Камбрия, озеро Уиндермир. Получить судебный отчёт оказалось делом нетрудным, и эта лёгкость была в основном обусловлена репутацией Сент‑Джеймса как эксперта

Получить судебный отчёт оказалось делом нетрудным, и эта лёгкость была в основном обусловлена репутацией Сент‑Джеймса как эксперта. Конечно, в данном деле не было реальной необходимости в его экспертизе, потому что заключение уже было сделано коронёром, но телефонного звонка и сказочки о докладе в университете оказалось достаточно, чтобы все относящиеся к делу документы оказались в его руках. Бумаги подтверждали всё то, что говорил ему о смерти Яна Крессуэлла Линли, хотя к этому добавились и несколько существенных деталей. Погибший мужчина получил сильный удар по голове, в область левого виска, и этого было достаточно, что бы он потерял сознание и получил трещину в черепе. Очевидной причиной травмы выглядел каменный причал, и хотя тело находилось в воде около девятнадцати часов, прежде чем его обнаружили, всё же оказалось возможным – по крайней мере, согласно судебному отчёту – сравнить рану на его голове с очертаниями камня, о который погибший, по всей видимости, и ударился, прежде чем упал в воду.

Сент‑Джеймс нахмурился. Он соображал, насколько такое возможно. Девятнадцать часов, проведённые телом в воде, должны были сильно изменить форму раны; в результате подобное сравнение становилось бессмысленным, разве что была проведена некая реконструкция… Он поискал документ о таком действии, но не нашёл. Сделав для себя заметку, Саймон продолжил чтение.

Смерть наступила в результате утопления, что подтверждено исследованием лёгких. Синяк на правой ноге заставлял предположить, что нога Крессуэлла могла застрять в упоре шлюпки, когда он потерял равновесие; шлюпка перевернулась и не дала жертве возможности всплыть. И только через некоторое время – возможно, благодаря подъёму воды в озере – его нога высвободилась и тело поднялось на поверхность.

Токсикологическое исследование не показало ничего необычного. Содержание алкоголя в крови было небольшим, то есть пострадавший немного выпил, но не был пьян. Всё остальное в отчёте говорило о том, что погибший представлял отличный образец мужчины в возрасте от сорока до сорока пяти лет, обладавшего замечательным здоровьем и прекрасной физической формой.

Поскольку свидетелей гибели не имелось, коронёр обязан был провести расследование. И всё было сделано по правилам офицерами службы коронёра. Они же и свидетельствовали на судебном заседании – так же, как Валери Файрклог, и судебный патологоанатом, и первый полисмен, прибывший на место происшествия, и следующий полицейский, вызванный для того, чтобы проверить утверждение первого полицейского о том, что представители криминальной полиции в данном случае не нужны, так как нет признаков преступления. Результатом всего этого стало заключение о смерти в результате несчастного случая.

Насколько мог видеть Сент‑Джеймс, ничего подозрительного во всём этом не имелось. И всё же если какие‑то ошибки были совершены, они были совершены именно на начальной стадии процесса, то есть следовало обратить особое внимание на первого полицейского, прибывшего на место событий. То есть теперь следовало поговорить с тем констеблем. А это требовало поездки в Уиндермир, где и жил этот полисмен.

Когда Сент‑Джеймс вошёл в зал прибытия на станции Уиндермир, где его ожидал констебль Уильям Шлихт, и взглянул на полицейского, ему сразу стало понятно, что этот парень служит в полиции уж очень недавно. И это могло объяснить то, что он вызвал другого полицейского, чтобы подтвердить его собственные выводы. Скорее всего, констебль Шлихт впервые столкнулся со смертью, и ему не хотелось начинать карьеру с серьёзной ошибки. Кроме того, смерть случилась во владениях человека слишком известного. Все местные газеты должны были проявить интерес к делу, и констебль прекрасно понимал, что и его не обойдут вниманием.

Шлихт оказался человеком худощавым, но в то же время выглядел жилистым и атлетичным, а форма на нём была такой, словно он каждое утро крахмалил её и утюжил, а заодно и полировал пуговицы. Констеблю было едва за двадцать, и он, безусловно, желал угодить начальству и понравиться ему. «Не лучшее качество для полицейского», – подумал Сент‑Джеймс. Оно давало возможность без труда манипулировать таким человеком.

– Вы какие‑то лекции читаете? – спросил констебль Шлихт после того, как они с Сент‑Джеймсом представились друг другу.

Он повёл Саймона через зал прибытия в собственно здание станции, в служебный буфет, где на холодильнике красовался плакатик с надписью: «Надписывайте свои имена на упаковках с обедом!!!» и стоял древний кофейный автомат выпуска 1980 года, испускавший запахи, почему‑то напомнившие Сент‑Джеймсу об угольных рудниках девятнадцатого века. Шлихт вышел к поезду, не закончив обед, состоявший из чего‑то похожего на куриный пирог, остатки которого лежали в пластиковом контейнере на столе. Рядом стояла баночка с малиновым желе, явно ожидавшая, когда её съедят в качестве десерта.

Сент‑Джеймс промычал нечто невнятно‑утвердительное в ответ на вопрос о лекциях. Он действительно время от времени читал их в колледже при Лондонском университете. Так что если бы вдруг Шлихту вздумалось проверить, то причины приезда Сент‑Джеймса в Камбрию выглядели бы вполне убедительными. Саймон попросил констебля продолжить обед, потому что ему только и нужно, что уточнить несколько деталей, это не помешает полицейскому покончить с едой.

– Думаю, для вас такие случаи не слишком интересны, вы могли бы найти для примеров на лекции что‑то и более любопытное, ну, если вы понимаете, о чём я. – Шлихт уселся на своё место, взял вилку и нож и принялся за еду. – Случай с Крессуэллом с самого начала был совершенно ясным.

– Ну, наверное, какие‑то лёгкие сомнения у вас всё‑таки возникли, – возразил Сент‑Джеймс. – Вы ведь вызвали другого офицера.

– А, вы об этом!

Шлихт с понимающим видом взмахнул вилкой – и тут же подтвердил то, что Сент‑Джеймс заподозрил с самого начала, а именно – что для констебля это была первая встреча со смертью, и он не хотел сразу испортить себе послужной список; к тому же и семья была слишком известна в их краях.

– Они ведь ещё и богаты, как дьяволы, если вы понимаете, о чём я, – добавил он и усмехнулся, как будто богатство Файрклогов требовало от местной полиции определённых выводов. Сент‑Джеймс промолчал, он лишь вопросительно смотрел на констебля. – У богатых свои правила жизни, вы ведь знаете? Они живут не так, как вы или я. Возьмите хоть мою жену… если бы она увидела труп в лодочном доме – хотя начать надо с того, что лодочного дома у нас нет, – она бы заорала так, что далеко было бы слышно, и помчалась бы оттуда со всех ног, так что никаких звонков в полицию и не понадобилось бы, она быстрее бы так туда добежала, если вы понимаете, о чём я. А та особа, – Сент‑Джеймс понял, что подразумевается Валери Файрклог, – осталась спокойной, как холодец. Знаете, что она сказала по телефону? «Похоже, в моём лодочном доме плавает мёртвый человек». Да, так и сказала, если верить тому парню, который принимает звонки в участке, и тут же продиктовала адрес, хотя её и спросить об этом не успели, и мне это кажется немножко странным при таких обстоятельствах, ей ведь не пришлось задать ни одного вопроса. А когда я туда приехал, думаете, она ждала на подъездной дороге, или вышагивала в саду по дорожке, или стояла на крыльце перед входом, ну, или делала ещё что‑то, что сделал бы другой на её месте? Нет. Она была в доме и вышла одетой так, словно собиралась на шикарный чайный приём или куда‑то ещё в таком роде, и я подумал: а что она делала в лодочном доме в таком наряде? А она сразу стала мне рассказывать, не дожидаясь вопросов, что выходила на лодке на озеро, чтобы немного порыбачить. Что, в таком платье? Говорит, она часто это делает, дважды, а то и трижды в неделю. В любое время дня, ей всё равно когда. Ей нравится быть на воде, так она говорит. И говорит, никак не ожидала увидеть в воде труп, но она знает, кто это: племянник её мужа. И повела меня туда, чтобы я посмотрел. Мы как раз шли к лодочному дому, когда подъехала медицинская машина, и она подождала, пока они нас догонят.

– Значит, она знала наверняка, что человек в воде мёртв?

Шлихт замер, не донеся вилку до рта.

– Да, знала. Конечно, он же всплыл лицом вниз и пробыл в воде уже довольно долго. Но вот то, как она была одета… вам это о чём‑нибудь говорит?

Дальше всё шло по стандартной процедуре, насколько понимал Шлихт; когда они вошли в лодочный дом, не обращая внимания на странности внешности и поведения Валери Файрклог, то увидели такую картину. Шлюпка плавала вверх дном, труп плавал рядом с ней, а состояние причала, а именно отсутствие камней, объяснило суть происшедшего. Тем не менее он позвонил детективу, чтобы тот на всякий случай посмотрел на всё, просто ради надёжности, и детектив – женщина по фамилии Данканикс – тут же прибыла; она всё осмотрела и согласилась с тем, как расценил ситуацию Шлихт. А дальше пошла обычная рутина: заполнение протоколов, составление отчётов, дознание и всё такое.

– То есть детектив Данканикс была на месте происшествия вместе с вами?

– Точно. Она всё осмотрела. Мы все осмотрели.

– Все?

– Медицинская бригада. Миссис Файрклог. Дочь.

– Дочь? А она где находилась?

Это было странно. На место происшествия никого не должны были пускать. Хотя, конечно, всякое случалось, и Сент‑Джеймс подумал, не стало ли нарушение правил результатом неопытности Шлихта, возможного безразличия детектива Данканикс или чего‑то ещё…

– Я точно не знаю, где она была, когда заметила суету, – ответил Шлихт. – Но шум привлёк её в лодочный дом. «Скорая» ехала к дому с сиреной – эти ребята до смерти любят включать сирену, должен вам сказать, – и она услышала и пришла на своих ходунках.

– Так она калека?

– Похоже на то. Так что все собрались. Потом труп увезли на вскрытие, мы с детективом Данканикс оформили бумаги… – Шлихт вдруг нахмурился.

– Что такое?

– Виноват. Я забыл о дружке.

– Дружке?

– В общем, оказалось, что погибший был гомосексуалистом. А его партнёр работает там, в поместье. Он не вместе с другими появился, надо сказать, но приехал тогда, когда медики уезжали. Конечно, захотел узнать, что происходит, да и кто бы не захотел на его месте, ведь так? Человеческая натура! И миссис Файрклог ему объяснила. Отвела его в сторонку и сказала, а он так и рухнул.

– Потерял сознание?

– Упал прямо лицом на гравий. Мы сначала не знали, кто он такой, тем более всё выглядело так, словно какой‑то человек просто ехал к дому и вдруг услышал, что кто‑то утонул.

Вот мы у неё и спросили, и она нам объяснила – то есть Валери, – что этот парень работает над ландшафтами, а тот парень, утонувший в лодочном доме, был его партнёром. Партнёром в буквальном смысле, если вы понимаете, о чём я. Ну, как бы то ни было, он довольно быстро очнулся и начал что‑то бормотать. Говорил, что это он виноват в том, что тот, другой, утонул, и мы тут же заинтересовались, то есть я и Данканикс, но оказалось, что они просто поспорили накануне вечером из‑за того, как им жить дальше. Умерший хотел официального бракосочетания, у всех на глазах, так сказать, а того, который остался в живых, и так всё устраивало. И вы бы слышали, как он выл! Просто поневоле задумаешься, если вы понимаете, о чём я.

Сент‑Джеймс не слишком понимал, но, как сказочная Алиса, видел, что информация становится всё чудесатее и чудесатее.

– А что насчёт самого лодочного дома? – спросил он.

– Э‑э?..

– Там всё было в порядке? Как обычно? Кроме недостающих камней на причале, конечно.

– Да, насколько могла сказать миссис Файрклог.

– А сами лодки?

– Все лодки были внутри.

– Как обычно?

Шлихт задумчиво сдвинул брови. Он уже покончил с куриным пирогом и снимал крышку с баночки желе.

– Не уверен, что понимаю, что вы имеете в виду.

– Лодки. Они были пришвартованы в обычном порядке, когда вы увидели тело? Или стояли как попало?

Губы Шлихта округлились, как будто он собрался свистнуть, но констебль не издал ни звука. И некоторое время не отвечал, но Сент‑Джеймс уже видел, что, несмотря на не слишком грамотную речь, констебль совсем не дурак.

– А вот это кое‑что такое, – сказал наконец Шлихт, – о чём мы и не спросили. Чёрт побери, мистер Сент‑Джеймс… я надеюсь, это не означает того, что может означать?

Потому что произвольный порядок швартовки лодок предполагал, что несчастный случай вряд ли действительно был несчастным случаем. Он скорее предполагал убийство.