Глава 14. Октябрь 1002 г. Винчестер, графство Гемпшир

Октябрь 1002 г. Винчестер, графство Гемпшир

Оглушительный перезвон колоколов кафедрального собора наполнял площадь эхом, пока Эмма, улыбаясь радостно приветствовавшему их народу, стоявшему по обе стороны прохода, шла рядом с королем. Полуденное солнышко грело ее плечи, и ей хотелось немного задержаться и пожать хотя бы некоторые из множества рук, в надежде тянущихся к своей королеве. Но Этельред ей этого не разрешил. Твердой рукой он быстрым шагом вел ее под локоть по направлению к дворцовым воротам.

Подняв на него взгляд, она увидела на его лице привычное мрачное выражение. Ей это было непонятно. Это же его именины, и все эти торжества – в его честь. Неужели он не может ответить улыбкой своим подданным?

К тому же это утро принесло добрые вести: над проливом Ла‑Манш ветер переменил направление на благоприятное для Англии. Теперь нет угрозы нападения хищных драккаров, не будет ее до тех пор, пока морские пути снова не откроются весной.

Эта новость радовала, по крайней мере ее, если и не самого короля. Все лето она тревожно ожидала вторжения датских пиратов, боясь того, что, если нападение случится, ее брата с ним свяжут независимо от того, будет ли он виновен или нет. И возмездие постигнет ее, независимо от того, виновна она или нет. Теперь она чувствовала себя спокойно и шла легкой походкой, с ее плеч как будто сняли тяжелый траурный покров.

Первым сигналом тревоги стал пронзительный крик, перекрывший колокольный звон.

От проклятий, прозвучавших на иностранном языке, у Эммы кровь застыла в жилах и зашевелились волосы на голове. Она стала искать взглядом, кто испустил этот жуткий вопль, и над головами ближайших зевак увидела блеснувший нож. Прежде чем она успела хотя бы закричать об опасности, король полетел наземь вперед головой, а Этельстан рванулся навстречу человеку, который кинулся к ним из толпы. Эмма закричала, когда вновь мелькнул нырнувший сверху вниз клинок, и в то же мгновение перед ней выросли несколько стражников с обнаженными мечами, стеной отделив ее от короля и его сына и оттесняя назад. Грубые руки схватили ее за плечи, и ее взяла в кольцо группа королевских гвардейцев, увлекая к воротам и далее, во двор. Не было возможности ни сопротивляться, ни понять, что же произошло, так как ее телохранители, не сбавляя шага, доставили ее прямиком в личные покои.

– Мне нужно к королю, – настаивала она, потрясенная тем, что видела и слышала.

Самые дурные предчувствия наполняли ее сердце ужасом. Нож целил в Этельстана. Господи Боже, что же произошло?

Она попыталась выскочить из комнаты, но один из стражей загородил ей проход.

– Вы останетесь здесь, миледи, – твердо сказал он ей. – Охрана будет стоять за дверью, обеспечивая вашу безопасность.

Он захлопнул дверь, пресекая ее возражения.

Секунду она бессмысленно глядела туда, где он только что стоял, дрожа от страха. В ее душу медленно закрадывались сомнения. Заботились ли стражники о ее безопасности или лишали ее возможности сбежать?

Так или иначе, она узница.

Эмма принялась вышагивать по комнате с закрытыми глазами, пытаясь найти какое‑то объяснение увиденному. С ужасающей ясностью ей вспомнились слова, прозвучавшие громче непрерывного колокольного перезвона. Время шло медленно, и она ничего не слышала, кроме собственных шагов. Казалось, прошел не один час, прежде чем за дверью послышались голоса.

Она обернулась к распахнувшейся двери, в которую вошел дворецкий короля Хьюберт.

– Что произошло? – спросила она нетерпеливо еще до того, как он успел ей поклониться.

Сердце бешено колотилось у нее в груди, пока она ожидала его ответа.

– Поднявший руку на короля схвачен, – сказал он.

– А что с лордом Этельстаном? – спросила она. – Он не пострадал?

Хьюберт поднял бровь, и Эмма тут же поняла свою ошибку. Первым делом ей следовало бы спросить о короле.

– Мне показалось, что этелинг был ранен, – сказала она натянуто.

Тонкие, почти бесцветные губы дворецкого искривила пренебрежительная усмешка.

– Рана незначительна, миледи, и ему уже оказана помощь. Король, уверяю вас, невредим. Он велит вам никому не рассказывать о случившемся. Также он велит вам присоединиться к нему на пиру в большом зале сразу же, как только сможете.

Она удивленно на него уставилась, спрашивая себя, не ослышалась ли она.

– Король собирается сохранить это в тайне? Как?

Это же невозможно, на площади были сотни людей. Он пожал плечами.

– В действительности видели то, что произошло, лишь немногие, и меры для того, чтобы они держали языки за зубами, приняты. Те, кому надо об этом знать, разумеется, будут оповещены по велению короля. Он рассчитывает на ваше благоразумие.

Резко поклонившись, он покинул Эмму. Все еще дрожа, она снова принялась расхаживать по комнате, пытаясь понять намерение короля замолчать происшествие. Было ли дело лишь в том, что он не желал, чтобы подданные сочли его жертвой, а следовательно, бессильным? Или у него на уме было что‑то иное? Она была по‑прежнему далека от понимания причины и тогда, когда в ее комнату быстро проскользнула Уаймарк.

– Почему у дверей стража? – спросила она.

Вид у нее не был напуганным, а только лишь смущенным. Так что Хьюберт, возможно, был прав: то, что произошло на площади перед собором, не стало достоянием общественности.

– Не имеет значения, – ответила Эмма, намереваясь охладить любопытство Уаймарк. – Все в порядке.

На нее внимательно взглянули карие глаза Уаймарк, затем она покачала головой.

– Может, все и в порядке, миледи, но вы бледны как привидение. И вы дрожите как осиновый лист. Если не хотите сказать мне, что случилось, позвольте принести вам вина.

Неожиданно почувствовав невероятную слабость во ногах, Эмма повалилась на стул. Она с благодарностью взяла вино, хотя с трудом удерживала чашу в трясущихся руках. Как же ей хотелось вырваться отсюда, скакать на Энжи по берегу реки до самого берега моря, но король приказал ей быть на пиру, и она должна повиноваться. Будет ли там Этельстан? Она очень этого желала. Хьюберт представил его рану незначительной, но Хьюберт скажет все, что ему прикажет король, и поэтому она беспокоилась об Этельстане, несмотря на уверения дворецкого.

В ее голове зазвучал голос матери, всплыв из темных глубин сознания: «Никому никогда не позволяй видеть своей страх». Она взглянула на свои трясущиеся руки и глубоко вдохнула, стараясь вернуть утраченное спокойствие. Она волновалась не только об Этельстане. Те слова, которые кричал нападавший, все еще эхом звучали у нее в ушах. Немногие в толпе их слышали, еще меньше могли их понять, поскольку язык, на котором их произнесли, был датским.

«Смерть королю! Смерть совету!» Эти слова он выкрикивал снова и снова. Она их слышала еще и тогда, когда ее заталкивали в дворцовые ворота. Но ее пугали не слова сами по себе. Ее страшило то, что, вероятно, сделает Этельред, не владеющий датским, когда узнает их значение.

Праздничный пир Этельред возглавлял, как, наверное, сам думал, с похвальным достоинством. Его сыновья и гвардейцы быстро справились со злодеем, покусившимся на его жизнь, а тех зевак из толпы, которые оказались достаточно близко, чтобы видеть нападение, заставили молчать при помощи серебра и угроз. Король не хотел, чтобы его враги узнали, как близки они были к его устранению.

Но они тем не менее были слишком близки.

Ел он мало, так как перед ним все еще стоял призрак собственной смерти, угрожая разверстой бездной небытия. Когда уже не было сил выносить напряжение, он поднялся и, призвав гостей продолжать веселиться, вышел из зала, сославшись на усталость. Он распорядился, чтобы принесли факелы и свечи, поскольку не желал, чтобы в эту ночь по углам таились тени, и удалился в свою спальню.

Оставшись в одиночестве, король принялся расхаживать взад‑вперед, и каким бы ярким ни был свет, он не в состоянии был стереть из его памяти блеск занесенного для удара ножа. Он не сомневался в том, что это было возмездие, расплата за убийство короля.

Двадцать четыре года назад он видел точно такое же лезвие, блеснувшее в поднятой руке, вспышку света во тьме. Никто не вмешался в ту ночь, ни один защитник не встал перед королем, спасая его жизнь. Он в ужасе наблюдал из темноты на верхней площадке лестницы, и крик замер у него на устах, когда Эдвард отразил первый удар. Но за ним последовало так много других. Слишком много. Эдварда зарезали люди, которым он доверял.

Он остановился перед крестом, на котором висел распятый Христос.

Сегодняшнее нападение – кара, ниспосланная ему Господом за совершенное в замке Корф убийство. Оружие, принесшее погибель его брату, лежало не в его руке, но он ничего не сделал, чтобы предотвратить ее. Он видел приближающихся всадников, видел отблески лунного света на их мечах, и он так и не смог крикнуть Эдварду, что надвигается опасность. Он только стоял там с открытым в немом крике ртом.

А когда все закончилось, ему отдали корону Эдварда.

Но сегодня его сын, так похожий на убитого короля, увидел опасность и пришел на помощь королю. Этельстан мог бы взойти на трон уже сегодня, если бы хоть немного помешкал. Но он не промедлил. Он вмешался в акт Божьего возмездия. Однако Этельред знал, что Всевышний не отступится.

Этельред повалился на колени перед распятием и, закрыв глаза и склонив голову, стал беззвучно молить о помиловании. Он заплатил воздаяние. Он учредил культ почитания своего брата как святого мученика. Он выстроил раку для святых мощей Эдварда, основал монастыри в его честь. Что еще он мог сделать, чего не сделал до сих пор?

Однако даже во время молитвы его не отпускал леденящий страх.

– Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что…

Но псалом замер у него на устах, и неодолимая сила, словно невидимая рука, взяла его за подбородок, вынудила поднять голову и глядеть на эту привычную фигуру, страдающую на кресте. К своему ужасу он увидел, что лицо, взиравшее на него, было лицом Эдварда. Кровь Эдварда хлестала из десятка разверстых ран, и глаза Эдварда испепеляли его безмолвным обвинением.

Этельред хотел отвести глаза в сторону, освободиться от захватившей его безжалостной силы, но этот непреклонный взгляд держал его, как в капкане. Взор его помутился от слез, а грудь пронзила жгучая боль. В нос королю ударила вонь горящей плоти, и он громко завыл от ужаса, так как знал, что это запах приуготовленного ему наказания и что смерть, и даже больше чем смерть, ожидает его.

Эльгива шла по галерее, ведущей в королевскую спальню, и, услышав жуткий вопль Этельреда, ускорила шаг. Ее не смогло обмануть его уверение, будто он устал и хочет отдохнуть. Она не сомневалась: случилось что‑то неладное. Она уловила признаки беды в тревожных взглядах, которыми обменивались король с сыном, прочла их в напряженном лице Эммы.

Также ходили неопределенные слухи, шептались о том, что произошел какой‑то несчастный случай на площади перед собором. Твердо решив докопаться до самой сути этой тайны, она выскользнула из‑за праздничного стола вскоре после того, как ушел король. Если дело было связано с изменой, ее отец захочет узнать об этом.

Приближаясь к королевской спальне, она с облегчением увидела, что на посту перед дверью стоят хорошо ее знавшие стражники, которых она сможет уговорить пустить ее внутрь. В это мгновение вновь раздался крик Этельреда. Объятый страхом стражник уставился на дверь, но не сдвинулся с места.

– Ты что, не слышал, дурак? – строго спросила Эльгива. – Король зовет на помощь, иди в спальню!

Преодолев нерешительность, гвардеец сильно постучал в дверь.

– Милорд?

Ответа не последовало, и он снова постучал и позвал. Но Эльгива, протиснувшись мимо него, распахнула дверь. Раскинув руки в стороны, спиной к ним на каменном полу на коленях стоял Этельред, являя собой подобие распятия на стене. Он, казалось, не заметил, что они вошли, продолжая смотреть на крест, словно завороженный.

Стражник переминался с ноги на ногу с таким видом, будто готов был провалиться сквозь землю. Приложив палец к губам, Эльгива жестом приказала ему выйти из комнаты. Оставшись с Этельредом наедине, она хмуро оглядела коленопреклоненного короля. Что бы с ним сегодня ни случилось, это, должно быть, напугало его до глубины души, раз заставило встать на колени. Она предпочла бы какое угодно его поведение, только не такое. Ей были более привычны мужчины, напивающиеся до бесчувствия; ее отец так часто и поступал перед лицом неприятностей, так что ей приходилось поддерживать неустойчивое мужское тело. Но она совсем не была уверена в том, что совладает с неустойчивой душой.

Беззвучно проклиная бесхарактерных мужчин, она опустилась на колени рядом с королем и, не зная, что делать дальше, раскинула руки в стороны. Ей было неведомо, какую молитву возносит небесам Этельред, но ее собственная была искренней просьбой, чтобы ей не пришлось стоять на коленях слишком долго. Немного погодя она взглянула Этельреду в лицо и с легким омерзением увидела, что оно блестит от слез. Смущенная таким проявлением недостойной мужчины слабости, она легонько похлопала его по спине так, как она поступила бы с расплакавшимся ребенком.

– Милорд, – зашептала она, пока еще не зная, что говорить дальше, – вы не должны отчаиваться.

В поисках слов утешения она судорожно выхватила их из сегодняшней бесконечно длинной проповеди епископа.

– Спаситель слышит и отвечает на молитвы даже самых скромных своих детей, если в их сердцах достаточно веры в Него. Насколько же больше Его сочувствие и любовь к королю, которому вверена забота обо всех нас?

Поначалу он ничего не отвечал, и Эльгива гадала: не впал ли он и вправду в транс? Однако спустя минуту его напряженное тело обмякло, и он уселся на пятки, уронив лицо в ладони. Обрадовавшись этому, она тоже расслабилась.

– У Господа нет ко мне сочувствия, – пробормотал он. – Он позволил слугам дьявола истязать меня.

Она мало что из этого поняла, кроме того что он, похоже, верил во вмешательство самого Господа Бога в то, что с ним случилось. Если он и грешен, то его грех в гордыне. Она едва сдержалась, чтобы не фыркнуть от самонадеянности Этельреда.

– Расскажите мне, что сегодня случилось, – прошептала она с надеждой. – Может быть, вам станет легче на душе, если вы поделитесь этим. Ну же, мой господин, вы мне расскажете?

Ничего ей сейчас не хотелось больше, чем подняться и отправиться вместе с ним в роскошную королевскую кровать, но, попытавшись это сделать, она могла бы разрушить ту непрочную связь, которая только что между ними возникла. Поэтому она продолжала гладить ладонью его спину и плечи, затем шею и затылок. Она увидела, как поднялась и опустилась его грудь от глубокого вздоха, и он начал изливать ей свою душу.

Она слушала его рассказ, потрясенная дерзостью покушения. Человек с ножом, вероятно, был сумасшедшим, поскольку он не мог надеяться унести ноги подобру‑поздорову. Лишь безумец мог пойти на такое преступление.

– Он был послан Небесами, чтобы покарать меня, – сказал Этельред, снова неотрывно глядя на распятую фигуру Христа. – Он не преуспел, но за ним придут другие.

Эльгива закрыла глаза. Что же за грех отягощает душу Этельреда, если он ожидает столь строгого воздаяния Небес? Эту тайну действительно стоило бы узнать. Она открыла глаза и взглянула на мужчину рядом с собой. Его лицо было бледным как воск от измождения, будто его долгое время терзала болезнь. Этот король слаб, и она не чувствовала по отношению к нему ничего, кроме презрения. Правда, напомнила она себе, все мужчины слабы, а он, тем не менее, король.

Продвинувшись вперед, она развернулась так, чтобы можно было смотреть ему прямо в лицо.

– Но, мой господин король, – зашептала она, – неужели вы не видите, что это, возможно, не суд Божий над вами, а предупреждение? Даже если Господь позволил этому посланцу преисподней покуситься на вас, он не достиг успеха. Ваш сын вас защитил, и это тоже, вне всякого сомнения, промысел Божий.

Король ее внимательно слушал. По углубившимся морщинам на его хмуром лбу она видела, что он тщательно обдумывает ее слова. Ободренная успехом, Эльгива решила идти дальше.

– Молитва принесет вам благо, милорд, вы должны молиться о руководстве. Вы правы в том, что этот человек, возможно, только первый вестник страшной бури, готовой на вас обрушиться. Неужто вы не видите, что вам нужно вставать на борьбу с этим бедствием? – Она поискала подходящее случаю сравнение из Библии. – Вы должны стать Давидом, милорд, побеждающим Голиафа. Вы должны стать Самсоном, карающим филистимлян. Будьте королем, ведомым вашей отвагой и гневом, а не сожалениями о том, чего уже не изменить.

Эльгива затаила дыхание. А вдруг она зашла слишком далеко? Не оттолкнет ли он ее с презрением за то, что она самонадеянно его поучает?

Заглянув ему в глаза, она увидела там неожиданный блеск. Но это не было вспышкой гнева или отчаяния. Осмелев, она наклонилась вперед и нежно коснулась языком его нижней губы. В ответ он энергично привлек ее к себе.

Последовавшее соитие было быстрым и грубым и не доставило ей удовольствия. Но это не имело значения, ведь она наконец‑то смогла проникнуть в объятия короля. Она вернула его к жизни, и он, несомненно, вознаградит ее соответствующим образом. Гроя предсказала ей королевскую судьбу, и теперь она была уверена, что ей недолго осталось ждать всего, чего она заслуживает.

Эмма плохо спала в ночь после дня святого Этельреда, поскольку проклятия, брошенные напавшим на короля датчанином, продолжали эхом звучать в ее сознании. Утром она попросила аудиенции у Этельреда и, получив отказ, встревожилась. Почему он не допустил ее к себе? Может, теперь он боится всего датского, в том числе и собственной жены, в жилах матери которой течет датская кровь?

В течение всего дня она пыталась выяснить, что происходит в покоях короля, но так и не смогла ничего узнать, и ее дурные предчувствия усиливались. Она ощущала себя такой же беспомощной, как мышь, запертая в сундуке, лишенная возможности видеть и слышать. Она не решалась ни с кем заговорить о случившемся на соборной площади, ведь король ей это запретил. Она не решалась даже поделиться своими опасениями с братом в письме, боясь, что его перехватят.

К середине дня, измучившись от бесконечной вереницы вопросов, кружащихся в ее голове, она пошла в дворцовый парк, надеясь там немного успокоиться в одиночестве. Все, что она могла сейчас делать, – это расхаживать взад‑вперед, снедаемая сомнениями и тревогой. Она решила, что ей нужно попытаться поговорить с Этельстаном, ведь ей больше некому было доверить свои переживания, а он, безусловно, знал, что на уме у короля. Ей очень хотелось увидеть его, получить хоть какое‑то утешение от беседы с ним.

«Мне хочется очень многого, – подумала она, – чего я не могу себе позволить».

Вскоре она увидела, как пришедший в парк Этельстан направляется к ней под удлинившимися тенями деревьев, как будто добрый ангел привел его сюда, сжалившись над ней.

– Я знал, что найду вас здесь, – сказал он тревожно.

Он увлек к ее в небольшую укромную рощицу в дальнем конце парка.

– Скажите мне, что происходит? – взмолилась Эмма. – Я ничего не смогла выяснить, и меня страшит то, что может предпринять король.

Но он не ответил на ее вопросы, а задал свои:

– Вы знаете, что он сказал, правда? – Этелинг внимательно всматривался в ее лицо. – Тот человек с ножом, вы ведь поняли его?

Она вспомнила совет матери держать в тайне свое знание датского. «Этим ты не завоюешь благосклонности своего будущего мужа, но можешь вызвать у него недоверие».

Не дождавшись от нее ответа, Этельстан сам ответил на свой вопрос:

– Несомненно, вы его поняли, – сказал он. – Ваша мать – датчанка. Боже мой!

Он порывисто взъерошил волосы пятерней.

– Король об этом знает?

– Только Маргот знает об этом. И теперь еще вы.

Этельстан глубоко вздохнул.

– Держите свое знание датского в тайне, леди, – сказал он. – В строжайшей тайне. Вы слышите?

– Что происходит? – снова спросила она.

– Нападавший на короля безумен, – сказал Этельстан. – Его ум подобен разбитому зеркалу. Я это говорил и своему отцу, но он меня не слушает. Он уверен, что угроза его трону исходит от датчан – его врагов внутри королевства, и он примет меры, чтобы пресечь их заговор. В этом году не будет рождественских праздников. Завтра младшие дети короля отправятся в поместье Кукхэм, а мне приказано ехать в Хэдингтон вместе с Эдмундом и Экбертом. Отец хочет, чтобы мы рассредоточились и не представляли собой легкой мишени.

Его лицо исказила печальная гримаса.

– Но это еще не все, худшее впереди.

Эмма ничего не сказала на это, ожидая следующего удара.

– Он не доверяет вашим нормандским придворным. Они все должны будут покинуть двор. Хью поедет в Эксетер и займет там пост управляющего вашим поместьем. Ваша личная охрана последует за ним, также как и ваши придворные дамы, за исключением одной‑двух. Вас будут держать взаперти во дворце в целях вашей безопасности.

Он подтвердил ее худшие опасения. Они все уедут из Винчестера, а она останется здесь узницей по воле короля. Беспомощная, без друзей, она окажется под подозрением в совершении какого‑то несуществующего злодеяния.

Этельстан схватил ее плечи, как будто стараясь удержать на ногах, и она взглянула в такие знакомые теперь голубые глаза.

– Когда? – спросила она.

– До конца недели.

Она закрыла глаза. Как же она это переживет? Без своей свиты, а впереди долгая, одинокая, пугающая зима.

Без Этельстана дни покажутся бесконечно длинными.

– Эмма!

В его голосе вновь прозвучала тревога, и она открыла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Боюсь, и это еще не все. – Он помрачнел еще больше. – Моего отца гнетет нечто темное, чего я не понимаю. Вы должны пообещать мне, что будете с ним настороже, что не дадите ему повода причинить вам еще больше горя. Пообещайте мне.

Вдруг она заметила, как тихо стало в парке. Даже птицы улетели, и она осознала, что в первый раз они остались наедине, без детей, придворных, слуг. Не было наблюдающих за ними глаз, не было языков, готовых истолковать каждое их движение или выражение лица.

Она коснулась его лица ладонью, лаская его поросшую короткой жесткой щетиной щеку.

– Обещаю быть осторожной.

У нее перехватило дыхание оттого, что он, повернув голову, прижался к ее ладони губами. Нежность его прикосновения заставила ее сердце трепетать от радости, а душу сжаться от страха.

– Вы должны уйти, – потребовала она, – пока сюда никто не пришел. Я буду молить Бога, чтобы хранил вас.

– Правда? Я молю Его кое о чем другом, о том, о чем даже думать великий грех.

Его ладони крепче сжали ее плечи, и он ее поцеловал. Этот яростный поцелуй был таким жадным и отчаянным, что больше был похож на проклятие. Через мгновение он уже ушел, и она осталась наедине со своим страхом, с предстоящей ей беспросветно одинокой зимой, с сердцем, терзаемым безнадежным желанием.

Через неделю после своих именин король созвал избранных советников, которым доверял больше остальных, на ночное заседание. Вдоль стен небольшой комнаты стояло множество массивных подсвечников, заливающих ее ярким светом, в то время как в других помещениях дворца, где в это время находились остальные его обитатели, царила тьма. Еще с полдюжины свечей стояло среди кубков и кувшинов с вином на длинном столе, установленном посреди комнаты.

Сидя во главе стола, Этельред взирал на входящих в комнату. На их лицах читались скверные предчувствия, когда они беспокойно поглядывали на стоящих позади короля чиновников, записывающих имя каждого вошедшего. Он не сообщил им причину собрания совета. Скоро они все узнают.

Король велел всем рассаживаться, и, когда вокруг начали сновать слуги, наполняя кубки, всеобщее настроение значительно поднялось. Сам король пил немного, но с удовлетворением наблюдал, как пустеют и вновь наполняются кубки у остальных. Сегодня ему не нужна была трезвая рассудительность этих людей.

Наконец он подал знак слугам удалиться из комнаты, кроме писарей, чья обязанность – записывать все, что здесь будет сказано и решено.

– Мы здесь сегодня собрались, – начал от торжественно, поглаживая свою бороду, – чтобы решить вопрос с датчанами, проживающими в пределах нашего королевства. Сначала я хотел бы прояснить, насколько велика эта проблема. Что вы можете мне об этом сказать?

Их не нужно было долго уговаривать, поскольку здесь присутствовали тщательно отобранные люди. Каждый из них мог поведать о множестве возмутительных случаев: об угнанной скотине, разграбленных церквях, изнасилованных женщинах. И все это было делом рук вероломных датчан. По мере того, как рассказывались истории и пилось вино, гнев среди сидящих за столом усугублялся и в конце концов вылился в проклятия и призывы к мести.

Этельред не препятствовал проявлению их ярости. Он уже принял решение о том, что нужно делать. Человек, набросившийся на него на соборной площади, был лишь надводной частью огромного айсберга. Англия была наводнена бандами мятежных наемников, бывалых воинов, преданных только своим вождям и золоту, которое они им платили. Когда‑то викинги оказали ему услугу. Теперь же, когда они доказали, что доверять им нельзя, их присутствие в границах государства было подобно смертельной заразе. Люди наподобие Паллига, не имея чем себя занять, не связанные узами верности, словно черви, подтачивали его королевство изнутри. Ему не оставалось ничего другого, кроме как вырезать их, прежде чем они сплотятся в армию и уничтожат его.

Сидевший напротив короля Эдрик из Шрусбери, рассказывая о краже табуна лошадей и поджоге амбара, грохнул кулаком по столу.

– Милорд, эти люди, хоть и живут среди нас, нашим законам не подчиняются, – сказал он. – Они не перед кем не отвечают. Мы боимся, и обоснованно, людей с «длинных кораблей», крадущих у нас провиант, имущество, женщин. Но нам приходится бояться еще больше ничем от них не отличающихся пиратов, которые живут среди нас и которым не нужно пересекать Датское море, чтобы нас убивать.

Этельред кивнул, а над столом прокатился рокот одобрения. Пришло время сделать заключительный шаг. Он подал знак стражникам у двери и заговорил, перекрывая шум:

– Милорды, я и сам стал жертвой этих безбожников. Они дошли до того, что подняли руку на вашего короля.

Раздались крики потрясения и негодования, и. прежде чем они стихли, он выкрикнул:

– Покусившийся на мою жизнь иноземный мерзавец перед вами!

Он указал на человека, одетого в обтрепанную черную одежду, стоявшего в дверях между двумя стражниками. Преступник обвел комнату взглядом злобных красных глаз и, увидев Этельреда, завыл, словно зверь, учуявший добычу. Напрягая все силы в попытке вырваться из оков, он тщетно рвался к королю, выкрикивая проклятия на датском языке, кроме которых от него никто ничего не слышал с той минуты, когда он был схвачен.

Собравшиеся за столом люди потрясенно молчали, аббат осенил себя крестным знамением.

Убедившись в том, что узник произвел на них должное впечатление, Этельред дал страже знак его увести.

– Вы видите, с какими подонками мы имеем дело, – сказал он. – Предупреждаю вас, его слова касаются всех нас, ибо он угрожает смертью мне и моим советникам, а датчане, как он говорит, захватят Англию в свое владение.

Его слова были встречены возмущенными возгласами и гневными замечаниями, а аббат Кенульф, сидевший рядом с Эдриком, поднялся на ноги.

– Они не христиане, – произнес он могучим голосом духовного владыки. – Эти люди исповедуют языческие культы и ведут себя как язычники. Они среди нас – как плевелы в пшенице, и мы должны выполоть эти сорняки, пока они не стали слишком сильны.

Снова все загомонили, и Этельред поднял руку, чтобы успокоить своих советников.

– Вы все правильно сказали, аббат, но эту задачу следует выполнить осторожно и тайно. Если они заподозрят, что мы собираемся выступить против них, они встретят нас силой оружия.

«И вероятность того, что датчане одержат победу, очень велика», – подумал он.

– Именно поэтому я созвал вас этой ночью под покровом секретности. Я предлагаю разослать вестников моим наместникам во все города и поселки, где обитают эти негодяи. Мои люди развезут указы, в которых этот подонок и ему подобные будут объявлены изменниками короны. В назначенный мною день все они по всей стране будут арестованы и преданы мечу. Вы согласны?

Эдрик снова стукнул по столу и заорал:

– Да, милорд! Всегда можете рассчитывать на мою поддержку!

Остальные тут же последовали его примеру. Довольный Этельред кивнул головой. Его узник, хотя и совершенно безумный, свою роль сыграл безупречно.

Этельред обернулся к стоявшему рядом писарю.

– Насколько быстро это можно осуществить? – спросил он его.

Чиновник поджал губы, обдумывая ответ.

– Нам понадобится по меньшей мере две недели на подготовку указов, милорд, – сказал он. – И еще несколько дней, чтобы их разослать.

Он провел пальцем сверху вниз по странице раскрытой книги, лежавшей перед ним на столе, затем поднял на Этельреда взгляд.

– В пятницу, ноября тринадцатого числа. В день святого Брайса.

Этельред утвердительно кивнул. В день святого Брайса он наконец избавится от врагов, чье существование наполняло тревогой его дни, а ночи превращало в мучение.

Удовлетворенный результатом ночного заседания, он распустил советников и отправился в спальню, в объятия леди Эльгивы.

Date: 2015-10-18; view: 258; Нарушение авторских прав