Глава 5. Обитель

«Господин Варбоди!

Извините, я без церемоний и сразу к делу. Через два дня после вашего отъезда Вагеру удалось по‑тихому кремировать. Деньги, слава Богу, еще не отменили. Дали кому надо, и ни одна гадина не пронюхала. Так что наш Лечо без помех и приключений обратился в чистый пепел. Урна хранится у племянника – у наследника, помните, я вам говорил? Где и когда захоронит – он по‑прежнему не знает. Говорит, нужно подождать, пока все утихнет. Может, он и прав. А то, говорит, придурков везде полно, – могут испохабить могилу. А пеплу ничего не сделается, может хоть сто лет ждать. Может, и верно.

Я свел его, наследника то есть, с адвокатом Вагеры. Пусть дальше сами разбираются с наследством и так далее. А сам я тут же махнул к брату в Полярный кантон. Он на Нефтяных Островах – начальник департамента безопасности «НВШ». Во как! Это, в общем, частная полиция. А другой полиции здесь нет. Он меня давно звал к себе, но пока был Вагера, мне это, сами понимаете, нужно не было.

Добирался до сюда двое суток тремя самолетами. Уже на следующий день после прилета брат потащил меня к управляющему от «НВШ» на Нефтяных Островах. Управляющий – молодой, лет тридцати, но он на островах главный и решает все кадровые вопросы лично. Даже по младшему персоналу. Нам, говорит, мусора на островах не надо – себе дороже. А меня поставили не рядовым – а начальником взвода охраны, учитывая мой армейский опыт. Опять же – бокс, опять же – брат. Вот так!

Управляющий меня расспрашивал, понятное дело: что, да как, да почему. Я ему все рассказал и обмолвился, что знаю Вас. Он даже подпрыгнул. Он, оказывается, тоже Вас знает. Лекции какие‑то Ваши слушал и даже какую‑то Вашу книжку у себя на полке держит.

Тут же попросил меня связаться с Вами, чтобы Вы, в свою очередь, если это Вам нужно, конечно, связались с ним. Здесь есть для вас полно работы. Во‑первых, они строят подземные резервуары для нефти и газа. Во‑вторых, собираются добывать какие‑то редкие металлы, и поэтому нужны специалисты по шахтам. Ну, в этом я ничего не понимаю.

Вот вам адрес: С‑14/4, Поляный кантон, Нефтяные Острова, Управление компании «Недра Высоких Широт» (НВШ), Управляющему Греми Садеру. А еще лучше (так сказал сам Садер) закажите телефонный разговор с островами. Номер Управляющего 39‑205.

И еще. Может быть, Вы там, у себя, как сыр в масле катаетесь, тогда, как говорится, – забудьте. Но если и там достают, что, мне кажется, вернее, – бросьте все и приезжайте сюда. Здесь, конечно, климат – ого‑го! Самое начало осени – а уже из теплой куртки не вылезешь, и снежком уже сыпало. Но зато воздух чистый. Это я в том смысле, что говнюками этими, которые Лечо уходили и до Вас докапывались, – здесь и не пахнет. Не пускают их сюда. Садер так и говорит, что им дела нет, как там, на материке, с ума сходят. Нам, говорит, специалисты нужны, а правильно они там Родину любят или неправильно, – это, говорит, нам неинтересно, нам нужно, чтобы они работу любили.

В общем, подумайте, господин Варбоди, и приезжайте!

С уважением, Ваш Ламекс

PS: Да, совсем забыл. Поселок здесь большой и есть школа.»

* * *

«Ну, это просто «Бог из машины», – подумал Варбоди. Настроение у него сразу поднялось – ибо это был выход и выход вполне достойный.

Ни жене, ни теще он пока ничего не сказал, – боялся спугнуть удачу, но то, что инженер явно повеселел, заметили и обе женщины, и дети. За ужином отец семейства позволил себе беззаботно шутить и потребовал бутылку красного вина.

На следующий день утром он отправился на переговорный пункт и в течение пятнадцати минут получил связь с Нефтяными Островами. Еще через минуту секретарь соединил его с Греми Садером.

– Господин Варбоди?

– Да, господин Садер. Я, видите ли, получил письмо от господина Ламекса, который…

– Как же, как же! Я полностью в курсе и очень рад вас слышать, очень рад, что вы с нами связались. Больше скажу – считаю это большой честью для нас.

– Ну что вы, в самом деле! Даже неудобно как‑то…

– Да нет, в самом деле, всякий, кто работает в добывающей отрасли достаточное время, не может не знать вас. И иметь такого специалиста, как вы, в штате – это, знаете, очень солидно.

– Ну, как оказалось, это не всегда так. В моем конкретном случае, например…

– Господин Варбоди! Бросьте, забудьте! У нас здесь совершенно другая обстановка, мы с материком практически не связаны. Там у вас могут сходить с ума сколько угодно – нас это не касается. Мы им нужны, – они нам – нет. Это все понимают и к нам не лезут с глупостями. Это немного цинично, но из всей этой дурацкой истории мы даже извлекаем выгоду. На наш край света сейчас едут такие специалисты, о которых мы раньше только мечтали. Вот вы, например… Решили?

– В общем… да. Только я плохо себе представляю условия жизни там у вас. Я же не один. У меня семья – жена, трое детей… Собственно, у нас нет даже теплой одежды. Мы жили, можно сказать, на юге. Нужно же будет как‑то устраивать быт. Опять же – жилье…

– Господин Варбоди! Извините, что перебиваю, совершенно деловой и конкретный вопрос: принципиально – да?

– Да.

– Тогда слушайте меня внимательно…

* * *

Двенадцатиместный двухмоторный самолетик авиакомпании Айсберг подлетал к аэропорту Нефтяные Острова. На маневре в левые иллюминаторы сначала ударило падавшее к горизонту солнце, а затем в них не стало видно ничего, кроме мертвой голубизны, на фоне которой иногда проносились тощие облачные пленки, безжалостно разрезаемые торчащим чуть ли не в зенит крылом. Другое крыло искало своим концом надир, а под иллюминаторами правого борта опрокинулось и поплыло, занимая весь обзор, булыжного цвета море, слегка припорошенное золотой пылью отсветов от заходящего светила.

Варбоди, очень хорошо понимавший, что по всем физическим законам он вывалиться из кресла и, тем более, из самолета не может, все‑таки почувствовал легкий инстинктивный страх, родственный, наверное, тому маленькому страху, который испытывает почти любой человек на каком‑нибудь аттракционе с крутыми поворотами, резкими подкидываниями и проваливаниями. Впрочем, аттракцион быстро закончился. Самолет выровнялся, море и небо заняли положенные для них места (одно – снизу, другое – сверху), а навстречу стал быстро набегать берег, выбеленный недавно выпавшим снегом, усеянный черными пятнами обдутых ветром плоских скал, круто обрывавшийся в море извилистой каменной кулисой.

Как только под крылом промелькнул урез воды, раздался короткий приглушенный стук вышедших стоек шасси, а справа впереди и внизу показались выкрашенные в крупную красно‑белую шашку строения аэропорта: небольшое здание аэровокзала с диспетчерской вышкой, ангары, складские помещения… Оттуда же, справа, подпрыгивая на неровностях рельефа, перескакивая через нагороженные людьми препятствия, неслась наперерез самолету, жаждущая вцепиться ему в лапы собственная его изломанная тень. Она и добилась успеха в той точке, в которой колеса крылатой машины коснулись бетонной полосы аэродрома.

Все шло, как по маслу. У трапа семейство Варбоди встречали сотрудник «НВШ» и водитель присланной из Управления автомашины. Они, на правах гостеприимных хозяев, подхватили довольно скудный багаж новоприбывших, и через шесть минут, пройдя от стоянки самолета до маленького аэровокзала и далее на привокзальную площадь (если допустимо считать площадью выровненный участок каменистой тундры), все уже заняли свои места на сиденьях микроавтобуса.

Дорога от аэропорта километра четыре полого и прямо поднималась к мало выраженному перевальчику между двух невысоких сопок, а затем километра три столь же полого и прямо спускалась в котловину, окруженную со всех сторон плоско‑верхими и сглаженными по бокам скальными грядами, которые при известной доле фантазии можно было бы назвать горами. В этой котловине, относительно защищенной от ветров северного моря, и находился вотчинный поселок «НВШ» – «Остров‑1», к жизни в котором предстояло приспособиться Варбоди «со чады и домочадцы».

* * *

Нельзя сказать, чтобы решение о столь радикальной смене места жительства далось всем Варбоди легко.

Госпожа Варбоди, например, узнав о новом варианте устройства семейства, сначала просто ужаснулась. Она‑то, услышав накануне от своего супруга, что все устроится в две‑три недели, представляла себе нечто совсем другое: семья осваивается в Инзо, все живут некоторое время в доме матери, муж получает какое‑либо относительно приличное место, сообразное его квалификации и опыту, дети ходят в гимназию, а там – видно будет. Не догадалась госпожа Варбоди, что отчаявшийся инженер просто оттягивал момент, когда он вынужден будет сказать ей правду.

Мадам Моложик вскричала: «Варбоди! Что вы такое говорите!? Детей – в ледяную пустыню! Они там погибнут! Это невозможно, чудовищно! Я не верю, что ничего нельзя придумать здесь!»

Девочки, и в том числе будущая мама Тиоракиса – Лорри, тоже не испытывали восторга от перспективы оказаться жительницами Полярного кантона, где, как они хорошо знали из уроков географии, на гигантских просторах, большую часть года заносимых снегами, разбросаны только редкие стойбища привыкшего к суровым условиям экзотического северного народа, да светят газовыми факелами еще более редкие поселки нефте– и газодобытчиков; и даже находящийся на самом юге кантона его главный город – Тервин, по размеру меньше, чем Инзо, и уж точно не идет ни в какое сравнение с Кривой Горой. Это же монастырь! Прощай – навеянные прочитанными взахлеб романами мечты о полной событиями жизни центров цивилизации, прощай – грезы о любви принцеподобных молодых героев (где они там – в сугробах?), прощай – просто возможность в любое время погулять в парке, в лесу или в поле, выкупаться в реке или фонтане, поваляться на солнцепеке…

Только сын – Темар, воспринял новость с восторгом, потому что по малолетству ничего не понимал и имел ввиду только следующие аргументы: во первых, – путешествие, во‑вторых, – сначала на поезде, в‑третьих, – потом на самолете, в‑четвертых, – потом еще на одном самолете, в‑пятых, – еще какое‑то время не нужно учиться, в‑шестых, – он прокатится на гусеничном вездеходе, аэросанях или даже на собачей упряжке (картинка из учебника «Природоведение»), в‑седьмых… классно!

Конечно, Варбоди вынужден был поставить, наконец‑таки, жену и тещу в известность о результатах исследования перспектив обустройства семейства в Инзо. Обе женщины повесили головы, постепенно осознавая серьезность ситуации и проникаясь необходимостью принятия решения, предложенного неумолимыми обстоятельствами. Девочки тоже кое‑что уже начали понимать в жизни и приуныли, почувствовав неизбежность очередного и совершенно радикального переезда.

Мыслями Темара по данному вопросу никто не интересовался, но события, начавшиеся в Инзо буквально на следующий день, привели мнения всех и даже мадам Моложик к общему знаменателю.

* * *

С самого утра по улицам города медленно, как катафалки, поехали громкоговорящие установки, изрыгавшие призывы: «Сплотиться вокруг Президента!», «Отдать голоса за «Объединенное Отечество»!» «Исполнить патриотический долг!» – и тому подобное. За шумными катафалками, на манер сумасшедших плакальгциков, шли разбитные ватаги, состоявшие в подавляющем большинстве из молодежи, заглушавшие громкоговорители дружно скандируемыми речевками, вроде: «Все, кто с нами – патриоты! Остальные – идиоты!» – или: «Стиллер! Родина! Па‑три‑мол! Стиллер! Родина! Па‑три‑мол!» – и тому подобное в этом же ключе. Участники процессий с наслаждением размахивали национальными флагами и трясли в такт слоганам портретами господина Президента. Но этого им было мало. Они жаждали зрителей и всеобщего восхищения. То обстоятельство, что кто‑то способен не разделять их молодого и горячего восторга, представлялось им наглым вызовом, требующим немедленного и жесткого ответа.

Агитационная группа, двигавшаяся по улице, на которой стоял домик мадам Моложик, избрала следующую тактику: громкоговорящая установка останавливалась около очередного коттеджа и выдавала порцию лозунгов и призывов прямо ему в окна; после этого примерно пятьдесят глоток орали речевки. Если хозяева догадывались высунуться в окно или выйти на крыльцо с радостными лицами и приветственными взмахами, а еще лучше с портретом господина Президента или с национальным флагом – толпа отвечала восторженным ревом. Если же в доме при приближении агитаторов задергивались занавески, или, не дай бог, его обитатель высказывал словами или жестами неодобрение их действиями, вся банда начинала завывать, улюлюкать, выкрикивать оскорбления и мазать забор, стены, двери, окна такого дома заранее припасенной краской.

Мадам Моложик в это утро еще до начала вакханалии пошла к молочнику, лавка которого находилась в трех кварталах от ее жилища, и, направляясь обратно, смогла наблюдать начало агитационной обработки улицы. Сначала все шло достаточно мирно, но у пятого по счету коттеджа, в котором жил уже очень старый, но все еще дававший домашние уроки музыки преподаватель фортепиано, произошла заминка. Когда агитационная машина остановилась напротив его калитки, старик выбежал из дома и, яростно потрясая пенсне, потребовал «прекратить безобразие» и не мешать ему работать (он давал утренний урок).

Обезьянник завизжал яростно и восторженно одновременно. В старика полетели огрызки яблок, которыми подкреплялась молодежь, а какая‑то юная фурия с размаху шлепнула его по плешивой голове вздетой на палку картонкой с прилепленным на ней портретом Президента. Старик как будто вынырнул откуда‑то в реальность, наконец сообразил, с кем имеет дело и каков расклад сил. Он развернулся и, не пытаясь даже сохранить достоинство, прикрывая голову тощими руками, по‑стариковски смешно побежал назад к дому, успев поймать спиной еще пару огрызков и получить пару тычков от чертовой фурии. Обезьянник ужимками, жестами, прыжками и визгом выражал бурный восторг победой. Но этим, конечно, дело не кончилось. Преодолев низкий забор, топча кусты и клумбы палисадника, стадо кинулось к дому и в пять минут превратило аккуратный фасад в отвратительную, грязных цветов кляксу залепленную поверху густой бахромой агитационных листовок. Машина с громкоговорителем покатила далее, и дом старика оставили в покое. Ну, правда, на отходе кто‑то еще запустил пару‑тройку камней в окна.

Мадам Моложик смотрела на эту сцену с другой стороны улицы, вжавшись спиной в живую изгородь, прижав руку к груди у горла и не чувствуя колючек, царапавших кожу сквозь одежду. Когда процессия, оставив старого чудака в покое, двинулась мимо нее дальше, она подхватилась и со всей возможной для пожилой полной женщины скоростью побежала домой. Задыхаясь, вбежала в гостиную.

– Варбоди!! Не вздумайте выходить! Я сама, сама! Дети! От окон! Отойдите от окон! Да уведи же ты их, дочь!!!

После этого она, воздев глаза к потолку, прошептала какую‑то молитву, а затем, поцеловав перстень с белым камнем на мизинце левой руки, вышла в палисадник, подошла к калитке и стала ждать.

Когда дошла очередь до коттеджа мадам Моложик, подошедшая толпа увидела глядящую на нее поверх невысокой калитки пожилую женщину. Женщина ласково улыбалась и делала подошедшим ручкой. С той же улыбкой она выслушала положенную порцию агитационных воплей, а когда удовлетворенная приемом процессия двинулась дальше, глаза пожилой женщины увлажнились. Можно было подумать, что она плачет от умиления. На самом деле, она плакала от страха.

Возвратившись медленными шагами в дом и войдя в гостиную, где, сбившись, сидело все семейство Варбоди, она безвольно махнула рукой и, произнеся лишь одно слово: «Уезжайте», – тяжело пошла к себе в комнату. Дочь, схватив заранее приготовленные бутылочку с настойкой валерианы и мензурку, побежала вслед.

* * *

Утром следующего дня Варбоди вызвал такси и отправился в железнодорожные кассы, где взял билеты на ночной поезд до административного центра кантона, откуда было прямое авиационное сообщение с Тервином. Таксист, делавший большие крюки, чтобы избегнуть встреч с возбужденными толпами молодежи, по дороге поведал ему последние городские новости, главной из которых было побоище, произошедшее накануне вечером между находившимися в явном большинстве сторонниками «Объединенного Отечества» и устроившими контрдемонстрацию членами национал‑сепаратистской партии «Вольные Кантоны», имевшей традиционно неплохие позиции в национальном кантоне Версен.

– «Вольники», – тарахтел таксист, – крепкие ребята, и в былую‑то пору во время выборов самые задиры были. Спасу от них не было. И студиозусам доставалось… Теперь другое! Студиозусы‑то как крепко скучковались… Патримол этот ихний – серьезная я вам скажу организация! Ну и поддержку от властей, конечно, чувствуют, да‑а… В, общем, вчера, часов в шесть вечера, стенка на стенку сцепились… Чем только не лупили друг друга! Полиция, слыш‑ка, – в стороне… Не вмешивалась, только побитых подбирала. Ну, конечно, патриоты‑то задавили «вольников», гнали их уж не знаю сколько. А штаб квартиру‑то ихнюю подпалили. Правда, пожарные рядом были – быстро потушили… Ну, заодно, понятное дело, кое‑кому из наших умников тоже досталось. Погромили кое‑кого, слышали? Ну и правильно, чего против ветра‑то… это самое… Вон у меня на бампере флажок наш с соколиком – и нет вопросов!.. Сынок, опять же, в прошлом году в Патримол вступил, уже там заместитель кого‑то… Хоть и не попал в колледж, а человеком, чувствую, станет. Он у меня такой – хваткий: и покомандовать любит… и умеет… Только дай! А с другой стороны, понимает: когда, кому, где и чего… С вилами на паровоз без нужды не попрет – политик!

Варбоди в разговор не вступал – ему и без того было тошно – а только изредка неопределенно мычал и кивал, дескать, – «да, конечно».

В два часа ночи семейство инженера, имея на руках минимальный багаж, погрузилось в вагон проходящего экспресса.

* * *

Варбоди проснулся, когда жена и дети еще спали. Кроме них в купе никого не было. Одно из шести имевшихся кресел – пустовало. В вагоне не было слышно обычной утренней суеты – хлопанья дверей, дребезжания разносимой на подносах чайной посуды, разговоров попутчиков, предупреждающих возгласов проводников и стюардов. Пассажирский состав, шедший к северу, был на две трети пуст.

По оконной занавеске в рваном ритме и очень часто мелькали тени. В окно било невысокое утреннее, еще слегка теплое солнце ранней осени. Вагон, как ему и положено, плавно качало на поворотах и стрелках, а из‑под пола, к удовольствию путешествующих, доносился равномерный, приглушенный и успокаивающий перестук и время от времени раздавалось мягкое, почти нежное, поскрипывание.

Варбоди подобрался в кресле, осторожно, чтобы не мешать спящим, отодвинул рукой край занавески и уставился в образовавшееся пространство, в судорожную скачку за стеклом близко растущих деревьев и кустарников, столбов с проводами, каких‑то будок, иногда, чуть ли не на рельсах построенных жилых домиков (и как только в них живут?), привязанных к колышкам коз…. Время от времени, когда рельсы выносили поезд на пологий склон холма или на высокую насыпь, деревья, столбы, козы проваливались куда‑то вниз, а за окном начинал плыть спокойный вид на равнину с небольшими возвышенностями, поросшими приветливым на вид лесом, богато изукрашенным разноцветной осенней листвой с темно‑зелеными, почти черными пятнами хвойных рощ.

Варбоди поймал себя на мысли, что последние месяцы по‑настоящему спокойно он чувствует себя только в дороге. Дорога давала ощущение оборванности связей и поэтому – защищенности от вторжения в раковину его персонального мира всего постороннего и неприятного. Он знал, что, пока находится в пути, никто не позовет его к телефону, огорошив какой‑либо дурной вестью, никто не войдет в дверь с целью нагрузить его обременительной заботой, никто не вручит ему какую‑нибудь дурацкую повестку… Наверное, так чувствует себя человек, убедившийся, что наконец оторвался от погони. А мелкие проблемки (ночевка, еда, сохранность багажа и тому подобное), которые приходится решать относительно обеспеченному путешественнику в относительно цивилизованной местности, – даже не проблемки, а развлечение от однообразия дорожной жизни.

* * *

В полдень поезд пришел на вокзал. Еще через час Варбоди с семейством уже был в аэропорту. Рейс на Тервин отправлялся только на следующий день, поэтому на ночь они расположились в гостинице здесь же неподалеку. Убивать время до полета, осматривая местные достопримечательности, никто не захотел, поскольку даже из окон такси, которое пронесло семейство инженера через город, было понятно, что жизнь столицы кантона безобразно смята политической истерией и вакханалией избирательной компании, самой безумной за все годы, прошедшие после Войны за Объединение. Наблюдать это не было ни малейшего желания.

Поэтому девочки погрузились в чтение взятых с собою в дорогу романов; Темар оккупировал балкон, откуда с восторгом наблюдал взлеты и посадки самолетов на близком аэродроме, сам себе о чем‑то рассказывал и даже показывал руками, в общем, всецело погрузился в радужные сны детского воображения; госпожа Варбоди снова и снова обращалась к мужу с просьбами поведать ей о том, что их ждет на новом месте и как они будут устраивать там свой быт; господин Варбоди, решительно не знавший, что еще можно прибавить к тому, что он уже неоднократно излагал супруге (тем более, что сам опирался на довольно скудные сведения, полученные из телефонных переговоров с Греми Садером), все‑таки умудрялся находить дополнительные светлые мазки к рисуемой им для измученной беспокойством женщины картине их будущей жизни.

Полет до Тервина занял четыре часа.

Еще одна ночь уже в другой, но тоже аэропортовской гостинице, и наконец двенадцатиместный двухмоторный самолетик авиакомпании «Айсберг» стартовал в направлении Нефтяных Островов…

Date: 2015-10-18; view: 266; Нарушение авторских прав