Голоса дрейфующих льдов

Они лежали на одежде, близко-близко друг к другу, голова к голове, рука в руке и смотрели на небо. Полярное сияние, точно изумрудная фата невесты расстелилось над ними, и под ним, как будто от слез, блестели звездные глаза ангелов, устремленные на льдину. Играл Рольф Ловланд «Обещание» и девушке хотелось, чтобы вечность для нее и Лайонела застыла тут - в айсбергах и льдах, посреди зеркального моря. - Ты слышишь? - спросила Катя. - Это не музыка, что-то другое… монотонный, такой величественный и умиротворяющий гул, он то нарастает, то снижается. - Это голоса, - ответил Лайонел, - голоса дрейфующих льдов. На их языке говорит Вселенная. - А с кем они говорят и о чем? - удивилась девушка. - С Богом. О чем? О Мироздании, о народах, зверях, о птицах, об истории, о тебе и обо мне, обо всем, что им известно. - А Бог им отвечает? - Нет, он слушает. Это бесконечный монолог, ведь им о стольком нужно Ему поведать. Девушка прочертила в воздухе дугу, повторяющую изгиб изумрудной вуали сияния. - Ничего прекраснее никогда не видела. - Еще увидишь, - негромко сказал Лайонел. - В День Искупления для нас опустится мост с небес, и будет он из света, подобного свету Полярного сияния. И мы пойдем по нему к новой жизни, за нашими душами - к рассвету перерождения. - День Искупления наступит, когда ангел и бес найдут и полюбят друг друга? - со вздохом спросила Катя. - Не просто полюбят, а смогут быть вместе. Девушка чуть повернула голову. - А что, если все совсем не так? Что, если толкать беса в объятия ангела нельзя - и против правил? Нечестно! Лайонел взглянул на нее, и голос его прозвучал жестко: - Мы никогда прежде не были так близки к Искуплению, как сейчас. Если понадобится, Цимаон Ницхи и старейшины запрут вас в камере метр на метр. Восемьсот лет назад они отследили ангела и беса, но побоялись вмешиваться, а те не поладили! На этот раз старейшины сделают все возможное. - Но ведь это будет означать конец! Лайонел улыбнулся. - Всякий конец, это начало. А смерть - рождение, такое желанное для нас. - Я же так молода, умирать мне совсем не хочется, - рассердилась девушка. Молодой человек поднес ее руку к губам и поцеловал. - Вот он, твой себялюбивый бес. Управляет тобой, как марионеткой. Катя крепче сжала его ладонь. - Ну и пусть! Я с ним согласна! Вы все устали от жизни, а я хочу, хочу жить! Я еще столько всего не видела! - У тебя будет вечность с твоим ангелом, чтобы увидеть абсолютно все! Ей хотелось прокричать, что увидеть абсолютно все она хочет с ним, а не с ангелом, но девушка промолчала. Любые слова сейчас были бессмысленны рядом с этим нерушимым айсбергом - мечты вампиров об Искуплении. Ведь она знала, чего Лайонел ждет больше всего на свете, знала еще прежде, чем стать вампиром. Но разве могла она подумать, что когда-нибудь ключ от его мечты - от небес, будет у нее! Но прежде этим ключом ей придется открыть замок на собственном сердце, где она заперла любовь к Лайонелу. Катя притронулась к холодному металлу на груди, нащупав подушечкой мизинца гравировку, и прошептала: - Как же мне забыть тебя, если я слышу музыку и каждый, каждый миг пытаюсь угадать твои чувства. - Когда я находился в Тартарусе, ты не слышала ее? - поинтересовался молодой человек. - Нет. - В этом городе сосредоточена слишком огромная концентрация сил, энергетические каналы и некоторые способности там подавляются. Если музыка тебе мешает, я останусь в Тартарусе сколько понадобится. - Но как же твой город! Ты не хочешь вернуться в Петербург? - Не все так просто. Катя приподнялась на локте и провела рукой по его рельефной груди. - Лайонел, а что будет, если я откажусь быть с Вильямом? Старейшины меня убьют? Молодой человек задумчиво приподнял брови. - Видишь ли, убить тебя они могут, убить вампира. Но тогда бес лишится тела, своего пристанища и новое сможет обрести лишь спустя четыреста лет. Нет, старейшины будут беречь тебя, как свою величайшую драгоценность. Ты очень им… нам всем нужна. Ангела старейшины находят почти всегда, а с бесом легко ошибиться, его трудно угадать в современном мире, еще труднее удержать и практически невозможно контролировать. - Раз я им так нужна, они станут потакать моим прихотям, правда? Лайонел засмеялся. - Несомненно. Все как ты любишь! - А если я потребую у них тебя? Взгляд прозрачных глаз стал колючим, как если бы ледяные осколки собрались в остроконечный букет, лицо сделалось холодным и отстраненным. - Я не стану тебя ни с кем делить. - Он резко поднялся и принялся одеваться. - Прости, - с запоздалым раскаянием пробормотала девушка, накидывая на плечи свою белую рубашку. - Я бы никогда не посмела насильно заставлять тебя быть со мной. Он протянул ей руку и помог встать. - Однажды уже посмела, но тогда ты могла мне предложить себя безраздельно. А теперь не можешь. Все что тебе осталось, приказать Цимаон Ницхи притащить меня к тебе как котенка за шкирку. Катя обреченно вздохнула. - Хочу ли я твоей любви или повиновения? Мы снова к этому пришли. - Она через силу улыбнулась. - Любви, конечно, твоей любви, не сомневайся. Лайонел удовлетворенно кивнул и, коснувшись груди с левой стороны, сказал: - Она у тебя есть. Они помолчали, молодой человек шагнул к краю льдины. - Нам пора. - Лайонел, - позвала девушка. Он обернулся, и она ощутила, как сжалось сердце, не сильно, едва заметно, но до боли привычно и так по-человечески. - Прежде чем мы вернемся, я должна сказать… Он покачал головой и отвернулся. - Я не хочу знать. Катя приблизилась и взяла его за руку. - Если ты передумаешь, то… Лайонел поднес палец к ее губам. - Не надо. Касаясь губами его пальца, она улыбнулась и прошептала: - Я всегда буду тебя ждать.

* * *

В просторной светлой комнате с развешенными на стенах картинами в массивных рамах находились двое. Вампиры стояли плечо к плечу, один златовласый, ослепляющее прекрасный, точно небесный божественный свет, а второй с черными как ночь волосами, по-своему красивый, но глядя на него, признать в нем истинного ангела было невозможно. Братья не смотрели друг на друга, голубой и зеленый взоры устремились на огромный портрет девушки в облаке рыжих кудрявых волос. Та смотрела на них серыми невинными глазами с королевской надменностью, а на губах играла нежная улыбка, совсем неподходящая под демонический образ, переданный художником. - Мне жаль, - первым нарушил тишину Вильям. - Лицемер, - обронил Лайонел. Как враги, уставились они друг на друга. - Хорошо! Не нравится ложь? - Брат кивнул на портрет. - Жаль ее, не тебя! Ты не достоин, а она сходит по тебе с ума. Ты отобрал ее у меня! Так в детстве ты отнимал мои игрушки и моих зверей, просто чтобы потом выкинуть или убить. А ей какую участь приготовил, когда наиграешься? Лайонел рассмеялся. - Ошибаешься, мне нравится ложь. Это так удобно, когда окружающие лгут и говорят то, что от них хотят услышать. Ты ведь знаешь, я ненавижу, когда меня обременяют правдой. Правда - прерогатива самоуверенных эгоистов, которые стремятся ею что-то изменить. Разве может любить правду тот, кто ничего менять в себе не намерен? - Молодой человек насмешливо улыбнулся. - Но, конечно, ложь не для тебя, Вильям, ты непогрешимо веришь в свою правду. Одно печально, свой собственный мир ты построить не способен, поэтому всегда будешь околачивать пороги чужих миров со своей правдой в надежде изменить, сломать, разрушить - и воссоздать заново. Но кто же, интересно, тебе это позволит, мой наивный брат? - О-о, я уже успел позабыть, как ты умеешь извратить все понятия! - презрительно скривился Вильям. - А вот я не забыл о твоей несостоятельности принять себя целиком. Как не подавляй низменные чувства, коли они есть, то полезут наружу! Если нужно, даже через положительные понятия, такие как правда! - Удобно перевести стрелки на меня, вцепиться в понятия, разбирать их по частям и проигнорировать мой основной вопрос. Какую участь ты приготовил Кате? Лайонел вскинул брови. - Ты действительно полагаешь, что в сложившейся ситуации я стану обсуждать мои былые планы относительно Кати? Или тебе необходимо знать, что путь к ее сердцу свободен и справедливость вот-вот восторжествует? Думаю, ты это уже знаешь. Вильям отвел взгляд. - Мне нужно знать, исчезнешь ты из ее жизни или по выходным будешь присылать цветы, напоминая о себе! - Цветы? - Лайонел холодно улыбнулся. - Нет, дорогой брат, дарить Кате цветы, подснежники там всякие, читать стишки: «Я могу за тобой идти по чащобам и перелазам, по пескам, без дорог почти» и так далее и в том же духе не очень похоже на меня! Не правда ли? Молодой человек видел, что брат сконфужен и безжалостно добил: - Теперь, быть может, тебе даже не придется в подражание мне вырывать у нее поцелуи насильно! Они помолчали, и Вильям нехотя спросил: - Что ты намерен делать? Лайонел пожал плечами. - Я отправлюсь домой - в Англию. Старейшины дарят мне Лондон, чтобы я не скучал в ожидании Дня Искупления. - Он хлопнул брата по плечу. - Дня, который ты нам должен организовать. Вильям качнул головой и направился к двери, ведущей из зала, но Лайонел оказался возле нее первым и преградил путь. И прежде чем брат успел что-то сказать, бесцеремонно вынул из внутреннего кармана его куртки фотографию. - Кажется, это мое. Вильям несколько секунд смотрел на девушку, залитую кровавым светом заходящего солнца, запечатленную на фотографии, и со вздохом произнес: - Конечно. Конечно, твое. Он ушел, а Лайонел остался один, среди портретов юношей и девушек, мужчин и женщин, в чьих телах когда-либо жили ангел и бес за всю историю существования вампиров. Ангелов тут было значительно больше. В среде вампиров найти их не составляло труда, такие как Вильям и ему подобные не могли не привлекать всеобщего внимания. Молодой человек посмотрел на фотографию в своей руке и, ненароком сравнив девушку с портрета с девушкой на фото, глубоко задумался. Как бы художник ни старался передать демонизм рыжеволосой девчонки, получилось у него как-то неестественно. В то время как фотография точно пылала огнем и капризный бес на ней изящно обнажал свою сущность. Не могли обмануть ни поднятые в небо наивные глаза, ни трогательные ямочки на щеках, ни тень улыбки в уголках губ, выдавал кровавый отблеск ресниц, игривый румянец на бледной коже и бурный норов кудрей. Лайонел помнил тот день, когда сфотографировал девушку возле своего дома, как будто это было только вчера. Он усмехнулся. Заманить ее к себе оказалось проще простого, одна лишь эсэмэска. В тот вечер он впервые ее поцеловал, конечно же, насильно. И ему понравилось обжигающее тепло и вкус ее губ, смелость, с которой бросила в лицо все что думала. Разве мог он знать, предлагая ей сыграть в игру: «Ты убегаешь, а я догоняю», что очень скоро преследовать его будет она, а жертвой станет он сам. И весь комизм состоял в том, что убегать от нее ему теперь хотелось меньше всего на свете, только выхода другого не было. - Мальчик мой, мы нарушим твое уединение. - Неслышно в зале появился Цимаон Ницхи. Следом за ним вошли двое старейшин. Одного из них Лайонел давно и хорошо знал, им был его учитель Нима-трак-дэн - тибетец, который в течение десяти лет учил его превозмогать боль, находясь на солнце. По левую руку от Создателя стоял сгорбленный Наркисс, как и прежде прятавший свое лицо под черным капюшоном. - Что ты решил? - спросил Цимаон Ницхи, пристально глядя на фотографию в руке молодого человека. - А я могу тут что-то решить? - насмешливо уточнил Лайонел. Создатель добродушно посмеялся. - Ты всегда мне нравился! Я ставил тебя в пример своим сыновьям. - Весьма польщен. Создатель дружественно похлопал его по плечу. - Мой мальчик, ты ведь прекрасно знаешь, любовь не для тебя. Такие, как ты, не дают волю чувствам, а потому никого не могут сделать по-настоящему счастливыми. Привязанности - это цепи. Ты слишком любишь свободу. - А еще я люблю себя, куда больше чем свободу, - напомнил Лайонел и медленно добавил: - И если мне чего-то очень хочется, я не в силах себе отказать. Желтые глаза Цимаон Ницхи вспыхнули, а лицо как будто посерело, став совсем мрачным. Былое дружелюбие испарилось. Вперед выступил Наркисс. - Создатель, если паршивец перешел границы вашего доброго отношения, отдайте его мне! Цимаон Ницхи искоса посмотрел на него. - Это лишнее. Уверен, Лайонел достаточно умен, чтобы на этот раз сделать исключение и отказать своей себялюбивой натуре. - И все-таки его поведение недопустимо, - прокаркал старейшина в капюшоне. - Оставьте его у меня на воспитание. Лайонел ледяным взглядом уставился на Наркисса и холодно произнес: - Вряд ли, предпочитаю женщин. Наркисс замахнулся на него, но руку его перехватил Нима-трак-дэн, спокойно заметив: - Не нужно горячиться! Мы ведь все помним, как дорог этот мальчик нашему бесу. - И тебе самому дорог этот дерзкий паршивец, не так ли! - яростно прорычал Наркисс. На белом лице тибетца с миндалевидными глазами не дрогнул ни один мускул. - Он мой лучший ученик! Да, не скрою, его благополучие занимает меня куда больше, Накрисс, твоих содомских планов. Цимаон Ницхи вскинул руку, призывая всех к тишине, и заговорил: - Ни к чему нам распри сейчас! - Он улыбнулся Лайонелу. - Я не могу удержать тебя здесь силой, могу лишь рекомендовать остаться. Но, как я понимаю, решение ты уже принял! - Я не останусь, - покачал головой Лайонел и, бросив раздраженный взгляд на Наркисса, добавил: - Сегодня же покидаю Тартарус. - Немыслимо, - прошипел старейшина в капюшоне. - Хорошо, - вновь улыбнулся Создатель, - у меня есть для тебя подарок в знак моего расположения. - Он прошел к двери, распахнул ее и ввел в зал юную девушку, облаченную в полупрозрачные белые одежды. Под ними черноволосая красавица была нога. Желтые отцовские глаза, как подобает скромной девушке, были опущены вниз. Хорошенькая: стройная, женственная фигура, длинные блестящие волосы, розовые пухлые губки, пышная щеточка ресниц, аккуратный носик. Юная девица могла бы составить конкуренцию самой Анжелике Тьеполо. - Моя младшая дочь Сарах, - представил Цимаон и подтолкнул ее к молодому человеку. - Ей тринадцать, она еще не тронута мужчиной и станет хорошим утешением для тебя. Лайонел недоверчиво хмыкнул. - Создатель, боюсь, невинная девица едва ли будет способна утешить меня сейчас. Девушка вздрогнула, точно от пощечины, и расширенные от ужаса глаза обратились на отца. - Ты обидишь меня, мой мальчик, если не примешь подарок, - предупредил Цимаон Ницхи. Лайонел сердито прищурился. - Она не в моем вкусе. Создатель поменялся в лице, Сарах в панике закрыла личико руками, Наркисс грозно выдохнул, а Нима-трак-дэн быстро проговорил: - Полагаю, Лайонелу нужно время, чтобы немного забыть… - Он характерно указал глазами на Катин портрет. - Создатель, - обратился Наркисс, весь дрожа от едва сдерживаемой ярости, - прикажите мне, прикажите… Цимаон Ницхи гневно взмахнул рукой. - Оставь! - Он посмотрел на Лайонела. - А ты куда бесстрашнее, чем мне казалось. Опасным соперником тебя делает твой уникальный дар. Молодой человек наклонил голову. - Я им не пользуюсь, Создатель… - и, нахально кинув взгляд на Наркисса, прибавил: - без крайней необходимости. Повисло тягостное молчание. Устав от него, Лайонел поклонился Создателю и пошел к двери. - Иди с ним, - приказал Цимаон Ницхи дочери. Молодой человек вышел из зала и едва не столкнулся с высоченным великаном Уриэлем. Во взгляде стальных глаз, всегда безмятежных, что-то сегодня изменилось. Первый вампир смотрел на девушку, выскользнувшую из зала. Когда Лайонел обходил выросшую перед ним молчаливую гору, то заметил, что юная дочь Создателя, проходя мимо Уриэля, коснулась его огромной руки. Лайонел зашел в отведенную для него комнату, оставив Сарах за дверью. Собрал вещи в сумку, переоделся в черные брюки, рубашку, ботинки и покинул помещение. Пока спускался по дворцовой лестнице, освещенной заходящими лучами искусственного солнца, с башни сорвались две летучие мыши и спикировали к нему на плечи. - Красотки, - улыбнулся Лайонел и почесал пальцем горло сперва одной, потом второй мыши. Проводники - Нев [14] и Орми [15] были любимицами старейшин, их отправляли только за самыми значимыми и влиятельными вампирами. Но мыши прониклись симпатией к своему подопечному за время пути в Тартарус и теперь следовали за ним повсюду. Иногда даже снисходили до разговора с ним, но чаще всего общались между собой, как сейчас. «Подумать только, любимую дочь отдал», - говорила Нев. Имя ей дали в честь внушительного носа, занимавшего большую часть мордочки. «Бес стоит дороже всех его дочерей», - со знанием дела отвечала Орми. Она свое имя получила из-за трех драконьих рожек на голове. И в отличие от Нев не слыла покладистым характером. Когда ей становилось скучно, она начинала ерзать, царапать когтями плечо и даже могла укусить в шею или за ухо. Нев, страдая от дурного настроения, лишь безобидно грызла собственные коготки. Лайонел слышал, что девушка следует за ним, и его это страшно раздражало. Все в ней - такой красивой и юной приводило его в бешенство. Но он понимал, что единственный существенный ее недостаток в том, что она - не Катя. Главная улица привела на площадь к кровавому озеру в виде звезды. Молодой человек остановился перед воротами и обернулся. Сарах тоже остановилась, потупив взгляд, а позади нее город на закате сиял всеми цветами радуги. - Отправляйся-ка ты к папочке! - бросил Лайонел, смерив девушку скучающим взглядом. - Отец приказал мне быть с тобой, - прошелестела Сарах. «Какая навязчивая», - неодобрительно отметила Орми и принялась нетерпеливо перебирать когтями по плечу. - Скажи ему, что я отправил тебя назад, - посоветовал молодой человек. - Отец меня убьет. - Девушка сцепила перед собой ручки в замок и умоляюще заморгала, точно прогоняя навернувшиеся слезы. «Да пусть себе идет. Подумаешь, будет плестись сзади. Кому она помешает?» - вступилась Нев. «Не нужна она нам! - Орми ревниво обвила когтистым крылом шею Лайонела. - Гони ее, гони прочь!» Он же засмеялся, погладил мышь за тонким нежным ушком, мысленно заверив: «Я буду верен только тебе», распахнул ворота и вышел из города. Сарах молча последовала за ним.

* * *