Мера вещей. Лишь человек – мерило всех вещей,

Лишь человек – мерило всех вещей,

Он – мера всех деяний и свершений,

От самых низменных до самых совершенных:

Он и Геракл, и Каин, и Орфей.

Он и Колумб неведомых путей,

Он и палач пророков и учёных,

Владыка океанов укрощённых

И жалкий раб ничтожнейших страстей,

В течение бесчисленных веков

Он, глядя в зеркало, творил своих богов,

Им не жалея разума и света!

Рождённый сам случайностью слепой,

Он должен стать прозревшею судьбой,

Чтоб уцелела, выжила планета.

СТАРИННАЯ РУКОПИСЬ

Всё было: нежность, мудрость и отвага,

Взлетала тишь и падал навзничь гром…

И всё прошло – осталась лишь бумага,

Исчерчена мучительным пером.

Под перьями гусиными рождаясь,

Одолевая смутных слов порог,

Строка ползла, сжималась, разжималась –

Была не червь, но всё ещё – не бог…

И в наше сердце входит вновь былое,

И оживает всё пережитое,

Едва откроешь прочный переплёт.

Давно уж нет руки, пером водившей,

И головы, рукой руководившей,

Но рукопись старинная живёт.

КРУТИЗНА

Поэзия не ищет, где ровней,

Порой предпочитает путь окольный:

Зигзаги молнии

ей ближе и родней

Всей прямоты любой линейки школьной.

Но жизнь подчас

встаёт такой стеной,

Такою крутизной несокрушимой,

Что только с безоглядной прямотой

Подняться можно на её вершины.

* * *

Всё огромнее десятилетья,

И всё меньше сверстников кругом,

Я в долгу пред ними,

я в ответе

Перед каждым настающим днём.

День включает окна на рассвете,

На тетрадь кладёт карандаши,

И спешит листать страницы ветер,

И упрямо требует:

– Пиши!

Чтобы, силу смерти переспоря,

Вдруг воскресли в шорохе строки

Сверстники по радости и горю,

Все по жизни

соученики.

Чтобы в жизнь входили без опаски,

Мудростью делились

и бедой,

Чтоб обычной типографской краске

Захотелось стать

живой водой!