Прощание славянки с перловкой

«Перловка» нас вполне устраивала – в конце концов, и повод нестандартный, и мотив известный, и Галича у нас никогда еще не было.

Но тут случилось другое событие – «Цитадель» отправилась на «Оскара», и это еще в канун предполагаемой рокировки на съезде «Единой России» (отсюда «Вертикаль ты моя, вертикаль»).

Поскольку нас всегда поругивали, когда мы не успевали в последний момент отыграть свежее событие, «Перловка» отправилась в архив, а я срочно сочинил «Цитадель», в тот же вечер прочитанную на дне рождения Олега Меньшикова (откуда она и пошла гулять по Сети за сутки до релиза).

Сиротей, войсковая столовая,

Утешенье бессчетных полков!

Упраздняется каша перловая –

Запрещает ее Сердюков.

Не забуду бодрящего зова я –

Встать, раздатчики, в центре стола!

А еще ее звали кирзовая,

Да кирзовой она и была.

Сердюков! Для какого же блага ты

Гонишь то, что в цене искони?

Есть же принцип – «лишенья и тяготы»!

Ты портянки еще отмени!

Эту кашу, святую и грешную,

Защищавшую русский покой,

Заменил ты банальною гречкою,

Но от гречки и звук не такой!

Воевать – это вовсе не блог вести.

Нужен голод, муштра и ворье.

Голос доблести требует злобности,

А перловка – источник ее.

Кто накушался доз ее утренних,

Кто освоил армейскую жисть,

Тот врагов наших внешних и внутренних

Без оружия сможет загрызть.

Тут, похоже, и Родину вечную

Отвлекли от великих задач:

Заменили медведевской гречкою

Путинизма перловый кирзач.

Я и это безропотно лопаю,

В перерывах буханку грызя,

И хотя она пахнет Европою,

Но по сути все та же кирза.

Не шути с нашей Русью‑Матреною,

Породившей великого Пу!

Возврати нам родную, ядреную,

Музыкальную нашу крупу!

Не дразни нас подменою ловкою,

Не подходит нам опыт ничей:

Ведь покуда мы были перловкою,

Рис и гречка не спали ночей.

Наш народ очарован могуществом,

И на съезде единой крупы

Побеждает с большим преимуществом

Наш перловый любимец толпы.

Он откроет эпоху неновую

И единым движением рук

Возвратит нашу кашу перловую

И ее оглушительный звук!

Ура! Ура, ура!

Перловка со вкусом ЕдРа!

Ведь это наша

Родная каша,

А гречке в Грецию пора.

Васильев меня предупреждал, что даже один поход на митинг чреват непоправимой эйфорией: сходишь, выступишь – и попер энтузиазм. До меня доходили, конечно, слухи, что он и сам втайне туда бегает, но он их упорно опровергал. Что касается меня, я никогда до этого не митинговал, и вдруг мне очень понравилось. Как сказала моя мама, впервые в жизни попробовав водку на праздновании моего возвращения из армии, «кажется, я начинаю понимать, что в этом находят».

И действительно, в «Дуривестнике» была поначалу эйфория.

Васильев ее безжалостно вырубил, и я долго бегал по комнате с характерным воплем сквозь зубы: «Нет, что он себе позволяет!» Но потом Миша дописал гениальный финал про чудо ниоткуда – и все заиграло.

23 сентября 2011 года рыболовецкий сейнер «Донец» с пьяным экипажем протаранил подводную лодку «Святой Георгий Победоносец», неосторожно всплывшую рядом с ним. Дело было на Камчатке. Вышел скандал, тему заказали на концерте в Театре эстрады, я живо вспомнил «Военно‑морскую любовь» и особенно «Разговор на рейде» Маяковского – и получилось, по‑моему, пронзительно, где‑то даже тараняще.

Звездной пургой небосвод усеян.

Под ним разнежился океан.

Двое в нем – подлодка и сейнер.

Трезва подлодка, а сейнер пьян.

На нем матросы, которых семеро, –

Голье, морская пехота.

Любить охота команде сейнера!

И сейнеру тоже охота.

Какие их годы? Еще не старость.

Всем под тридцать – самая круть.

Матросам надо кому‑то вставить,

А сейнеру – бок проткнуть.

Ревет над волнами медная глотка.

Хрипя, взывая, икая.

И тут из глубин – подводная лодка:

Огромная. Вот такая.

Вот те нате, думает сейнер.

Куда я вдруг прихромал!

Может стать для меня последним

Военно‑морской роман!

Но тут она – не робей, звезденыш!

Ты ж сам трубил – одиночество!

Плыви сюда, авось не утонешь.

Подлодкам ведь тоже хочется.

Есть что‑то классное в недомерках.

От страсти я вся бушую.

А то ты не видел, как двое мелких

Имеют одну большую!

У ней репутация, правда, аховая,

Былой супруг погорел,

А все же упрочилась, им подмахивая,

И даже встала с колен.

Двенадцатый год за этим весельем

Встречает, назло пираньям.

Плыви сюда, рыболовный сейнер!

Давай меня протараним!

Он разлетелся, как мелкий вихрь,

Стрекочущий голубок,

Себе представил этих двоих –

И трахнул подлодку в бок!

Бабах! Послышался страстный всхлип,

Команда втянула сопли –

И если б люди их не спасли б,

То оба б они утопли.

На дно пошли бы, дымком помахивая,

Трагически хороши б.

И это – участь любого маленького,

Кто хочет трахать больших.

Московский без году неделя мэр Сергей Собянин объявил в Москве день без машин, вследствие чего город окончательно погряз в пробках. Откуда их столько набралось, автомобилей, именно в этот праздничный день – никто объяснить не мог, мистика. Заказано в Театре эстрады за отсутствием ярких событий в Кремле.

Выхожу один я на дорогу –

Без машины двинуться решил.

Доберусь и пехом понемногу,

Ибо день сегодня без машин.

Посмотрел вокруг, смущен и робок,

Не пойму, с чего такая жесть:

Думал – нет машин, не будет пробок.

Вижу – нет машин, а пробки есть.

Впрочем, это зеркало момента.

Пятый год мы удивляем свет:

Знают все, что нету президента.

Имя есть, а президента нет.

Вот еще событье для прикола,

Пресса весь сентябрь о нем ревет:

Выбора в России – никакого,

Выборы же будут: вот и вот.

Вот подарок нравам охладелым,

Некая движуха, как в кино:

Прохоров обманут

«Правым делом».

Дела нет! А правых нет давно.

Словно продолжая эту моду,

Мы смущаем внешнего врага:

Поглядишь – вокруг полно народу,

А народа нету ни фига.

Как‑то все запуталось, ей‑богу.

Как‑то изменился ход планет.

Выхожу один я на дорогу –

Нет дороги. И меня‑то нет.

Впрочем, у такого положенья

Есть и плюс, поверьте молодцу.

Если нет машин – то нет движенья.

То есть мы не близимся к концу.

Но спасенья нет от нервотрепки,

Ужас вновь бежит по волосам:

Мы стоим в своей бескрайней пробке,

А конец подкатывает сам.

Вот и ждем чего‑то по привычке –

Без машин, без смысла и стыда.

Лишь Собянин едет в электричке,

Думает уехать. А куда?

С Киплингом вышло необычно. Я вообще человек патетический, и Васильев – как в «Дуревестнике» – этот пафос нарочно снижает, вычеркивая строфу‑другую. А тут он, наоборот, потребовал дописать. Я упирался, говоря, что и так все понятно, но он настаивал на ударной лозунговой концовке, которую я нехотя и сочинил. А месяц спустя на проспекте Сахарова уже несли плакат с изображением Маугли и подписью «Удав умеет лишь с бандерлогами, с людьми не умеет он».

Там есть еще ефремовская правка – тоже, на мой взгляд, уместная. «Ленин в шкапу» и смешнее, и деликатнее. Ефремов вообще интеллигент, что бы о нем ни писали разные недалекие люди, которым посчастливилось с ним выпить.