Октябрь 1853 2 page. Привязав лошадь, я прошел через калитку сбоку от парадного крыльца, спустился по нескольким ступенькам в обнесенный стеной сад

Я горжусь своим умением сохранять хладнокровие в самых трудных ситуациях – качество, необходимое для работы у Тредголдов. Но я просто не смог скрыть потрясение, жестокое потрясение, произведенное на меня сей новостью.

– Умер? – выкрикнул я, почти истерически. – Убит? Да что вы несете? Такого быть не может!

– Увы, это сущая правда, сэр, – скорбно произнесла пожилая дама, – правдивее не бывает. Что теперь станется с бедной мисс Эмили?

Оставив рыдающую Мэри, пожилая дама – она представилась миссис Роуторн, домоправительницей Картеретов, – провела меня в дом: мы прошли через кухню, поднялись по нескольким ступенькам и вышли в вестибюль.

Я быстро осмотрелся вокруг, по привычке запечатлевая в памяти все детали незнакомой обстановки. Выложенный черной и белой плиткой пол; два окна по бокам от передней двери, запертой на две щеколды, одна под притолокой, другая над порогом, и прочный засов посередине. Бледно‑зеленые стены с изысканным скульптурным декором, равно изысканная лепнина на потолке, простой беломраморный камин. Лестница с изящными коваными перилами, ведущая на второй этаж. Четыре внутренние двери, две в передней части вестибюля, две в задней; и еще одна дверь, выходящая в сад.

Из одной из передних комнат вышла молодая женщина – необычайно высокая для своего пола, ростом почти с меня, одетая в черное платье и черный же чепец, почти сливавшийся с волосами цвета воронова крыла.

Едва увидев ее необыкновенное лицо, я понял: до сей минуты я не знал, что такое настоящая красота. Женская красота, которую я знал прежде, даже красота Беллы, теперь казалась обманчивой и иллюзорной – полувоплощенная мечта о красоте, созданная воображением и желанием. Сейчас же я лицезрел красоту в чистом виде, подлинную и непредумышленную, как свет звезд или утренняя заря над заснеженной равниной.

Мисс Картерет стояла в угасающем свете дня, сложив руки перед собой, и спокойно смотрела на меня. Я ожидал встретить здесь невзрачную толстушку, похожую на мистера Картерета, эдакую гостеприимную домашнюю ангелицу. Как и отец, она носила очки, но этим сходство ограничивалось. Причем очки нисколько ее не портили, а лишь подчеркивали чрезвычайную привлекательность тонких черт – я часто наблюдал такое.

Она обладала преувеличенной фарфорово‑кукольной красотой, но облагороженной и одухотворенной. Глаза с тяжелыми веками – миндалевидные и угольно‑черные, в цвет волос – резко выделялись на бледном, как ноябрьская луна, лице. Возможно, нос у нее был чуть длинноват, а верхняя губа чуть коротковата; возможно, родинку на левой щеке кто‑то почел бы за изъян. Но красота мисс Картерет заключалась не в безупречности отдельных черт, она казалась чем‑то гораздо большим, нежели просто совокупность составных частей, – так исполненная музыка превосходит нотную запись.

Я с первого взгляда возжелал мисс Эмили Картерет столь страстно, как никогда прежде не желал ни одной женщины. Ее душа словно поманила к себе мою душу, и мне ничего не оставалось, кроме как покорно последовать за ней. Однако, если мне удастся подтвердить свою подлинную личность, мы окажемся троюродными братом и сестрой, связанными кровью Дюпоров. При сей волнующей мысли мое влечение к девушке лишь возросло.

Миссис Роуторн вернула меня от грез к действительности.

– О, мисс, – проговорила она возбужденным тоном, – тут джентльмен к вашему отцу.

– Спасибо, Сюзан, – спокойно ответствовала мисс Картерет. – Пожалуйста, подайте чай в гостиную. И скажите Мэри, что она может уйти домой, коли хочет.

Миссис Роуторн сделала легкий реверанс и сбежала по ступенькам обратно в кухню.

– Мистер Глэпторн, полагаю. Прошу вас сюда.

Теплый низкий голос мисс Картерет обладал затаенной нежной мелодичностью, наводившей на мысль об альте, играющем в пустом помещении.

Я проследовал за ней в комнату, откуда она минуту назад вышла. Там были опущены шторы и зажжены лампы. Она встала спиной к окну и медленным движением руки пригласила меня сесть в маленькое обитое тканью кресло.

– Мисс Картерет, – начал я, глядя на нее снизу вверх, – у меня просто нет слов. Ужасная новость. Если я могу чем‑нибудь…

Она прервала маленькую соболезнующую речь, которую я собирался произнести.

– Благодарю вас, мистер Глэпторн, но я не нуждаюсь в вашей помощи – полагаю, именно это вы собирались предложить мне. Мой дядя, лорд Тансор, уже обо всем позаботился.

– Мисс Картерет, – сказал я, – вы знаете мое имя, а следовательно, знаете также, что мы с вашим отцом условились встретиться сегодня по одному конфиденциальному делу. – Я умолк, но она не произнесла в ответ ни слова, а потому я продолжил: – Я явился сюда как полномочный представитель мистера Кристофера Тредголда, главы фирмы «Тредголд, Тредголд и Орр», чье имя, полагаю, тоже вам знакомо.

Она выжидательно смотрела на меня, по‑прежнему храня молчание.

– Я обязался подробно информировать мистера Тредголда о каждом своем шаге здесь и, разумеется, должен выполнить данное обязательство. Позвольте спросить… можете ли вы рассказать мне… как произошло это ужасное событие?

Мисс Картерет ответила не сразу, но отворотилась прочь и несколько мгновений молчала, упершись взглядом в опущенную оконную штору. Потом, по‑прежнему стоя спиной ко мне, она начала ровным, обыденным тоном рассказывать, как вчера около шести часов вечера отцовскую лошадь – ту самую коренастую вороную лошадку, на которую он взбирался при мне во дворе гостиницы «Георг», – нашли без седока в парке, на тропе, ведущей из Молсийского леса. Отправленные на поиски люди вскоре обнаружили мистера Картерета за деревьями у обочины тропы, неподалеку от въезда в парк со стороны Одстокской дороги. С обезображенным побоями лицом и размозженной головой, он был еще жив, но без сознания. Несчастного отвезли на повозке в усадьбу, где его тело находится и сейчас. Лорд Тансор, немедленно поставленный в известность о случившемся, послал в Питерборо за своим врачом, но мистер Картерет скончался до приезда медика.

– Похоже, за ним следовали от самого Стамфорда, – сказала мисс Картерет, поворачиваясь ко мне и вперяя в меня пристальный взор.

За последние несколько месяцев в округе произошло несколько подобных нападений, совершенных шайкой из четырех или пяти головорезов, которые имели обыкновение преследовать по пятам фермеров и прочих торговцев, предположительно возвращавшихся домой с рынка с набитыми кошельками. Всего неделю назад жестокому ограблению подвергся один фермер из Булвика, но до сих пор обходилось без смертельных исходов. Бесчинства разбойничьей шайки вызвали негодование местных жителей и стали предметом яростных призывов к действию, раздававшихся со страниц «Стамфорд меркьюри».

Мисс Картерет неподвижно стояла передо мной, глядя на меня сверху вниз, а я неловко ерзал в узком креслице, точно проштрафившийся школьник, получающий выговор от учителя.

У нее был в высшей степени необычный немигающий взгляд, какого я не встречал никогда прежде. Темные бездонные глаза хранили непроницаемое выражение и казались некими совершенными механическими устройствами. Они с первой же секунды напомнили мне линзы моих фотокамер: холодные, проницательные, всевидящие, бесстрастно подмечающие, улавливающие и запечатлевающие все мельчайшие детали и особенности любого объекта в поле видимости, но не выдающие никаких эмоций. Пристальный взгляд мисс Картерет, одновременно бесстрастный и всезнающий, приводил меня в сильнейшее замешательство, вызывая своего рода паралич воли. Она определенно тотчас же поняла, кто я такой и что собой представляю под всеми своими личинами. У меня возникло отчетливое ощущение, будто эти глаза мгновенно узрели все мои грехопадения, все безнравственные поступки, совершенные мной при свете дня или под покровом ночи; они увидели также, на что я способен и что совершу однажды, когда явится удобный случай. Внезапно меня охватил безотчетный страх перед девушкой, ибо я вдруг со всей ясностью осознал: я обречен любить ее, но без взаимности.

Тут появилась миссис Роуторн с подносом. Мисс Картерет наконец‑то отошла от окна и села напротив меня. Она разлила напиток в чашки, и мы стали пить в молчании.

– Мисс Картерет, – после продолжительной паузы заговорил я, – мне трудно обращаться к вам с такой просьбой, но, как я уже сказал, мне необходимо представить мистеру Тредголду по возможности полный отчет о последних ужасных событиях. Посему я должен выяснить точные обстоятельства смерти вашего отца. Вполне вероятно, и даже наверняка, я был последним, кто видел мистера Картерета живым, если не считать напавших на него грабителей – а значит, я стал невольным участником трагедии. Но мне хотелось бы также, чтобы вы считали меня своим другом – и другом вашего отца, поскольку, хотя мы с ним познакомились только вчера, я успел проникнуться к нему приязнью и уважением.

Мисс Картерет поставила чашку на столик.

– Я вас совсем не знаю, мистер Глэпторн, – промолвила она. – Мне известно лишь, что вы доверенное лицо мистера Тредголда, что вчера мой отец отправился в Стамфорд на встречу с вами и что он намеревался пригласить вас сюда для продолжения вашего разговора. Отец распорядился приготовить для вас комнату, и вы, конечно же, можете оставаться здесь столько времени, сколько вам понадобится, чтобы составить отчет для мистера Тредголда. Уверена, сразу по завершении дела вам захочется поскорее вернуться в Лондон. Миссис Роуторн проводит вас в вашу комнату. – С этими словами она встала и позвонила в колокольчик, вызывая домоправительницу.

– Всего доброго, мистер Глэпторн. Если вам что‑нибудь понадобится, обращайтесь к миссис Роуторн.

– Мисс Картерет, я не в силах выразить скорбь…

– Не вам скорбеть о случившемся, – перебила она. – Вы очень любезны, но я не нуждаюсь в вашем сочувствии. Оно мне не поможет. Мне ничто не поможет.

Буквально через несколько секунд в гостиную вошла миссис Роуторн (я достаточно хорошо знал домоправительниц, чтобы по скорости появления сей почтенной дамы с уверенностью предположить, что она подслушивала). Я слегка поклонился мисс Картерет и проследовал за домоправительницей в вестибюль.

Спустя пару минут я был введен в маленькую уютную комнату на третьем этаже. Подняв штору на одном из двух окон, я увидел внизу переднюю лужайку и рощу, за которой находились Южные ворота. Потом я лег на кровать, закрыл глаза и попытался обдумать ситуацию.

Но мисс Картерет никак не выходила у меня из головы, и, сколь ни старался я направить мысли на письмо мистера Картерета к моему работодателю, перед моим умственным взором неотступно стояли ее огромные черные глаза с тяжелыми веками. Я попробовал думать о Белле, но у меня не получилось. В конечном счете я достал бумагу, перо, чернила и принялся составлять отчет об обстоятельствах смерти секретаря лорда Тансора, ставших мне известными со слов мисс Картерет.

Ко времени, когда я закончил письмо и съел легкий ужин, принесенный на подносе миссис Роуторн, уже стемнело. Я отворил окно, испытывая потребность немного подышать холодным вечерним воздухом, и в следующий миг тишину нарушили волшебные звуки фортепиано.

Изящная мелодия с чарующими гармониями, с восхитительными переходами из мажора в минор и от пианиссимо к форте, всецело завладела моим сердцем и исторгла из него слезы. Такой неизбывной печали, такой скорбной красоты я не ведал никогда прежде. Я не узнал произведение (хотя впоследствии понял, что оно принадлежало покойному месье Шопену), но тотчас угадал исполнителя. Кто еще, если не она? Конечно же, она играла для своего отца, выражая посредством музыкального инструмента и сотворенных композитором совершенных гармоний глубокую душевную муку, которую не могла или не хотела излить перед незнакомцем.

Я завороженно слушал, живо представляя, как бегают по клавиатуре ее длинные тонкие пальцы, как слезы струятся по бледным щекам, как она склоняет голову в скорбном отчаянии. Но музыка оборвалась столь же внезапно, как и началась; раздался стук захлопнутой крышки пианино. Я вернулся к окну и увидел мисс Картерет, быстро идущую через лужайку. Немного не доходя до рощи, она остановилась, оглянулась на дом, а затем сделала еще несколько шагов вперед. Секундой позже я увидел его – темную фигуру, выступившую из густой тени и заключившую ее в объятия.

Несколько мгновений они неподвижно стояли в обнимку, потом вдруг мисс Картерет резко отстранилась и заговорила с видимым волнением, живо тряся головой и поминутно оглядываясь на дом. Ни следа не осталось от прежней холодной сдержанности – сейчас я видел женщину во власти безудержных эмоций. Она двинулась было прочь, но мужчина поймал ее за руку и привлек к себе. Они еще несколько минут возбужденно разговаривали, стоя лицом к лицу, потом она опять вырвалась и, похоже, принялась настойчиво увещевать его, то и дело указывая рукой в направлении Южных ворот. Наконец она повернулась и бегом бросилась обратно к дому, а мужчина еще несколько мгновений неподвижно стоял на месте с распростертыми объятиями. Я увидел, как она взбежала по ступенькам портика, и услышал стук закрываемой передней двери. Когда я снова посмотрел в сторону рощи, там уже никого не было.

Значит, у нее есть возлюбленный. Это определенно не Даунт: перед моим отъездом мистер Тредголд сказал, что он сейчас находится на западе Англии по делам лорда Тансора; он также мимоходом обмолвился, что в свое время мисс Картерет решительно пресекла ухаживания Даунта из уважения к своему отцу, питавшему острую неприязнь к соседскому сыну, и что теперь они поддерживают дружеские, но отнюдь не близкие отношения. Однако мисс Картерет красива и не связана брачными узами, у нее наверняка много поклонников среди нортгемптонширских холостяков. Несомненно, я стал свидетелем любовного свидания с каким‑нибудь местным хлыщом. Но чем дольше я размышлял над разыгранной передо мной пантомимой, тем более странной она представлялась. Казалось бы, мужчина, явившийся к предмету своих ухаживаний, должен подойти прямиком к передней двери и смело оповестить о своем прибытии, а не таиться в тени подобно вору. Да и вся сцена мало походила на обычную размолвку влюбленных, но наводила на мысль о некоем гораздо более серьезном конфликте. Похоже, прекрасная мисс Картерет далеко не так проста, как кажется на первый взгляд.

В дверь постучали, и вошла домоправительница, чтобы забрать поднос.

– Миссис Роуторн, – спросил я, когда она уже вознамерилась удалиться, – эти ограбления, происходившие в последнее время… сколько всего было таких случаев?

– Так, сэр, дайте подумать. Мистер Бертон, у него ферма за Булвиком, на земле лорда Коттерстока, так он был предпоследним, бедолага. Потом еще слуга сквайра Эмсли, и вроде бы один джентльмен из Фотерингея, точно не помню. Наш бедный хозяин был третьим или четвертым, полагаю.

– И они все имели при себе крупную сумму денег?

– Думаю, да. Кроме нашего хозяина.

– Как вас понимать?

– А так, сэр, что все остальные ездили в Стамфорд по торговым делам, на них всех напали в базарный день. У мистера Бертона отобрали почти пятьдесят фунтов. Но наш хозяин хранил все средства в банке в Питерборо – правда, я не знаю, сколько денег он обычно держал при себе.

– Зачем же тогда он поехал вчера в Стамфорд?

– Чтобы встретиться с вами, сэр, и зайти в банк.

– В банк? Верно, хотел снять деньги со счета?

– О нет, сэр, – ответила миссис Роуторн. – Сдается мне, мистер Картерет собирался привезти домой какие‑то документы, что там хранились. Перед отъездом он подошел ко мне и спросил, не найдется ли у нас что‑нибудь достаточно поместительное, чтобы положить туда бумаги, и я нашла старую кожаную сумку мистера Эрла, бывшего егеря его светлости, – она вот уже два года висела на чуланной двери, с внутренней стороны…

Я отчетливо помнил сумку и помнил, как мистер Картерет повесил ее через плечо поверх куртки и сдвинул на грудь, туго подтянув ремень.

– А где сумка сейчас? – спросил я.

– Тут вот какое дело, – после минутной паузы проговорила домоправительница. – Я не припомню, чтобы видела ее, когда нашего хозяина привезли… простите, сэр, простите бога ради…

Она поставила поднос на стол и полезла в карман за носовым платком, а я извинился за свою бестактность. Овладев собой после нескольких моих утешительных слов, миссис Роуторн взяла поднос и пожелала мне доброй ночи.

Теперь я был уверен: на мистера Картерета напала вовсе не пресловутая шайка грабителей, рассчитывавших на хорошую поживу. Нет, это не случайное преступление. На мистера Картерета напали с совершенно определенной целью, и будь я любителем пари, я бы побился об заклад на любую сумму, что цель эта прямо касалась содержимого пропавшей сумки. Но я терялся в догадках, что же такое, если не деньги, вез с собой мистер Картерет и что может иметь столь великую ценность, чтобы кто‑то пошел на жестокое, хладнокровное убийство, лишь бы заполучить это.

Тихий уединенный дом в живописном уголке Эвенвудского парка внезапно стал местом тайных интриг и насильственной смерти. Медленно, но настойчиво во мне начало вызревать убеждение, что между смертью мистера Картерета и его письмом к мистеру Тредголду существует некая связь. Немного погодя я решил все же, что у меня нет оснований для таких выводов. Однако, с другой стороны, мистер Тредголд наказал мне блюсти осторожность. Я задался вопросом, не значили ли его слова нечто большее, чем общепринятая прощальная фраза.

Я сидел еще час‑полтора, напряженно обдумывая все обстоятельства, борясь со смутными страхами и беспочвенными подозрениями, но потом поддался усталости и задул свечу. Я еще долго лежал темноте с открытыми глазами, прислушиваясь к уханью совы в зарослях деревьев за лужайкой и наблюдая за тенями от ветвей, игравшими на беленом потолке. Сколько времени я пролежал так, понятия не имею. В конце концов я забылся беспокойным сном, и всю ночь мне снилось прекрасное лицо мисс Эмили Картерет.

21. Requiescat [159]