ДОГОВОР. Четыре лапы ступают вослед

Четыре лапы ступают вослед…

Редьярд Киплинг

На заре позднего каменного века появилось это первое домашнее животное – маленькая полуодомашненная собака[65], происшедшая, несомненно, от обыкновенного шакала. Вероятно, в Северо‑Западной Европе, где найдены скелеты этих собак, тогда уже не было шакалов, а жила так называемая торфяная собака, по всей видимости, уже полностью одомашненная. Очевидно, жители эпохи свайных построек[66]привели её с собой с берегов Балтийского моря.

Как же люди каменного века приручили собаку? Очень может быть, что совершенно непреднамеренно. Целые стаи шакалов, очевидно, следовали за странствующими ордами, кормившимися охотой, бродили вокруг поселений людей раннего каменного века наподобие современных собак – парий Востока, о которых никто не может сказать определённо, одичавшие ли это домашние собаки или же дикие животные, сделавшие первые шаги к одомашниванию. Наши предки были столь же мало настроены против этих падальщиков, сколь мало мер современные жители Востока, при своём беспечном образе жизни, принимают против окружающих их бродячих собак. В самом деле, охотник каменного века, для которого крупные хищники представляли собой серьёзную угрозу, находил вполне удобным, что его лагерь охраняется кольцом шакалов, которые поднимают дикий лай в момент приближения саблезубого тигра или мародёрствующего пещерного медведя.

Рано или поздно, но собака перестала быть только часовым, а превратилась также и в помощника человека на охоте. Стаи шакалов, привыкшие сопровождать охотника в надежде поживиться выброшенными внутренностями его жертв, вместо того чтобы бегать за ним следом, стали бегать впереди него; они начали выслеживать дичь и даже загонять её. Очень легко представить себе, как у этих доисторических собак развился совершенно новый для них интерес к крупному зверю. Раньше шакалы не должны быть интересоваться стадами оленей или диких лошадей, поскольку хищники не могли надеяться убить и пожрать столь крупную добычу. Однако не слишком трудно допустить, что после того как шакалы неоднократно получали внутренности этих животных и другие не использованные человеком куски, у них мог появиться стимул преследовать стада копытных, чей запах напоминал им о вкусной пище. В озарении своеобразного собачьего гения они даже могли «постигнуть» новую возможность – по своему желанию привлекать внимание охотника к следу. Собаки соображают удивительно быстро, когда могут прибегнуть к помощи сильного друга. Миниатюрный французский бульдог моего отца, вообще довольно трусливый, отважно нападал на любого встречного пса, если находился в компании своего приятеля, огромного ньюфаундленда. И я не приписываю чрезмерной интеллектуальности примитивным шакало‑собакам, когда предполагаю, что они научились преследовать и облаивать крупных животных без специальной тренировки со стороны человека.

Эта мысль – что многовековой договор между собакой и человеком был «подписан» совершенно добровольно и без всякого принуждения с той или другой стороны – для меня необычайно приятна и даже радостна. Все другие домашние животные, подобно рабам древности, становились слугами дома только после своеобразного тюремного заточения – все, за исключением, может быть кошки. Ибо кошка – это, по существу, не домашнее животное, и даже в наши дни её основная прелесть в том, что она никогда и ни к кому не привязана. Ни собака, ни кошка не являются рабами, но только собаку можно назвать другом, служащим, подчинённым, но все же другом. Постепенно, с течением столетий в «лучших собачьих семьях» стало традицией выбирать в качестве вожака стаи не собаку, а человека. Подчас этим вожаком оказывался вождь человеческого племени. Даже и теперь многие собаки, особенно животные с сильным индивидуальным характером, проявляют склонность считать своим хозяином именно отца семейства. У лаек и подобных им примитивных пород можно видеть более сложный характер подчинения человеку. Когда много таких собак собраны вместе, одна из них становится вожаком, а все другие верны и преданны только ему. В сущности, один этот вожак и является другом человека, все же остальные, если можно так выразиться, – это собаки вожака. Читая у Джека Лондона в высшей степени правдивое описание жизни собак, принадлежащих к одной санной упряжке, приходишь к выводу, что подобные взаимоотношения являются правилом. Вероятнее всего, именно такими они и были в стае шакалов – собак каменного века. Интересно, что большинство современных собак не удовлетворяются вожаком‑собакой и стремятся приобрести в качестве вожака человека.

Хорошая собака сама выбирает хозяина – и это один из наиболее удивительных и непостижимых феноменов. Очень быстро, часто за какие‑нибудь несколько дней возникает привязанность гораздо более сильная, чем все те, которые когда‑либо возникали между людьми. Именно о ней сказал Вордсворт:

…Великая сила страсти

Превыше всех человеческих чувств.

Любая привязанность может быть так или иначе порвана, но только не любовь действительно верного пса. Из всех известных мне собак самыми преданными были те, в чьих жилах текла не только кровь шакала, но и достаточная доля волчьей крови. Северный волк является предком лишь некоторых современных собачьих пород, позже скрещивавшихся с уже одомашненными шакалами. Недавние исследования поведения показали, в противовес широко распространённому мнению о важной роли волка как предка большинства пород, что все европейские собаки, в том числе и самые крупные, такие, как датские доги и овчарки, являются, по сути дела, чистокровными шакалами. Если в их жилах и течёт волчья кровь, то в самом незначительном количестве. Наиболее чистокровные из современных собак волчьих кровей – это некоторые породы из Арктической Америки: маламуты, эскимосские лайки и некоторые другие. Эскимосские собаки из Гренландии также имеют лишь незначительное количество шакальих признаков, тогда как лапландские собаки, русские и немецкие лайки, а также китайские чау‑чау определённо имеют в своей конституции больше от шакала. Однако в них есть и доля волчьей крови, полученная от отдалённых предков. Все они имеют высокие скулы, суженные глаза и слегка вздёрнутые носы, что придаёт их физиономии специфическое выражение волчьей морды. С другой стороны, некоторые из названных пород, безусловно, носят печать происхождения от шакала, особенно китайские чау‑чау в пламенной окраске своих великолепных шкур.

«Подписание договора», окончательное закрепление пса за единственным хозяином – это истинное таинство. Происходит это совершенно неожиданно, буквально в течение нескольких дней, особенно у щенков чистокровных пород. Это наиболее важное событие всей собачьей жизни случается в особый период «восприимчивости», который у собак шакальих кровей охватывает первые восемь‑восемнадцать месяцев их жизни, а у потомков волков – около шести месяцев.

Поистине нерушимая преданность собаки своему господину возникает из двух совершенно различных источников. С одной стороны, это не что иное, как смиренная подчинённость, которую каждая дикая собака проявляет по отношению к вожаку стаи. Эта покорность почти без существенных видоизменений теперь переносится в отношения с человеком. У наиболее давно одомашненных собак к этому прибавляется совершенно новая форма привязанности.

Большинство черт, которые отличают домашних животных от их далёких предков, возникает в силу того, что многие особенности строения тела и поведения, проявлявшиеся у диких прототипов лишь скоротечно, в период юности, у их одомашненных потомков остаются на всю жизнь. Короткая шерсть, завитой хвост, куполообразный череп, отвислые уши и срезанная морда – все эти внешние черты, столь характерные для многих домашних пород, являются, по существу, инфантильными качествами. Что же касается поведения, то одно из юношеских его проявлений, ставшее постоянным у наших собак, – это пылкая индивидуальная привязанность. Та самая привязанность, которую щенки диких предков питали к своим матерям и которая бесследно исчезала у них в зрелом возрасте, у истинно цивилизованных собак сохраняется на всю жизнь в качестве их характерной психической особенности. И то, что первоначально было детской любовью к матери, теперь трансформируется в привязанность к человеку‑хозяину.

Итак, с одной стороны – стадная лояльность, неизменная с давних времён и лишь перенесённая с вожака стаи на своего господина, а с другой – пылкая детская любовь – вот два более или менее независимых источника собачьей преданности. Важное различие в характерах собак волчьих и шакальных кровей заключается в том, что эти два начала проявляются у них с неодинаковой силой. В жизни волков законы стаи играют несравненно большую роль, чем у шакалов. В то время как шакал, по существу, одинокий охотник, закрепляющий за собой ограниченную территорию, волчья стая добывает себе пропитание на огромных пространствах северных лесов как некая замкнутая, связанная круговой порукой банда, каждый член которой готов защищать другого до самой смерти. Я совсем не разделяю широко распространённого мнения, что волки одной стаи могут пожирать друг друга. Ведь псы санной упряжки не способны на этот поступок ни при каких обстоятельствах, даже под угрозой голодной смерти. И этот социальный сдерживатель определённо не привнесён в собачьи взаимоотношения человеком.

Сдержанность и взаимная защита друг друга любой ценой – вот те качества, которые проявляются в характерах собак наиболее чистокровных волчьих пород и выгодно отличают их от потомков шакалов. Те охотно приветствуют каждого встречного и готовы следовать за любым человеком, взявшим в руки поводок. Напротив, собака волчьей породы, однажды поклявшись в преданности определённому господину, навеки становится однолюбом. Ни один незнакомец не завоюет у него большего, чем небрежное движение мохнатого хвоста. И если вы однажды познали преданность однолюба волчьего происхождения, то уже никогда не сможете удовлетвориться обществом пса простой шакальей породы. К сожалению, прекрасным качествам потомков волка противостоят некоторые их недостатки – непосредственный результат неразрывной преданности одному человеку.

Не стоит и говорить о том, что пёс волчьих кровей, купленный взрослым, никогда не станет вашей собакой. Но ещё хуже, если животное уже принадлежало вам и вы вынуждены с ним расстаться. Собака становится психически неустойчивой, не подчиняется ни вашей жене, ни детям, морально деградирует в своём горе до уровня бродячей дворняжки и, совершая один грех за другим, опустошает весь окружающий район.

Помимо этого, пёс с преобладанием волчьей наследственности, несмотря на свою безграничную преданность и любовь, никогда не станет полностью подчинённым. Он готов умереть на вас, но не уступит вам. Во всяком случае, мне никогда не удавалось добиться окончательного послушания ни от одной из этих собак. Может быть, лучший воспитатель сможет добиться больших успехов. Поэтому редко можно увидеть в городе собаку без поводка, послушно следующую рядом с хозяином. Находясь в лесу с собакой волчьих кровей, вы не заставите её оставаться рядом с вами. Лучшее, на что она способна, – это сохранять отдалённый контакт с хозяином. Пёс лишь изредка подбегает ближе, тем самым оказывая вам большую честь.

Иное дело – собака шакальего происхождения. В силу её давнего одомашнивания инфантильная любовь преобладает в ней над всеми другими чувствами, что делает животное удобным и приятным компаньоном. Вместо гордой, мужественной лояльности потомка волков, столь далёкой от полного послушания, собака шакальего происхождения относится к вам с рабской услужливостью, она в любой час дня и ночи, каждую минуту ожидает вашей команды, готова выполнить любой ваш приказ. Когда вы отправляетесь на прогулку с чистокровной породистой собакой шакальих кровей, она и без предварительной тренировки может неизменно быть около вас, все время в одном и том же радиусе, позади или рядом, чутко соразмеряя свой бег со скоростью вашей походки. Если можно так выразиться, она послушна по природе и отзывается на свою кличку не только по своему желанию или по вашему настоянию, а потому, что она создана, чтобы повиноваться. Чем громче вы зовёте её, тем охотнее она подбегает, тогда как пёс волчьей породы в той же ситуации может и не явиться на окрик, а лишь издали почтит вас каким‑нибудь дружеским знаком внимания.

Но в противовес этим удобным и милым качествам у потомков шакала есть, к несчастью, и другие, гораздо менее приятные владельцу, которые также являются следствием пожизненной инфантильности этих животных. Поскольку молодая собака до определённого возраста является «табу» для других особей вида и ни при каких обстоятельствах не подвергается нападению и укусам со стороны более взрослых животных, она так и остаётся большим младенцем, а потому часто слишком доверчива и дружелюбна по отношению к любому. Подобно испорченному воспитанием ребёнку, который каждого взрослого готов назвать «дядей», эти собаки ластятся одинаково и к людям, и к животным в своём желании поиграть с ними. И если эта юношеская наклонность в определённой степени сохраняется и у возмужавшего животного, в этом случае развивается крайне неприятный собачий характер, вернее, отсутствие всякого характера. Самое отталкивающее – это поистине «собачья» подчинённость, в худшем смысле этого слова, которую подобное животное, привыкшее видеть «дядю» в каждом встречном, проявляет по отношению к любому, кто ласково обратится к нему. У такой собаки игривый шторм дружелюбия немедленно переходит в состояние унизительного раболепства.

Все мы знакомы с этим типом собаки, которая не знает счастливой середины между радостными прыжками и униженным опрокидыванием на спину, когда все четыре лапы её покорно болтаются в воздухе. С риском оскорбить хозяйку дома вы кричите на беснующееся животное, которое пачкает лапами вашу одежду и с головы до пят покрывает вас шерстью. Услышав негодующий вопль, пёс тут же, извиняясь, опрокидывается на спину. Теперь вы ласково заговариваете с ним, чтобы доставить удовольствие его хозяйке, – и бац! – моментально вскочив на ноги, зверюга облизывает вам лицо и снова начинает оставлять свою шерсть на ваших штанах. Подобная собака, по существу, принадлежащая любому, может быть с лёгкостью украдена, ибо она доверяет всякому незнакомцу, дружелюбно обратившемуся к ней. Но если вы так легко можете взять мою собаку – пожалуйста, владейте ею!

Моему вкусу не соответствуют даже наиболее привлекательные и красиво сложенные охотничьи собаки, чьи «свисающие уши сметают утреннюю росу», ибо большинство из них готовы следовать за каждым человеком с ружьём. Предполагается, что их полезность заключается именно в этой способности признавать хозяином каждого охотника. Однако это не так. Нельзя купить вполне натренированную собаку, нельзя и передать пса на воспитание профессиональному тренеру. Понятно, что собака может быть воспитана только тем человеком, который владеет её абсолютным доверием и повиновением. Если вы передаёте вашего питомца тренеру, то тем самым сразу же предрешаете надлом его преданности. Личные взаимоотношения хозяина и собаки, несомненно, будут жестоко подорваны даже в том случае, если по окончании обучения ваш пёс вернётся к чему‑то похожему на его прежнюю привязанность к вам.

Если вы рискнёте проделать то же самое с собакой волчьих кровей, то она либо ничему не научится у тренера из‑за своей упрямой застенчивости, либо приведёт нового воспитателя в замешательство непокорным и агрессивным характером. Если же вы отдадите пса на обучение очень рано, пока он не стал ещё абсолютно предан вам – тогда, вне всякого сомнения, любовь животного безраздельно будет отдана тренеру. Вот почему ни в коем случае нельзя покупать окончательно обученную собаку волчьих кровей. У собаки, оторванной от хозяина, на которого пал её выбор, не окажется и следа пройденной ею тренировки. Пёс волчьего происхождения или признает одного хозяина безраздельно, раз и навсегда, или же в том случае, если не найдёт господина или утратит его, он станет независимым и эгоистичным, как кошка, и будет жить рядом с людьми, не выказывая и тени сердечной привязанности к ним.

Именно в таком положении находилось большинство север о‑американских упряжных собак. Их глубокие душевные качества так и не были бы разбужены, если бы Джек Лондон не постиг их и не нашёл бы к ним доступа. То же самое можно сказать и о некоторых среднеевропейских породах, в частности, так называемых чау, или китайских, которых презирают многие собаководы и недолюбливает большинство ветеринаров. Как раз эти собаки часто становятся подобными кошкам в том смысле, что, если их первая привязанность оказывается неудовлетворённой, они уже не способны к новой любви. Чау приносят непреложную клятву верности господину чрезвычайно рано. Среди собак шакальих кровей почти нет пород с такими сильными и верными характерами. Исключение составляют, пожалуй, лишь эрдельтерьеры и эльзасские собаки, любовь которых не может уже быть завоёвана новым хозяином, хотя животному не исполнилось и года. Но если вы хотите быть уверены в непреложной верности чау или другого животного с волчьей наследственностью, то должны выращивать его с самого раннего возраста. Исходя из моего долгого опыта с чау, щенков этой породы следует воспитывать с четырех, самое большее с пятимесячного возраста. И это не такая большая жертва с вашей стороны, как могло бы показаться, ибо у этих животных есть склонность воспринимать домашнюю тренировку в более раннем возрасте, чем у собак шакальих кровей. В самом деле, кошачий инстинкт чистоплотности – одна из наиболее приятных особенностей собак волчьего происхождения.

Из этих описаний различных собачьих характеров читатель, очевидно, заключит, что мои симпатии принадлежат исключительно потомкам волка. В действительности это не так. Никакой пёс волчьих кровей не сможет выказать своему хозяину такого безусловного повиновения, как наш несравненный эрдельтерьер. Понятно, что мы не встретим у потомка шакалов тех благородных качеств хищного зверя, которые свойственны собаке волчьих кровей, – её гордой отчуждённости по отношению к незнакомцам, беспредельной любви к хозяину и одновременно сдержанности в проявлении этого по‑настоящему глубокого чувства.

Комплексы качеств этих двух больших групп собачьего племени, оказывается, можно скомбинировать. Конечно, привить животному волчьего происхождения все лучшие качества потомка шакалов, одомашненного тысячелетиями ранее, это задача, невыполнимая для собаковода. Но есть и другой путь.

Несколько лет назад я и моя жена завели себе по собаке. Я приобрёл уже упоминавшуюся в этой книге эльзасскую суку Тито, а моя супруга – миниатюрную сучку породы чау по имени Пиги. Обе собаки были типичными представителями своих линий, классическими потомками шакала и волка. И это стало поводом для постоянных конфликтов в нашей семье.

Жена стала презирать меня за то, что Тито слишком игриво приветствовала друзей нашего дома; за то, что моя собака любила носиться по лужам, а потом, вся покрытая грязью, беспечно мчалась через наши лучшие комнаты; за то, что Тито часто огорчала нас несоблюдением гигиенических правил, если нам случалось забыться или своевременно не выпустить её во двор. Словом, она совершала сотни маленьких прегрешений, которые собака волчьих кровей не позволила бы себе ни при каких обстоятельствах. Кроме того, моей супруге не нравилось, что у Тито не было личной жизни, что она лишь бездушная тень хозяина. А видеть, как она целый день лежит подле стола, с мольбой в глазах ожидая очередной прогулки, – это, по словам жены, слишком сильное испытание для человеческих нервов… Тень! Бездушная! Да ведь Тито – это сама собачья душа! Я платил жене той же монетой. Насколько я могу судить, нельзя держать собаку, которую только с известным риском можно брать с собой на прогулку. Ведь собака и создана для того, чтобы слушаться хозяина. А Пиги, вопреки всем своим прекрасным качествам однолюба, сразу же убегает от своей хозяйки, стоит им попасть в лес. Был ли хоть один случай, чтобы жена вернулась с прогулки в сопровождении своей собаки? С таким же успехом она могла бы завести себе сиамскую кошку, которая ещё более независима, чистоплотнее собаки и, кроме всего прочего, не должна… притворяться кошкой. Пиги вообще не собака! В ответ я неизменно слышал, что Тито – тоже не собака, или в лучшем случае супруга принимала оскорблённую позу в духе сентиментального викторианского романа.

Эти стычки, в шутливом тоне которых была и доля серьёзности, привели к наиболее естественному компромиссу. Сын Тито, которого я назвал Буби, женился на Лиги. Произошло это помимо воли моей супруги, которая, как и следовало ожидать, хотела получить чистокровных щенков. Но здесь она встретила неожиданное препятствие, проявившееся в новом, дотоле неизвестном нам свойстве собаки волчьего происхождения – в однобрачной верности самки своему единственному избраннику. Жена исходила все венские улицы вместе со своей Пиги в надежде, что та найдёт, наконец, кавалера своей же породы. Но все было напрасно – Пиги свирепо огрызалась на всех претендентов. Она стремилась только к своему Буби и, наконец, соединилась с ним. Вернее, он добился её, разломав толстую дощатую дверь, за которой скрывали от него Пиги.

Так возник наш питомник эльзасско‑китайских щенков. Случилось это исключительно из‑за верной любви Пиги к своему огромному добродушному Буби. Читатель должен быть признателен мне за совершенно правдивое изложение событий. Не скрою, у меня было искушение написать: «После тщательного анализа положительных и отрицательных качеств собак волчьих и шакальих кровей я пришёл к выводу, что необходим эксперимент по скрещиванию для комбинирования лучших особенностей обеих пород. Успех превзошёл все ожидания. Хотя известно, что скрещивание обычно ведёт к сохранению отрицательных качеств, свойственных родителям, в данном случае в значительной мере удалось доказать обратное…». В отношении успешного исхода моего предприятия это утверждение было бы совершенно справедливо. Однако ещё раз должен признаться, что все остальное случилось без всякого предварительного плана.

В настоящее время в жилах наших гибридных собак течёт лишь небольшая примесь эльзасской крови, поскольку жена за время моего длительного отсутствия дважды скрещивала потомство Пига и Буби с чистокровным чау. Это было неизбежно, ибо в противном случае пришлось бы переженить их между собой, и мы стали бы виновниками кровосмешения. Но даже и сейчас психические качества Тито сказываются вполне отчётливо. Наши собаки гораздо добродушнее и гораздо легче поддаются обучению, чем чистокровные чау, хотя только глаз крупного знатока смог бы найти в их внешнем облике отдельные черты эльзасских собак. Я намереваюсь и впредь разводить эту смешанную породу, благополучно пережившую военные годы, чтобы провести в жизнь мой план создания собаки с идеальным характером.

Можно задать вопрос, стоит ли создавать ещё одну породу собак, когда столько их уже существует? Мне кажется – да! В наши дни собака имеет для человека главным образом психологическую ценность, если оставить в стороне отдельные области утилитарного использования собак, например, в полицейской работе и в спорте.

Удовольствие, доставляемое мне моей собакой, очень сродни той радости, которую приносят ворон, серые гуси и другие дикие животные, оживляющие наши загородные прогулки. Мне кажется, именно они помогают нам вернуться к тому подсознательному всеведению, которое мы и называем природой. Некогда мы порвали с природой, и это была та цена, которую человечество уплатило за свою культуру и цивилизацию, за то, чтобы получить специфическую свободу воли. Но неустанное наше стремление к утраченному раю – это не что иное, как подсознательная попытка восстановить эти разорванные связи.

Поэтому мне нужна собака, которая была бы не продуктом модной фантазии, а животным во плоти и крови, не результатом научных изысканий или триумфом собаководческого искусства, а детищем природы с неизуродованной душой. А последним качеством, к несчастью, отличаются лишь очень немногие из породистых собак, и в наименьшей степени – те породы, которые временами оказывались «новомодными», а потому привлекали чрезмерное внимание к своим внешним признакам. Животные каждой такой породы, подвергшиеся чисто внешнему совершенствованию, одновременно терпели духовный и умственный ущерб. Я же хочу добиться противоположного результата. Моя цель – создать идеальную комбинацию психических собачьих достоинств. Я надеюсь вывести собаку, которая могла бы своим присутствием восполнить то, чего как раз и не хватает бедному, цивилизованному, прикованному к большому городу человеку.

Давайте встанем на эту точку зрения и перестанем обманывать себя, говоря, что собака нужна нам для охраны нашего дома. Она действительно нужна нам, но не в качестве сторожевого пса. Что до меня, то я, находясь в угрюмых чужих городах, испытывал острую нужду в обществе собаки‑компаньона. И только одно лишь её присутствие помогало мне ощутить большое внутреннее спокойствие, которое обычно черпаешь в воспоминаниях детства или в мыслях о родном крае – будь то Голубой Дунай или Белые скалы Дувра. В почти кинематографически быстром течении нашей жизни современный человек время от времени хочет почувствовать, что он пока ещё остался самим собой. И ничто не даст ему столь приятного подтверждения этого, как «семенящие сзади четыре ноги».

Date: 2015-10-19; view: 344; Нарушение авторских прав