Глава 35. Длинные шаги Стража были не чета Перриновым, и когда юноша наконец протолкался через толпу у дверей гостиницы

СОКОЛ

Длинные шаги Стража были не чета Перриновым, и когда юноша наконец протолкался через толпу у дверей гостиницы, Лан уже поднимался по лестнице на второй этаж, никак не выказывая спешки. Перрин заставил себя шагать столь же неторопливо. Позади, у дверей, недовольно шушукались и бурчали о всяких, что лезут вперед приличных людей.

– Снова? – переспрашивал Орбан, приподняв свой серебряный кубок, чтобы тот не забывали наполнять. – Будь по‑вашему, ладно. Они засели в кустах у самой дороги, по которой мы ехали, и так близко от Ремена мы никак не ждали засады. С дикими воплями ринулись они на нас из густых зарослей. Не успели мы и глазом моргнуть, как они, выставив свои копья, врезались в самую середину нашего отряда. Сразу поразили двух моих лучших воинов и одного из людей Ганна. И вот, едва увидев нападавших, я сразу узнал айильцев и…

Перрин заторопился вверх по лестнице. Ладно, теперь Орбан будет их знать.

Из‑за двери комнаты Морейн доносился гул голосов. Юноше совсем не хотелось слышать, что она скажет обо всем случившемся на площади. Перрин протрусил мимо и сунул голову в комнату Лойала.

Перрину сразу бросилась в глаза кровать огир – низкая и массивная, вдвое длиннее и раза в два шире любой человеческой кровати. Ничего похожего Перрин прежде не видывал. Кровать занимала большую часть комнаты, просторной и великолепной, ничем не уступавшей апартаментам Морейн. Перрин смутно припомнил, как Лойал говорил, что кровать изготовлена из воспетого дерева, и в другое время, скорей всего, задержался бы полюбоваться ее плавными изгибами. При виде текучих линий, словно созданных самой природой, складывалось впечатление, будто кровать просто выросла там, где стоит. Да, некогда в прошлом в Ремене несомненно останавливались огир, иначе где хозяин гостиницы раздобыл бы деревянное кресло по росту Лойалу. На лежащих в кресле подушках и расположился со всеми удобствами огир – в рубашке и штанах, лениво почесывая голую лодыжку большим пальцем другой ноги и одновременно делая пометки в большой книге в матерчатом переплете, которую пристроил на подлокотнике кресла.

– Мы уходим! – сказал Перрин.

Лойал вздрогнул, чуть было не опрокинув пузырек с чернилами и не уронив книгу.

– Уходим? Как так? Мы же только что приехали! – пророкотал он.

– Уходим, именно так. Встречаемся на конюшне, давай‑ка поторопись. И чтобы никто не видел, как ты уходишь. По‑моему, здесь есть черная лестница, рядом с кухней. По ней и спустимся.

В том конце коридора, где отвели комнату Перрину, сильно пахло всякой жаркой‑готовкой, и наверняка запах поднимался по черному ходу.

Полным сожаления взором огир окинул кровать, затем начал натягивать свои высокие сапоги.

– Но почему мы уходим?

– Белоплащники, – ответил Перрин. – Подробней расскажу попозже. – И, пока Лойал не успел спросить еще чего‑нибудь, поспешно выскочил в коридор.

А своих сумок Перрин даже не расстегивал. Всего и надо было ему – повесить на пояс колчан, накинуть плащ, забросить на плечо скатку одеяла и переметные сумы, подобрать лук, и ничто не выдавало, что он когда‑либо переступал порог комнаты. Ни единой морщинки на сложенных одеялах в изножье кровати, ни следов брызг на щербатом тазике на умывальнике. Даже фитиль сальной свечи, вдруг дошло до Перрина, остался нетронутым. Наверное, я догадывался, что не придется здесь остановиться. Похоже, в последнее время я не оставляю за собой следов.

Как он и предполагал, узкая лестница в дальнем конце выходила в коридор, что вел мимо кухни. Перрин со всей осторожностью заглянул в кухню. В большом плетеном колесе споро перебирала лапами собака, вращая длинный вертел с нанизанными на него задней ногой барашка, огромным куском говядины, полудесятком цыплят и целым гусем. Над вторым очагом висел на крепком крюке котел с супом, от котла вился густой поток ароматов. Но не было видно ни одного повара, ни единой живой души, если не считать собаки. Поблагодарив про себя Орбана с его несусветными лживыми россказнями, Перрин торопливо выскользнул в ночь.

Просторная конюшня была сооружена из того же камня, что и гостиница, хотя обтесанными оказались лишь каменные блоки вокруг больших дверей. Тускло светил одинокий фонарь, свисавший со столба. В стойлах возле дверей Перрин обнаружил Ходока и коней своих спутников. Огромной верховой лошади Лойала явно было тесно в ее стойле. Знакомый запах сена и лошадиный дух действовали успокаивающе. Судя по всему, до конюшни Перрин добрался первым.

Порядок тут блюл всего один конюх, узколицый мужчина в грязной рубахе, с прямыми седыми волосами. Въедливому конюху потребовалось узнать, кто вообще такой Перрин, раз ему вздумалось приказывать седлать сразу четырех лошадей, и кто его хозяин, и что он делает здесь среди ночи, весь увешанный узлами, будто собрался в дорогу, и известно ли мастеру Фурлану, что некий постоялец решил потихоньку улизнуть, и, кстати, что прячет Перрин в тех седельных сумках, да и с глазами у него что‑то неладно, уж не болен ли он?

Из‑за спины Перрина, блеснув в свете фонаря золотом, вылетела монета. Конюх тут же сграбастал ее цепкой рукой и попробовал на зуб.

– Седлай, – сказал Лан. Голос его был мягок, – таким мягким может быть холодное железо, и конюх коротко кивнул и засуетился, торопясь приготовить лошадей.

Когда в конюшню спустились Морейн и Лойал, им не пришлось ждать ни минуты, они сразу взяли своих лошадей под уздцы, и вскоре отряд уже шел за Ланом прочь от гостиницы, по улице, что пролегла за конюшней в сторону реки. Приглушенный цокот копыт по брусчатке привлек внимание лишь облезлого пса, ребра которого напоминали штакетник забора, да и этот свидетель разок мрачно гавкнул на отряд и шмыгнул в сторону от греха подальше, когда Лан оказался шагах в двух от него.

– Это тебе ничего не напоминает, а, Перрин? – тихо, чтобы услышал только юноша, спросил Лойал.

– Да потише ты, – прошептал Перрин. – А что это должно напоминать?

– Ну, совсем как в старые времена. – Огир как мог постарался понизить голос – теперь гудел шмель с собаку, а не с лошадь, как раньше. – Крадучись уходим в ночь, а позади – враги, и, может статься, впереди тоже, в воздухе веет опасностью, и холодный привкус приключения.

Перрин хмуро воззрился на Лойала поверх седла Ходока. Сделать это было проще простого: голова, плечи и грудь Лойала высились над седлом.

– О чем ты говоришь? Тебе что, начинает нравится опасность? Поверить не могу! Лойал, ты, должно быть, с ума сошел!

– Я только отмечаю для памяти свое общее настроение, – произнес Лойал натянуто. Или, быть может, оправдываясь. – Это нужно для моей книги. Я все обязан в нее заносить. И, по‑моему, мне начинает нравиться. Участвовать в приключениях. Да, нравится! – Его уши дважды яростно дернулись. – Если я хочу писать о приключениях, то должен их полюбить.

Перрин только головой покачал.

У каменных причалов приткнулись на ночь паромы, очень смахивавшие на баржи, и были они недвижны и темны, как и большая часть судов. Правда, возле одного двухмачтового судна суетились на причале, да и на палубе, люди, качались отсветы фонарей. Пахло у реки в основном смолой и пенькой, с сильным рыбным духом, хотя от ближайшего склада ветерок доносил острые пряные ароматы, на фоне которых прочие составляющие ночного букета словно блекли и выцветали.

Лан отыскал капитана, низкорослого, худощавого мужчину, который, слушая собеседника, странно клонил набок голову. Переговоры шли недолго, по рукам ударили быстро, и вот уже с корабля выставили гики с лямками – чтобы поднять на борт лошадей. Перрин приглядывал за лошадьми, успокаивал их ласковыми словами: лошади вообще‑то не отличаются способностью терпеливо сносить все непривычное, например, болтаться в воздухе без опоры под копытами, но даже на жеребца Стража как будто возымели действие тихие увещевания Перрина.

Лан вручил золото капитану и выдал серебро двум босоногим матросам, которые сбегали на склад за мешками с овсом. Тем временем несколько матросов привязали лошадей между мачтами, соорудив из веревок нечто вроде небольшого загона, ворча о грязи, которую им придется потом убирать. Вряд ли кто из них думал, что их услышат, но уши Перрина уловили недовольное бурчание. Эти люди просто не привыкли к лошадям.

Без излишних проволочек «Снежный гусь» был приготовлен к отплытию немного раньше того срока, когда капитан – звали его Джайм Адарра – намеревался отчалить. Едва отдали швартовы, Лан повел Морейн вниз; следом за ними, зевая, прошествовал Лойал. Перрин остался на носу у релинга, хотя при каждом зевке огир юношу тоже тянуло зевать. А размышлял Перрин о том, сумеет ли «Снежный гусь», идя вниз по реке, опередить волков, опередить его сны. Забегала команда, загрохотали длинные весла – судно готовилось отойти от причала.

Едва на берег был брошен и подхвачен там последний швартовый канат, как из тени между двумя складами выскочила девушка – узкая юбка‑штаны, узелок в руках и развевающийся за спиной темный плащ. Она прыгнула на палубу в тот самый миг, когда матросы взялись за длинные весла и сделали первый гребок.

Со своего места у румпеля к ней устремился Адарра, но девушка спокойно опустила на палубу свой узелок и быстро заявила:

– Проезд вниз по реке я оплачу… э‑э… скажем, до того места, куда плывет он. – Она кивком указала на Перрина, не взглянув на него. – Я не против ночевать на палубе. Холод и сырость мне нипочем.

Несколько минут девушка и капитан торговались – и готово. Девушка отдала три серебряные марки, хмуро посмотрела на медяки, полученные на сдачу, затем ссыпала их в свой кошель, прошла вперед и встала рядом с Перрином.

От нее исходил травяной запах – легкий, свежий и чистый. Темные раскосые глаза над высокими скулами недолго рассматривали Перрина – девушка отвела взор, оглянувшись на берег. Как решил Перрин, девушка была одних лет с ним, вот только не мог он сообразить: подходит такой нос к ее лицу или слишком велик для него. Ну и дурак же ты, Перрин Айбара! Какая разница, как она выглядит?

Теперь полоса воды между судном и пристанью была шириной уже с добрых двадцать шагов; длинные весла погружались в волны, прорезая в черной глади белопенные борозды. На мгновение в голову Перрину залетела мысль: а не бросить ли ее за борт?

– М‑да, – промолвила вскоре девушка, – никогда не предполагала, что мои путешествия так скоро снова приведут меня в Иллиан. – Голос ее был звонким и высоким, говорила она решительным тоном, но неприятной манера разговора не была. – Вы ведь и в самом деле направляетесь в Иллиан? – Перрин сжал челюсти. – Не стоит дуться, – заметила она. – Там такая грязь осталась после вас, после вас и того айильца. Когда я уходила, большого шума еще не успели поднять.

– Вы им не сказали? – изумился Перрин.

– Городской люд считает, будто айилец перегрыз цепь, а то и разорвал ее голыми руками. Когда я уходила, они еще спорили, что именно он сделал. – Она издала звук, подозрительно похожий на смешок. – Орбан во всеуслышание выражал сожаление, что раны не позволяют ему лично броситься в погоню за айильцем.

Перрин фыркнул:

– Ха, да если он еще когда‑нибудь встретит айильца, то наверняка с перепугу в штаны наложит. – Он откашлялся и пробормотал: – Извините.

– Насчет этого ничего не могу сказать, – промолвила девушка так, будто в его замечании не было ничего из ряда вон выходящего. – Зимой я видела его в Джеханнахе. Он сражался сразу с четырьмя противниками, двоих убил, а двоих заставил сдаться. Конечно, стычку он сам затеял, ничего не попишешь, но они тоже понимали, что делают. Тех, кто не мог защититься, он на бой не вызывал. И все же он дурак. Бродят у него в голове какие‑то чудные мысли о Великом Чернолесье. Некоторые его называют еще Лесом Теней. Не слыхали о таком?

Перрин покосился на девушку. Она говорила о сражениях и смертях таким же спокойным тоном, как другая женщина рассуждала бы о выпечке. Никогда прежде не слышал он ни о каком Великом Чернолесье, однако Лес Теней лежал к югу от Двуречья, на самой его границе.

– Вы что, выслеживаете меня? Рассматривали меня в гостинице. Почему? И почему не рассказали там о том, что видели?

– Огир, – сказала она, пристально глядя на реку, – как ни крути, огир и есть, поэтому определить других труда не составило. Я сумела заглянуть под капюшон леди Элис, а Орбану это не удалось. А разглядев ее, несложно понять – этот каменнолицый приятель не кто иной, как Страж. Испепели меня Свет, не хотела бы я рассердить его! Он всегда так выглядит или просто на обед скалу съел? Так или иначе, но оставались только вы. А мне не нравится то, чему я не могу найти объяснения.

И снова Перрин подумал, не швырнуть ли ее за борт. Причем на сей раз – на полном серьезе. Но Ремен превратился теперь в растекшееся в темноте позади пятно света, и было не определить, далеко ли до берега.

Девушка же, видимо, поняла его молчание по‑своему и уверенно продолжила:

– Итак, имеются, – она оглянулась вокруг и понизила голос, хотя ближе матроса, который в десяти футах от них орудовал длинным веслом, вокруг не было никого из команды, – Айз Седай, Страж, огир… и вы. На первый взгляд, сельский житель. – Девушка подняла раскосые глаза на Перрина, пристально всмотрелась в его желтые зрачки – он не отвел взора – и улыбнулась. – Вот только вы вызволяете из клетки айильца, долго с ним беседуете, потом помогаете ему изрубить в капусту дюжину Белоплащников. Готова допустить, что подобное вам не впервой: у вас явно был такой вид, как будто для вас это заурядное, рутинное дело, чуть ли не каждодневное занятие. Чую я нечто необычное в такой группе путников, как вы, и чую необычные следы. Такие‑то следы Охотники и ищут.

Перрин заморгал – в том, как она подчеркнула последние слова, ошибки быть не могло.

– Охотник? Вы? Вы не можете быть Охотником. Вы же девушка!

Ее улыбка стала такой невинной и наивной, что Перрин чуть было не попятился. Девушка отступила на шаг, взмахнула руками и через мгновение уже держала два ножа. Ловкости ей было не занимать – лучше не получилось бы и у старины Тома Меррилина. Один из гребцов сдавленно охнул, булькнув горлом, еще двое запнулись; длинные весла хлопнули по воде, стукнулись одно о другое, сбились с ритма, и «Снежный гусь» слегка накренился, но капитанский окрик быстро восстановил порядок. К этому моменту ножи из рук у черноволосой девушки, словно по волшебству, исчезли.

– Проворные пальцы и шустрые мозги дают побольше преимущества, чем меч и мускулы. Острый глаз – тоже неплохо, но, к счастью, и это у меня есть.

– И скромности хоть отбавляй, – пробормотал Перрин.

Девушка будто и не заметила его колкого замечания:

– Я дала клятву и получила благословение в Иллиане, на Великой Площади Таммаз. Быть может, я и была самой юной, но в той толпе, с ревущими трубами, грохочущими барабанами, звенящими тарелками, криками… Какой‑нибудь шестилетка дал бы обет, никто и не заметил бы. Нас там было больше тысячи, а может, и две, и у каждого – свои представления, где искать Рог Валир. У меня на этот счет есть собственная идея, и она по‑прежнему кажется мне верной, но ни один Охотник не позволит себе пройти мимо необычного следа. Никаких сомнений: к Рогу должен вести необычный след, а мне ни разу не встречался более странный след, чем тот, что оставляет ваша четверка. Куда вы направляетесь? В Иллиан? Или еще куда?

– А насчет чего твоя идея? – спросил Перрин. – Насчет того, где находится Рог? – Надеюсь, в Тар Валоне, где ему ничто не грозит, и да ниспошлет Свет, чтобы я никогда впредь его не видел! – По‑твоему, он где‑то в Гэалдане?

Девушка нахмурилась – у него появилось чувство, будто она ни за что не сойдет со следа, на который ее однажды вывел нюх, но он готов был предложить ей столько боковых следов‑ответвлений, сколько она примет. Она сказала:

– Ты никогда не слышал о Манетерене?

Перрин чуть не поперхнулся.

– Слышал, – осторожно промолвил он.

– Все королевы Манетерена были Айз Седай, а короли – Стражами, связанными с ними узами. Вообразить не могу такого места, но именно так утверждают книги. Это была огромная страна – большая часть Андора и Гэалдана, и куда больше за их пределами, но столица, сам тот город, была в Горах Тумана. Вот там‑то, я полагаю, и находится Рог. Пока вы четверо не приведете меня к нему.

От гнева у Перрина волоски на загривке встопорщились. Ей вздумалось читать ему нотации, будто он какой деревенский невежда‑оболтус!

– Не найти тебе ни Рога, ни Манетерена. В Троллоковы Войны город был разрушен; тогда последняя королева зачерпнула чересчур много Единой Силы, стремясь уничтожить Повелителей Ужаса, которые убили ее мужа. – Морейн называла имена и того короля, и той королевы, но Перрин их не помнил.

– Не в Манетерене, конечно, фермерский сынок, – холодно сказала девушка, – хотя в такой стране очень удобно что‑нибудь прятать. Но в Горах Тумана существовали и другие города, оставшиеся от других государств, таких древних, что даже Айз Седай о них не помнят. И поразмысли обо всех этих россказнях, будто забредать в горы – к несчастью. Где еще сокрыть Рог, как не в одном из тех позабытых городов? Лучше места не вообразить!

– Слыхивал я, мол, спрятано что‑то в горах. – Поверит ли она ему? Врать без зазрения совести у Перрина обычно не очень‑то получалось. – Что именно там спрятано, в этих историях не говорится, но вроде как считается, будто сокровище из сокровищ, в мире больше него и нет. Так что, может быть, это Рог и есть. Но Горы Тумана тянутся на сотни лиг. Если ты хочешь найти Рог, незачем попусту терять время с нами. Тебе нельзя терять ни часа, если хочешь отыскать Рог прежде Орбана и Ганна.

– Я же говорила тебе – у этой пары престранные представления, будто Рог якобы спрятан в Великом Чернолесье. – Она улыбнулась Перрину. Когда она улыбалась, рот ее совсем не казался большим. – И еще я говорила тебе – Охотник должен идти по необычным следам. Вам еще повезло, что Орбан и Ганн были ранены в схватке с теми айильцами, не то они тоже вполне могли оказаться тут, на судне. Я‑то, по крайней мере, не встану вам поперек дороги и надувать вас не буду пытаться, как и не стану искать повода сразиться со Стражем.

Перрин раздраженно пробурчал:

– Мы всего лишь путники, девушка, и направляемся в Иллиан. Как, кстати, тебя зовут? Нам предстоит плыть вместе на этом судне не один день, и не могу же я все время называть тебя просто девушкой.

– Я себя называю Мандарб.

Перрин не удержался и по‑дурацки загоготал. Раскосые глаза ожгли его бешенством и презрением.

– Придется тебя кое‑чему научить, фермерский сынок. – Голос девушки оставался ровен и спокоен. Правда, на самой грани. – На Древнем Наречии «Мандарб» означает «клинок». Имя, достойное Охотника за Рогом!

Перрину наконец удалось справиться со смехом, и, всхлипнув и переведя дыхание, он указал на канатный загон между мачтами:

– Видишь того вороного жеребца? Его кличут Мандарб.

Яростный жар погас в глазах девушки, и алые пятна расцвели на ее щеках.

– Ох! По рождению я Заринэ Башир, но Заринэ – не имя для Охотника. Во всех преданиях у Охотников такие звучные имена… Вот, например, Рогош Орлиный Глаз.

Вид у Заринэ был такой удрученный, что Перрин поторопился сказать:

– А мне нравится имя Заринэ. Оно идет тебе. – В глазах девушки вновь сверкнули огоньки, и на мгновение ему показалось, что сейчас у нее в руке опять возникнет один из ее ножей. – Поздно уже, Заринэ. Я не прочь немного поспать.

Перрин повернулся к Заринэ спиной, шагнул к люку, который вел на нижнюю палубу. По плечам у него разбежались мурашки. Команда по‑прежнему шлепала по палубе туда‑сюда, ворочая длинные весла. Дурень! Не ткнет же девчонка в меня ножом. Вокруг столько народу, не при них же! Или все‑таки ткнет? Едва Перрин дошел до люка, как девушка окликнула его:

– Эй, селянин! Буду‑ка я звать себя Фэйли. Когда я была маленькой, так обычно называл меня отец. Это слово означает «сокол».

Перрин весь одеревенел, оступился на первой ступеньке и чуть было не загремел по лестнице. Совпадение. Он заставил себя не оглядываться на девушку и спустился по ступеням. Просто совпадение! Ничего больше. Коридор был темен, но сквозь люк за спиной просачивалось достаточно лунного света, чтобы различить, куда ступаешь. В одной из кают кто‑то громко храпел. Эх, Мин, ну почему тебе выпало видеть все это в людях?