ЧАСТЬ №2 1 page. Около полотна железной дороги стояло два «воронка»

ОДЛЯН

Около полотна железной дороги стояло два «воронка». Ребята в окружении конвоя направились к ним. Ян, медленно шагая, смотрел на сосновый лес: за впадиной он открылся его взору. Вот бы туда! Страшные мысли о зоне захлестнули сознание. Как не хочется идти к «воронкам». Убежать бы в лес. Но конвоя вон сколько. Ян жадно смотрел на лес. За четыре месяца, проведенных в тюрьме, он соскучился по вольному воздуху. Лес казался сказочным, а воздух в лесу — необычным. Ведь это — воздух свободы. В лесу ни зеков, ни конвоя. Растет трава, и поют птицы. Нет колючей проволоки, и нет тюремных законов. Сейчас у него не было слез, а в лесу, в одиночестве, они бы хлынули. «Я не хочу ехать в Одлян. Помоги, Господи!»

Но вот парни залезли в «воронки». Неизвестность давила души. Царило молчание. За весь путь от Сыростана до Одляна парни не обмолвились словом.

И вот — Одлян. В сопровождении конвоя ребята потопали в штрафной изолятор. Для новичков это карантин. Здесь они должны просидеть несколько дней.

Парней разделили на несколько групп и закрыли в карцеры. Они сняли с себя одежду и постелили на нары. Махорка у них была, и они часто курили. Разговаривали тихо, будто им запретили громко говорить.

На другой день, перед обедом, через забор, отделяющий штрафной изолятор от жилой зоны, перелез воспитанник. Окна от земли были высоко, и он, подтянувшись на руках, заглянул в окно карцера и тихо, но властно сказал:

— Кшки, кишки путевые, шустро, ну... Парни смотрели на него через разбитое окно и молчали. Хорошая одежда мало у кого была.

— Ну, — выкрикнул парень, — плавки, брюки, лепни подавайте мне, быстро!

С той стороны неудобно было держаться, и он от натуги кривил лицо. Ему подали пиджак, он спрыгнул на землю и поднялся к окну соседнего карцера. Слышно было, как он и там просил одежду. Ему тоже что-то просунули в окно, и он теперь требовал одежду у третьего карцера.

Насобирав вольной одежды, он перелез через забор в жилую зону.

На третий день ребят вывели из штрафного изолятора, и они сдали на склад вольную одежду. Здесь же им выдали новую, колонийскую. Черные хлопчатобумажные брюки и такую же сатиновую рубаху. Обули их, как и в тюрьме, в ботинки. Головной убор — черная беретка.

Со склада пацанов повели в штаб. Он находился в зоне. В кабинете начальника собралась комиссия. Она распределяла ребят по отрядам, и дежурный помощник начальника колонии (дпнк) повел их строем в столовую на ужин.

Парни шли по подметенной бетонке. Вся колония утопала в зелени. Коля поднял взгляд и увидел Уральские горы. Они полукольцом опоясывали местность. Колония находилась в долине, и красиво было смотреть на горы снизу.

Подходя к столовой, они встретили воспитанника, медленно шествовавшего в сторону от них. Он был высокого роста, чернявый, и на нем были лишь одни плавки. Несмотря на то, что весна только начиналась, он был хорошо загорелый. Заметив новичков, он остановился, повернулся к ним вполоборота и крикнул:

— Если есть кто с Магнитогорска, в седьмой отряд, будет моим кентом!

Он пошел дальше по бетонке медленно, важно, а Ян подумал: «Вор или рог, наверное. Вот было бы здорово, если б я был с Магнитогорска, ведь я иду в седьмой отряд. Он бы дал поддержку».

Зал в столовой был большой, человек на двести. После ужина ребят развели по отрядам.

Около седьмого отряда мельтешило несколько десятков воспитанников. Они выколачивали матрацы. Кто руками, а кто палкой. Еще трое стояли возле входа в отряд.

— Эй, Амеба,— крикнул один из них,— бей сильнее, что ты гладишь его, как бабу по...! А то я начну тебя заместо матраца колотить, пыль из тебя, наверное, сильнее полетит.

Ян не понял, кого назвали Амебой. Он столько слышал о зонах и так боялся этого Одляна... Но многие из ребят улыбались, и он подумал, что в этой колонии, наверное, несильный кулак. Зона в первую минуту показалась ему пионерским лагерем. «Матрацы трясти заставляют, видно, не все хотят их колотить». И на душе у Яна стало веселее.

Новичков завели в воспитательскую. Она находилась на первом этаже двухэтажного барака, сразу у входа. За столом сидел капитан лет тридцати пяти и писал. Это был начальник отряда, Виктор Кириллович Хомутов. Ему кто-то позвонил по телефону, и он вышел. Воспитательская сразу наполнилась ребятами. Они пришли посмотреть новичков. Все внимание было сосредоточено на Яне. Парень с одним глазом и со шрамом на полщеки.

— Откуда ты? — спросил его воспитанник невысокого роста, но плотный сложением.

— Из Тюмени.

— Срок?

— Три года.

— По какой статье?

— По сто сорок четвертой.

— Кем жить хочешь? Ворóм или рогом?

Ян помнил, что на этот вопрос прямо отвечать нельзя, и, прищурив правый глаз, повторил:

— Вором или рогом?.. Ей-богу, я еще не надумал, кем бы хотел жить,— сказал он.— Я еще не огляделся.

Парни громко засмеялись. Ответ «поживем — увидим» всем надоел. А новичок сказал по-другому и развеселил всех. И смотрит он без боязни.

— Молодец,— сказал коренастый,— а ты хитрый...— И чуть помедлив, добавил: — Глаз. Вот и будет у тебя кличка Хитрый Глаз.

В спальне к Хитрому Глазу подошел парень и спросил:

— Ты с Волгограда?

— Да. Вообще-то я с Тюмени, но последнее время жил в Волгограде.

— В каком районе?

— В Красноармейском.

— А где там?

— В Заканалье.

— Ну, значит, земляк. В одном районе жили. Во всей зоне я один из Волгограда. Теперь, значит, двое. Пошли на улицу, там поговорим.

У входа в отряд на лавочках сидели несколько человек и курили. Сели на свободную.

— Малик меня зовут,— сказал земляк Хитрого Глаза.— Я уже скоро откидываюсь. Сорок дней остается. Три года отсидел. Что тебе сказать о зоне? — Малик задумался.— Пока я тебе многого говорить не буду. Надо тебе вначале осмотреться. Новичков у нас около месяца не прижимают. Если нарушений не будет. Так что за это время ты сам многое поймешь. Ну а так, для начала, знай: в нашей зоне есть актив и вор. Одно из худших нарушений — двойка в школе. За нее тебе будут почки опускать. Старайся учиться лучше. Работать тоже можно — обойка, диваны обиваем. Грузим их и так далее. Но я на расконвойке. Видеться будем только вечерами. С чухами и марехами не разговаривай. Да и вообще больше молчи — наблюдай. Полы у нас моют по очереди. Но не все. Актив и воры не моют. Мы с тобой в одном отделении. У нас больше половины полы не моют. Я тоже как старичок и расконвойник не мою. Ты же начнешь мыть через месяц. В общем, пока присматривайся. Ни в коем случае ничего никому не помогай, если попросят что. Присматривайся, и все.— Малик встал.— Пошли, в толчок сходим.

Они свернули за угол барака. Подойдя к туалету, Малик сказал:

— Вот это толчок. Смотри, когда один пойдешь — но постарайся пока в толчок один не ходить,— беретку снимай и прячь в карман. А то у тебя ее с головы стащат и убегут. Потом будет делов.

Толчок был длинный. Справа и слева проходили бетонные лотки, а посредине, разделенные низенькой перегородкой, с двух сторон находились отхожие места.

До отбоя Хитрый Глаз с Маликом просидели на лавочке. Около десяти часов отряд построился в коридоре. Дежурный надзиратель сосчитал воспитанников, и когда на улице проиграла труба, начальник отряда Виктор Кириллович пожелал спокойной ночи, и ребята разошлись по спальням.

Утром труба проиграла «подъем», и парни строем пошли на плац на физзарядку. Плац находился посреди зоны, и под команду рога зоны по физмассовой работе — он возвышался на трибуне — повторили все упражнения, которые он показывал, и опять строем разошлись по отрядам. Дневальные мыли полы, а ребята ждали построения на завтрак.

— Отряд! Строиться на завтрак!

И опять строем в столовую. В столовой за столы садились по отделениям. Места воров были за крайними столами. Хитрого Глаза посадили посредине.

С керзухой ребята расправились быстро, выпили чай, и дежурный скомандовал выйти на улицу.

Строем воспитанники пришли в отряд, перекурили и потопали в школу.

Занятия в школе шли до обеда. После занятий парни переоделись в рабочую одежду, пообедали и с песней пошли на работу.

Хитрый Глаз, как и говорил Малик, попал в обойку. В колонии, в производственной зоне, была мебельная фабрика, основная продукция которой была диваны. Хитрого Глаза поставили на упаковку. Надо было таскать диваны, обертывать их бумагой, упаковывать и грузить на машины. Работа хоть и была тяжелой, но Хитрому Глазу понравилась.

Перед ужином ребята потопали в жилую зону. В воротах их ошмонали.

В колонии было восемь отрядов, в каждом — более ста пятидесяти человек. Нечетные отряды работали во вторую смену, а в первую учились. Четные — наоборот.

В зоне было две власти: актив и воры. Актив — это помощники администрации. Во главе актива — рог зоны, или председатель совета воспитанников колонии. У рога — два заместителя: помрог зоны по четным отрядам и помрог зоны по нечетным. В каждом отряде были рог отряда и его помощник. Во всех отрядах было по четыре отделения, и главным в отделении был бугор. У бугра тоже был заместитель и звали его — помогальник.

Вторая элита в колонии — воры. Их было меньше. Один вор зоны и в каждом отряде по вору отряда. Редко — по два. На производстве они тоже не работали. Еще в каждом отряде было по нескольку шустряков, которые подворовывали. Кандидаты на вора отряда.

Актив с ворами жили дружно. Между собой кентовались, так как почти все были земляки. Актив и воры были в основном местные, из Челябинской области. Неместному без поддержки трудно было пробиться наверх.

Начальство колонии на воров смотрело сквозь пальцы. Прижать оно их не могло, так как авторитет у воров был повыше рогов, и потому начальство, боясь массовых беспорядков, или, как говорили, анархии, заигрывало с ними. Стоит ворам подать клич: бей актив!— и устремиться самим на рогов, как больше половины колонии пойдет за ними, и даже многие активисты примкнут к ворам. Актив будет смят, и в зоне начнется анархия. Но и воры помогали наводить в колонии порядок. Своим авторитетом. Чтобы им легче жилось. А сами старались грубых нарушений не совершать. Если вор напивался водки или обкайфовывался ацетоном, ему это сходило. Ведь он вор. Начальство это может скрыть. Главное, чтоб в зоне не было преступлений, которые скрыть невозможно. Порой воры с активом устраивали совместные кутежи. Вор зоны свободно проходил через вахту и гулял по поселку.

Три дня Хитрый Глаз прожил в колонии, и его никто не трогал. На четвертый день к нему подошел бугор и сказал:

— Сегодня ты моешь пол.

— Но ведь я новичок, а новички месяц полы не моют.

— Не моют, а ты будешь. Быстро хватай тряпку, тазик и пошел. Ну...

— Не буду. Месяц не прошел еще.

— Пошли,— сказал бугор и завел Хитрого Глаза в ленинскую комнату.

Бугру скоро исполнялось восемнадцать лет, и он ждал досрочного освобождения. Он был высокого роста, крепкого сложения, из Челябинска.

— Не будешь, говоришь,— промычал бугор и, сжав пальцы правой руки, ударил Хитрого Глаза по щеке.

В колонии кулаками не били, чтоб на лице не было синяков, а ставили так называемые моргушки. Сила удара была та же, что и кулаком, но на лице никакого следа не оставалось.

Удар был, сильный. Хитрый Глаз получил в зоне первую моргушку. У него помутилось в голове.

— Будешь? — спросил бугор.

— Нет.

Бугор поставил Хитрому Глазу вторую моргушку.

— Будешь?

— Нет!

Тогда бугор поставил Хитрому Глазу две моргушки подряд. Но бил уже не по щеке, а по вискам. Хитрый Глаз на секунду-другую потерял сознание, но не упал. В зоне знали, как бить, и били с перерывом, чтоб пацан не потерял сознание.

— Зашибу, падла,— сквозь зубы процедил бугор.— Будешь?

— Нет.

Бугор поставил Хитрому Глазу еще две моргушки по вискам, и он опять крепко кайфанул. Но бугор его бить больше не стал, а вышел из комнаты, бросив на прощанье:

— Ушибать будут до тех пор, пока не начнешь мыть.

На следующий день не бугор, а помогальник сказал Хитрому Глазу, чтоб мыл полы. Хитрый Глаз ответил, что мыть полы не будет. Месяц еще не прошел.

— Не будешь,— протянул помогальник, искривив лицо.— Будешь!

Он похлопал его по щеке. Потом с силой ударил. Удар помогальника был слабее, чем у бугра, ставить моргушки он еще не научился, да и силы было меньше. Помогальник был чуть крепче Хитрого Глаза и немного выше.

Хитрый Глаз после удара ничего не ответил. Помогальник тогда стал часто ставить моргушки. Увидев, что Хитрый Глаз теряет сознание, а по-колонийски — кайфует, он перестал его бить и спросил:

— Будешь мыть?

— Нет,— ответил Хитрый Глаз. Голова у него гудела. «Как мне быть?— думал он.— Начинать мыть полы или не начинать?» И Хитрый Глаз решил пока держаться.

Вечером, после школы, к Хитрому Глазу подошел Малик.

— Я слышал,— начал он,— тебя заставляют мыть полы. Но ты не мой. Крепись. Если ты их начнешь мыть, тебя с ходу сгноят. Будешь марехой. Я тебе посоветую сходить к помрогу зоны Валеку. Иди к нему на отряд и скажи: не успел, мол, прийти на зону, как меня заставляют мыть полы. Только не кони, сходи, а то они тебя будут бить до тех пор, пока ты не согласишься.

Идти к помрогу зоны не хотелось. Жаловаться он не любил. Да и что толку, если б Хитрый Глаз пошел и пожаловался. После этого его бы сильнее избили и он вдобавок потерял бы уважение ребят.

Вечером помогальник завел Хитрого Глаза в туалетную комнату.

— Будешь мыть полы? — спросил он.

— Не буду,— ответил Хитрый Глаз.

В туалетной комнате никого не было, и помогальник, размахнувшись, кулаком ударил Хитрого Глаза в грудь.

— Будешь? — повторил он и, услышав «нет», нанес серию крепких ударов в грудь.

Опытный рог или вор со второго или третьего удара по груди вырубали парня. Но у помогальника удары еще не были отработаны, и он тренировался на Хитром Глазе.

— Нагнись,— приказал помогальник.

Хитрый Глаз нагнулся.

— Да ниже.

Хитрый Глаз еще нагнулся, и теперь его грудь была параллельно полу. Сильный удар коцем в грудь заставил его выпрямиться.

— Снова нагнись,— приказал помогальник.

Хитрый Глаз нагнулся. Помогальник снова пнул его в грудь, и на этот раз Хитрому Глазу стало тяжело дышать.

— Еще нагнись! — закричал помогальник, видя, что Хитрый Глаз выпрямился.

Третий раз помогальник пнул Хитрого Глаза в область сердца. У него помутилось в глазах, и он сделал шаг назад.

— Сюда, сука, сюда! — заорал помогальник. Он ударил его кулаком в грудь.— Будешь мыть?

— Нет,— ответил Хитрый Глаз, и помогальник прогнал его из туалетной комнаты.

День был прожит.

— Но что толку,— сказал парень, что спал рядом,— все равно рано или поздно мыть полы ты будешь.

Утром Хитрого Глаза снова дуплил помогальник. В ленинскую комнату зашел рог отряда Майло. Это он кричал новичкам в первый день, есть ли из них кто с Магнитогорска.

— За что ты его? — спросил Майло.

— Полы не моет, — ответил помогальник.

Рог выгнал Хитрого Глаза и стал разговаривать с помогальником.

Хитрый Глаз вышел на улицу, потом вернулся в отряд. В спальне он услышал громкий разговор.

— Ну кто же, кто, — громко, взвинченно говорил бугор рогу, — кто будет мыть полы? Их семь человек всего моют.

— Меня не интересует, сколько человек моют полы, я говорю: не заставляй новичка.

Рог не обладал абсолютным авторитетом. Его не любили как бугры, так и воры, и потому бугор рогу не хотел подчиниться.

— Ладно, — кричал бугор, — не лезь в мое отделение, у нас все в порядке. А с новичком мы разберемся сами. Мыть полы он будет. Что, скажи, вором он будет? Да ты посмотри на него, не подняться ему за месяц, так что пусть сразу моет.

Хитрый Глаз не дослушал, чем кончилась перепалка между рогом и бугром, и вышел на улицу.

В спальне жило около тридцати человек. А пол мыло только семь. Остальные: вор отряда, рог отряда, помрог, бугор, помогальник, разные там роги и просто шустряки пол не мыли. Вот и хотели бугор с помогальником бросить Хитрого Глаза на полы. Восьмым будет.

Пять дней дуплил помогальник Хитрого Глаза. Иногда ему помогал бугор, иногда рог отряда санитаров. Дуплили его не жалея. Ставили моргушки, били по груди, а тут как-то вечером помогальник позвал его в туалет и решил поупражняться по-другому.

— Подними руки,— сказал он Хитрому Глазу,— и повернись ко мне спиной.

Хитрый Глаз поднял руки, повернулся. Помогальник ребром ладони ударил его по почкам. От резкой боли Хитрый Глаз нагнулся. Дождавшись, пока прошла боль, помогальник повторил удар. На этот раз боль была сильнее. Хитрый Глаз присел на корточки, отдышался.

— Хорош косить,— сказал помогальник и пнул его по спине.— Вставай.

Хитрый Глаз поднялся. Теперь помогальник ударил его по печени, и он застонал.

— Косишь, падла,— буркнул помогальник и поставил Хитрому Глазу две моргушки с обеих рук по вискам.

У Хитрого Глаза зашумело в голове, и он схватился за нее руками.

— Убрал руки, быстро! — снова был приказ.

И помогальник продолжал бить Хитрого Глаза, отдавая ему команды. Удары следовали то в печень, то по почкам, и моргушки он ставил то по вискам, то по щекам.

После отбоя, когда Хитрый Глаз залез под одеяло, его начало тошнить. «Хоть бы в кровати не вырвало,— думал он,— а то неудобно будет». Но тошнота вскоре прошла, и ему стало легче. Лежа он не ощущал своего избитого тела. Он был как бы невесом. «Господи, как мне жить? То ли начать мыть полы? Ведь и правда, сколько бы я ни сопротивлялся — ну пусть я выдержу месяц,— все равно через месяц буду мыть полы. Лучше сейчас начать. А может, все же держаться? Ведь Малик говорит, что мыть не надо...»

Хитрый Глаз слышал от ребят, что Малика избивали еще сильнее. Он тоже поначалу был упорный и не хотел выполнять команды. У Малика, говорят, отбита грудь. Волгоградских в зоне не было, и ему не могли дать поддержку. У Хитрого Глаза есть тюменские земляки — их в зоне более десяти человек,— но ни один из них не имеет авторитет и защитить Хитрого Глаза не может. «Наверное,— думал Хитрый Глаз,— надо начать мыть полы».

Сразу по прибытию в колонию Хитрый Глаз написал домой и сестре в Волгоград письма. Он ждал ответ от сестры с нетерпением. Он очень надеялся, что отец уговорит пацанов, Мишку и Генку, и они изменят свои показания. И тогда его вызовут из колонии и освободят.

«Может, не пройдет и месяца, и меня заберут на этап».

«Ладно,— решил Хитрый Глаз, засыпая,— если завтра с утра скажут мыть полы — вымою. Ведь мыть их раз в восемь дней. Бог с ними».

Утром, когда помогальник сказал Хитрому Глазу помыть пол, он не стал отнекиваться и вымыл.

В этот же день в школе Хитрый Глаз получил двойку по химии. Он и так не любил этот предмет, а тут, когда его каждый день избивали, он не мог сосредоточиться и выучить урок. Вместо химических формул стоял вопрос: мыть или не мыть полы? Девятого класса— понял он — ему не осилить.

После занятий троих, ребят, которые получили двойки, бугры вызвали в туалетную комнату. И отдуплили. Хитрого Глаза бил помогальник. Но колотил он его сегодня несильно. Злой на него не был: Хитрый Глаз ведь помыл полы.

Двоечники из туалетной комнаты вышли на улицу. Закурили.

— Это, Хитрый Глаз, ерунда, — сказал Юра Морозов. Он был из Липецка. — Вот в прошлом году нас за двойки не так ушивали. Бугры, в рот их долбать, — я Сизому на воле все равно вилы поставлю, живым он не останется, — придумали новое наказание. Все отделение становилось в кружок и двоечника начинали толкать. Каждый старался толкнуть сильнее, чтоб отлетел к противоположному, а тот толкал на другого. И так, до тех пор, пока пацан не валился на пол в изнеможении. Потом — следующего. Бугры стояли и наблюдали. Если кто жалел и толкал несильно, его заводили в туалет и дуплили. А щас что, пару моргушек поставили, и иди, исправляй двойку.

Дня через два Хитрый Глаз получил двойку по физике. И его снова дуплили, отбивая грудянку.

На учителей Хитрый Глаз стал злой. Учителя, улыбаясь, равнодушно подписывали воспитанникам приговор, ставя им двойки. Многие учителя были женами сотрудников колонии.

Но вот Хитрому Глазу пришло письмо от сестры. Она писала, что дела у них идут хорошо, а привет она передавать не стала. Это означало, что отец хода письму не дал. Единственная надежда вырваться из Одляна рухнула.

В школе он получил еще несколько двоек, и его опять дуплили. «Нет,— думал Хитрый Глаз,— на следующий учебный год пойду учиться в восьмой класс. Скажу, на свободе учился плохо и меня просто переводили из класса в класс. В восьмом все же будет легче. Но до конца учебы остается около двух недель. Можно еще наполучать кучу двоек. А не закосить ли мне на плохое зрение? Скажу, что я плохо вижу и день ото дня зрение все хуже становится».

На самоподготовке в спальне, читая учебник, он приставлял его чуть не к самому носу. На второй день помогальник сказал:

— Что, Хитрый Глаз, над книжкой склонился? Видишь плохо?

— Аха,— ответил он,— вот если чуть дальше от глаза, то уже и читать не могу.

— Косишь, падла.

В спальне, в левом углу, спали воры. Вор отряда, Белый, в прошлом был рогом отряда. Он ждал досрочного освобождения, и после Нового года его хотели освободить. Белый обещал Хомутову, что за декабрь отряд займет первое место в общеколонийском соревновании. А тут в один день произошло сразу три нарушения. Не видать седьмому первого места.

После школы Белый построил воспитанников в коридоре, сорвал с кровати дужку и начал всех подряд, невзирая на авторитет, колотить. Несколько человек сумели смыться. Кое-кто из ребят успел надеть шапку, и удар дужкой по голове смягчился. Белый от ударов сильно вспотел. Дужка разогнулась и теперь на место не заходила. Белый швырнул ее в угол.

Одни остались лежать в коридоре, а другие, кому полегче попало, разбежались. Одному пацану Белый раскроил череп, и у него хлестала кровь. Двое не смогли идти, и их унесли на руках.

Белого за это лишили досрочного освобождения и выгнали из председателей совета отряда. Он стал вором. В отряде его все боялись, зная, каков он в гневе, и ему никто не перечил.

Вторым по авторитету в воровском углу был Котя. Он пулял из себя вора. Его авторитет далеко не равнялся авторитету Белого, и начальник отряда гнал его на работу. Но Котя не шел. «Радикулит, Виктор Кириллович, радикулит у меня,— говорил Котя начальнику отряда Хомутову, или, как все называли, Кирке,— видите, еле хожу». И он хватался за поясницу и ковылял, согнувшись, в воровской угол. Ходил он всегда медленно, волоча ноги, и не делал резких движений — здорово косил на радикулит. Кирка отстал от Коти. Коте через месяц исполнялось восемнадцать, и Кирка решил не вступать с ним в конфликт, а дотянуть его до совершеннолетия и отправить на взросляк.

Любимое занятие было у Коти — мучить пацанов.

— Ну как, Хитрый Глаз, дела?— подсел к нему однажды Котя.

— А-а-а,— протянул Хитрый Глаз.

— Плохие, значит. Ах эти бугры, чтоб они все сдохли, на пола тебя, новичка, бросили. Но ты не падай духом. Не падаешь?

— Да нет.

Котя похлопал Хитрого Глаза по шее.

— Кайфануть хочешь?

— Чем?

— Я тебе сейчас покажу.

Котя накинул Хитрому Глазу на шею полотенце и стал душить. Хитрый Глаз потерял сознание. Когда очнулся, по лицу бежали мурашки и кто-то будто колол лицо иголками, но несильно.

— Ну как кайф?

Хитрый Глаз промолчал.

— Еще хочешь?

Хитрый Глаз не ответил. Тогда Котя снова стал его душить. Хитрый Глаз вновь отключился — Котя ослабил полотенце.

— Сейчас я тебе кислород перекрывать буду руками. Кайф от этого не хуже.

Котя цепко схватил Хитрого Глаза за кадык. Хитрый Глаз закашлялся — он отпустил. Хитрый Глаз отдышался — Котя сжал ему, но теперь не кадык, а шею. Хитрый Глаз опять потерял сознание. Когда Хитрый Глаз пришел в себя, Котя стал время от времени перекрывать ему кислород.

Целый месяц, пока Котю не отправили на взросляк, он издевался над Хитрым Глазом.

Белый, Котя и два шустряка кровати не заправляли. В зоне ворам, рогам, буграм было западло заправлять свои кровати, и заправляли за них парни.

Когда Хитрый Глаз согласился мыть полы, через несколько дней к нему утром подошел бугор и сказал:

— Хитрый Глаз, иди заправь кровати.

Хитрый Глаз отказался.

— Что-о-о,— протянул бугор и затащил Хитрого Глаза к себе в угол,— не будешь?

Он взялся руками за дужки кроватей и, готовясь подтянуться, чтоб пнуть каблуками Хитрого Глаза в грудь, спросил:

— Будешь, а то зашибу?

— Нет,— ответил Хитрый Глаз.

Бугор подтянулся и ударил Хитрого Глаза каблуками в грудь. Хитрый Глаз отлетел к противоположной кровати, ударился о нее головой, но не упал.

— Будешь?

— Нет,— ответил Хитрый Глаз и получил два сильнейших удара в грудь здоровенными кулаками бугра.

Хитрый Глаз кайфанул.

— Я с тобой вечером поговорю,— пообещал бугор.

Хитрый Глаз, заправив свою кровать, вышел на улицу. А кровати в углу стал заправлять другой парень.

Вечером в туалетной комнате Хитрого Глаза дуплил помогальник. Он бил его с удовольствием, смакуя удары. Если Хитрому Глазу становилось плохо, помогальник давал ему передышку.

— Будешь заправлять кровати?

Хитрый Глаз, чуть пошатываясь, ответил: «Нет» — и помогальник, поставив ему ядреную моргушку, выгнал его.

Боли в теле Хитрый Глаз не чувствовал. Он опять находился в невесомости. Слегка кружилась голова, и со стороны можно было подумать, что он немного выпил.

Десятилетиями на пацанах отрабатывались удары. Этот опыт передавался от бугра к бугру, от рога к рогу, от вора к вору. Все самые уязвимые места в человеческом теле были известны. Главное, когда бьешь, надо точно попасть. Вот потому такие начинающие активисты, как помогальник, отрабатывая удары, радовались, когда пацан после молниеносно проведенного удара падал, как сноп, или, оставаясь на месте, на две-три секунды терял сознание. Все, кто избивал пацанов, знали: доведенные до совершенства удары пригодятся на свободе. Там, в случае чего, они в мгновенье вырубят человека.

В спальню Хитрый Глаз заходить не стал. Он вышел на улицу и побрел в толчок. Курить ему сейчас не хотелось. Да и в толчок идти желания не было. Но ведь надо что-то делать до отбоя. Он с удовольствием бухнулся бы сейчас на землю и лежал недвижимый. Чтоб никого не видеть. Роги, бугры, воры, как вы надоели Хитрому Глазу! Ему не хочется на вас смотреть.

Солнце стояло еще высоко, и вид на горы открывался великолепный. Но Хитрый Глаз не замечал красоты, и мысли его сейчас путались. Злости на помогальника не было. И вообще не было ни на кого. Одному, одному ему побыть хотелось.

На следующий день после физзарядки помогальник опять сказал Хитрому Глазу:

— Заправь кровати!

Хитрый Глаз промолчал,

— Не понял, что ли?

В ответ — молчание.

— Пошли,— сказал помогальник и повел Хитрого Глаза в ленинскую комнату.

И снова удары, удары, удары.

— На работе продолжим,— сказал помогальник, когда они выходили из комнаты.

На работе помогальник кулаками бить Хитрого Глаза не стал — зачем? Здесь же есть палки. Любые. Сломается одна, можно взять другую.

Богонельки *, богонельки отбивал помогальник Хитрому Глазу. Только боль проходила, наносился следующий удар, за которым следовал вопрос: «Будешь заправлять?»

Хитрый Глаз извивался от ударов, но не кричал, не просил прекратить.

— Так, до вечера,— сказал помогальник, сломав о Хитрого Глаза вторую палку.

Сегодня обойка закончила работу раньше. Ребята — кто остался в цехе, кто вышел на улицу. Хитрый Глаз в цехе сидеть не стал. Хочется побыть на воздухе.

К парням подбежал Мотя, он был тоже на седьмом отряде, но учился в ученичке, овладевая новой профессией. Остановившись, он бросил в ребят палец. Парни отскочили.

— Что, коните? — спросил он их.— Это ведь палец, а не бугор, и вас не ударит. В станочном цехе один отпилил. Р-р-раз — и нет пальца.

Мотя жил в колонии около двух лет, и ему в свое время перепадало от актива, но теперь его, старичка, трогали реже.

— В натуре, пальца испугались,— говорил Мотя, играя отпиленным пальцем.— В прошлом году один пацан кисть себе отпилил, Санек надел ее на палку и пугал всех. Пострашнее было. А вот раньше, кому невмоготу было, не то что руки или пальцы — голову под пилу подставляли. Нажал педаль, подставил голову, отпустил педаль — и покатилась голова. А сейчас головы под пилу не суют — руку там или пальцы.

Мотя привязал к пальцу нитку и пошел от ребят, играя им. Мотя знал много колонийских преданий.

— Зону нашу в тридцать седьмом году построили,— рассказывал он,— не зону, собственно, а бараки одни. Заборов тогда не было, не было колючки и паутины. Воры летом в бараках не жили. Они в горы по весне уходили и там все лето балдели. Еду им туда таскали. Они костры жгли, водяру глушили, картошку пекли. А потом новый хозяин пришел и решил зажать воров Актив набирать стал. Рога зоны назначил. А воры в хер никого не ставили. И тогда рог зоны предложил вору зоны стыкнуться. Если рог победит, быть активу в зоне, зона станет, значит, сучьей. Победит вор — актив повязки скидывает. Рог с вором в уединенном месте часа два дрались, никто не мог победить. Оба выдохлись. Вор ударил рога, и рог упал. Вор подошел к нему, а рог, лежа, сбил его с ног и сам вскочил. Начал его дубасить. И одолел. Вот с тех пор на нашей зоне и стали роги и бугры. Ну а воры так и остались.