Глава 20. Июнь 1003 г. Миддлтон, графство Дорсет

Июнь 1003 г. Миддлтон, графство Дорсет

Деревушка Миддлтон расположилась среди зеленых склонов невысоких южных холмов между Винчестером и Эксетером. «В самой настоящей, забытой Богом глуши», – подумала Эльгива, стоя рядом с Гроей и глядя вниз на село с дороги, которая вела к поросшей березами вершине возвышающегося над ним холма. С этой высокой точки было видно деревню, монастырь, шатры королевы и более ничего, кроме полей, леса и овец.

Она с отвращением покачала головой.

– Никогда не прощу отцу того, что заставил меня сопровождать королеву в этой отвратительной поездке по ее владениям, – проворчала она. – Он мог бы меня от этого избавить. Я была послушной дочерью и не заслужила такого наказания.

– Потерпите немного, дорогая моя, – проворковала Гроя. – В конце концов вы будете вознаграждены. Каждый шаг приближает вас к короне.

Это стало уже привычным ответом Грои на все, что злило Эльгиву. Но она все же не понимала, каким образом участие в королевской процессии Эммы принесет ей пользу, и сегодня это ей было менее очевидно, чем когда‑либо ранее. Раньше процессия хотя бы останавливалась в оживленных ярмарочных городках – Ромси, Уилтоне, Шафтсбери, где было на что взглянуть помимо церкви и монастыря. Миддлтон, между тем, был зеленой пустыней.

Гроя снова двинулась по дороге, поднимающейся по пологому склону, и Эльгива пошла за ней следом, по‑прежнему погруженная в свои мысли. Сообщая отцу о том, что королева собирается совершить этот объезд, она молила его найти возможность освободить ее от обязанности ехать вместе с ней. Эльгива утверждала, что, если ее заставят посетить каждую захудалую церковь и монашескую обитель на пути между Винчестером и Эксетером, она попросту сойдет с ума.

Но отец передал ей свое веление сопровождать Эмму и отмечать каждого, представляющего хоть какую‑то важность, с кем будет встречаться королева, сообщая их имена его слугам, которые будут тенью следовать за процессией. Таким образом, когда королева со свитой добиралась до конечного пункта дневного пути, Эльгива в сопровождении одной лишь Грои ускользала незамеченной после общей трапезы. Кто‑то из подручных отца разыскивал ее в церкви, или на рыночной площади, или у святого источника и внимательно выслушивал все, что она ему говорила.

Однако в последние два дня посланник не появлялся, и сегодня, поскольку здесь не было многолюдного рынка, она не смогла придумать ничего лучшего, чем уйти подальше от шатров в надежде, что приспешник ее отца найдет их.

Ей было невдомек, почему отец проявляет такой острый интерес к действиям Эммы. Ее злило то, что ей приходится выполнять его скучные предписания, даже не зная их цели, тем более что, насколько ей это представлялось, поступки королевы не имели никакой важности.

Эмма, по наблюдениям Эльгивы, в пути разговаривала со своими спутниками, особенно с элдорменом Эльфриком, который вел их процессию. Останавливаясь в церквях, она явно беседовала с Богом, склоняя голову в фарисейских молитвах. Единственным человеком, с которым она совещалась, была настоятельница монастыря в Шафтсбери, где в прошлое воскресенье две женщины провели некоторое время за закрытыми дверями.

Эльгива не могла знать наверняка, что они обсуждали, однако догадывалась, что из рук в руки перешла щедрая сумма денег, поскольку, когда аббатиса прощалась с королевой, на лице ее сияла широкая улыбка.

Эмма, несомненно, пыталась задобрить Бога молитвами и золотом, надеясь, что он заставит ее чрево вновь округлиться. И если королева ожидает, что это произойдет вдали от любовного внимания ее супруга, значит, ее вера и вправду велика.

Они добрались до вершины холма, где на лужайке стояла небольшая часовня, сложенная из серого камня, скрепленного раствором. Из‑за нее им навстречу выскользнул мужчина, одетый в темно‑зеленый плащ. Солнечный свет пятнами ложился на его подвижную фигуру, пока он к ним приближался. Эльгива его не признала, но он поднял руку, показывая надетый на указательный палец перстень ее отца. Кивнув Грое, которая должна была наблюдать, не появятся ли посторонние, Эльгива обернулась к нарочному.

Лицо мужчины, стоявшего перед ней, было привлекательным – смуглое от солнца, скуластое, с ясными проницательными глазами. Волнистые каштановые волосы были коротко острижены, борода была ухоженной. Под плащом угадывались широкие плечи, но к талии его торс сужался, туго перехваченный широким черным ремнем.

– Вы принесли мне вести от отца? – спросила его Эльгива.

– Он передает вам привет, миледи. Он надеется, что вы отслужите мессу за его здравие у гробницы святого Эдварда и что вы еще не сошли с ума от молитв.

Эльгива фыркнула от такой шутки отца.

– И это все, что вы мне должны сказать? Вы хотя бы расскажите мне, где он находится!

Незнакомец пожал плечами.

– Когда я разговаривал с ним в последний раз, он был в Винчестере с королем, но это было несколько дней тому назад.

Нахмурив лоб, Эльгива задумалась о том, что мог замышлять ее отец. Собирался ли он предпринять какие‑либо действия против королевы или просто желал знать, с кем она встречается и кто на нее оказывает влияние?

Она вздохнула, все еще раздражаясь на своего отца, и стала разглядывать стоящего перед ней мужчину. Он отличался от остальных нарочных, посланных ее отцом. То были обычные слуги, едва смеющие поднять голову, чтобы взглянуть на нее. Этот же смотрел на нее ленивым взглядом, а его губы искривила самодовольная усмешка. По ее представлению, он был ненамного старше ее самой, и она считала его слишком молодым для того, чтобы иметь столь высокое мнение о себе.

– Как вас зовут, молодой человек? – поинтересовалась она.

– Элрик, миледи. Мои землевладения находятся в Западной Мерсии, и ваш отец и братья хорошо меня знают.

Значит, он был человеком, занимающим определенное положение. Она смотрела, как он слегка поклонился ей, не сводя с нее взгляда, будто считал себя ей ровней. Воистину, он был дерзок. Тем не менее он ей нравился. Он самоуверен, а для привлекательного мужчины это не такая уж плохая черта.

– У меня мало новостей для вас, – сказала она.

– Ваш отец хочет знать все о повседневном распорядке королевы, – подсказал он ей.

Эльгива недоверчиво приподняла бровь.

– А вы запомните все, что я вам расскажу? – спросила она.

– С большим удовольствием, миледи, – сказал он медоточивым голосом.

«Поет соловьем», – подумала Эльгива. Элрик окинул ее оценивающим взглядом, а она, проскользнув мимо него, пошла к деревьям, чтобы он не заметил, какое удовольствие ей доставил его жадный взгляд.

– Ну, ладно, – начала она, стараясь отогнать от себя мысли о нем и сосредоточиться. – Каждое утро начинается с омовения сразу же после рассвета, после чего следуют молитва и завтрак. К тому времени, когда королева готова продолжить путь, шатры уже разобраны и их везут к месту следующей остановки. По большей части мы едем небыстрым шагом, но вперед высылают курьеров, и они в каждом городе, через который будет проезжать королева, объявляют о ее скором прибытии.

Пока она описывала их распорядок, ее вдруг осенила мысль, что именно Эмма получает в ходе своей процессии. Она обращает на свою сторону народ Англии! В каждом селе и каждом городке она осыпает встречающие ее толпы зевак монетами, выкрикивая им приветствия. И это глупое простонародье, черт бы его побрал, наверное, боготворит ее за это! С какой бы подозрительностью они ни относились к Этельреду, свою молодую и красивую королеву они будут любить.

Эльгива остановилась и, закрыв глаза, стала вспоминать прибытие Эммы в Миддлтон и радостные возгласы толпы. Она почувствовала, что Элрик подошел к ней сзади, хотя и не прикоснулся. По крайней мере, он не настолько нагл.

– Скажите моему отцу, – резко заговорила она, – что, по‑моему, королева сделала щедрый дар монастырю в Шафтсбери. Скажите ему, что ее любят не только монашки, но и горожане, встречающие ее. Скажите ему, чтобы он был осторожен, если он что‑то замышляет против королевы. Вы сможете это все запомнить?

– Да, миледи.

Он едва прошептал это, поскольку сейчас его рот был возле ее уха. У Эльгивы перехватило дыхание от его близости, затем она, обернувшись, протянула руку, показывая этим, что разговор окончен. Но ладонь Эльгивы дрожала, когда он, сжав ее, поднес к своим губам, еще раз окинув девушку взглядом.

Поцеловав ее перстень, он повернул ее руку ладонью вверх и запечатлел на ней долгий поцелуй, который обжег Эльгиву, словно раскаленное железо. Через мгновение он уже уходил прочь, и его плащ растворился в зелени кустарника позади лужайки. Она с минуту постояла, пытаясь отдышаться и успокоить сердцебиение.

Элрик. Она улыбнулась, произнося его имя. Этот человек чего‑то стоит.

Возвращаясь к шатрам, она заставила себя думать об Эмме, наконец доводя до своего сознания правду. Этельред никогда не избавится от своей королевы. В первый год, пока Эмму воспринимали иностранкой и ей только предстояло доказать, что она способна произвести на свет ребенка, еще существовала определенная возможность для этого. Теперь уже такой возможности не было.

Эльгива смотрела себе под ноги, стараясь не наступать на россыпи овечьего помета. К чему ей теперь следует стремиться? Должна ли она довольствоваться браком с кем‑то из тэнов Этельреда, она, которой была предречена корона? От этой мысли у нее сжались кулаки. Нет, она на это не пойдет. Во всяком случае, пока у короля есть сыновья, которым предстоит жениться.

Ей следует соблазнить одного из этелингов с тем, чтобы он на ней женился. Разумеется, она бы предпочла Этельстана, но он околдован королевой. Ей не нужен мужчина, который готов ради женщины идти на любое безумство, если только этой женщиной является не она. Нет, Этельстан уже отрезанный ломоть, но у Этельреда много других сыновей. Если ей и вправду судьбой предначертано стать королевой, значит, нужно найти возможность претворить это предсказание в жизнь.

– Гроя, – сказала она, замедлив шаг, чтобы служанка ее нагнала. – Что бы ты сказала об Экберте в качестве моего мужа?

– Он будет… – она запнулась, подыскивая подходящее слово, – уступчивым, миледи. Но станет ли он когда‑нибудь королем?

– Ты права, – неспешно произнесла Эльгива, поджав губы. – Он будет уступчивым, но он не наследник, во всяком случае сейчас. Однако, став его женой, я смогу пробудить в нем честолюбие, которого сейчас он не проявляет. – Улыбнувшись, она взяла Грою под руку. – Когда мы вернемся в Винчестер, я уделю юному Экберту особое внимание.

Правда, яркий и живой образ Элрика не выходил из ее головы. Она надеялась, что еще неоднократно его увидит, прежде чем вернется в Винчестер.

Винчестер, графство Гемпшир

Король Этельред восседал на своем искусно изукрашенном резьбой и яркой росписью троне в большом зале дворца в Винчестере, взирая на вельмож, съехавшихся со всех уголков его королевства с тем, чтобы стать свидетелями происходящего при дворе. Большинство он знал по имени и имел общее представление, сколько доходов в виде налога на имущество они ему приносят. «Они как дети, – подумал он, – которых иной раз нужно усмирять, иной раз пригрозить, а иногда и наказать». Он издает указы, чтобы защитить их друг от друга, и собирает с них подати, чтобы защитить их от внешнего врага. И при этом они считают его слабым из‑за того, что вот уже несколько лет он оплачивает мирную жизнь золотом, а не кровью англичан. Он ничуть не сомневался в том, что, если бы появился блистательный полководец и бросил ему вызов за право обладания короной, обещая повести их на битву с неприятелем, многие из его тэнов изменили бы ему.

Занятый этими тягостными думами, Этельред заметил, как от толпы в дальнем конце зала отделился его старший сын и направился к помосту. Когда Этельстан подошел к трону и преклонил колено перед отцом, волосы молодого человека вспыхнули золотом и на его правом плече засияла чеканная серебряная застежка в свете косого солнечного луча, упавшего на него сквозь высокое окно дворца. «Он уже не юнец, – заметил про себя Этельред. – Своенравный, самоуверенный, прямодушный – да, но уже не юнец».

Прищурившись, он глядел на сына, пытаясь понять выражение его лица. Ему удалось прочесть на нем тревогу. По крайней мере, это он понял наверняка.

Кивнув, он велел сыну говорить, и Этельстан, поднявшись, подошел к отцу сбоку и повернулся так, чтобы все могли слышать его слова.

– Я буду говорить о нашем враге, Свене Вилобородом, которому ныне подвластны Дания и Норвегия и который жаждет присоединить к своим северным владениям и Англию. – Его голос, ясный и громкий, как набатный колокол, эхом разнесся по залу. – Не исключено, что прямо сейчас Свен собирает свои корабли‑драконы в каком‑нибудь нормандском порту, готовя нападение на нас. Он пересечет Ла‑Манш, чтобы грабить наши земли и насиловать наших женщин, так как им движет месть за смерть сестры.

Этельстан замолчал, и Этельред видел, что его сын завладел вниманием каждого в этом зале, так как все здесь боялись грядущего нападения датчан.

– Будем ли мы, – продолжил Этельстан, – как это уже бывало много раз, подобно стаду безропотных овец, в страхе ждать удара и молиться, чтобы Бог нас миловал…

Он снова сделал паузу и, казалось, стал немного выше, расправив плечи, словно видя перед собой врага.

– Нет, мы не станем дожидаться, когда придут корабли‑драконы. Я предлагаю послать наши суда в Нормандию и, отыскав флот викингов, уничтожить его до того, как он пересечет Ла‑Манш. Давайте подожжем их драккары, как сигнальные костры, выведем их из строя, чтобы они не смогли нас атаковать.

Зал загудел от множества голосов, и тогда заговорил крупный феодал из Кента.

– И кто же возглавит такое предприятие? – спросил он напрямик.

– Нас трое, – ответил Этельстан, и Экберт с Эдмундом, выйдя из толпы, встали рядом с ним.

Теперь по залу прошелся глухой ропот, нарастая подобно усиливающемуся ветру.

Этельред беззвучно выругался, быстро оценив вероятность успешного осуществления этого плана и сочтя его неразумным. Он основывался на том предположении, что корабли Свена окажутся в нормандской гавани и тогда будут уничтожены. Однако можно было привести большое количество доводов против этой затеи.

С другой стороны, если это предприятие каким‑то чудом увенчается успехом, ему придется иметь дело с соискателем на трон в лице своего старшего сына. Да и разве Этельстан не бросает ему вызов, делая столь возмутительное предложение пред его двором и советниками? Но, уже обдумывая, что противопоставить дерзновенному заявлению своего сына, он ощутил гнетущее незримое присутствие своего покойного брата. Холодная враждебность Эдварда змеей выползала ему навстречу откуда‑то из тени, пока освещенный солнечным лучом Этельстан, стоя перед троном, взирал на него ликом Эдварда.

«Все это козни брата», – осознал Этельред, Эдвард использует действия сына короля для своей мести. Он теперь отовсюду ощущал исходящую от своего брата угрозу, такую же зловещую, как тишина перед раскатом грома, и Этельред собрался с духом перед ее лицом. Наконец он понял, словно кто‑то шепнул ему на ухо, чего от него хотел его брат в качестве искупления за его грех. Но это была слишком большая жертва. Даже бесчеловечная мстительность Эдварда не заставит его это сделать.

Этельред резко поднялся на ноги и, возвысив голос так, чтобы его было слышно во всех углах зала, ответил на вызов Этельстана:

– Я не пошлю своих сыновей или сыновей других мужей на столь рискованное и необдуманное задание. Его опасности во много раз превышают возможные выгоды, и оно не стоит рассмотрения ни сейчас, ни потом. – Он вперил в Этельстана надменный взор, не допускающий возражений. – Больше говорить тут не о чем.

Этельред сошел с помоста, отчаянно желая избежать любопытных взглядов и стряхнуть с себя вдруг охвативший его озноб. Даже не глядя, он знал, что тень потянулась за ним следом. Эдвард не сжалится над ним, но, Бог свидетель, выкуп, который требует его брат, слишком велик. Он его не заплатит, пусть проклятая тень брата делает все, что ей угодно.

Ошеломленный Этельстан глядел в спину уходящему отцу. Король не пожелал выслушать взвешенные доводы, а с презрением отверг его предложение.

И тогда он спросил он себя: а могло ли быть иначе? Отец всегда пренебрегал его советами. Даже пожалованный ему королем меч Оффы был только лишь попыткой успокоить его, будто он хнычущий младенец, которого можно отвлечь игрушкой.

Отвернувшись от пустого трона, он стал протискиваться сквозь толпу в зале, а Экберт с Эдмундом пошли за ним следом.

– Что ты собираешься делать? – поинтересовался Экберт.

– Теперь, когда король унизил меня перед всем своим двором? – ответил он вопросом. – Собираюсь уехать, конечно же. Какой у меня еще есть выбор?

Экберт быстро обогнал Этельстана, встав на его пути.

– Ты не можешь покинуть двор без его разрешения! – возразил он.

– А вот и поглядим, – сказал Этельстан, оттолкнув брата в сторону.

– Ты ведь не собираешься сжечь флот датчан в одиночку.

Это сказал Эдмунд. Этельстан хохотнул.

– Без указа с печатью короля я не властен мобилизовать флот. Нет, кораблям Свена я не представляю угрозы. Я буду ждать вестей о катастрофе в своем поместье в Нортоне.

Его землевладения находились в полудне пути от Эксетера, и если, упаси Бог, датские войска обрушат удар именно туда, он хотя бы сможет увезти Эмму подальше от опасности.

Вдруг его путь снова преградил брат, на этот раз Эдмунд.

– Держись от нее подальше, – сказал он тихим голосом.

Лицо его стало предостерегающе грозным.

– Она не стоит того, чтобы ты из‑за нее рисковал собой.

Не было нужды спрашивать, кого он имел в виду. Эдмунд презирал Эмму, и, если бы с ней что‑нибудь случилось, он скорее радовался бы, чем скорбел.

В это мгновение Этельстан ощутил, что те слабые оковы, которые сдерживали его ярость – на отца, на датчан, даже на самого Бога, – пали. Он рванулся к горлу Эдмунда, но его руки тут же кто‑то схватил сзади.

– Прекрати! – прошипел ему на ухо Экберт. – Мы на твоей стороне, глупец. Ты рискуешь потерей собственности и титулов, если уедешь.

– Если датчане нападут, – возразил Этельстан, стряхивая с себя руки брата, – у короля возникнут значительно более серьезные неприятности, чем сын, пожелавший противостоять врагам вопреки его воле.

Этельстан быстрым шагом покинул своих братьев. Он и так уже потратил драгоценное время, пытаясь убедить отца нанести Вилобородому упреждающий удар. До Иванова дня оставалось меньше недели, и датский флот уже, возможно, готовится пересечь Ла‑Манш, поэтому больше времени терять нельзя. До Эксетера он мог добраться за пять дней, если вовсю гнать лошадей. Ощущение нависшей над ними беды было как никогда прежде сильным. Что бы в итоге ни произошло, он должен быть в это время рядом с Эммой или умереть, пытаясь к ней прорваться.

Миддлтон, графство Дорсет

В воскресный день Эмма стояла на коленях перед маленьким алтарем в церкви Святой Екатерины, что возвышалась на холме близ монастыря в Миддлтоне. Служба окончилась, но она задержалась, чтобы еще немного помолиться в одиночестве в торжественной тишине храма. Золотистый утренний свет сочился сквозь толстое желтое стекло окошка позади алтаря, воздух был насыщен густым сладким ароматом ладана, на время отогнавшим запах сырости, въевшийся в выбеленные стены и устланный тростником земляной пол.

Окончив молитву, Эмма поднялась на ноги и обнаружила, что в церкви кроме нее также остался элдормен Эльфрик. Он встал подле нее и поклонился ей со степенной учтивостью.

– Миледи, – промолвил он тихо, – могу ли я с вами поговорить?

– Что случилось, милорд? – спросила она, усаживаясь на одну из скамей, расставленных под стенами. Она подала знак Уаймарк, ожидавшей у дверей, и вскоре они с Эльфриком остались одни в тишине храма.

– Присаживайтесь, прошу вас, – обратилась она к старцу.

Он опустился на скамью рядом с ней с челом еще более иссеченным морщинами, чем обычно. Высокий и сухопарый, этот седовласый старик напоминал Эмме ее собственного отца. Его лицо становилось таким же дружелюбным, когда он обращал на нее свой взгляд, а на губах играла добродушная улыбка. Ее воспоминания из детства об отце так тесно связались с этим человеком, что она уже не могла не питать к нему дочернего почтения.

Глядя на нее с серьезной важностью, он сцепил ладони, положив их на складки своего коричневого плаща.

– Вы знаете моего негодного сына, миледи? – начал он.

– Вашего сына? – переспросила она удивленно. – Нет, милорд, лишь то, что вы мне рассказывали в Уэруэлле… что вы лишились его вскоре после смерти матери Хильды.

– Да, лишился его, – сказал он, кивая. – Так оно и есть. Но это не вся правда.

Эмму это не удивило. Ей часто приходилось довольствоваться полуправдой при дворе короля. Однако она ничего не сказала, продолжая внимательно смотреть на старика, опустившего взгляд на свои сильные жилистые руки, покоящиеся на коленях.

– Сына я лишился, хотя он и не умер, – сказал он, снова глядя на Эмму.

Затем он поведал ей печальную историю о своем своенравном сыне, который после смерти молодой жены, оставив малолетнюю дочь на попечение своих родителей, исчез в неизвестном направлении, невзирая на протесты отца.

– Мы думал, что он тоже умер, возможно, вместе со многими другими пал в бою с датчанами при Молдоне в девятьсот девяносто первом году. Потом, через год после Молдона, когда Свен Вилобородый напал на Кент, король призвал ополчение, чтобы противостоять захватчикам, и я должен был вести флотилию, чтобы отрезать датчанам пути отступления после сражения.

Он замолчал и потер ладонью лоб, как будто почувствовав боль от нахлынувших воспоминаний.

– Вечером накануне того дня, когда мы должны были устроить засаду, пока неприятель стоял лагерем на берегу Темзы, в мою палатку явился мой сын, живой и невредимый. Для меня это было подобно воскрешению Лазаря из мертвых, так как я считал Эльфгара погребенным в топях Молдона. До сего дня я так и не знаю, что из рассказанного им мне в ту ночь – о том, как его захватили в плен викинги, и о том, как он неоднократно пытался бежать, – правда, а что ложь. Я не заковал его в цепи, поскольку тогда еще не знал, что он переметнулся на службу к Вилобородому.

Он взглянул на нее, и глаза его были полны скорби.

– Говорят, король датчан обладает даром порабощать людские сердца. Думаю, так оно и есть.

Эмма вспомнила властный оценивающий взгляд Свена Вилобородого, который он в нее когда‑то вперил. Она не могла бы сказать, как он воздействует на его прислужников. В нее он вселил один лишь страх.

Эльфрик продолжил свой рассказ.

– Потом мой сын вновь исчез в ночи, и, хотя я с отрядом отправился по его следу, к рассвету он уже оповестил врага о наших намерениях, и вражеский флот ускользнул. Нам удалось поджечь лишь один корабль‑дракон. Весь экипаж был истреблен, кроме одного человека. Предателя, Эльфгара. Моего сына.

Сглотнув, Эмма заставила себя задать вопрос, хоть и боялась ответа, который могла услышать.

– Какая кара его постигла?

– Король, движимый благосклонностью, которую питал ко мне, даровал моему сыну жизнь. Но они выкололи ему глаза и избили до полусмерти. Уже почти десять лет за ним ухаживают братья в монастыре Марии Магдалины, что близ Эксетера, но за минувшие годы я его так ни разу и не видел, боясь навлечь на себя гнев короля.

Он замолчал, и в его глазах, когда он встретил ее взгляд, блестели слезы.

– Я хотел бы снова встретиться с сыном, миледи, и воссоединить его с дочерью, если он изъявит такое желание. Хильде ничего не известно об измене отца, но пришло время ей об этом узнать. Я предпочел бы, чтобы она услышала об этом от меня, чем от кого‑то другого. И когда узнает правду… – его глаза наполнились мольбой, – думаю, ей понадобится утешение.

Эмма подумала о Хильде, которая часто сидела у постели больного Эдварда, рассказами отвлекая его от боли.

– Я поддержу Хильду, – сказала она, – и помогу ей советом, если это потребуется.

Старец ничего не сказал, лишь поцеловал ей руку. Глядя ему вослед, она задумалась о его желании, несмотря на риск навлечь на себя гнев короля, разыскать вероломного сына, который своими позорными деяниями бросил тень бесчестья на доброе имя отца.

Если бы кто‑то из сыновей короля совершил столь бездумный и ошибочный поступок, вряд ли он мог бы рассчитывать на прощение отца.

Date: 2015-10-18; view: 257; Нарушение авторских прав