установлением возможности заражения внеполовым путем; не имея точного представления о признаках болезни и о способах заражения, больные обнаруживают свой страх при совершенно неподходящих условиях, напр., один больной настолько боялся людей с вдавленным переносьем или с acne лица, что, завидев такого человека, быстро перебегал на противоположную сторону улицы или, встретив такого человека в вагоне трамвая, тотчас же выскакивал из вагона, рискуя разбиться. Нередко приходится встречать больных, жалующихся на боязнь заболеть душевным расстройством. Monophobia - боязнь одиночества, беспомощности одинокого; anthropophobia - боязнь людей, толпы, боязнь задохнуться в толпе, невозможности выбраться из толпы, в случае несчастья. Боязнь прикосновения, загрязнения, опоганения - mуsоphobia или rypophobia. Oxyphobia или aichmophobia - боязнь острых предметов - ножей, иголок, булавок; страх может связываться с мыслью о причинении вреда себе или другому, напр., у цырульника может развиться страх перерезать или зарезать бритвой своего клиента, - страх профессионального характера. Бывают случаи такого обширного и разнообразного возникновения фобий у больных, что они развиваются почти при каждом представлении, при всевозможных условиях - рantорhоbiа. Тяжелые переживания, испытываемые больными в связи с фобиями, иногда вызывают у них навязчивое опасение или страх перед возможностью развития самого страха - рhоbорhоbiа.

Страх смерти, особенно внезапной, при разного рода неожиданных обстоятельствах - thanatophobia; taphephobia - боязнь быть погребенным заживо.

Своеобразные формы фобий иногда проявляются в связи с выполнением самых обычных функций и двигательных актов, напр., в виде невозможности стоять и ходить, при сохранении координации движений в лежачем положении - astasia - abasia; в виде неподвижного пребывания в постели или стояния, вследствие страха, развивающегося при попытках к передвижению - atremia, staso-basophobia; в виде невозможности сидеть, вследствие наступающего при этом страха, - больной беспокоится в сидячем положении, вскакивает, опирается о сидение стула руками, обливается потом, испытывает сердцебиение - akathisiа. Иногда приходится встречаться со страхом, овладевающим больным при попытках принимать пищу - sitophobia, что крайне затрудняет питание больных.

Остановимся еще на нескольких своеобразных и редких видах болезненного страха, отмеченных в специальной литературе в сравнительно недавнее время. Сюда относится ereuthophobia или боязнь покраснеть, неправильно называемая erythrophobia, что обозначает боязнь красного. Хотя об этом навязчивом страхе поминалось еще в 1846 году Casper'ом и в 1874 году Duboux*), но более обстоятельные описания были сделаны значительно позднее Pitres et Regis⁴⁰¹) и Бехтеревым^402-403). Болезненное состояние заключается в развитии боязни, страха перед возможностью покраснеть в обществе, обратить этим на себя внимание и тем самым вызвать у присутствующих нежелательные мысли по своему адресу; напр., могут подумать, что он онанист, что он является виновником нехорошего поступка, о котором идет речь; при этом больной действительно краснеет, и иногда краска буквально заливает его лицо. Это состояние мучительного ожидания и страха покраснеть совершенно не вовремя и некстати настолько тягостно для больных, что повергает их в отчаяние и нередко наводит на различные крайние мысли по отношению к своему существованию.

Бехтеревым ⁴⁰⁵) была описана "навязчивая улыбка"; больной, отличавшийся в общем большой застенчивостью, страдал навязчивым опасением, что на лице его не вовремя и некстати появится улыбка, от которой он не сможет удержаться; это обстоятельство может вызвать к нему неприязненное отношение со стороны окружающих, у которых создастся о нем неправильное представление. Известно также навязчивое явление, встречающееся не слишком редко и выражающееся в непереносливости или боязни чужого взгляда⁴⁰⁵); у лиц, страдающих этим явлением, развивается волнение, лишь только они замечают обращенный на них взгляд; они не выдерживают чужого взгляда и тотчас отворачиваются; боязнь и волнение могут наступать даже в предположении, что кто-нибудь пристально на них посмотрел; при том у некоторых больных появляется опасение, что пристальный взгляд обнаружит их "плохие" мысли, что их поведение, выражающееся в явном беспокойстве, волнение и отворачивание, может послужить поводом для подозрения их в чем-нибудь нехорошем. Часто боязнь чужого взгляда совпадает с навязчивой улыбкой и еще чаще с боязнью покраснеть. Довольно близко к упомянутым фобиям, как связанным с условием пребывания в обществе, стоит связанная со страхом навязчивая мысль о том, что больной не сможет удержать газов406) и это будет замечено; один больной, страдавший таким состоянием, уже за две недели волновался и мучился предстоявшей необходимостью быть в обществе; это состояние особенно тяжело им переживалось, так как он любил общество. Описанная фобия может быть названа реttорhоbia.

Тяжелый вид фобии профессионального характера, встречающийся у священников, был описан Бехтеревым⁴⁰⁷) под названием боязни великого выхода; страх связывается с навязчивой мыслью, что при выходе со св. дарами может произойти несчастная случайность - упасть платок, покрывающий чашу или даже самая чаша (так было в одном из наблюдавшихся мною случаев); боязнь и неуверенность в своих действиях настолько сильно овладевает больными, что в некоторых случаях они бывают вынужденными на время отказаться от совершения богослужения; после благополучного выхода с чашей и возвращения в алтарь страх тотчас же исчезает до следующего раза. Незадолго до февральской революции 1917 года мне пришлось наблюдать у одного священника развитие фобии профессионального характера, выражавшейся в страхе при мысли, что во время поминовения высочайших особ он не будет в состоянии удержаться, чтобы не высказать громко ходивших в народе слухов о сношениях бывшей государыни с Германией во время войны; эта тяжелая фобия заставила священника прекратить на время богослужение и решиться на сложение сана. Из приведенных примеров и описаний картина навязчивых состояний, проявляющихся в форме навязчивых идей и фобий, вырисовывается достаточно отчетливо; но уже с самого начала настоящего изложения выяснилось, что навязчивые состояния, выражаясь в навязчивых идеях, захватывают не только интеллектуальные процессы душевной деятельности, но также и ее чувственную и волевую сторону; при этом поражение различных сторон душевных процессов может быть выраженным с различной силой; в одних случаях на первый план выступает навязчивое представление, как таковое, в других оно связывается с резко выраженной эмоцией, в третьих наблюдается патологическое состояние волевого процесса; в одних случаях это участие волевого процесса выражается лишь в наклонности к совершению какого-либо действия, никогда не осуществляющегося в действительности, в других - больной переживает более или менее сильное влечение к совершению определенного акта, с этим влечением ему приходится бороться и не всегда успешно; в таких случаях поражение волевого процесса приобретает характер не только навязчивых влечений, но также и влечений непреодолимых, иногда осуществляясь в форме насильственных, вынужденных действий и поступков. Поэтому ради последовательности изложения следовало бы здесь же обратиться к рассмотрению этих состояний, связанных с первенствующим поражением волевой сферы; однако, эти состояния настолько обширны, важны и существенны, что является предпочтительным выделить их в особую главу. Здесь же мы обратимся к рассмотрению характерных свойств навязчивых представлений и страхов, к выяснению условий их происхождения и к дифференциальному распознаванию их от других патологических проявлений душевной жизни.

По мнению Westphаl'я, которое в течение долгого времени признавалось правильным и почти не подвергалось критике, характерные свойства навязчивых идей заключаются в том, что они появляются в сознании больного вопреки его желанию, что они не обуславливаются особым эмоциональным, состоянием, что их не удается устранить, вследствие чего они нарушают нормальное течение представлений, что больной признает их за нездоровые, чуждые ему мысли.

Несомненно следует признать, что навязчивые представления и идеи возникают в сознании больного вопреки и против его желания, точнее, независимо от его желания.

Что касается выдвигаемого Westphal'ем второго свойства навязчивых идей, что они не обусловливаются особым эмоциональным состоянием, то справедливость этой характеристики подлежит обсуждению. Правда, Westphal далеко не одинок в отношении своего взгляда, разделяемого многими авторами, к числу которых принадлежат, напр., Griesinger, Meschede, Magnan, Thomsen⁴⁰⁸), Константиневский ⁴¹⁰) и отчасти Krafft-Ebing. Эти авторы, как и многие другие, совершенно или почти совершенно отрицают связь происхождения навязчивых идей и навязчивых состояний с эмоциональными процессами душевной жизни; они держатся взгляда, что если появление навязчивых идей и сопровождается развитием эмоциональных или даже аффективных состояний, то это представляется явлением последующим, вторичным; такой вывод делается на основании суб'ективных впечатлений, наблюдений и отчасти на том основании, что такие выраженные аффективные состояния, как фобии, могут в некоторых случаях развиваться и протекать без навязчивых идей (Thomsen)*). Я несколько выделил Krafft-Ebing'a из числа авторов, признающих независимость навязчивых идей от эмоциональной сферы потому, что хотя он сам и заявляет об этом, но в то же время выражает мнение, что навязчивые представления развиваются "на почве ненормального самочувствия вследствие болезненных ощущений, в органах, невралгий, внешних воздействий..."**); таким образом, Krafft-Ebing как бы указывает на необходимость для возникновения навязчивых идей известного эмоционального фона, эмоциональной основы.

Мысль, что развитие навязчивых идей и других навязчивых явлений находится в теснейшем соотношении с состоянием эмоциональных процессов была высказана еще Morel'ем***), предложившим термин delire emotif; позднее она была поддержана и аргументирована рядом авторов старого и новейшего времени⁴⁰⁹); к числу их принадлежат: Berger, Pitres et Regis, Vallon et Marie⁴¹³), Storring, Friedmann⁴¹¹), Stocker и др. В самом деле, анализируя тщательно случаи развития навязчивых состояний в виде идей, фобий, влечений, приходится признать, что они возникают у лиц, обнаруживающих в большей или меньшей степени поражение эмоциональной области, как неврастеники, психастеники, циклотимики; следовательно, для возникновения и развития этих явлений необходима невро-психопатическая основа, связанная с поражением чувственной сферы; не оттеняя ее особенно, с этим фактом считаются и сторонники интеллектуальной теории происхождения навязчивых идей, поэтому его можно считать вполне установленным; эмоциональная окраска навязчивых представлений и нередко наступающее в связи с ними аффективное состояние вообще не отрицается сторонниками интеллектуальной теории, но они рассматривают его, как развивающееся вторично, вслед за навязчивым представлением.

Анализируя тщательно случаи навязчивых представлений, как появляющихся эпизодически у людей здоровых, так и выражающихся в более тяжких и стойких формах при психопатических конституциях и душевных заболеваниях, нельзя не признать их связь с эмоциональной сферой; навязчивая мысль, напр., связанная с желанием крикнуть в публичном собрании, зрительном зале, неизменно сопровождается волнением, да и возникает она при условиях непривычной обстановки, волнующей данное лицо; у привычного посетителя публичных собраний обычно таких мыслей не появляется; в случаях т. наз. фобий, эмоциональный элемент выражается отчетливо. Поэтому нельзя не согласиться с мнением Рitres et Regis, считающих эмоцию постоянным и неизменным элементом навязчивых состояний; "устраните мысленно страх и тревогу из навязчивого состояния, и его не останется; если же устранить идею или влечение, сохранив тревогу и страх, навязчивое состояние все-таки сохранится в своей основе"****). Много людей страдают несколькими, разнообразными, многочисленными, меняющимися идеями и фобиями; изменчивой представляется интеллектуальная сторона рассматриваемого состояния, эмотивная же остается неизменно постоянной; бывают фобии, не связанные с определенным представлением, фобофобии; наконец, если бы эмоция вызывалась навязчивым представлением, то сила ее была бы в прямой зависимости от силы и значения представления; между тем, этого не наблюдается, а отмечается обратное отношение. Таким образом, по мнению Pitres et Regis, навязчивые состояния представляются болезненными явлениями, в своей основе эмоциональными. Некоторую аналогию сказанному можно видеть в депрессивных состояниях, при которых развиваются мрачные мысли, а не наоборот. Мысль о возникновении навязчивых явлений в связи с аффективными состояниями и в зависимости от них подтверждается Storring'ом*****). Наконец, Friedmann⁴¹¹) совершенно отчетливо выдвинул эмоциональный фон навязчивых состояний, изученных им на весьма большом клиническом материале. Storring полагает, что причиной появления навязчивых представлений следует считать в некоторых случаях повышение интенсивности физиологических процессов, которые соответствуют двигательным представлениям речи; это повышение может развиваться в связи с наростанием аффективного состояния.